Снежная прелюдия разлуки

Они расставались по-доброму, легко …
  Шел первый снег, делая окружающий мир чище и светлей.
  Станционные фонари торжественно и ярко освещали перрон, по которому медленно,  без суеты и  спешки, шли люди, подняв восторженные  глаза к щедрому  небу.
 - Смотри, - сказала она, повернувшись к нему  своим прекрасным лицом со снежинками на бровях, - он падает совершенно отвесно. Помнишь, как ты в Норильске однажды прочел мне свое стихотворение о снегопаде? Я чистила на кухне картошку, а ты вошел туда, приложил мне к губам палец, чтобы я молчала, взял меня за руку и повел в гостиную. Там было огромное окно, за которым шел такой же снег. Мы стояли с тобой рядом, и ты неожиданно прочел стихи:
                «Нет, это не снег идет,
                Падая тихо на землю…
                Это взлетаем мы
                В высь бесконечную неба …»
  - Белый стих никогда не получался у меня,- сказал он.
  - А вот неправда, - сердито и убежденно ответила она. – Если бы это были плохие стихи, я никогда бы не запомнила их. А тогда я действительно ощутила, как мы медленно поднимаемся вместе с комнатой в небо, а снег будто стоит на месте, так медленно и отвесно падал он… А ты сказал, что, когда закончишь это стихотворение, то  назовешь его «Снежная прелюдия разлуки».
  - Но я его так и не закончил …
  - Почему?
  - Потому что на что-то надеялся …
  Она промолчала и взяла его руку.
  - А на следующий день ты уезжал, - продолжила она, спустя минуту. – Я провожала тебя на поезде до Дудинки. Была ночь, мне страшно хотелось спать, и тогда ты соорудил из своего бушлата подушку у себя на коленях, я съежилась на  холодной, жесткой скамейке и заснула. Но даже во сне я чувствовала, как ты смотришь на меня… и как любишь… Поезд отправлялся назад через час, и я должна была вернуться с ним, чтобы успеть на работу. Я поцеловала тебя, и ты ушел. А я поднялась в холодный вагон, села на скамейку и заплакала.
  - А я пришел к речному вокзалу, в зале которого было совершенно пусто. Я постучал в окошко кассы и спросил, когда будет пароход. Сонный и слегка пьяный мужичок в фуражке с «крабом» ответил: «Может, через три часа, может, к вечеру, а, может,  и вообще его не быть. Говорят, в низовьях Енисей стал, так что пароходу надо к нам от Диксона сквозь лед пробиваться.  Пробьется, значит, хорошо, а не пробьется, будем ждать следующей навигации». И я, грешным делом, тогда подумал: «Хотя бы он не пробился». Мне страшно хотелось вернуться к тебе и провести с тобой хотя бы еще один день.  Но пароход не зря назывался «Валерий Чкалов», он  пришел к вечеру,  и я медленно поплыл вверх по Енисею, любуясь его осенней красотой.
  - Из Красноярска ты прислал мне телеграмму: «Я не могу без тебя». И я подумала, что ты прилетишь тем же вечером ко мне. Я надела твое любимое платье и купила бутылку вишневой наливки… Но ты не прилетел …
  - Погода была нелетной трое суток. И я тогда решил: куда будет первый самолет, туда и полечу. Первый рейс после непогоды оказался на Москву … Слушай, а зачем ты затеяла эти воспоминания? Думаешь, мне от них будет легче? Совсем наоборот…
  - А мне? Мне еще тяжелей, чем тебе. Но неужели ты хочешь, чтобы мы говорили сейчас о моей новой жизни, о Павлике, например?
  - Еще чего не хватало!, - возмутился он. – С меня вполне достаточно того, что я знаю о твоем будущем муже по твоим рассказам.
  - И что же ты о нем знаешь? – насмешливо спросила она.
  - Что он очень интеллектуальный коренной москвич, занимает высокий пост в Министерстве культуры. Теперь ты сможешь запросто смотреть спектакли Театра Ленинского Комсомола, посещать Третьяковку и ходить на концерты классической музыки…
 -… и Валерия Леонтьева, - добавила она.
