Супружеский долг четвертой степени

Медицинская сказка для взрослых

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Все изложенные ниже медицинские
подробности являются авторским вымыслом и не могут
рассматриваться, как способы лечения!

1. Аня и Вадим

Она очень боялась этой поездки. Очень. Она – Аня, «анютина глазка, цветок полевой», как звал ее Вадим, ее весьма перспективный молодой человек, руководитель среднего звена в крупной финансовой компании. Она – студентка-дипломница далеко не самого убогого ВУЗа столицы. Махровая провинциалка, оставившая в недалекой тьме-тараканьей спивающегося отчима, тетку и пацанского покроя слабоумных двоюродных братьев. Аня была беременна, она узнала это недавно и, как водится, – весьма внезапно и неподходяще. Но не в этом была главная проблема. Проблема была в том, что она – умирала. Звучащий, как звон в ушах, диагноз – лейкемия, 4-я степень, отказывался восприниматься мозгом, но гнетущая напряженность неотвратимой беды нахлынула сама собой. Больше всего она боялась, что крах наступит еще раньше, когда Вадим узнает об этом… А он, как назло, еще и позвал ее с собой «на юга». То есть, как на юга… Совсем не на юга, какие у нас, к деревням, могут быть юга в ноябре? Просто его фирма оплатила путевку в мертвый сезон на двоих в пансионат на берегу моря в качестве заботы о ценном и перспективном сотруднике. Такая вот премия ко дню всеобщего единения.

А Вадим – был рад этой поездке. Это был бы очень недорогой и красивый жест, позволявший единым махом разрубить гордиев узел проблем, навалившихся на него. С недавнего времени он стал замечать, что его успехи в продвижении по работе стали неотвратимо затухать. Как человек, получивший диплом престижных курсов личностного роста, которые вела «сама Петрушенкова» - он быстро разобрался в ситуации. Он понял, что центр вселенной сместился с его «я» в сторону Ани. А так быть не должно... Ему предстояло выбрать. Ее или себя, точнее – свое будущее. Он выбрал, он принял решение. «Я – решил», повторял он про себя, как учили. Осталось разобраться с совестью, точнее, сделать как-то так, чтобы дышалось ровнее и спалось спокойнее. И он – разобрался. Проанализировал и – разобрался. В самом деле, провалив карьеру, – кем он будет через 30-40 лет? Да просто алкоголиком, сдающим китайцам угол в своей хибаре. Незавидная перспектива. Он – не приезжал завоевывать эту столицу, ему ее завоевали его деды и бабки первой волны лимитчиков эпохи индустриализации. А ему эту завоеванную позицию следовало расширять и упрочнять. Что после краха карьеры он бы дал Ане? Крышу в хибаре напополам с китайцами? Маловато для нее, не настолько мало он ее любит. Поэтому – лучше рассказать все честно, и – разрыв. А девушка? Да, собственно, беда-то и небольшая. Она – молода, энергична, не пропадет. Он – умен, симпатичен, свободен, быстро подправит карьеру. Найдется другая замена со временем, непременно найдется, и не хуже… С повседневно-физиологической (кобелиной) стороны вопроса было еще проще – к нему активно клеилась Вика, младший финансовый аналитик, давая прямым текстом понять, что она - женщина современная, обременять его разными старомодными глупостями не собирается, а нужен он ей всего лишь изредка, по обоюдной, по ее мнению, симпатии, - «для здоровья».

Они стояли на самом краю волнореза. Вокруг бушевало осеннее море, накатывая серыми мутными волнами с рваной белой пеной на волнорез и с шумом обрушиваясь на шуршащую, словно вздыхающую, гальку. Прошло уже почти полдня после отъезда, а разговор у них так еще и не состоялся. Общались только кратко, буднично. «Давай паспорт…, что будешь есть…, осторожно, ступенька…» И вот - момент истины наступил. Вадим заговорил первый. Аня страшно испугалась, по его напряженному тону - она подумала было, что он собирается делать ей признание в любви, предложение руки и сердца, что было бы дико болезненно и абсолютно бессмысленно в ее ситуации. С круглыми от страха глазами она чуть ли не вскрикнула, пытаясь его остановить. Но он отчего-то жестким движением пресек ее порыв и холодным упруго-вежливым голосом попросил дослушать. Он рассказал все, о чем ранее договорился с собой. Что – желает добра, что переоценил свои силы, что сейчас будет только работать, ибо карьера пошла под откос, а чтобы вбить финальный гвоздь, как учили на курсах, - в крышку гроба их романа, добавил, что симпатичнее для него Вика, которую любит давно и сильнее, и чтобы быть до конца честным – вынужден прервать отношения. Оставаясь же в некотором долгу, он, как джентльмен, счел уместным свозить ее на отдых, подышать морским воздухом, сытно и вкусно поесть, отдохнуть ей перед дипломом. Приставать он к ней и домогаться ее он не будет, поэтому и номер специально заказал двухкомнатный, чтобы ее не смущать.

