Посреди океана. Глава 49

Несоответствие жизни... представлениям о ней.
Читая книги о море и моряках, создавалось впечатление, будто здесь, что ни день, то
приключение и куча необыкновенных впечатлений.
Да, новизна присутствует поначалу, пока не придёт привыкание. А когда оно придёт,
однообразие и монотонность будней начинает вымораживать.
Работа, работа... Ежедневная, постоянная, одна и та же, без отдыха и праздников.
Люди одни и те же. Обстановка внутри парохода одна и та же. Пейзаж за бортом тоже
один и тот же.
И замкнутость в это бесконечное однообразие становится тягостной.
Из-за этого даже какая-нибудь незначительная мелочь, выбивающаяся из повседневности,
становится здесь событием, замечательным фактом.

Ингу мучило осознание того, что в ней самой что-то не так.
Когда-то береговая жизнь казалась мучительной из-за своей серости и незначительности.
А теперь такой же тягомотиной видится и здешняя "лазуритская" жизнь.
Конечно же, причина в ней самой, если она не умеет вычленить из окружающей
действительности самое важное и интересное. И всё её куда-то тянет, куда-то она рвётся,
будто где-то что-то  для неё особенное, необыкноенное и чрезвычайно захватывающее
приготовлено.
Везде и всюду незнакомое и новое привлекает внимание и будоражит воображение.
А потом, когда приходит привыкание, всё уже не то... не такое...
И тянет опять куда-то, к чему-то новому, интересному.
Наверное, это своего рода жадность. Желание объять необъятное, когда копишь,
черпаешь, загребаешь впечатления отовсюду. К себе, к себе...
А надо бы рачительнее подходить к жизни, к тому, что вокруг тебя здесь и сейчас,
извлекая из тусклого и  блеклого переливающийся перламутр впечатления, из мрачного
и безнадежного - сумеречное мерцание воображения.

Как отобразить всё это письменно? Как превратить эту монотонность здешней жизни в
состояние, передающееся читателю, чтобы он сам будто бы в рейсе побывал и внутренне
проникся выматывающим однообразием "лазуритского" существования и в то же время не
бросил чтение?
Ничего не остаётся, как описывать день за днём, намеренно выпячивая это отупление,
чтобы дать понять, что здесь далеко не яркий праздник, а каждодневные будни.
Только кто захочет читать об этом? Разве это интересно?  Разве этим можно захватить
чьё-то воображение? Кому понравится такое?
Если об этом задумываться, то забросишь всю писанину, придя к однозначному выводу,
что всё это ни к чему, всё чепуха, всё это пустое.
Но жизнь такова, какова она есть. И тем, может, и интересна, что не соответсвует
представлениям о ней. Именно этим и интересна.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Двадцатое мая.   По утрам я работаю, можно сказать, на автопилоте. Существую чисто
механически. Двигаюсь, делаю, что положено, не имея никакой охоты говорить что-либо,
и только уши более-менее нормально исполняют свою функцию.

Когда я спозаранку, без двадцати семь, заявилась в салон, там уже в ожидании
завтрака сидели Вова Большой, Шурик-добытчик и трюмный дядька Юрка Сидоров.
Все они были в рабочих робах. Это означало, что их ночная вахта подходила к концу,
и сейчас в работе наблюдался какой-то просвет.

- Доброе утро, - поприветствовала их я.

- Утро добрым не бывает, если очень хочешь есть, - продекламировал Вова.

Без лишних слов я начала накрывать на столы.

- Ты чего такая сердитая? - спросил дядька Юрка.

- Я не сердитая.

- Ну, серьёзная, - уточнил он, поглаживая свою русую густую бороду.

- Надо ж когда-то быть и серьёзной.

- Зачем же это надо? - не отставал от меня трюмный.

- Затем, что от постоянного веселья можно впасть в идиотизм.

Наверное мой ответ ему чем-то не понравился, потому что он бросил на меня недобрый
взгляд и, вскинув свои кустистые брови, сказал:

- Ну значит, замуж не выйдешь.

Я только усмехнулась.

В салон пришли и остальные добытчики из бригады Румына.
Но хотя столы были уже накрыты, время завтрака ещё не наступило.
У Пашки на камбузе не всё было готово. Да и Анюта не явилась еще в посудомойку.
Так что матросы покуда сидели за столом и ждали назначенного часа, жуя хлебушек
да лениво переговариваясь.
Как-то незаметно, слово за слово, завёлся уже привычный, как однообразный пейзаж
за иллюминатором, разговор про то, что "горим", что денег не получим.

- Они просто вытирают об нас ноги, - зло сощурившись, произнёс Руслан, под "ними"
разумея, конечно же, начальство.

- Странные люди! Работают, жрут, да ещё и денег хотят, что самое ужасное, -
с сердитой иронией заметил дядька Юрка Сидоров, под "людьми", скорее всего, имея
в виду самих же матросов.

- Нет, я только представлю, что приду на берег: и не пью, не курю. Не за что! -
мрачно воскликнул Руслан.

- Что значит, не за что? - изобразил шутливое недоумение Коряга. - А где все люди
деньги берут? Правильно, в тумбочке. - И, помолчав, добавил, пряча усмешку: -
Вы просто узко мыслите. Попробуйте взглянуть на это пошире.

- Я попробовал шире. И в  собственных мозгах заблудился, - пожаловался Румын.

- В конце концов, какие-никакие гроши всё же дадут, - сказал Костя и покраснел
из-за того, что ему пришлось что-то произнести.

- Это будет мало, если тратить безрассудно. И много, если тратить благоразумно, -
 с шутливой назидательностью высказался Коряга.

- Я как только начал задумываться обо всех этих делах денежных, во мне такое
озлобление стало возникать. Как-то вдруг скучно сделалось, - с грустью в голосе и
глазах произнёс Румын. - И тогда я сказал себе, что надо принимать мир таким,
какой он есть, а не таким, какой он должен быть. И мне как-то сразу полегчало на
душе. И если подумать хорошенько, то здесь всё классно и прекрасно, потому что нет
этих дурацких денежных проблем, - в голосе его послышалась привычная
бодро-насмешливая интонация. - Конечно, когда начинаешь думать о возвращении на
берег, то понимаешь, что дело плохо. А так, в принципе, всё путём, - в рыжих глазах
его запрыгали бесенята. - Если бы сюда ещё пивка забрасывали периодически, так и
сто лет мне та суша не нужна. Прикиньте сами, денег тут не надо. Рыбы валом.
Пива бы... И что ещё надо?

- К тому же давно известно, что деньги человека портят, - сказал Коряга.

- А их отсутствие портит ещё больше, - сказал Руслан.

- А по-моему, в вашем возрасте много денег и вовсе не нужно, - заявил дядька Юрка.

- Что значит, не нужно? - возмутился Вова Большой. - По приходу захочешь иметь на
берегу хорошее настроение, а у тебя на это денег нет.

- А если у меня нет денег, то я для всех плохой. А когда деньги есть, всем хороший,-
сказал Шурик, улыбаясь.

- Ну а так, по большому счёту, зачем вам деньги? - продолжал подначивать молодёжь
дядька Юрка Сидоров, причём в глазах его не было заметно и тени шутки. - Вот ты,
лохматый, - обратился он к Руслану. - Сколько тебе ни дай, всё спустишь на водку
да на девок. Ведь так? Вот сколько ты в прошлом рейсе получил? Небось, всё в
момент профукал?

- А что я должен был с ними делать? - возмутился лохматый.

- Ну, хотя бы взял, накопил и машину купил.

- Машину? Я хотел купить, да только три рубля всегда не хватает, - заулыбался Руслан.

- А ты себе купил? - заинтересовался Коряга.

- Купил. Два раза прокатился. А на третий раз в аварию попал, - вздохнул он,
усмехнувшись. - Меня собрали, конечно. И машину тоже, в мешок. В общем, мы с
ней хорошо отделались.

- Сначала разбиваешься в лепешку, чтобы купить  машину. А потом, когда ездить
начнёшь, - заметил Румын.

- Да, красивая жизнь уродует, - сказал дядька Юрка.

- Ага. "Впереди меня ждёт красивая жизнь, сказал баран, из меня сделают дублёнку",-
произнёс Коряга.

- Конечно, хорошо вам так говорить, когда вы такие все кучерявые, - проворчал Вова
Большой.

- Не понял, - удивился Румын, помотав для убедительности головой, демонстрируя свои
роскошные медные кудри.

Все остальные кучерявые добытчики с весёлым недоумением уставились на лишенного
кудрей коллегу, ожидая объяснений.

- Чем человек кудрявее, тем кудрявее он живёт.  Так люди говорят, - пряча усмешку
пояснил Вова Большой.

- Значит, у меня всё еще впереди, - сказал Руслан, ероша свою пышную каштановую
шевелюру.

- Ну и ладушки! - развеселился Коряга, погладив себя по тёмной шапке мелко
вьющихся волос. - Ясное дело, мы кучеряво заживём, потому что любим веселиться,
пить водку с пивом и стоять на ушах.

- А как же иначе? Надо быть хорошим раздолбаем, если хочешь стать хорошим
матросом, - поддержал его Руслан.

- Раскукарекались! А нам, некучерявым, что делать? - спросил Шурик.

- Ходить на демонстрации, митинги разные, качать свои права, требуя себе денег для
красивой жизни, - предложил Румын.

- Хватит, - сказал вдруг Коряга. - Закрыли эту нервную тему. Весна и молодость - это
бесплатно. Радуйтесь! И вообще, мы сюда не за деньгами пришли, а чтоб отожраться,
от водки отдохнуть.

- А то на берегу встаёшь, и сразу на пивную смотришь, - поддержал его Руслан,
начиная есть омлет, так как я уже начала подавать завтрак. - Не успеешь в порт войти,
как сразу же в тебе все трубы гореть начинают. И так потом каждый день и горят.

- Ты под градусом родился, под градусом и помрешь, - вздохнул сокрушённо Вова
Большой, намазывая маслом хлеб. Однако в голосе его звучало умиление. - Я с ним
выпивал как-то раз вечером и чуть не умер, - объяснил он всем остальным, сидевшим
за столом. - А утром опохмелялся с ним и пожалел, что вечером не умер.

- Да. Мы тогда чётко притормозили. А что мы в тот раз глушили, тормозную жидкость,
что ли?

- Бороться надо с этим злом, - сказал дядька Юрка.

- Вот мы и боремся, как умеем, - сказал Коряга. - Сначала мы её, проклятую, потом
она нас.

- Да, он как-то раз так надрался, что продал Калининградский железнодорожный
вокзал, - сказал Румын, кивнув головой в сторону лебедчика. - За двести пятьдесят
рублей.

- Как продал? - не понял Шурик. - Кому?

- Мне, - тралмастер скромно потупил взор в свою тарелку. - Что поделаешь, я с
детства был такой безотказный. Придёшь, бывало, домой мокрый с головы до ног.
Бабушка ругаться начинает:"Ты зачем в лужу залез, обормот?"- "Меня Коля пригласил,
не мог же я отказаться?"

- А кто сейчас не пьёт? - риторически спросил Руслан. И тут же сам ответил: - Один
верблюд. Житель пустыни. Попал бы в моря этот житель. Тоже запил бы по приходу.

- Нынче такие девчонки пошли, глушат только так! - включился Коряга. - Ты назавтра
голову поднять не можешь, а ей хоть бы что. Семнадцатилетние, а жрут так, что не
поверишь! Или может, у них другая химия тела?

- Когда мечты разбиты, все ищут утешения в бутылке, - сказал Руслан.

- Ну, допустим, не все, - скромно заметил Костя.

- Нет, мужики, так посмотришь... - с важным видом произнёс Коряга, взяв чайник
и плеснув себе в кружку чаю. - Земная жизнь не для здоровья. Приходишь на берег
окрепший, закаленный штормами, просоленный ветрами. А месяца там не побудешь,
как назад в море тянет. Там же от пьянок синим становишься. А от недоедания
зелёным. И культура сна совершенно утрачивается. Спишь когда попало, как попало,
где попало, с кем попало.

- Нельзя ли поподробнее, - заинтересовался Руслан.

- Нельзя, - отрезал лебёдчик.

Румын с некоторой долей задумчивости и торжественности поставил на стол пустую
кружку.

- Вот сказал бы нам генсек:"Поставлю вам сейчас по бутылке, если коммунизм
построите!" Думаю, мы к обеду управились бы.

Вся бригада одобрительно засмеялась. И, допив чай, добытчики начали вставать из-за
стола.

- Потому что мы матросы-капитаны, море наш, море наш родимый дом! - запел
Коряга. - Первым делом мы наляжем на стаканы?

- А на девушек? - подхватил Румын.

- На девушек потом!

Так со смехом, шутками и песнями они покинули салон.

А тем временем на завтрак уже пришли рыбообработчики.

- Когда же это кончится наконец? - капризным голосом возмутился Сивая Чёлка,
наливая себе в кружку чай.

- Никогда, - уверенно ответил Боря Худой, не отрывая взгляда от своей тарелки с
омлетом. Но на всякий случай поинтересовался: - А что, собственно, ты имеешь ввиду?

- Опять кружки хлоркой пахнут! - пожаловался ему Сивая Чёлка, бросая сердитые
взгляды в мою сторону.

- Да мы уже с полмесяца их не хлорировали, - возразила я. - Вчера доктор даже
старпому накапал, что мы редко хлорируем кружки.

- Это всё Инга там заправляет хлоркой, - продолжал выступать капризный
рыбообработчик, скривившись в недовольной гримасе.

- Пора бы уже тебе, Инга, научиться ругаться, - заявил Боря Худой, сверкнув в мою
сторону синью своих насмешливых глаз. - Приходи вечером, я тебя научу.