 -  … и Валерия Леонтьева, - послушно согласился он. – Здесь, правда, наши вкусы расходятся, но я отношусь к этому совершенно спокойно. Ты – женщина, а им надо обязательно лицезреть что-то яркое и прыгающее.
  - А ты, однако, злюка, - сказала она без всякой обиды. – Только жаль, что ты решил поязвить на нашей последней встрече.    
 Он ничего не ответил, потому что над перроном прохрипел усталый женский голос:
    - Объявляется посадка на поезд номер ….
   - Это твой, - сказала она, - занеси вещи в вагон, а потом мы с тобой еще погуляем по перрону.
  - Нет, - твердо сказал он, - ты иди. Ты уже изрядно продрогла, да и ноги у тебя, я уверен, мокрые. Туфли-то у тебя не по сезону.
  - Опять ты о каких-то пустяках, - грустно сказала она. – Ну, ладно, я пошла. Позвони, когда приедешь.
   - Хорошо.
  Он поцеловала его в щеку и ушла. Смотреть ей  вслед у него не было сил, и он, подняв с перрона свой совсем легкий чемоданчик, пошел к вагону….
 
   Он приехал домой поздним вечером и открыл дверь своим ключом, думая, что мать уже спит. Но, войдя в прихожую, сразу услышал из кухни ее голос:
   - Женя, это ты? Раздевайся и иди пить чай, Да, в гостиной на столе лежит телеграмма для тебя. Сегодня утром принесли. Ты извини, но я ее прочла. Она без подписи, но ты, конечно же, поймешь, от кого она. Если от Елены, то не бери особо в голову то, что там написано. Мне только что звонила ее мама и рассказала, какой у нее теперь будет замечательный зять, и какое превосходное свадебное платье сшили для невесты, и какую роскошную кооперативную квартиру дарят  молодоженам родители жениха.
  Не отвечая ей, он прошел в гостиную и взял со стола телеграмму. В ней было всего четыре слова: «Я НЕ МОГУ БЕЗ ТЕБЯ».
 
   Они встретились спустя двадцать пять лет, когда один солидный столичный журнал решил опубликовать цикл его афганских стихов, и он получил телеграмму из редакции: «Выезжайте в Москву на заседание редколлегии, где будут обсуждаться ваши стихи. Двухместный номер в гостинице «Россия» забронирован на ваше имя». 
    - Слушай, - сказала ему мама, прочитав телеграмму, -  возьми с собой Петрушу. Ему уже скоро пятнадцать, а он ни разу еще в Москве не был. И в ноябре у него, кстати, каникулы.  Конечно, бронируя тебе двуместный номер, он имели ввиду, что  ты приедешь с супругой, но ты прекрасно знаешь, что Оля не может сейчас поехать. У нее на кафедре защищается ее аспирант, и она обязана быть на защите ... И я решила: с тобой поедет Петруша.
  Его младший сын был в восторге от этой идеи, и он согласился.
  Уже в день приезда сын упросил его сходить на хоккей, и они вернулись в гостиницу поздно вечером, усталые и голодные.
  Утром он не смог поднять Петрушу с постели, и вышел прогуляться вокруг гостиницы. Совсем рядом с ней была его любимая московская улица, которая сейчас называлась Варварка, а во времена его первого знакомства с ней  носила имя Степана Разина. Особенно ему нравились на ней старинные боярские покои, торговые ряды и церкви.. Сейчас они выглядели как-то убого на фоне стеклянного роскошества гостиницы, и он уже хотел повернуть назад, как вдруг увидел ее…
   Она стояла с группой школьников у входа  в музей Палаты Романовых и выкрикивала их фамилии, заглядывая в бумажку. Закончив перекличку, она подняла глаза и увидела его, уже стоявшего рядом.
  - Здравствуй, - сказала она, совсем не удивившись, будто они расстались только вчера. – Ты как здесь очутился?
  - Да вот, шел мимо, смотрю – ты, - пошутил он.
  Она улыбнулась его шутке и попросила:
   - Подожди минут пять. Сейчас выйдет экскурсовод, заберет моих ребят, и мы с тобой сможем говорить целый час.