Огромные глаза Ани, как были широко открытыми, такими и оставались, пока говорил Вадим. Когда он закончил, она выдохнула так, как будто не дышала все это время, и – часто заморгала. Переведя дыхание и немного придя в себя через мгновенье она, сильно волнуясь, ответила: «Ах, вот оно в чем дело, карьера под откос. Вот оно как… Вика… Ну что ж…, это и к лучшему». Вадим давно готовился к этому разговору, он не мог предвидеть ответа Ани, но тренированный к любым поворотам, он спокойно спросил – Почему к лучшему? «Я не хочу тебя обременять, я тоже хочу тебе добра. Просто… Просто я скоро умру. У меня рак в последней, четвертой стадии. Не от учебы это я, оказывается, так дико уставала, и не от счастья. Вот. Прощай. А теперь – уходи! Слышишь, - уходи!!!» Про беременность она решила не говорить - уже не его дело. На Анины глаза было страшно смотреть, но ее ответ в целом вполне устроил Вадима. А с остальным разбираться, договариваясь с собой, - можно уже после, об этом его тоже научили. Он развернулся и быстро пошел. «Только бы в море не бросилась, истеричка, ишь, чего нафантазировала» - подумал он, искоса взглянув на волнорез уже с берега. Не бросилась. Ну и -  слава богу.

2. Дорога в ад

Голубовато-синие кварцевые лампы в коридоре онкологического корпуса добросовестно перевыполняли возложенные на них задачи. Они не только убивали микробов, они, казалось, - убивали саму веру в жизнь. Аня уже вторые сутки была одна в палате. Ее соседку увезли. «Ушла», - как принято говорить у медиков. Аня была в гораздо более выигрышном положении. Возраст давал ей небольшой кредит. Ее лечащий врач просто, понятно, с циничным до боли практицизмом обрисовал ее будущее на ближайшие несколько лет. Дальше оно уже просто не прослеживалось ввиду отсутствия. Он был неплохим психологом и почувствовал, что с этой пациенткой можно и нужно говорить именно так. Он так и сказал. Химиотерапия, несколько курсов. Это почти как – медленный и не очень болезненный яд. Но другого способа подарить ей несколько лет жизни просто не существует, кто бы что бы ни говорил. В противном случае – быстрый и мучительный финал болезни. Так что - в ближайшую неделю – аборт. Готовься, сдавай анализы. Точка. После этого разговора она много думала. Думала о том, чем бы зацепиться за ускользающую жизнь, ибо большого смысла в ней уже, получается, – не было. Думала и сейчас, когда мглу зимнего вечера сменил зловещий ночной отсвет кварцевых ламп.

Стук в дверь она осознала не сразу, а уже только когда его призывность дошла до дребезжания стекла. «Да» - громко и хрипло сказала она. В палату вошел доктор. Это был незнакомый молодой мужчина в белом халате, не ее врач. Не сказать, чтобы она испугалась неожиданного в столь поздний час визитера – страх притупился в ней уже давно, просто ее взгляд выражал искреннее недоумение. Вы – Королева? – спросил доктор. «Да», - ответила Аня, - а в чем дело? Я – доктор Гришин Александр Иванович, из центра проблем крови, - ответил посетитель. «И?» – безучастно спросила она. Послушайте меня, - начал Гришин, - я приехал с другого конца города после вечерней смены, сразу, как только мой коллега в этой клинике сообщил о вас. Я ознакомился с вашими анализами, и ваш случай относится как раз к той нечастой разновидности, которую я уже долго изучаю. У меня есть к вам предложение. Я нащупал методику лечения лейкемии в некоторых ее редких случаях. Однако, до полного успеха еще очень далеко. К сожалению, несколько моих пациентов умерли. Но они были намного старше вас, их организм просто не позволил хоть сколько-нибудь поэкспериментировать, а без этого невозможно нащупать золотую середину… «Кажется я поняла, - спокойно сказала Аня, прервав врача - вам нужен подопытный кролик? Точнее – крольчиха»… Зачем вы так? – ответил Гришин – Вы практически ничего не теряете, а пользу медицине и другим аналогичным пациентам можете принести большую. Если, конечно, я не ошибаюсь в своих гипотезах, но – вроде не ошибаюсь, не полный же дурак! Ваш случай уникален вашим возрастом. Организм ваш еще очень крепок и я смогу посмелее подвигать свою методику туда-сюда, чтобы нащупать верный путь. Это просто было невозможно с моими остальными пациентами. А вы - получите дополнительный шанс. Я реалист и не могу ничего обещать больше. Просто - небольшой шанс.

«Ну и в чем заключается ваше лечение, доктор?», - спросила Аня. Гришин ответил живо, как будто и ни капли не сомневался, что найдет здесь и сейчас внимательного и доброжелательного собеседника, - Лечение простО по своей сути, фактически это серия переливаний крови с некоторой очисткой типа гемосорбции, плюс – добавление несложных водяных растворов. Ну, грубо говоря – как полоскание горла при ангине. Правда переливаний придется делать много, несколько десятков, но я заранее разжился и запасся хорошими позолоченными швейцарскими катетерами, чтобы не уродовать вам вены. «Мне!?... Золотая, блин, игла Шмелевой, - съязвила Аня – современное достижение косметологии». Доктор – как кол проглотил, затем, наконец, до него дошел смысл аналогии из назойливой рекламы косметических салонов и он добродушно рассмеялся – Да нет, Анна (Можно? – Можно…), к косметическому шарлатанству позолоченные катетеры никакого отношения не имеют. Просто золото – он презренно лишь в сферах, так или иначе связанных с деньгами. А для науки и искусства – золото благородно. Лучше конечно, платина для покрытия иголок, но это уж совсем мне не по карману, - добавил он с легким сожалением.

