День рыбака. Ольхон-68

С возрастом, когда появляется время задуматься, начинаешь копаться в памяти, и переосмысливаешь свои прошлые поступки и действия, ведь иногда находишь моменты, в своём далёком прошлом, за некоторые становится даже стыдно. Может это самобичевание или наоборот гордость за содеянное. Разберись вот сейчас.

Рыбацкое счастье для рыбаков маломорцев короткое.  Летняя путина на Байкале, на Малом море – июнь, начало июля и всё. Едва  волны Байкала разгонят и разобьют рассыпавшийся лёд, рыбаки ММРЗ бороздят просторы Малого моря в поисках косяков омуля заскочившего на короткий срок в это время в его  акваторию, ограниченную берегами острова Ольхон и берегами подножия  Приморского хребта.
Один из главных праздников на Ольхоне, это День Рыбака, который приходится на второе воскресение июля. Основная рыбалка в это время заканчивается. Успели выловить омуль, заходящий в июне в акваторию Малого моря, значит, выполнили большую часть годового государственного плана. А это почёт, премии, различные поощрения. Не успели наловить рыбы или был небольшой заход косяков, значит, получают неудовольствие начальства во всех уровнях власти, низкие заработки и так далее, со всеми вытекающими последствиями.
Жизнь, конечно, в Мало-морском рыбзаводе после этого не замирает, продолжается, но уже с большими трудностями. Рыболовецкие бригады командируются в места постоянного большого скопления косяков омуля в Нижнеангарске, Баргузине, Бугульдейке. Часть рыбаков отправляется на материк, в район Косой Степи, на заготовку сена для большого конного парка ММРЗ. Лошадь ещё является основной производственной мощностью рыбзавода, особенно в зимний период. Вот только недавно стали поступать новые автомобили ГАЗ -51, Урал-ЗИС, Газ-63, заменяя древние ЗИС-5. У этих ЗИС-5 коробка передач так завывала, что её было слышно от района Полевого стана. Сразу было понятно, что идёт машина с грузом.
К празднованию Дня рыбака готовились заранее, подводились итоги, выявляли передовиков, готовили списки награждаемых и поощряемых.
На Ольхоне был свой, доморощенный культ личности. ММРЗ самая большая и мощная производственная организация Ольхонского района. Его владения простирались от улуса Кочериково, Онгурёна на севере и до посёлка Бугульдейка на юге, то есть вся акватория Малого моря. Со всеми посёлками, улусами, расположенными на побережье, РПП (рыбоприёмными пунктами), тонями для завода неводов.

Директор ММРЗ царь и Бог, ему подчинялся и ОЛП в урочище Песчаное, рыболовной ИТК НКВД СССР до 1950 года. Мог своих работников карать и миловать ради выполнения производственного плана, особенно в годы войны. Дисциплина в рыбзаводе была железная и непосредственно на флоте. Флотские носили обязательно форму и руководствовались «Уставом службы на судах рыбной промышленности Союза ССР», сродни армейскому уставу. На судах несли службу вахтенные, и даже в порту приписки судно не оставалось без присмотра. Остальные жители острова к работникам флота относились с уважением и даже благоговением. Домик капитана флота находился прямо перед пирсом, справа. Из его окон всё было видно, как на ладони, ничего не ускользнёт от взгляда хозяина – капитана флота, будь-то Михаил Иванович Мамонтов или позже Гаврилкин Иван Матвеевич.  После того, как в середине 60-х годов удлинили пирс, домик капитана флота перенесли повыше, но так же на траверсе пирса.

Все атрибуты власти копировали от вождей. На государственные праздники посёлок украшали портретами членов Политбюро ЦК КПСС, ранее ВКП (б) и советского правительства, флагами и транспарантами. В майские и ноябрьские праздники проводились демонстрации трудящихся, всех предприятий острова, колхозов, школы. Была изготовлена большая  и прочная трибуна для руководителей ММРЗ, членов парткома и завкома, выкрашенная суриком, она прослужила много лет. Стояла на центральной улице посёлка имени 19 партсъезда, у двухэтажной деревянной конторы ММРЗ. После того, как контора сгорела летом 1949 года, трибуна, как мавзолей притулилась у поселковой библиотеки. На этой трибуне местные вожди, принимали здравницы в честь партии и правительства от населения, сами приветствовали проходящие со знаменами коллективы островитян. А после первомайской демонстрации рабочие коллективы всех предприятий с семьями выезжали на природу, так называемые маёвки, где и гуляли совместно с руководителями.

В 60-е годы политическая острота момента прошла, вожди стали скромнее, особенно после смерти директора ММРЗ Андрея Борисовича  Долгова. Во второй половине 60-х эту трибуну перевезли на окраину посёлка, за поселковую больницу и лесничество. Использовали её только во время празднования Дня рыбака. Там же, кстати, был и поселковый стадион, где проводились спортивные мероприятия.
Вот и в лето 1968 года, всё было, как всегда. Ольхон готовился отметить День рыбака.
Маломорским рыбзаводом вот уже пять лет руководит Степан Степанович Козулин, имеющий высшее военное образование, участник Великой Отечественной войны, капитан-лейтенант запаса. Его жена Любовь Емельяновна директор хужирской средней школы.
При Козулине активно проводится реконструкция рыбзавода, увеличение его производственных мощностей, в том числе произведено удлинение пирса. Ведётся жилищное строительство в посёлке, перестраиваются имеющееся служебное жильё. Из урочища Песчаная перевозятся в Хужир дома и бараки, четырёхквартирные дома превращаются в двухквартирные. Люди улучшают жилищные условия. Теперь семьи работников рыбзавода вместо кухни и комнаты размером по 3х3 метра, получили, такие комнаты и кухню, и дополнительно зал 3х6 метров. Увеличилась мощность местной электростанции использующей дизель-генераторы.
Директор ММРЗ, может даже по-семейному оказывал помощь жене в строительстве новой двухэтажной деревянной школы, в которой так остро нуждались островитяне. Детей школьного возраста на острове много, школьных помещений мало. Занятия проводятся в разных зданиях посёлка и иногда школьники перемену используют для того, чтобы поменять аудитории по отдельным предметам. Теперь красавица школа избавила от многих проблем, стало компактно вести обучение. Большие, светлые классы, актовый зал для танцев, концертов, собраний, центральное водяное отопление в школе, а так же отдельно построенный большой спортзал.