  - Хорошо, - согласился он, - подожду.
   Она пристально вгляделась в его лицо   и сказала:
  - А ты совсем не изменился. Не то, что я: иногда смотрю на себя в зеркало и не узнаю.
  - На то вы и женщины: всегда хотите видеть себя лишь молодыми … 
  - … и лицезреть рядом что-то яркое и прыгающее, вроде Валерия Леонтьева.
  - Запомнила, однако…
  - А как не запомнить … Это были почти твои последние слова при нашем расставании…  А мне до сих нравится смотреть его концерты по видику.      
 От дверей Палат раздался звонкий голос девушки – экскурсовода, приглашающий группу, ребята потянулись в музей,  и они остались вдвоем на пустынной улице.
  - Как живешь? – спросила она.
  - Нормально. У меня двое сыновей…
  - Знаю… Твоя мама иногда звонит моей… У меня тоже двое… Старшему уже двадцать, младшему – четырнадцать … Из-за него я и разошлась с мужем. Ему почему-то показалось, что это не его сын, и он решил устроить анализ ДНК. Ну, я его и выгнала вместе с анализом, который, кстати, подтвердил, что Ромка его сын...  А ты зачем в Москве?
  - По делам литературным. Один ваш журнал решил напечатать мои афганские стихи.
  - Ты был в Афгане?
  - Да, переводчиком. Но побывал даже в плену. Правда, недолго. Наши отбили меня у душманов через сутки.
  - А твоя мама об этом  ничего не говорила.
  - Не хотела беспокоить, наверное …  Она хорошо знает, что такое семейный покой. Когда у тебя есть надежный муж и дети, которых ты любишь. И давай больше не будем об этом. Прошлого не вернуть, как бы дорого для нас оно не было. Расскажи лучше, чем ты сейчас занимаешься, кем хотят стать твои дети, что у них главное в жизни.
  Они проговорили почти час.
  Он узнал, что она работает в школе, что старший сын у нее студент – геолог, а младший собирается стать актером. Оба скучают по отцу, который был для них эталоном успеха в жизни. Ее они не понимают совсем и слушаются только ради вежливости, которой приучены с раннего детства родителями мужа.
  Потом она взглянула на часы и сказала:
  - Мне пора. Сейчас выйдут мои ученики, и мне надо отвезти их в школу.
  Она снова посмотрела на него долгим и пристальным взглядом и вдруг спросила:
  - Скажи, ты получил мою телеграмму, когда вернулся домой после нашей последней встречи?
  - Да, получил…
  - И почему же не прилетел? Снова была нелетная погода?
  - Нет, с погодой было все в порядке. Беспорядок был во мне самом. Я знал, что, выйдя за меня замуж, ты со временем будешь жалеть об этом. А для меня это самое страшное. А потом… этот твой жених, Павлик, как ты его называла…Ты говорила о нем так спокойно и уважительно, что все, произошедшее с нами до этого, показалось мне  лишь незначительным эпизодом в твоей жизни. Ты знаешь, когда я был готов схватить тебя в охапку и увезти хоть на край света? Это было, когда мы стояли на перроне, шел этот тихий снег, и ты вспомнила Норильск. Но потом прозвучало вдруг это имя, Павлик, и мне стало плохо…Я стал говорить не то, о чем думал, и больше всего хотел, чтобы ты ушла.
 - Хорошо, я поняла. Жаль, что у нас нет времени поговорить еще. Мне надо идти.
  Она повернулась и пошла вниз по улице, отдаляясь от него все больше и больше. Но он знал: если она сейчас обернется, что-то произойдет …
  Все изменится, все вернется …
 Она не обернулась …
  Совсем нежданно пошел снег. Он был пушистым и падал ровно, слово привязанный к ниточкам.   И ему  показалось, что вся Москва медленно поднимается вверх, и что яркие купола Василия Блаженного скоро пробьют облака и устремятся к высокому и чистому небу…
                «Нет, это не снег идет,
                Падая тихо на землю…
                Это взлетаем мы
                В высь бесконечную неба …»
                -   припомнилось  ему.
               
Источник: