Особый прицел террориста

                Особый прицел террориста

размышления о романе Генриха Белля «Бильярд в половине десятого»





















Написав статью «Литания Генриха Белля», я думала, что сказала о его творчестве и мировоззрении в целом все, что могла. Но у него есть произведения, заслуживающие отдельного разговора, - настолько они эмоционально переворачивают все внутри читателя, опрокидывая все  хоть сколько-нибудь привычные представления о том, что есть норма.

Увлекающийся бильярдом Роберт Фемель, представитель знаменитого семейства Фемелей, регулярно в одно и то же время ходит в отель, берет в руки кий, прицеливается и отправляет свою мишень в лунку. Странный молчаливый человек, которого не понимают ни члены семьи, ни секретарша. На его счет шушукаются, ему это безразлично. Он кажется давным-давно погасшим – двигается и разговаривает как автомат, не проявляя даже намека на непосредственные эмоции. И только в общении со служащим гостиницы, несчастным одиноким мальчиком по имени Гуго, Роберт приоткрывается, немножко оттаивает. Но – частично, дозированно. Ни с кем он не может быть откровенным до конца. То, что он чувствует все эти годы, начиная с ранней юности, не передать словами.

Мир много знает о том, как страдали в фашистской Германии инородцы, но каково было самим немцам, вынужденным существовать по законам этой страны? Это тоже – пострадавший народ. Искалеченный. В определенном смысле, возможно, надломленный навсегда. И именно это состояние души самих немцев – объект пристального внимания Генриха Белля. Часть населения не то, чтобы разделяла фашистские взгляды, - они просто боялись за свою шкуру и не возникали. Стоило им хотя бы чуть-чуть продемонстрировать независимость, несогласие – за этим следовали такие карательные меры, что трудно этих людей судить, на их месте дрогнул бы кто угодно.

Создание своеобразной Спарты – государство с «улучшенной породой» физически сильных, абсолютно здоровых, без малейшего изъяна, агрессивных людей, прирожденных воинов.  Всех прочих – в пекло истории (в буквальном и фигуральном смысле).  Белль сравнивает их буйволами, а религию их называет «причастием буйвола».  Жалость, сострадание к более слабым во всех отношениях, как считали они, губит нацию, мешает ей стать здоровее, крепче, завоевать мировое лидерство.  В этом романе описано, как объектами повышенной агрессии, травли идейных фашистов становились не представители других народов или политические оппоненты… ими были обычные хрупкие, не умеющие за себя постоять, немецкие школьники. Или бедные люди, которых преследовали, хватали, пытали: «Они называют себя вспомогательной полицией; меня они схватили во время облавы на нищих, которую устроили в районе гавани; за один день там взяли тридцать восемь нищих, среди них был и я. Нас допрашивали, избивая бичом из колючей проволоки. Они говорили: «Признайся, что ты нищий», а я отвечал: «Да, я нищий». 

В романе описаны священники, которые не только не протестовали, а благословляли происходящее (пели песню «Дрожат дряхлые кости»). Отсюда – вспышки яростной ненависти к церкви у героев Генриха Белля – как к оплоту лицемерия и ханжества.  «Агнцы» в романе – это объекты травли, люди чистосердечные, в которых не было ни капли агрессии и они не способны были ответить своим мучителям тем же.

Но, наблюдая происходящее, эту ненависть копил в себе Роберт Фемель – днями, неделями, годами, пока не нашел для нее своеобразный выход… И он излил ее. Научившись взрывать то, чем любая власть дорожит больше, чем всеми гражданами, вместе взятыми. Культурно-исторические ценности – архитектурные комплексы, один из которых  - аббатство - построил его отец, архитектор Генрих Фемель.

Это – реакция психики человека, возненавидевшего все то, чем его страна, превратившаяся из великой цивилизации в грандиозную машину смерти,  так гордилась. Роберт берет на себя функцию бога, который карает Германию, уничтожая груды камней, именно потому что власти они так дороги… Тогда как любимые им люди, искалеченные или убитые во время войны,  - это не объекты историко-культурной ценности (как с издевкой замечает автор). А для него они уникальны. Любое здание можно отстроить заново, а человек-то неповторим.

Терроризм Роберта – с особым прицелом. Он  избирательный, интеллектуальный. В голове у него (как у многих…) не укладывается, как можно, впитав немецкую культуру, стать монстром, и часть его ненависти распространяется и на нее тоже. Что в ней было такого? Какая скрытая червоточина позволила разрастись такому явлению «как фашизм»? Белль видит корень зла в самодовольстве, вере в исключительность своей нации, национальной самовлюбленности. Основанной как и на реальных великих, лидерских достижениях (в искусстве, философии, воинском деле). Получилось, что из этого величия произросло и великое зло. И уже нельзя отделить одно от другого.

В конце войны победители, допрашивавшие Роберта после взрыва аббатства, признались, что ошарашены Германией: «Я не намерен спрашивать о ваших политических взглядах, я привык к торжественным заверениям в полной невиновности, честно говоря, они уже успели мне приесться; как-то я сказал своим товарищам: в этой чудесной стране найдется не больше пяти, шести, на худой конец, девяти виновных, и нам невольно придется спросить себя: против кого же, собственно говоря, велась эта война, неужели против одних только рассудительных, симпатичных, интеллигентных, я бы сказал даже сверхинтеллигентных, людей… так, пожалуйста, ответьте на мой вопрос! Зачем, зачем вы это сделали?» Ведь не дикари же, не аборигены мучили и убивали… и в этом весь ужас, невыразимый, невообразимый!

Отец Роберта, Генрих Фемель, описан как талантливый  юноша, который ко всему относился с легкой иронией, внутри у него теплилась скрытая добродушная усмешка, которая согревала окружающих, – им с ним было легко и приятно. Он решил сделать карьеру, жениться на девушке из «патрицианской» семьи. И наметил свой план – по пунктам.

Генрих приезжает в большой город, создает себе имидж – тогда принято было в одно и то же время ходить в определенные места (чтобы поесть или выпить), заказывать одно и то же. Для того чтобы запомниться окружающим. Врезаться в их память. В глубине души он над этими окружающими смеется, чувствуя, что как актер и режиссер-постановщик в одном лице играет в неком спектакле, а все ему верят. Участвует в архитектурном конкурсе, выигрывает, завоевывает симпатию романтичной богатой девушки Иоганны, женится, становится знаменитым, заводит детей.

Но по мере того, как менялась обстановка в стране (всегда склонной к воинственности и ощущению превосходства, желанию доминировать), он все больше мрачнел. И, в конце концов, этот юношеский смех внутри него был убит…

Любопытно – когда-то Генрих Фемель, действуя по продуманному плану, искусственно создавал себе имидж. Роберт, напротив чрезмерно серьезный, человек с убитой эмоциональностью, после войны живет по часам, соблюдая некие ритуалы – все это автоматически. И совсем уже не смешно… а жутко. Кажется, он не в бильярд играет, а ищет новую мишень и продумывает каждый удар, чтобы он был смертельным. Для очередного культурного памятника великой истории. Для него понятия «культура», «история» стали ругательными: «Возможно, Роберт должен был сказать, что уважение к культурно-историческим памятникам кажется ему таким же умилительным, как и та ошибка, в которую впали американцы и англичане, считавшие, что они встретят одних лишь извергов, а не симпатичных и рассудительных людей. Он воздвиг памятник Эдит и Ферди, Шрелле и его отцу, Гролю и мальчику, который бросал в почтовый ящик его записки, памятник поляку Антону, поднявшему руку на Вакано и убитому за это, памятник тысячам юношей, которые пели «Дрожат дряхлые кости», потому что их не научили ничему лучшему, памятник овцам, которых никто не пас». Реакция Роберта  - это то, что в песне «Священная война», названо «яростью благородной».