Мне предстоит ещё два года ходить в эту школу, чтобы получить среднее образование. Две недели назад, сдав экзамены и получив свидетельство о восьмилетнем образовании в Слюдянской школе - интернат№1, где я проучился два года, я вернулся домой. Повзрослел, стал более самостоятельным, да и учёба в городской школе многое мне дала, там больше возможностей. Дома я бывал на каникулах, но это наездами, теперь предстояло жить постоянно. Хотя всё было знакомо, друзья тоже были. Сейчас с ними готовился отметить День рыбака, кстати, и переулок, где жила моя бабуля носил название – Рыбацкий. В переулке всего-то восемь домов - Копыловых, Воронцовой, Марковых, Молчановых, Кичигиных, Дьяковых и Меркушевых, жили дружно, в том числе и дети разных возрастов. Был и девятый маленький домик на углу двух переулков, но он был заброшенный, в нём давно никто не жил.
Молодёжь в Хужире рано приобщается к «зелёному змию», берут пример с взрослых. Подумаешь, почему бы пацанам не выпить вина или водки. Ведь мы будущие мужики и потенциальные рыбаки. Рыбак – это звучит гордо! Если перефразировать аксиому А.М. Горького. Даже копировали рыбаков в одежде – шапка или кепка на голове, телогрейка, подвёрнутые болотные резиновые сапоги. И на танцы на «полянку» так появлялись, плюс запах перегара. Ухари!
От чего много пили ольхонцы? Кто его знает, может расслабуха после железного сталинского правления. Отпустили внутренние тормоза в виде страха:
- Слава Богу, теперь можно почти всё!
Если ещё боялись директора ММРЗ Андрея Борисовича Долгова, то позже страх потеряли. Долгов сталинской закалки, офицер-фронтовик, правил твёрдою рукою. От директорского дома к конторе рыбзавода был уложен дощатый тротуар из досок пятидесятки, позже его разломали. Директор ходил по нему не торопливо, уверенно, зорким глазом озирая окрестности. Долгов задолго до начала рабочего дня начинал обход своих владений. Высокий мужик, в пальто или макинтоше, каракулевой шапке или шляпе, с тростью в руке всегда неожиданно появлялся на рабочих местах завода и горе было нерадивому или пьянице. Мог, не задумываясь, отходить тростью и никто не пикнет. Хозяин!
  Ещё на памяти был ОЛП рыболовецкой ИТК НКВД СССР в урочище Песчаное, закрытый в 1950 году.  Старожилы вспоминали, что этот лагерь был для бытовиков имеющих небольшие сроки, за не серьёзные провинности: хулиганство, воровство, недостачи и так далее. То есть заключённые,  не требующие усиленной охраны, и конвоя. В него часто отправляли досиживать оставшийся срок. Например, из Усольлага.
   Директор имел право определить туда своих работников за провинности типа – хищения, опоздания на работу и другие. Некоторые Хужирские жители сидели в этом лагере. Как, например мать Юры Краснова, Генки Николаева. Отец того же Генки Николаева и его брата Петра, по фамилии Рубель служил в Польской армии генерала Андерса. После войны вернувшись на родину, был выслан на спецпоселение на Ольхон. Как и его сослуживец по той же армии Озарко.
 Позже в Песчаной жили спецпоселенцы. Как то: бандеровцы с Украины, лесные братья из Прибалтики, молдаване тоже были. А ещё были люди из пособников врагу на временно оккупированной фашистами территории СССР. Из таких пособников в Хужире жила Валентина Дурноляпова с дочерью.  В 70-е годы эту Валентину в Хужирском магазине опознал приехавший турист из западных областей Союза. Опознав, турист стал кричать, что она выдала немцам наших прятавшихся раненых воинов. Но она уже отбыла наказание, срок ссылки закончился давно. На следующий день Валентина с дочерью исчезли с острова, перебравшись в Иркутск.Галину позже я видел мельком два раза, она работала дворником в домоуправлении возле троллейбусного депо. Один раз в 1985 году, другой в 1997 году. Она была на похоронах двоюродной сестры моей матери – Тамары Евлампиевны Шипициной, много лет проработавшей заведующей детским садом в посёлке Энергетиков Иркутска. Она меня не узнала, а я напоминать о себе не стал. В том же домоуправлении работает Михаил Абросимов, единственный сын Клавы Каморниковой. Муж у неё рано умер, сына поднимала сама. Окончив школу, сын уехал, и Клава жила одна в домике на территории сетевязалки, на самом берегу Хужирского залива. Женщина высокая, сухопарая, смешная и безобидная. Когда выпьет, любит поговорить, хоть с взрослыми, хоть с детьми. Остановит посередине улице и заводит разговор. Ребятишки, зная, что она неграмотная, часто подтрунивали на ней. Показывая пальцы на руке, просили тётю Клаву посчитать. Она до десяти называла. Насмешник, потерев ладонь об ладонь переспрашивали:
- А сейчас сколько?
Она стоит, пытаясь сообразить, потом рукой махнёт и сокрушённо бросит:
- Вот дурак, всё перепутал!
В Хужире были даже семьи из бывших страдальцев ГУЛАГА не только с Ольхона, но и из других лагерей, как то Тайшетлаг, Усольлаг и даже с Колымы. Отбыв срок в 10 лет лагерей, получали довесок в виде ссылки на 5 лет с поражением в правах. На Колыме и дети рождались. Срока большие, как «враги народа», а так же осужденные по статье от 07.08.1932 года «За хищение социалистической собственности» или говоря по-простому «Закон о пяти колосках».

 Кстати, по вновь открывшимся обстоятельствам в 1964 году был арестован органами госбезопасности фотограф местного фотоателье, бывший литовский спецпоселенец Казис.  Он скрывался под чужой фамилией, полковник литовского легиона СС, военный преступник, участник карательных акций на Украине и в Белоруссии. Чекистам, говорили, пришлось погоняться за ним по острову, прежде чем его задержали. Имел хорошую физическую подготовку, да и видимо всегда был начеку, в ожидании, что его настоящее прошлое откроется. Местные жители им сочувствовали, помогали, чем могли. Зато сейчас мы видим прекрасно всю сущность бандеровщины и лесных братьев. Оставшиеся в живых «борцы» с удовольствием маршируют в колоннах в прежней военной форме УПА и прибалтийских легионеров.
 И все они были под надзором спецкомендатуры МГБ СССР.  Эти ссыльные построили новый пирс в Песчаной, проложили туда дорогу «лежнёвку» через зыбучие пески, они же налаживали производство по выпуску консервированной рыбной продукции из омуля и частиковых рыб, шпрот в масле из байкальского бычка. А также построили новые дома и бараки в Песчаной, которые позже перенесли в Хужир.

Новый директор рыбзавода Степан Степанович Козулин, хотя и фронтовик, моряк, но имел более человечный, мягкий характер. Он по-другому подходил к возникшим проблемам – совестил, уговаривал.

Возвращаясь к пьянству, можно поискать другие причины. Зимой и летом на воде, на льду, мороз, ветер, сырость. А ещё, конечно, страх. Да страх! Байкал не предсказуем, он может буквально мгновенно встать на дыбы и понеслась смертельная карусель. Хорошо, если ты на берегу, а если в море. Много народа утонуло, борясь со стихией, а выжившие помнят.  Или зимой угодить в щель или коварную пропарину, тоже хорошего в этом мало. Им опять день за днём выходить в море или на лёд. Может алкоголем изгоняли страх, а потом привыкли. А молодёжь, глядя на взрослых, брала с них пример.
Если масло или халву сельпо не завезёт из города, то мир не рухнет. А, если водки в магазинах нет, то это вселенская катастрофа и невыполнение плана продаж. Так что водка для советского человека это всё. Муку на остров осенью завозит самоходная баржа «Клара Цеткин», её разгружают и мукой забивают склады. А водку возят автомобилями - полуторками, ГАЗ-51.
 Доставляя с материка этот стратегический груз, водители иногда совершают аварии и даже гибнут. Так погиб, возвращаясь с грузом из города, Илья Черных. Накануне 1-го Мая он ехал уже по плохому льду, и машина провалилась под лёд. Илья выскочил из кабины, когда машина погружалась в воду, но напором воды его замотало в кусок брезента, укрывавшего груз. Глубина была небольшая и позже, поднимая автомобиль и груз, в таком положении нашли Илью водолазы. Масло сливочное, водка пошли в продажу, не пропадать же добру, а человека не стало.

Уже в середине 70-х в Хужире появились новые, более мощные автомобили ГАЗ-53. Это были уже «ласточки» и хужирские водители на них «летали». Три машины рыбзавода возвращались из города и везли попутный груз в сельпо. По дороге, на Ходайской дороге, «побрызгали» водкой духам Ольхона. Настроение поднялось, горы стали ниже и тогда ещё не отсыпанная дорога выровнялась. Ехали быстро, и кто-то из друзей сделал глупость, обогнав Гену Гусева, чего тот терпеть не мог. Ну, не терпел человек впереди себя обогнавший кузов автомобиля, хоть ты тресни. Дал газу и … вышел на оперативный простор, конечно! Но перед Маломорцем есть небольшая ложбиночка с поворотом и ГАЗОН, перевернувшись, встал на колёса, а Гена погнал дальше. Долгие годы, проезжающие автомобили, на этом месте раскатывали гору битого стекла от бутылок с водкой, с запечатанным горлышком. Гена имел кучу неприятностей и, кажется, водителем больше не работал. Вот так тяжело хужирцам достаётся водка. Как её родимую не пить?
Кстати деревянная кабина, обтянутая брезентом, от последней полуторки долгие годы, как памятник, стояла за складом сельпо. С горы она была хорошо видна. На этой полуторке ездил Георгий Андреевич Березовский, муж моей тётушки.

Вот и в этот раз Хужире идёт подготовка к празднованию Дня рыбака. Хужирское сельпо завезло на склады промышленные товары, продуктовые, которые в течении года на острове видят не часто или не для всех. На месте празднования будут организованы выездные торговые точки, будет продаваться бутылочное и бочковое пиво, газированные напитки. Их привозят редко, потому что выручка с них небольшая, места занимают много, а везти 400 километров себе дороже.

Накануне празднования на побережье Ольхона обнаружилась большая неведомая неприятность.
С места, где перед Бурханом находилась автомобильная заправка ГСМ ММРЗ, хорошо виден  песчаный пляж Сарайского залива до самого Рыбхоза. По кромке прибоя идёт серебряная полоса, зеркально отражая солнце. Это погибшая и гибнущая рыба-омуль. Пропавшая рыба лежит на берегу извергая зловоние, много рыбы болтается в воде к верху брюхом, как дохлой, так и ещё живой. Живая рыба, шевелит глазами, плавниками, не делая попыток уйти на глубину, просто вяло шевелит хвостом и плавниками. Тучи ворон и чаек жируют, от свалившегося обилия пищи. Если чайки съедают живую рыбу, то объевшееся вороньё стараются питаться деликатесами – выклёвывают у рыб глаза. Причину катаклизма никто не знает и видимо уже не узнает. Но это идёт по всему Ольхону и видимо по берегу Приморского хребта.
Местные жители, кто не особенно брезглив, собирают живую рыбу, солят впрок, потом продадут горожанам, да и сами будут есть. Срок хранения омуля ограничен, а холодильников у жителей нет. Кто-то зимой набивает погреба льдом, или в мае возит с ледника Первого Ключика. В Хужире «хвост» омуля стоит 30 копеек, в Иркутске рубль или полтора, в зависимости от размеров рыбы. Заработная плата островитян небольшая, а «дыр» в хозяйстве много, так что деньги лишними никогда не будут.

Мы, обитатели Рыбацкого переулка и соседних улиц Ленина, Кирпичной, Первомайской, тоже не побрезговали этой рыбой, купаясь в Байкале, жарили этот омуль на «рожнях» (выструганные плоские из дерева шампура) и ели его. Рыба, как рыба. Набрали его и продали приезжим горожанам по 30 копеек за штуку. Набрали хорошую сумму, вот на эти деньги мы и будем гулять, празднуя День рыбака. Компания наша с детства дружная, не смотря на разницу в возрасте.

В гостях у моей бабушки её племянница, дочь младшего брата Василия Павловича Воронцова, Алла. Она на немного старше меня, года на три, ей восемнадцать лет, приехала из Ангарска. А младшая сестра Аллы Ольга, то есть моя тётушка, наоборот младше меня на два года. Алла крутит любовь с хужирским ловеласом Сашкой Бабушкиным. Сашка догуливает на свободе последние месяцы, ему осенью в армию, поэтому отрывается по полной программе. С вечера в кино, если в клубе танцев нет, то на «полянку». Те же танцы только под баян или аккордеон на площадке возле клуба или там же у ворот, считай на центральной улице посёлка имени 19 партсъезда. Обычно играют на инструментах кто-нибудь из братьев – Сергей Молчанов или Гена Рыков. На улице даже интересней, можно приходить и под «шафе» никто не упрекнёт. В клубе там под постоянным контролем работниц клуба Татьяны Романовой или тёти Вали Виноградовой, те зорко следят за порядком. Портить с ними отношения никто не хочет, в кино ходить все любят.
Постепенно «полянка» пустеет, кто домой идёт, а кто парами на гору к маяку, к Шаманке или на пляж Сарайского залива. Так что Аллы всю ночь нет дома, зато днём отсыпается. Благо ворчать некому. Дед Ветров Константин Ефимович, с которым жила бабуля, два года назад преставился. Царствие ему небесное!

Приехавший с Аллой, мой двоюродный брат Сергей Березовский, то же пропадает неизвестно где. Здесь у него друзей, после того, как они переехали в Иркутск, осталось много. Сосед Юра Марков, друзья ещё по детскому саду и школе Петя Беликов, Колька Королёв, Володя Храмцов и многие другие. Это хужирская вольница. Пацанами подрабатывали летом коногонами на кирпичном заводе, гоняли коней в ночное, ловили голубей на конном дворе в конюшне, забивали, а потом, обмазав их глиной, жарили на костре.
В Рыбацком переулке подрастающее поколение жило дружно, никто ни с кем не ругался и не дрался. Для игр часто объединялись с братвой соседних улиц, будь то футбол, волейбол, городки, лапта или прятки. Собирались в кучку, и начиналось волшебство:
- На золотом крыльце сидели:
Царь, царевич, король, королевич…
Конечно,  девчонки тоже участвовали, даже старше нас. А ещё угадывали название фильмов по начальным буквам слов или травили анекдоты с бородой, слышанные уже тысячу раз.
Днём или вечером могли устроить «дымовушки» из гребней, расчёсок, огнеопасной фото и киноплёнки. Заворачивали в бумагу, поджигали, сбивали пламя и окрестности окутывал дым. Или кто-то находил сплавы магния от дверных ручек или умывальников. Поздним вечером, когда темнело, на горе разжигали костёр, в котором калили куски магния, привёрнутые к стальной проволоке. Раскалённый магний, рассыпающий искры за проволоку кидали в небо. Получалась настоящая ракета. За этим зрелищем наблюдало много мальчишек и девчонок.

    Послевоенная нищета касалась всех и никто не кичился своей родословной или достатком в семье. Вон у Молчановых домик 6х6, печь посередине, без перегородок и большая семья. Благо старший Анатолий жил уже самостоятельно в Хоготе. И всё равно: мать Елена, бабушка, Сергей, Гена, Надя, Валера. Или у Марковых большая и видимо дружная семья. Трое детей довоенных: Фёдор, Иван, Настя и трое после военных: Людмила, Юра и Анатолий. Фёдор и Иван, отслужив срочную службу, живут где-то на материке. Настя замужем, работает в Хужирском сельпо. Вспоминая старших братьев, Юра и Анатолий называют их величаво-уважительно Федьча и Ваньча. Это было так забавно слышать, но никто не насмешничал, принималась, как аксиома.

Из младшего поколения Марковых самый заводной – это Юра. А в нашем переулке Юра, Гена Кичигин и Серёга Березовский. Если что-то учудить, так их долго уговаривать не надо, поднеси спичку, и они вспыхнут. Они потом такими и были всю жизнь.

Мой двоюродный  брат Сергей Березовский был с детства шкодливым и горазд на выдумки. Дед Ветров Константин Ефимович, нам он не был родным дедом, но бабуля  наша Анастасия Павловна Воронцова, в гражданском браке с ним прожила последние  свои почти двадцать лет. Так он всегда следил за Серёжкой тяжёлым взглядом своих выпученных  мутных глаз, абсолютно лишенных ресниц, при этом жевал свои блеклые, синюшные губы. Дай ему волю он бы брата растерзал, а так лишь только за обеденным столом его деревянная ложка братану в лоб прилетала.
Брат всю жизнь коллекционировал шрамы на теле и довольно внушительные. В детстве возвращались с пацанами с Первого ключика и Вовка Храмцов, по кличке Глухой, переглянувшись с Юрой Красновым, запустил камнем в 3-х литровую банку с водой, которую нёс в руках Серёжка, идущий впереди. Банка разлетелась в дребезги, а крупный кусок стекла от банки распорол брату ногу. Пацаны перепугались, но раненого не бросили и, не заходя домой отвели в поселковую больницу, где рану зашили.
Как-то в середине 60-х Сергей поймал молодую чайку и принёс её к моей матери на масло-молочный приёмный пункт, был тогда такой на улице Александра Матросова у подножия горы, где она работала заведующей. «Маслопром» был в подножии горы за домом Хмелёвых и напротив дома Фёдора Свинина, жившего с Таисией Николаевной Черных, фельдшером нашей больницы. Мать, Зинаида Дормидонтовна, окончившая в 1949 году курсы масло - молочной промышленности в Минусинске, работала там заведующей. Принимала из колхозов молоко, пастеризовала его, после чего оно попадало на прилавки хужирских магазинов.
В помещении маслопрома Серёжка чайку выпустил,  и та бродила по полу, где ей вздумается. В это время там топилась печь, которая нагревала воду в железной ванне для пастеризации молока. Вода в ванне уже была горячая, но мать в неё фляги с молоком ещё не опускала. Чайка увидев воду, не задумываясь в неё прыгнула. Господи! Как она кричала ошпаренная кипятком, это нужно было слышать. А брат, пройдоха, быстро сообразил, выхватил её из ванны и бегом отнёс  в холодное помещение-ледник, где опустил в чан с холодной водой. Крики птицы стихли, но ожёг кипятком, она получила сильный и только беззвучно открывала клюв. Рассерженная матушка заставила унести птицу на берег Байкала, а куда её Серёга девал, знал только он.

К Сергею Березовскому кличка Скорцени привязалась с детства, из-за рваного шрама на щеке, которую дал ему Илья Орлов. У Орловых, живших на Первомайской улице, во дворе на цепи сидела собака Пальма. Собака породистая, имевшая корни немецкой овчарки. Злобное существо, доставшееся Орловым щенком от охраны ОЛП ИТК НКВД СССР в Песчаной. Брат Сергей ещё мальцом прибежал к другу Илье и, вскочив на лавочку, заглянул через забор во двор. Пальма не зря свой корм ела, она в прыжке, клацнув, зубами порвала Серёге щеку. В больнице рану заштопали, но шрам остался.

 Вот он долгожданный день праздника. Я отпросился у матери в гости к бабушке и, чтобы она не передумала, быстренько из дома свалил. Мать дома всегда работу найдёт, а там ещё младшая сестра, сводный маленький брат. За два года жизни в интернате, отвык от дома, воля дороже.
Встретился с друзьями на опушке леса за лесничеством, где уже собрались празднично одетые хужирцы, семьями, компаниями. Оживлённо ведётся праздничная торговля.
Наконец началась торжественная часть праздника. Народ, кому достались наскоро сколоченные лавки, сидят, остальные стоят плотной стеной перед трибуной. С докладом и подведением итогов полугодового плана выступил директор ММРЗ Степан Степанович Козулин, представитель Ольхонского РК КПСС, потом секретарь заводской парторганизации, председатель заводского комитета профсоюзов, секретарь комсомольской организации, заводские активисты. Объявляется приказ по ММРЗ о награждении и поощрениях работников завода: грамоты, благодарности, денежные премии. Смех, радость, поздравления. Труд передовиков не остался не замеченным, что приятно работникам, членам их семей.

Потом начинается концерт художественной самодеятельности гостей из города Байкальска. Это давняя традиция. Песни, танцы, юморески – весело, рабочая душа оттаивает, чувствуется прилив сил и люди готовы горы свернуть. После концерта народ компаниями разбредается по лесным полянкам для продолжения «банкета». Кто-то идёт гулять домой, но на свежем воздухе лучше. Эта привычка гулять на природе коллективом осталась со сталинских времён – рабочая маёвка. Нам детям это очень нравилось в майские праздники. Рыбзавод, сельпо выделяли автомобили рабочим коллективам Хужира и те выезжали на Полевой стан, к Первому или Второму ключику. Из ключей брали вкусную воду для чая, да и журчание ручьёв, берущих из ключей начало, умиротворённо действовало на людей. А совместно отмеченный праздник сплачивал коллектив.
Наша компания после концерта направилась на пирс ММРЗ. Толя Марков попросил у отца Алексея Фёдоровича, работавшего бригадиром на неводе деревянную лодку - подъездок. Решили, катаясь вдоль берега, отметить праздник. Возбуждённо-радостные топаем к рыбзаводу, загребая туфлями песок хужирских улиц: Толя Марков, Толя Копылов (боксёр), Паша Горбунов, двоюродные братья Гена Рыков и Володя Лыков, я  и девчонки. В руках сетки со снедью, бутылками пива и спирта. Решили купить спирт, меньше тяжести нести.
Толя Марков прошёл на бот через проходную, а мы, чтобы не дразнить сторожа, прошли через переулок и улицу Нагорную к берегу Байкала. Толя управился довольно быстро, взяв с бота вёсла, отвязал подъездок и, обогнув пирс, пристал к берегу, где мы со смехом и шутками загрузились в лодку. На вёсла садимся по двое, так не сильно устаёшь. Гребём ровно, не спеша. Погода чудесная, ни облачка на небе и штиль на воде. Идём вдоль обрывистых скал, летают чайки и над лодкой стремительно носятся стрижи, обитающие в этих скалах. Скалы не приветливы, черны и угрюмы, пахнет сыростью и тиной. Обходим Бурхан. И без того светлый, на солнце огромен, величав, покрыт оранжевым лишайником, требует к себе почтительности. Сколько ему миллионов лет? Никто толком не скажет и мы люди ничто перед ним. Обошли Бурхан и идём вдоль песчаного пляжа Сарайского залива. Когда-то, ещё не так давно здесь было людно. На склоне Шаманской горы стояли дома семьи Власовых, работающих в рыбзаводе, они держали скот, огороды.
На берегу стояли деревянные из бруса стапеля для ремонта маломерных судов, служебные домики ММРЗ. В Сарайском заливе было две тони для вывода невода, два дома для рыбаков один для неводной бригады ММРЗ Дудеева, другой для бригады колхоза «Герои Арктики».
Позже Власовы перенесли свои дома в Хужир, дом бригады Дудеева поставили на улице Обручева. А в домике бригады колхоза «Герои Арктики» жил хужирский юродивый – Алёха Бог его знает. Обладая огромной силой и, видимо, приличными знаниями, он нигде не работал. За еду и одежду оказывал услуги  хужирцам нуждающимся в помощи. Милиция его не трогала, а после 1955 года в Хужире не было и спецкомендатуры МГБ СССР. Ему пробовали устроить товарищеский суд, как тунеядцу, а он потребовал ни больше, ни меньше работу интеллектуальную. Если его кто-то обидит, Алёха чуть привскакивая, бежит по улице 19 партсъезда к себе на Шаманку. Одет в запахнутый зипун без пуговиц, руками к груди прижимая буханку хлеба. От которой отщипывает пальцами куски и кидает в рот. Жуя, что-то громко причитает или читает молитвы. На ногах сапоги, подошвы которых притянуты к союзкам проволокой. В доме нет печи, в окнах нет стёкол, забиты досками. И так он там жил зимой при морозах за минус 40 и продуваемый байкальскими ветрами. В 1964 году его и ещё двух человек увезли в Иркутск в дом престарелых, из которого, он бежал зимой и пешком пришёл на Ольхон. Его опять увезли в город, потом дошли слухи, что при очередной попытке побега попал под трамвай и погиб.

На берегу недалеко от спуска с горы на песке торчат чёрные остовы сожжённых в середине 60-х годов деревянных сейнеров «Сталинградец» и «Ленинградец». Чуть дальше в кучку сбились деревянные старые баржи, мотодоры. Они своё отслужили и их списали. Разбирать трудоёмко, да и кому это нужно. Выберут погожий день и их так же сожгут. А оставшиеся гвозди, болты поглотит песок.
Пришли к Рыбхозу, тишина и спокойствие. Чуть дальше стоит дом Василия Копылова и его рыжего семейства, а ещё дальше,на лесной поляне, местный пионерский лагерь, находящийся на балансе ММРЗ. Дети работников завода летом две смены отдыхают там, незабываемое время.
Здесь мы и провели весь день, купаясь, загорая и временами прикладываясь к «зелёному змию». Всё бы обошлось, если в какой-то момент мне не захотелось, выпендрится перед друзьями и девчонками, мол, посмотрите какой я городской парень. В очередной раз плескали разведённый спирт по кружкам, и Володя Лыков подначил своих собутыльников:
- А слабо хлебнуть спирт неразведённый?
Никто не захотел испытывать судьбу, только мне чёртик в попу шилом кольнул:
- Да запросто!
И хлебнул. 95 градусов проскочили без эксцессов в горло, но, как говорится «солнечный удар по башкам так давал, я, как дров падал». Всё вижу и слышу, а координация движений нарушилась, ноги и руки не слушаются.
Вечерело. Друзья прибрали место пиршества, мы все загрузились в лодку и вдоль берега направились в сторону Хужира, уже поторапливаясь. Из всей компании один я никакой.
Было уже темно, когда обогнув мыс Бурхан, подошли к Первой Крутой, за скалой Богатырь. Хорошо было видно мигающий маяк на краю горы. От этого места недалеко до Рыбацкого переулка, чтобы довести меня к дому бабули. Но выгрузившись на берег, сразу поняли, что по обрывистой глиняной тропинке, меня наверх не поднять. Там и днём можно голову сломать, поднимаясь или спускаясь одному человеку. А вести пьяного не было и речи, сели обратно в лодку, только девочки пошли домой. Над водой звуки разлетаются быстро и далеко. На краю обрыва наверху видны силуэты людей и слышу вдруг голос матери:
- Ребята, а с вами Сергея нет?
Друзья тут же ответили:
- Тётя Зина мы его не видели! Здесь его нет! – знают характер моей матери, и что я буду иметь неприятности. Но лучше позже и не при них.
Потом я узнал, что наверху стояли моя мать и мать Толи Копылова Вера Петровна, которые весь вечер искали нас по Хужиру. Поднявшиеся наверх девочки так же меня не выдали, взяв грех на душу.
Ребята оттолкнули от берега лодку,  и пошли вдоль скал Татайского мыса к Хужирскому пирсу. Там подошли к маленькому молу, с которого рыбаки сдавали в рыбзавод свой улов в 50 килограммовых оборотных ящиках. Он низкий и там широкий трап с перекладинами, ведущий наверх. В этот раз выгрузили, как принца пьяного дружбана. На пирсе подождали, пока Толя Марков отогнал к отцовскому боту лодку, привязал её и пришёл к нам. Через гору шли довольно споро, насколько быстро я мог переставлять свои ноги.
 В Рыбацком переулке завели меня в ограду бабушкиного дома и постучались в запертую дверь. Бабуля, как будто только этого и дожидалась, а может, выглядывала в окно и видела, как мы подходили:
- Кто там?
- Тётя Настя, мы Серёжку пьяного привели!
Бабушка вскрикнула:
- Ох, ты мнеченьки! – загремела засовом, открывая дверь. А там я никакой, поддерживаемый друзьями, – Какой ты красивый! Мать весь Хужир оббегала в поисках тебя. Попадёт тебе от неё! Робяты, подержите его, я сейчас постелю ему на пол тулуп. Зажгла керосиновую лампу, достала из кладовки волчий тулуп и постелила его на пол.
Друзья провели меня в дом и осторожно опустили на пол, после чего быстро ретировались. Бабуля ещё немного попричитала, укрыла меня одеялом и, задув лампу, легла на свою кровать. Долго ворочалась, вздыхая в темноте. Я её слышу, а перед глазами у меня всё плывёт, все события сегодняшнего дня. Вот ужрался, первый и последний раз в жизни. Конечно, выпивал позже и бывало много, но так, как в День рыбака 1968 года, никогда.
Бабушка моя Анастасия Павловна никогда не повышала на внуков голоса, да у нее его и не было. Говорила негромко, никогда не сердилась или не показывала это. Даже, когда я, нечаянно, задавил цыплёнка, наступив на него. Курица – наседка, вывившая цыплят, отвергла единственного «черножопенького», оставив только белых.  Видимо оказалась расисткой. Бабушка выходила этого цыплёнка и он жил в доме у порога двери, свободно перемещался куда хотел.
Сорвавшись из дома на улицу к друзьям, я не увидел в сумраке сеней, его чёрненького, сидящего на ступеньке. Бабушка не ругалась, но я тогда единственный раз в жизни горько рыдал, держа на руках мёртвого цыплёнка, так было жалко его.
Утром мать пришла ни свет, ни заря и разбудила меня. Я поднялся, продирая глаза, мать не шумела, чтобы не разбудить Аллу, и поплёлся за ней следом домой на улицу Ленина. Бабуля провожала меня сочувствующим взглядом, знала, что мне достанется «на орехи». Но неожиданно я легко отделался, видимо мать выдохлась за вчерашний день.  Очевидно, что я в доме не самое большое зло. Дома годовалый ребёнок, а она, оставив его на 12 летнюю дочь, бегала по Хужиру в поисках сына и суженного. Мать, причитая мораль мне, тут же жалуется на своего мужика. Он вчера напился с друзьями, устроил драку и махал ножом, доказывая свою значимость. Слушаю в пол уха  мать, читающую мне нотации, и шагаю рядом. Я, верзила метр восемьдесят три и она, едва достающая головой мне до подмышки. Стыдно мне стало сейчас, а тогда только голова трещала с похмелья.

Разойдясь с отцом, Кретовым Николаем Фроловичем, мать никого себе для жизни долго не могла найти. В рыбзаводе упали темпы добычи омуля, а проведённая модернизация производства, позволила сократить рабочие места. Приезжего люда не стало, многие семьи стали уезжать  на строительство Братской, Усть-Илимской ГЭС, где требовались рабочие руки, а укрупняющиеся города давали возможность получить благоустроенное жильё.
 Хорошие мужики жили в семьях, а небольшая хужирская вольница работяг, обитала в общежитиях на Песках, возле столовой и на улице Лесной. В это общежитие упирается улица Ленина, а из его окон всё проглядывается до самой школы. Но из этой вольницы выбирать было некого, все алкаши, а многие отмотали срока в лагерях ИТК на необъятных просторах нашей Родины.
Но мать всё же нашла себе сокровище: три ходки к «хозяину», вроде, как за хулиганство, этот самый отпетый изо всех. На голове шапка, полупальто «москвичка», гачи широких брюк заправленные в голенища дерматиновых сапог. А за голенищем сапога нож-финка с наборной рукоятью, которым он в пьяном пылу размахивал. Полный рот металлических зубов, свои резцы остались на зонах, где он чалился.
Как Анатолий Александрович Кудряшов попал на остров из Саратова, я почему-то не запомнил. Возможно, приехал после очередной отсидки к своей сестре Валентине, жившей в Хужире. А та, опять же возможно, мотала свой срок в ОЛП ИТК Песчаная. Годы послевоенные, голодные, а есть и пожить хорошо хотят все, поэтому не миновать искушающих соблазнов.
Анатолий Александрович рассказывал, что его отец в Саратове, пьяный часто избивал сына, находя причины. Видимо поэтому подросток перенял скверный отцовский характер  и зверел в состоянии опьянения.
В Хужире Анатолий познакомился с красивой девушкой родственницей Березовских, Мусей Ракеловой и вскоре они поженились. Родился сын Саша, но отец не воспылал родственными чувствами, продолжал гулеванить с тогда ещё многочисленными любителями «зелёного змия» и пьяный смертным боем бил жену. За очередной пьяный дебош в очередной раз попал в места не столь отдалённые. Муся не стала испытывать судьбу, а забрав маленького сына, уехала вместе с родными на жительство в село Большая Речка под Иркутском. Вернувшегося из лагеря мужа не приняла, с неё хватило полученного урока, поэтому Анатолий опять приехал в Хужир к сестре.
Валентина особой радости от встречи с братом не испытала, она жила в гражданском браке с Виктором Гусевым в небольшом домике на углу улиц Ленина и Горького и к себе его не взяла. У самих кухня и спальня. Единственная дочь Валентины умерла в возрасте лет пяти, и о ней напоминал только маленький её портретик на комоде. Анатолий устроился пилорамщиком в лесотарный цех и стал жить в общежитии на Песках, так сказать свободный пролетарий.Позже мужицкую «бражку» переселили в новое общежитие на улице Лесной. Анатолий Александрович заметил мою мать и стал бить к ней клинья. Мать, в общем-то, не дура, но устав от одиночества повелась на его посулы остепениться. За что потом и поплатилась, а остепенился он не скоро, лет через двенадцать. Одних друзей посадили, другие от греха подальше рванули на материк, там людей больше и уроды не так заметны.

Возможно, знакомству матери и будущего отчима, предтечей был ужасный случай поздней осенью 1965 года, вернее преступление. В то время восточная часть посёлка состояла из государственных домов, принадлежащих ММРЗ. Во дворах общие помойки, туалеты, были и огороды, но сплошных заборов не было. Можно было с улицы Лесной дворами и огородами, миновав улицы Обручева и Горького, выйти на улицу Рабочая.
На Байкале часто штормило, на горах и в лесу, да даже во дворах лежал снег. Утром мать поднялась рано, а осенью это темень и пошла в стайку, покормить и подоить коз. Вот уж паршивое создание эти козы. То за ними на Сарайский пляж идти надо, а просмотрел, то ищи их уже под скалами Татайского мыса. Туда человек не залезет, где они могут пройти и ночевать. Могут и висящее для сушки бельё на верёвках зажевать. И неважно это, что оно своё или чужое.

Мы ночью шума не слышали. Окна на зиму заделаны двойными рамами, шум не пропускают. Окна комнаты матери выходили на улицу Ленина. Наша с сестрой комната хоть и выходила окнами во двор, но набегавшись за день, мы дети спали крепко и естественно ничего не слышали.
Мать с фонариком пошла по двору и увидела на снегу пятна застывшей крови. Кинулась в стайку, эта «насыпнушка» сделана была ещё моим отцом, а там козы в страхе сбились в кучу и жалобно блеют. На стенах, на полу кровь. Мать в ужасе, пересчитала коз, одной нет. Дала корм козам, а те есть не хотят и лезут матери в ноги. Мать закрыла стайку и по следам ног на снегу и крови, дошла до общежития на улице Лесной, а дальше не сунулась, побоялась и вернулась домой. Подняла нас с сестрой, пора и в школу собираться, а после рассказа матери и мы перепугались. На улицу страшно идти.
Если бы мать услышала шум, она не задумываясь, выскочила на улицу, особого страха не имела. Они ещё с отцом жили, работая в геологических партиях, среди разного люда. Работали и жили на крайнем севере, где лагерей и лагерников повидали не мало. Но неизвестно чем бы закончилась стычка матери с пьяными мужиками, пошедшими на преступление, только что вкусившие, пусть даже козьей крови и с ножами в руках застигнутые на месте преступления, в чужом дворе. Думаю  плачевно для матери и нас. Но Бог миловал!
Рабочий день начинался с 8 часов утра. Мать едва высидела время до восьми и побежала в милицию, к участковому милиционеру старшему лейтенанту Борису Тыхееву делать заявление. Разбой, а иначе это никак не назовёшь, остался без громких последствий. По малолетству я не запомнил подробностей, со временем случай этот забылся и став взрослым я у матери не уточнил, чем всё закончилось.
Но, видимо, пришли к обоюдному соглашению. Преступники возмещают причинённый ущерб, а мать забирает заявление из милиции. Шум и последствия даже участковому были ни к чему. Комендантом общежития была родная сестра Бориса Тыхеева, мать одиночка, воспитывающая двоих детей. Она прекрасно знала, что с вечера у мужиков была пьянка. Мимо её окон несли зарезанную козу в поварню, там её при свете керосиновой лампы разделывали, топили печь и варили мясо. Да и по коридору бегали с шумом туда-сюда всю ночь напролёт. У неё в комнате стоял телефон и по должностным обязанностям, она должна была вызвать милицию. Чего она не сделала. Понятен её страх за себя, за детей, но это ей грозило увольнением, а работу на Ольхоне, даже тяжёлую для женщины найти трудно. Да она после этого случая, вскорости рассчиталась и уехала с детьми в неизвестном направлении.
После этого случая и стал появляться на пороге нашего дома А.А. Кудряшов, видимо приносил деньги, в счёт погашения преступного долга. Сядет на табурет у двери и зыркая глазами по сторонам, сверкает стальными зубами. Свои зубы растерял в зонах, где отбывал наказание. Вот и выходил, уговорил бабу одиночку. Дом есть, обихожен, правда дети чужие, но это её проблемы, они не маленькие, ложку держать в руках умеют.
Интересно мучила ли совесть Анатолия Александровича позже, когда он жил в нашем доме, ходил по тому же двору и заходил в стайку, где совершил своё преступление.