«И все, вы говорите, так просто?» - продолжала Аня тоном экзаменатора, который, казалось, уже нащупал, на чем можно завалить несчастного студента. Отчего же просто? – живо и искренне удивился Гришин – Было бы просто – ни вы, ни сотни бы других пациентов не занимали бы места в больницах. Ой, простите, конечно… Дело, видите ли – в конечном счете – в уникальных свойствах воды, а шире – в слабых водородных связях между водой и органическими молекулами или между органическими молекулами. Как бы вам это попонятнее объяснить? Ну, например, вы слышали, что коньяки и портвейны выдерживают в дубовых бочках? Как вы думаете – почему? Неужели, чтобы придать огненной воде вкус дуба? Да и не во вкусе дуба дело. Настоянный много лет напиток обретает свойством гораздо лучше поднимать настроение, нежели просто задурманивать голову. Хотя, вы, наверно, не в курсе… «Да в курсе, в курсе, - снисходительным, как показалось доктору, тоном ответила Аня, - Не только слышала, но и пробовала» Гришин с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Губы его плотно сжали невольную улыбку. Далее, - продолжил он, - другой пример на понятном алкогольно-бытовом уровне. Настойки и наливки на черносливе. Знаменитый украинский спотыкач. Напиток десертный, пьется, как легкое вино, несколько больших рюмок улетают незаметно. Как вдруг – человек внезапно обнаруживает, что у него нету ног! То есть, ноги-то, конечно, есть, но они не слушаются – каналы спинного мозга полностью от ног отключены. Понимаете!? – увлеченно продолжал он, глаза его уже горели, - Синергия в чистом виде!!! Ни спиртовые растворы, ни чернослив по отдельности – не отключают ноги, как спотыкач. Ни бренди, ни дуб – не поднимают настроение так, как хороший коньяк. А суть в том, что и дубильные вещества древесины, и аналогичные по действию вещества чернослива – связывают часть молекул этилового спирта в неустойчивые конгломераты. И вот уже они то – и отключают нервные каналы спинного мозга, или включают определенные центры головного. Нечто подобное я хочу сделать со спинным мозгом в вашем случае…

«Мудрено… - задумчиво произнесла Аня – видать немало коньяка и спотыкача пришлось вам выпить, чтобы дойти до всего этого». Гришин не ответил на колкость. «Только… вот в чем проблема, доктор, - с деланым сожалением следователя, предъявляющего последнюю, и самую важную улику, произнесла Аня – я вдобавок еще и беременна». Вот оно как…, - нахмурив брови, медленно сказал Гришин. Не знал… Мне надо подумать. Извините. Я зайду позже. Спокойной ночи.

3. Неравный брак

«Кто это?» - спросила Аня у Гришина, когда через несколько дней он, наконец, навестил ее, но появился уже в сопровождении незнакомого пожилого человека. Тот явно не был врачом. Белый халат с чужого плеча был просто накинут поверх пиджака, каких врачи не носят. При нем был небольшой портфель. Аня ждала этого визита, как будто он должен был что-то решить для нее важное. «Вот она, блин, эта спасительная соломка, которую я так мучительно искала», - с горькой самоиронией думала она. Это – нотариус, внезапно для нее ответил Гришин. «…???!» Понимаете, Анна, ваш случай уникален вдвойне, даже втройне, но теперь это уже осложняет дело. Мне придется брать на себя ответственность сразу за две жизни. Ваш спинной мозг легко позволит мне экспериментировать с ним, а вот почки, печень, сердце, ну, в общем, - что окажется слабее, отягощенные болезнью, экспериментом и беременностью, особенно в ее конце – могут не выдержать. Я обязан вам об этом сказать. Николай Петрович – нотариус. Я предлагаю вам вступить в брак. Никуда не тороплю, он здесь – пока только чтобы показать документы и ответить на вопросы.

«С кем - в брак…!? С ним? – рассеянно пролепетала Аня. Ах, извините дурака, со мной, конечно! – ответил Гришин, но не успел продолжить. «Д-д-д… Да ты - маньяк конченый, - внезапно взвилась и дико заорала Аня, - полоумный врач-убийца, мне уже - прогулы на том свете записывают, а ты мне душу выматываешь своими бреднями! Шерлок Холмс проклятый с Доктором Ватсоном в одном флаконе! Менделеев упившийся! У тебя хоть капля милосердия есть?! Или все похоронил со своими престарелыми жертвами экспериментов!? Вали отсюда, пока я заявление в милицию не написала!!!»… Она орала бы еще, если бы слезы не задушили ее, она громко зарыдала. Дверь из коридора приоткрыли и снова закрыли. Николай Петрович безучастно смотрел в окно. Спустя несколько минут доктор продолжил, хотя было видно, как нелегко дается ему это внешнее спокойствие и вообще весь этот разговор – Я вас не осуждаю, Анна, просто дослушайте… Она уже не рыдала, а просто всхлипывала, подергивая плечами. Так вот. Беременность, скорее всего, удастся сохранить, но ваши шансы, даже безотносительно моего эксперимента, получаются у вас далеко не 100%  к ее концу. Получается – ребенок может родиться без всяких патологий, а вас… уже не будет. Понимая это, и свою роль в этой…, в этом…, я…, я – хочу… усыновить его. Как я понял из истории болезни – ведь больше некому? Если я буду делать это после – возникнет масса бюрократических проблем, просто потеря драгоценного времени, так важного в первые дни и недели жизни человека, а ведь велика вероятность, что его придется принимать недоношенным или вести его доращивание в состоянии вашей клинической смерти, уж простите ради бога, по-другому вам это сообщить, видимо, уже никак не получится. Если по бумагам я буду числиться вашим мужем, а это возможно, так как я – не женат, все произойдет автоматически. Аня долго и мучительно для всех молчала. Никто ее не торопил. Наконец, вся зареванная от слез, чужим голосом она сказала – «Оставляйте бумаги. И – уходите. Оба. Я устала…». Как только захлопнулась дверь, она обессилено упала на подушку и проревела до ночи, забывшись тяжелым, хмельным сном.

4. Жена

Весь следующий день она пребывала в странных размышлениях. Получалось, что, вроде бы – действительно, нашлась какая-никакая зацепка за жизнь в лице доктора Гришина. И цель короткого ее остатка теперь – спасение будущей дочери. УЗИ еще не определяло пол будущего ребенка, но она непременно решила, что будет – дочь. Дочь Светлана, и пусть имя ее олицетворяет все самое светлое, что есть в этом мире. А на темное в этом мире - она уже насмотрелась вдоволь, хватит… Она внимательно прочитала все бумаги – там аккуратно было впечатано уже абсолютно все, что нужно – фамилии, адреса, паспортные данные. Дело оставалось за малым – в нескольких местах поставить свою подпись. Что она и сделала, ни секунды не колеблясь. Это было самое странное бракосочетание на свете – в полном гнетущем одиночестве онкологического отделения больницы, без подвенечного платья, без марша Мендельсона, без свидетелей, и даже без жениха, без самого скромного букетика цветов!!!

Лечение началось сразу после того, как она подписала отказ от химиотерапии. Врачи отделения, и – как ей показалось, даже обреченные пациенты, - смотрели на нее с некоторой долей удивления. Ну и пускай, главное – у Ани появилась четкая и ясно осознанная цель, в достижении которой она не сомневалась. Ее целью был ребенок, который, в отличие от нее – имел реальные шансы на жизнь и продолжение ее, Аниного, рода. Что не слишком хорошо удалось ей, быть может – хорошо удастся ее ребенку! Процедуры стали ее работой – утром чистка крови на аппарате, вечером – капельница, далее – перерыв два дня с возможностью хоть что-то поесть из аскетического меню больничной кухни, и – все по новой. Через две недели она стала ощущать, что чистки и переливания в прямом и переносном смысле промыли ее до мозга костей, всю, абсолютно начисто, включая сосуды, нервы, голову, органы. Она вспомнила, как соседка баба Маня привязывала белье веревкой и бросала его на сутки в реку – отмываться… Бельем теперь была она. Веревкой – доктор Гришин. Аня однажды поймала себя на мысли, что психика нормального, среднего человека – вряд ли бы выдержала что-либо подобное. А психика человека, обреченного на смерть, но живущего последние мгновенья ради поставленной цели – легко!!!

Процедуры Гришина настолько изматывали Аню, что порой, сидя у окна вечерами в перерывах между переливаниями, ей хотелось выть. Она вспомнила, что нечто подобное уже чувствовала однажды, когда ей кололи вакцину от бешенства, после того, как какая-то щенная сука в поселке сильно искусала ей ногу, внезапно выскочив из подворотни… Смертельные недуги схожи своими тяготами даже в лечении, не иначе.

В одну из двухдневок короткого отдыха от экзекуций, когда она уже немного втянулась в ритм своей новой больничной жизни, она вдруг вспомнила, что «этот, в белом халате» - вообще-то - ее муж. Эта несвоевременная мысль вертелась в голове достаточно долго. Муж… Это такое немного кривоногое, в меру волосатое и вонючее создание, которое давит своим авторитетом, периодически колет шею и прочие нежные места своей щетиной, и пристает с приятными глупостями. Хмм, забавно. Но она решила установить железный барьер всем этим щенячьим нежностям, ибо ни к чему хорошему в ее ситуации такие нежности не ведут! Она – только помощник, только партнер, только сотрудник доктора Гришина… Однако, настроение у сотрудника с этого дня немного улучшилось…

19 февраля был ее день рождения. Большая удача, что пришелся он на второй день отдыха. Поздравить ее было некому, Гришин приедет подключать ее к аппарату только завтра, поэтому она просто мысленно поздравила себя сама. Мысленно сама себя построила, сама себе прочитала речь, сама себя поздравила с днем рождения. Вольно! И – уселась рисовать каракули на листке бумаги, раздумывая о том, о сем. Гришин вошел без стука. В руке его был пластиковый пакет. Аня перестала рисовать, повернувшись к нему, и слегка приподняла брови. «Аня, здравствуй, - начал доктор, - я пришел поздравить тебя с днем рождения. Не умею говорить красивых слов, просто принес гостинец. Я не знаю, что чувствуют женщины во время беременности, говорят – токсикоз – это очень неприятно, надеюсь, что своими фильтрами его-то я тебе хорошо снял. Но! Продолжительная чистка крови – это, вероятно, еще хуже. Подозреваю, что тебе давно хочется съесть какую-нибудь соленую вредность». «Спасибо, доктор. Так вы мне вредностей принесли? Как здорово! Доставайте быстрее» - ответила Аня и улыбнулась – «что у вас в пакете?». В пакете оказалась бутылка красного вина, сок, несколько яблок, тонкий лаваш, небольшое пластиковое корытце красной рыбы в нарезку, два пластиковых стакана и небольшой сверток. «А что там?»- поинтересовалась Аня. Хамон, сыровяленый окорок, - ответил Гришин, - Правда, я посрезал с него весь жир, чтобы сразу не убить твою отвыкшую печень. Ну что ж, приступим! – сказал он, и потерев руки, начал готовить нехитрый праздничный стол.

«М-м-м» - блаженно протянула Аня – «а вас… не ТОГО? Вы ведь все мыслимые запреты нарушаете?». Да я и немыслимые – тоже нарушаю, поэтому – один раз – можно – улыбнулся Гришин, Аня звонко захохотала. Не обольщайся только – съесть все это я тебе и четверти не дам, а большую часть употреблю сам. Так будет безопаснее для тебя, да и голоден я чертовски, поехали… Вряд ли кто-нибудь из них вспомнит, о чем они болтали за этой нехитрой праздничной трапезой, больше смотрели друг на друга. Расставаясь, Аня сказала: «Лучший день рождения в моей жизни. Спасибо, Саша!» С этого момента она называла его именно так.

5. Аня

Научная сторона Сашиного эксперимента была рутинно-проста. Он заносил в  свой планшет цифры из результатов анализов крови Ани в свои таблицы, строил кривые каких-то графиков. Три дня – и одна новая точка на каждом графике, по одной новой строчке в каждой таблице. Неделя за неделей – Сашины таблицы становились все больше, графики все длинней. Каждый раз он приносил в небольшой коробочке пузырьки с растворами и объяснял процедурной сестре, когда и как их использовать. Строгая в общении до металлического привкуса, не слишком наделенная природной красотой, она однажды задержалась чуть дольше у кровати Ани и сказала куда-то в пространство задумчиво: «Везет же тебе, счастливая… Одной ногой уже там, а такого мужика окрутила». «Да никого я не крутила»- ответила Аня. Сестра еле заметно хмыкнула и сказала, что видела бутылку из-под вина в мусорном баке. «Эх Света, тебе такого счастья – не пожелаю…» - посетовала Аня и погладила живот – «у меня сейчас совсем другая сверхзадача». «Как ребеночка-то назовешь?» - сменила тему Света. «Светланой назову, ну или…» - Аня опустила глаза и сказала уже печальнее – «или… попрошу назвать. Пусть ее жизнь будет светлой. Да и бабушку мою так звали…»
 
Бабушку Ани звали Нина Тимофеевна. Аня соврала, чтобы случаем Света не подумала чего лишнего, ни при чем тут она, по большому счету, совсем ни при чем. А бабушку свою Аня вспоминала постоянно, этот святой, самоотверженный человек был светом ее жизни и заменил ей мать, которая умерла, да чего греха таить – просто нелепо погибла от послеродовых осложнений в районной больнице. В день, когда хоронили бабушку, Аня подумала – что не может быть горше  беды в ее жизни. Сейчас она в этом уже сильно сомневалась. Она больше никогда не разговаривала с этой процедурной сестрой. Ни разу. Но заметила, что трубки аппарата в ее катетеры та стала вставлять плавнее, клапаны открывать аккуратнее. А может быть, это просто ей показалось…

С некоторых пор Аня стала замечать в Саше слабо уловимую перемену. Он больше хмурился, чаще и помногу раз просматривал свои графики и таблицы. Что-то пошло не так, что-то не складывалось. За свое спасение она не сильно переживала, решила, что приплывет туда, куда прибьет течение – боль и страдания притупили все страхи и эмоции, бороться за себя просто уже не было сил. Она целиком, всеми своими мыслями фокусировалась только на своем животе – в нем жил и развивался без поводов для тревог (тьфу-тьфу-тьфу) – новый человек. Поэтому, совершенно спокойно и по-деловому, как младший партнер, она спросила его: «Саша, что-то не так? Чем тебе помочь?» Ей показалось, что нехитрый вопрос этот – болезненно вырвал его из тяжелых дум, но не сразу окунул в реальность. Он некоторое время смотрел на нее таким взглядом, как будто видел впервые. «Любая женщина знает, как помочь мужчине,» - задумчиво произнес Саша и, шумно вздохнув, добавил уже более бодрым голосом спортивного тренера – «давай, гемоглобин повышай!!!» И – внезапно ушел.

Вот это дела… Как любая женщина может помочь мужчине, Аня, естественно, догадывалась. Еще в далеком детстве бабушка рассказывала ей об этом сообразно возрасту в целомудренно-христианских беседах о принцах на белом коне и семейном счастье. Да и собственный опыт уже был, хотя и не слишком счастливый, скорее даже - печальный. К тому же, формально являясь женой, чисто теоретически, она таки несла бремя супружеского долга… Только при чем здесь все вот это здесь и сейчас, в ее интересном и одновременно трагичном положении!? И особенно – при чем тут гемоглобин? Смутное сомнение комком подкатило к горлу. Неужели… Неужели – это… было признание в любви?! Она не нашла ответа, железный барьер остался на месте, а как партнер, - она твердо решила – гемоглобин, так гемоглобин!

Серьезный недуг, разрушающий слабую человеческую плоть, всегда носит и некоторую ассоциативно-эмоциональную окраску. Например, он может представляться человеком во сне или наяву в виде огня, в виде диких животных и прочей нечисти, пожирающей тело изнутри и причиняющей боль и страдания. А когда вдруг наступает переломный момент исцеления (исправление вывиха, обработанная рана, вырванный зуб), эта окраска вдруг исчезает, и наступает ощутимое облегчение, при котором остается только тупой отзвук боли, которая медленно начинает отступать. Достаточно вспомнить вырванный зуб… Ничего такого Аня и близко не ощутила. Да и не было у нее боли как таковой, просто была смертельная усталость. В буквальном, самом страшном ее смысле. Но однажды, проснувшись утром, она просто сладко потянулась. Она сразу же поймала себя на этом странном ощущении, она как будто, задумавшись, ненароком съела чужое пирожное, - ее словно током ударило. Сон как рукой сняло, она побежала в процедурный, узнать результаты вчерашних анализов. Гемоглобин – вырос. Немного, совсем еще далеко от нормального референсного значения, но вырос! Удивительно, но простое желание помочь Саше перевесило чашу весов. А быть может – решающим моментом стало то, что Аня, наконец, начала борьбу. Борьбу за себя.

6. Доктор Гришин

Коллеги Гришина незлобно подсмеивались над ним – чудак. Голова и руки в порядке, а карьеру не сделал, и – похоже – не собирается. Его более практичные сокурсники были давно уже – кто за границей, кто – в коммерческих клиниках, где обреченные больные люди с деньгами были готовы платить почти за все. Его это не устраивало. Он был воспитан на других идеалах, и связывал свою профессию, ни много, ни мало – со спасением человечества от болезней. Эмиграция была ему не по душе – он любил родину, ее природу, странные традиции, а главное – его никуда не отпустили бы воспоминания детства, такая вот ерунда. Работа на кафедре в институте к спасению человечества имела весьма опосредованное отношение. Родина сама была сильно нездорова и официальным путем реализовать идеалы Гришина никак не могла. Поэтому он решил действовать сам. Исследование конгломератов с водородными связями стало его научным хобби. Нужна была мощная клиническая база, гораздо круче, чем его консультативный институт крови. На опытах с мышами он набрал первый, достаточно обнадеживающий материал. Далеко не достаточный, чтобы вести речь о лечении людей, но вполне – чтобы заявить о себе научному миру. С этим материалом он направился первым делом в самую подходящую, на его взгляд, для его исследований - клиническую больницу. Просто пришел к директору, записавшись на прием.

Гришин не трясся за вакансию, как если бы устраивался на работу, он не шел унизительно доказывать необходимость повышения жалования, как если бы был сотрудником клиники. Он шел к абсолютно незнакомому Георгию Ашотовичу, как свободный человек, с интересным предложением. За пять минут он изложил суть своего дела. У него готова статья для стендового доклада на международной научной конференции по заболеваниям крови, тема новая и перспективная. Для продолжения исследований ему нужна клиническая база – некоторые, достаточно редкие, пациенты клиники, подходящие под определенные критерии. Он делает директора соавтором работы, а за это ему дают возможность на свой страх и риск работать с пациентами. Георгий Ашотович был удивлен. Предложение было весьма сомнительного характера, чего он сильно не любил. Но оно слишком неординарно выделялось на сером фоне окружающей жизни, а серость он не любил еще больше. Кроме того – в стране не на шутку разгорелась борьба с фальшивыми дипломами и диссертациями, а тут – в руки сам собой плыл свежий, абсолютно честно выполненный, научный труд перспективного свойства, выполненный в его клинике. А может – и серия трудов. Неплохо перед перевыборами по конкурсу… Подходит, беру, - подумал он. «Ну ладно, так и быть, юноша, - дерзайте! Только денег – не дам!!!» - строго предупредил он. А и не надо, художнику деньги не нужны…

Первые эксперименты на людях принесли горечь первых поражений. То есть – не то, чтобы его теория была ложна – просто до спасения конкретных смертельно больных людей было еще очень далеко. Несколько его пациентов умерли. Тем не менее, они внесли большой вклад в труд доктора Гришина. Он уже совершенно уверенно вставлял в следующую свою статью для очередной научной конференции словосочетание «…в лечении людей», так как был абсолютно уверен, что победа – случится вот-вот, скудные, но ценные, объективные данные на это определенно указывали…

Подтверждение о приеме его доклада к участию в конференции пришло на кафедру обычным манером. Однако оно немного отличалось от подобных сообщений, приходящих ко многим сотрудникам института. Оргкомитет отметил перспективность работы и предложил Гришину участвовать не заочно – плакатом на стенде, а лично выступить с 15-минутным докладом на пленарном заседании секции онкологии. Мало того - оргкомитет предлагал для этого оплатить ему расходы на дорогу и проживание в Женеве. С этим сообщением, немного смущаясь,  Гришин и пришел на заседание кафедры, чтобы посоветоваться – принимать ли это предложение и в каком виде? По странному стечению обстоятельств, а вероятнее всего - из-за огромной скорости распространения институтских слухов и сплетен, – заседание кафедры посетил директор института. Он первый и взял слово после сообщения Гришина. «Александр Иванович, - ехать надо. Деньги на дорогу и проживание мы тебе сами оплатим, не нищие, а вот чтобы супостаты тебя не переманили, - поедешь вместе с заведующим кафедрой. Он человек тертый, за тобой присмотрит. Не возражаешь? Вот и хорошо.»

В отношениях с женщинами у Гришина было все аналогично его научным проблемам. Его идеалы находились в сильном диссонансе с окружающей реальность. Он не был аскетом и монахом, но единения с женщиной на духовном уровне он не обрел ни разу. Ни с одной. Все его недолгие подружки были какие-то либо по-детски несозревшие и до блондиночного убожества примитивные, либо, наоборот – до психического помутнения чересчур заумные. Может быть, именно поэтому вот это настоящее, живое и душевное он разглядел в Ане сразу, в тот самый первый вечер после дежурства во вторую смену. Но не нежность была первым его чувством, а злость. Злость на себя, на свою профессию, которая заставляет общаться с идущими на смерть. Почему все так несправедливо?! Он ощущал себя загнанным в угол. Сам построил угол, сам себя туда и загнал. Впрочем… Его работа давала небольшой шанс. Но он-то прекрасно понимал, насколько мал этот шанс. Любой прогресс дается слишком большими потерями…

Он решил просто выполнить свою работу. Работа была изматывающая, но интересная. Иногда, когда дежурства в институте были особенно тяжелы, а процедуры на аппарате на другом конце города только добавляли усталости, но просто рухал дома на диван за полночь и засыпал, одетый. Поспав с полчаса, раздевался и уже доползал до кровати. Результаты эксперимента были интересны. Перспективнее всего оказались слабые растворы пропиленгликоля. Они строили кровь так, как ему было нужно. Наилучшим работником из химических соединений оказался близкий родственник синей охлаждающей жидкости - автомобильного тосола. Смешно. Гришин отмел шаг за шагом прочь все тупиковые ветки, прояснившиеся в ходе эксперимента, и назначил уже, как ему казалось, - правильный курс. Оставалось только ждать. Ждать объективных улучшений показателей в анализе крови Ани. Однако… Чуда не произошло, показатели продолжали медленно ухудшаться. Он не мог поверить своим глазам. Это как если бы – после пятой ложки сахара чай стал бы вдруг не приторно-сладким, а внезапно соленым! Тем не менее – судя по другим косвенным данным, болезнь все же отступала. В чем же дело – ломал он голову? И в один из дней он пришел к выводу – единственным материалистическим объяснением феномена может быть только… сама Аня! Возможно – это ОНА не позволяет своему организму начать выздоровление. Он сорвался с рабочего места на час раньше и прилетел в клинику, исполненный решимостью сотворить такую проповедь, на какую только способен человек во имя спасения своей любимой.

Но он опоздал… Аня встретила его хитрым прищуром своих лукавых глаз и сообщила, как бы дразнясь – «доктор, а у меня – гемоглобин вырос!» Он по-прежнему ощущал себя загнанным в угол, однако обстоятельства изменились, и очень, очень сильно. Настигающий его зверь неудач потерял к нему интерес, а загнанными в этот самый угол и тесно прижатыми друг к другу оказались двое – он и симпатичная молодая особа, которая давно была ему дорога, хотя и оставалась непознанной. Уютно ему стало, в этом самом углу…

7. Возвращение

Машина плавно подкатила к зданию офисного центра. Это был хороший центр. Не дешевый, на скорую руку отремонтированный завод или автобаза в бывшей рабочей слободке, а добротный современный офисный улей класса А, заново отстроенный иностранцами и расположенный в центре города. Одной из пчел в этом улье работал Вадим. Именно ему Аня хотела сообщить о своем втором возвращении на этот свет благодаря трудам и заботам любимого человека. Месть? Да какая там месть, пусть радуются себе с Викой…

Проникнуть в офис Вадима ногами, не включая голову, было просто нереально. У Ани не было пропуска, а маниакальному режиму конторы позавидовал бы сам Берия. Но она была на подъеме, в хорошем настроении, и твердо решила выйти победительницей из предстоящего спортивного состязания. Она уже бывала здесь несколько раз с Вадимом и бодрым шагом направилась к большому зеркалу в фойе, не обращая внимания на взгляды двух охранников и девушки за стойкой «ресепшн». Перед зеркалом она с минуту поправляла прическу, затем вульгарно-простецким жестом поправила юбку, как бы невзначай слегка отклячившись назад и натянув ее на попе. Не надо было гадать, куда в этот момент были направлены взгляды охранников. Но эти два породистых кобеля не забыли бы свои служебные инструкции, даже если бы она станцевала с шестом. Тут требовался более тонкий подход. Она заметила на стене в гардеробе, что располагался рядом с зеркалом, голубой халат уборщицы, швабру и пластиковое квадратное ведро на колесиках. Вот это - то, что нужно! Не говоря ни слова, она отодвинула загородку, закрывающую проход за стойку гардероба, и решительно вошла туда, сопровождаемая недоуменным взглядом гардеробщика. «Куда!?» - спросил он не слишком грубо. «Сегодня не моя смена, но зачем-то сильно попросили», - безразлично ответила она не оборачиваясь, натягивая халат. Проходя мимо него, пожилого отставного военного, наряженного в дорогой пиджак с галстуком и с глупым бейджиком «Михаил Петров, служба приема», она вдруг вспомнила одну репродукцию, которую видела давно-давно в какой-то книге в поселковой школьной библиотеке. Картина называлась «Торговля рабами», на ней были изображены полуголые несчастные люди, на каждом из которых висела табличка с указанием его цены… Грустная картина.

«Дядь Миш, ка-а-ак мне все это надоело!» - нарочито вульгарно нараспев сказала она в пространство и, не дожидаясь реакции, двинулась дальше. Следующим пунктом по нехитрой логике должен был быть – туалет, где в специальной каморке наполнялись водой и моющим средством ведра. Коморка была заперта, и в отсутствие лишних глаз, Аня наполнила ведро водой, просто поставив его в раковину перед зеркалом. А для пущего эффекта – не без улыбки вылила в него всю склянку дорогого жидкого мыла «Монтрё». В ведре зашипела ароматная пена.

Таща одной рукой ведро и держа в другой швабру она, не спеша, но решительно, двинулась на закрытый турникет, который своим красным глазом сообщал, что путь закрыт. «Мальчики, откройте!» - улыбнувшись, сказала она. «Ты – новенькая, что ли? Пропуск где?» - спросил один охранник. «Для кого-то, может быть, еще и – новенькая.  Где, где…», - игриво ответила Аня, словив косой презрительный взгляд девушки за стойкой. Глаз турникета тотчас мигнул зеленым и она прошла в коридор. Миновав лифты, она дошла до пышной пальмы у окна, закатила за ее кадку ведро, прислонила швабру к стене и повесила на нее халат.  Лифт быстро домчал до 10 этажа. Вадим работал в кабинете 1018А, где она и рассчитывала его найти. Однако, у дверей ее ждало интересное открытие. Табличка на двери 1018А гласила: «Виктория Цигаль – руководитель отдела аналитики». «Молодец, однако, Вика» - подумала Аня, - «года не прошло…» Перед соседней дверью общего офисного пространства с номером 1018 ее ждало второе маленькое открытие. Среди столбика сотрудников она легко нашла фамилию Вадима – с указанием должности: «старший менеджер отдела аналитики».

Она вошла внутрь. Обычное офисное стойло на пол-этажа. С ковролином, модными матовыми перегородками из стекла, недешевой офисной мебелью, заказанной из пудовых каталогов офисных товаров, фикусом и кулером с перевернутой бутылкой воды. Аня медленно вышла на середину, вздохнула, и громким театральным голосом сказала: «Вадим! Я пришла попросить у тебя прощения!» Монотонный офисный гул стих почти сразу после чьей-то финальной фразы, «Ладно, ладно, позже перезвоню!!!» Воцарилась такая тишина, которой позавидовал бы любой спектакль.

Из-за одной перегородки, медленно поднимаясь, вышел Вадим. «Как ты… Кто тебя сюда привел?» - недоуменно и немного раздраженно спросил он. «Я - человек самостоятельный, мне провожатые не нужны, я сама сюда пришла», - ответила Аня. «Вадим, я хочу попросить у тебя прощения. Получилось, что я обманула тебя. Я не умерла, как должна была бы. Меня спас один замечательный человек». «Кто он?» - машинально спросил Вадим. «Он - доктор, а еще – он мой муж и отец моей дочери» - ответила Аня и продолжила – «Я не виню тебя за то, что ты остался безучастным к моему смертельному горю, бог с тобой. Пусть у тебя все получится хорошо с Викой» - при этих словах сразу в нескольких местах прыснули от смеха. «Прощай!!!»

Она развернулась и направилась к выходу. Она уже не видела внезапно побледневшего лица Вадима, она не видела множества пар глаз, изумленно провожавших ее в торжественной тишине, она не слышала мягкого глухого удара тела упавшей в обморок Эли, новой девушки Вадима, она шла к Саше. К своему Александру Ивановичу Гришину.

Свежий воздух погожего осеннего дня, казалось, просто сдул неприятный осадок драматизма короткого диалога с Вадимом. Она села в машину. «Ну что – все дела уладила?» - спросил Гришин. «Да, первый день на свободе, а все успела, теперь заслуженно могу вздохнуть спокойно» - ответила Аня. «Ну тогда… у меня к тебе есть непристойное предложение!» «Какое???» - с фальшивой настороженностью, хитро улыбаясь, спросила Аня. «До возвращения в детский санаторий на кормежку Светика - еще часа два, поехали ко мне домой, будешь долг свой отдавать… Супружеский…» Расплывшись в очаровательной улыбке,  сияя своими глазами неземной красоты и восхищенно глядя на своего до сих пор еще (!) фиктивного мужа, она ответила: «С большим удовольствием!!!» И – слегка покраснела.