Генрих Фемель после всего пережитого (один из его сыновей, Отто, стал фашистом) возненавидел карьеристов, гоняющихся за почестями, и говорит о том, что на его памятник следует плюнуть. Он считает себя виноватым во всем. Ведь одной из причин ухода Отто в фашизм могло быть желание выдвинуться – он всегда гордился тем, чего достиг в жизни отец. Но он не знал, что Генрих сам не очень-то ценит все это, в душе презирая как подхалимов и прихвостней, так и тех, кто относится к своим персонам с чрезмерной серьезностью, считая, что на них надо молиться. Отсутствие способности посмеяться над собой – вот корень зла для Генриха, то, что уродует души людей, в результате чего их мания величия принимает исполинские масштабы, разрастается до чего-то, что трудно даже вообразить. 

Но это не имеет ничего общего с садистским смехом тех, кто издевался над более слабыми или зависимыми по своему положению людьми.

Носители некой истины, в которую верит сам автор, у Белля – люди совсем незаметные, вроде пожилого служащего в отеле. Они – наблюдатели, созерцатели. И обладают прирожденной зоркостью, которая помогает им понять суть людей и явлений. Именно их устами автор озвучивает свои самые сокровенные мысли. И все «значительные» важные люди съеживаются до размеров комаров, когда на них бросают свой взгляд те, кого они привыкли считать несоизмеримо ниже себя. Потому что человеческая суть этих самодовольных надменных людей – ничтожна, мизерна, несоразмерна постам, которые они занимают и их собственному представлению о себе.

Мать Роберта, Иоганна Фемель, живет в психиатрической клинике. Туда ее спрятали от полицаев. Когда-то эта девушка интуитивно почувствовала опасность, исходящую от будущих «буйволов», - самодовольных со скрытой жестокостью юношей ее круга и потянулась к Генриху Фемелю как к избавителю. Его легкий характер, душевная тонкость для нее были как глоток воды в пустыне, настолько одинокой она себя ощущала. Хотя еще фашизмом не пахло. Белль описывает истоки этого явления. Корень зла он видит в психологии части населения, национальном самодовольстве, о котором уже шла речь. И эта часть населения не была маленькой.

Фашизм Ромен Роллан вовсе не считает явлением, родственным коммунизму, как модно говорить сейчас. Фашизм – это «цепная собака» именно буржуазии. Фашисты открыто отстаивали превосходство богатых, здоровых над бедными, больными. И их право обходиться с ними определенным образом. Коммунисты были обернуты к бедным людям, их идея – дать всем равные стартовые возможности. 

Самая большая глупость, как это уже осознали политики других поколений, - декларировать такие взгляды открыто и агрессивно на них настаивать. Писать теоретические труды, где все это сформулировано. Зачем? Вести себя надо хитрее. С трибуны говорить исключительно о доброте и милосердии, пропагандировать гуманизм, а политику проводить… иную. Тогда формально их нельзя будет ни в чем упрекнуть, не говоря уже о том, чтобы судить… Они станут неуязвимы. Но прямолинейные немцы в тридцатые годы до этого не додумались.

И Иоганна Фемель, осознав, какую опасность представляет для ее потомков это новое поколение крайних прагматиков и изощренных лицемеров (которые учли все тактические и стратегические ошибки Гитлера), стреляет в одного из них… Но ранит его не смертельно, хотя он ошеломлен происшедшим. Как иронически замечает Генрих: все люди этого сорта считают себя бессмертными.

Но происходит своеобразное чудо – после выстрела Иоганны к Генриху возвращается его смех.

Финал романа изощренно остроумен -  Генриху доставляют подарок. Пирог, изображающий некогда построенное им аббатство. Он отрезает церковный купол, кладет его на тарелку и передает Роберту.