Зимой 1966 года «молодые» сошлись в гражданском браке, так как предыдущие не были расторгнуты и прожили так более тридцати лет. Отметили это событие небольшим застольем, человек пятнадцать, в числе которых были супруги сестра с Виктором, супруги Беликовы и некоторые коллеги по работе. Мать и две сестры Анатолия Александровича, жившие в Саратове,  приезжали на Ольхон летом 1977 года, жили у Валентины и виделись с сыном и братом только один раз.Вот с того 1977 года Анатолий Александрович и остепенился, но не по своей опять же воле. В первом случае «помог» ему, как ни странно земляк Юра Краснов. Подросшее поколение послевоенной молодёжи не помнило блатных замашек прошлого преступного мира - ношение финского ножа за голенищем сапога. Вот и Юра Краснов не повёлся на жест отчима «сунул руку в голенище сапога», был пьяный и пытался скандалить с Красновым. Юра тоже уже был заматеревший, шуток не любил, вот и врезал кулаком Анатолию Александровичу в ухо. Повредил тому барабанную перепонку. С этого момента ножи ушли в прошлое, но тяга к пьянству ещё осталась. Летом того же года Анатолий Александрович пьяный шёл из магазина с бутылкой по улице Ленина. Не далеко от почты увидев едущего на мотоцикле без коляски соседа Геннадия Исаева, кинулся тому наперерез. Геннадий, перелетев от удара мотоцикла об отчима, через руль, погиб. Сиротами остались двое детей. Анатолий Александрович получив перелом ключицы и открытый перелом голени ноги, остался жить. Осколки из сросшейся ноги выходили остаток жизни. С этого года закатилась хулиганская звезда нашего отчима. Он стал домашним, выпивал, но не запойно, работал. По Хужиру больше не бродил, и мать уже с детьми не бегала прятаться к соседям.

Мать нашла себе счастье, но я уже был довольно взрослым и не так остро нуждался в отце. Он мне был нужен раньше, в детстве. Когда летом 1966 года появилась возможность уехать учиться в школу-интернат в город Слюдянку, я это сделал с большим удовольствием. А «триумфальное» своё возвращение» отметил грандиозной пьянкой.

Праздник День рыбака удался. Алла Воронцова пришла домой под утро. Скрипнув дверью и половицами, прокралась на ветровскую кровать и забылась крепким сном. Проспала до обеда. Серёжка пришёл ночью и лёг спать в поварне, чтобы не тревожить бабушку. А чего её не тревожить, она и так всё прекрасно слышала, только вида не подавала. Тем паче, что младшенький внучок, в хлам пьяненький, прибыл на ночлег в состоянии не стояния, первым.

Алла про свои художества отмолчалась, отделавшись кратким монологом, но позже хужирское «сарафанное радио», до нас с братом всё равно донесло цепь событий тех дня и ночи.

  Мы с Сергеем тоже обменялись своими рассказами. Брат оторвался по полной программе со своими друзьями. Хорошо погуляв, он с Юркой пошёл вечером на рыбацкий бот его отца, у которого Юрка лето работал рыбаком. Думали поспать немного, а вечером пойти на танцы в клуб. Обойдя стороной проходную рыбзавода, перелезли через забор и прошли на бот, пришвартованный среди других у пирса. Деревянные боты были добротно сделаны, обладали хорошими мореходными качествами и довольно успешно боролись с байкальской волной. В кубриках летом было не так жарко днём, и не холодно ночью, чем позже на железных мотоботах.
Юрка уж было приготовил ключ, чтобы открыть кубрик, а дверь оказалась не заперта. Открыв дверь, заглянули вовнутрь и увидели спящую на рундуке женщину с задранным до пояса  подолом платья, бесстыдно раскинувшую ноги. Спустившись в кубрик, узнали в женщине Елену, работавшую в бригаде поваром и починщицей сетей и невода. Елена пьяная до посинения спит, ничего не слышит и тем более не видит, рядом с рундуком на грязном полу валяются её трусы. Видимо она на бот пришла с кем-то, кто, попользовавшись, ушёл, оставив «не прибранным рабочее место».
 Елена - громкоголосая, разбитная бабёнка, среднего роста, крепкого телосложения, лет около сорока, которую не очень любит домовой. Любая женщина и после работы найдёт, чем заняться, а эту дома ничего не держит, даже дети. Вечерами, а в выходные дни и днём, нарезает круги по Хужиру в поисках выпивающих компаний, к которым норовит присоединиться. Мужики и выпить дадут, и обслужить могут.   У Елены часто под глазом сиял боевой фингал. Она пьяная имеет скверный, скандальный характер и видимо у мужиков собутыльников успеет выпросить замечание в глаз, а то и к матушке сырой земле с маху приложится, не удержавшись на ногах.
       Её редко можно было увидеть в женском платье. В чём на работе, в том и дома. В то время рыбакам выдавалась спецодежда - коричневые штаны и куртка из плотной утеплённой ткани, говорили с начёсом. У штанов, как и у флотских брюк не было ширинки, а откидывался широкий клапан. Эту одежду надевали под прорезиненный костюм (ткань типа ОЗК), защищающий рыбаков от воды и сырости. А голову венчала широкополая шляпа из того же материала. Вот в таком костюме с начёсом и резиновых сапогах Елена и рассекала по Хужиру.
Не зря на Руси говорят: «баба пьяная, … она чужая». Короче перед будущими мужчинами открылась такая перспектива,  что грех было не воспользоваться этим невольным приглашением. Когда ещё представится такая возможность, чтобы «нужду» справить и мастерство отточить. Натешив вволю свою плоть и самолюбие, охломоны застолбились на её теле, оставив типа визитной карточки: «Здесь был Вася». На столе среди объедков пищи, грязных стаканов и кружек лежала губная помада Елены. Вот они этой помадой разрисовали Елене живот и ляжки в красный цвет, после чего свалили от греха подальше.
Нравственность, мораль, возможность уголовной ответственности, да кто об этом думает в такой момент. Не создала бы пьяная Елена этой предпосылки, никто бы на неё не полез. Сама виновата, делала всё так, как делали до неё такие же бабы в нашем посёлке и после неё. О чести и достоинстве каждый человек  должен заботиться сам.
Утром рыбаки собрались на боте для выхода в море на смотр ставникового невода. Рыбаки хмурые после вчерашнего возлияния сидят у рубки курят. Юрка тоже здесь, отец поднял рано и даже позавтракать не дал, всё торопил его. Елена ночевала на боте и вот проснувшись, крутится перед мужиками, приводя себя в порядок. На ней штаны, заправленные в резиновые сапоги, верх, не прикрытый бюстгальтер и комбинация с красными пятнами. Елене стесняться некого, она их всех знает и они её тоже, как облупленную. Вот, кто-то, не удержавшись, задаёт Елене каверзный вопрос, мол, чего это у неё всё пузо красное? Елена не задумываясь, тут же отмазывается:
- Да вчера дождик брызнул и красная кофточка отлиняла, испортив мне новую комбинацию!
- Какой дождик, ведь погода была жаркая, день безоблачный?! - Юрка от охватившего его стыда и смеха, кубарем скатился в кубрик, чтобы не выдать себя, где  и отхохотался. Вечером, когда пришли с моря и сдали дневной улов, Юрка рассказал утреннее происшествие своему «подельнику» Сергею.
Давно нет в живых участников этого «любовного треугольника». Елена в 45 лет неожиданно бросила пить и стала вести трезвый образ жизни, но большая часть жизни была уже прожита, дети её выросли. Конечно лучше позже, чем никогда, но…

Праздник закончился, и жизнь стремительно покатилась в будущее. Никогда потом в жизни не пил со своей компанией даже став взрослым. Кто уехал из Хужира, кто семьями обзавёлся, а Гена Рыков погиб.
Только с Толей Копыловым, отслужив срочную службу, приезжая в отпуск, по несколько дней отмечали это событие. Пока однажды Толина жена Люба, не сказала:
«- Ну, вас на хрен мужики. Отец в семье у нас один, а вас, друзей, у Толи много. Вы водку попили и уехали, а следом другие приезжают и всё повторяется. Где ему здоровья набраться? Если бы вы чай пили, то я бы и слова не сказала, но вы же чай не пьёте. Так что извините!»
Пришлось уважить её просьбу, семья это святое. Анатолий, наверное, до сих пор в непонятках, почему к нему не прихожу, бывая в Хужире.

Зато с Юрой и братом Сергеем лет через десять, после того Дня рыбака встретились в Хужире, приехав в отпуск. Сергей нашёл Юрия и пришли к нам домой на улицу Ленина. Сгоношили стол, сидим, пьём водку, вспоминаем прошлое. А тут матушка моя Зинаида Дормидонтовна на обед с работы пришла. Увидев Юрия обрадовалась:
- Юра, а я тебя, как раз хотела найти, у меня к тебе просьба. Подключи, пожалуйста, электроплиту к автоматическому рубильнику.
В Хужире жизнь становилась цивилизованная, стали в чём-то не отставать от горожан. Рыбзавод приобрёл мощные дизель-генераторы для электростанции и свет стал гореть круглосуточно, не только в Хужире, но и в остальных деревнях Ольхона. На сельповской горе установили телевизионную вышку и в домах зажглись голубые экраны телевизоров, появились холодильники. Красота! Мать тоже пробрела телевизор, холодильник и вот купила электроплиту. Не нужно каждый раз топить печь, чтобы приготовить или подогреть пищу.
Юра работал в рыбзаводе электриком и им работы прибавилось. Чтобы пригласить в дом электрика, стояли чуть ли не в очередь. А тут электрик уже в доме. У Юры сумка с инструментом с собой, а работы, не спеша, на полчаса и он откликнулся на просьбу односельчанки. Электроплиту подключил к автомату, а электроконфорки к переключателям положений. Дело мастера боится!  Включили, проверили, вроде всё работает, и вернулись к прерванному злоупотреблению «зелёного змия».
Вечером мать поставила на большую конфорку чайник и дождаться не может, когда он закипит. Мать ко мне с претензией. Нашли причину – мощную спираль подключили не на положение 3, а на 1. Да так и оставили, опять искать и приглашать электрика нет смысла. Просто запомнили и так пользовались лет десять. Пока однажды я не приехал опять в отпуск и не привёз по просьбе матери новые конфорки к электроплите. Сам и подключил, только уже правильно. Мать по привычке включает мощную на единице, а чайник не закипает. Мать опять ко мне с претензией, на что я её посоветовал включать плиту, как положено. А Зинаида Дормидонтовна недовольна:
- Зачем ты так сделал, мы уже привыкли к Юриной сборке, переделай!
- Не буду, запоминай, как я сделал.
Вот такая была не скучная советская жизнь или как говорил товарищ Сталин:
- Жить становилось лучше, жить становилось веселее!

Но всё это кончилось с развалом Советского Союза. Мало-морский рыбзавод успешно разорили и умертвили. Для дизель-генераторов не стало солярки, а у поселковой администрации вообще никогда не было своих денег, жили за счёт рыбзавода. Электрические провода со столбов на всём острове исчезли в мгновении ока бесследно. Телевизоры, электроплиты, холодильники в конце ХХ века стали не нужным хламом. Добрые хозяева, крепко стоящие на ногах, объединились и купили передвижные дизель-электростанции, создали свою электросеть. Покупали топливо, сами и обслуживали, люди брошенные государством на произвол судьбы.

В 1998 году мать скоропостижно умерла. Умерла в больнице, когда пришла смерить кровяное давление. Не в той красавице поселковой больнице с большим природным парком на своей территории. В ней было довольно современное по тому времени медицинское оборудование. И в которой начинали будущие светила советской медицины, как например ольхонец Буинов Борис Бужигеевич. А в той насмешке, что сейчас стоит в центре посёлка, бывшее здание поликлиники и бывший 16 барак. В котором мы жили, приехав на Ольхон в 1959 году. Это эту больницу показывало, ужасаясь, немецкое телевидение, студия ZDF в 2003 году. Описывали жизнь своих горе - путешественников на Ольхоне. Так, наверное, описывал Миклухо-Маклай жизнь папуасов.
Дома в гробу  мать лежала при свете керосиновой лампы. Правда, дирекция рыбзавода по просьбе Ю. Византийского выделила 20 литров солярки на этот случай и свет взяли у соседей. Вот такие метаморфозы. Так же и отчима А.А Кудряшова хоронили в 2004 году.

В 2005 году на Ольхоне появился настоящий свет с материка. Кабель протянули по дну пролива, и ЛЭП зашагала по острову. Только насмешка судьбы, чтобы провода и свет не воровали, весь Хужир исполосован висящим толстым чёрным кабелем, режущим глаза. ХХI век. Рыбзавод убит, работать негде. Хотели свободы - вот она. Кормушку отодвинули, а так лай, сколько хочешь.
Приезжаешь домой на Ольхон, а он уже не тот. Нет милого и уютного Хужира. Строят, кто, во что и где горазд, нет ничего святого. Столпотворение паломников. Мекка или Вавилон? В Мекке хоть паломники ведут себя прилично – Святыня!
Но не на Ольхоне. Приедешь, и сердце кровью обливается, где же наше? Вот, только в памяти.

Сергей Кретов
27 ноября 2017 года