Инструктор политотдела

Инструктором политотдела штаба по партийно-политической работе был Литвиненко.

Это был несчастный человек. Все, чем он занимался, это писал.  Он  писал  доклады  начальнику  политотдела,  которому  они     не нравились и он их потом переписывал по четыре-пять раз. Столько, сколько он написал за свою службу, не написали Ленин, Сталин, Маркс и Энгельс вместе взятые. Его пепельница и урна были переполнены окурками, а весь пол усыпан скомканными листами бумаги. Он курил и писал. Писал и снова курил.

Выходя от начпо, он всегда говорил сакраментальную фразу, - Долбоеб.

И снова садился переписывать очередной неутвержденный доклад.

На нем еще висели летучки, листовки, планы и куча другой «бесценной» партийной документации.

Я даже не знаю, за что он не отвечал.

На нем висели выборы всех уровней, а это и их подготовка, и проведение, и подсчет голосов с кучей всяких протоколов.  И конференции, и бумаги на подведение итогов, а итогов на флоте очень много, и прочее, и прочее, и прочее.

Естественно, он всегда что-либо заваливал. Это и не мудрено при таком объеме работы. И за этот завал его пороли во все дыры.

А еще пороли за то, что не нес для начальства информацию для размышления. И за то, что он был «белой вороной» в стае этого черного воронья.

Иногда Анатолию Николаевичу поручали проверить, чем дышат офицеры штаба.

Он спускался со второго этажа и шел ко мне или к Толе Булаклину. Мы организовывали что-то на стол. А он пил и жаловался на судьбу.

- Что я завтра доложу этому долбоебу, - так мило он звал своего начальника, - я же не скажу ему, что с вами пил.

Анатолий Николаевич был хорошим человеком, в отличии от всей остальной политотделовской шоблы, которая, как свора шакалов, искала везде говно и, сбивая друг друга, несла его своему дорогому шефу. И чем больше его было принесено, тем ты делался краше и лучше. Особо рьяные двигались дальше и получали за это даже боевые награды.

Ну не мрази ли?

А те, кто действительно исполнял свой воинский  долг  добросовестно и с честью, по пятнадцать лет ждали квартиры и вешали на грудь только юбилейные медали. Ну как могли пропагандист бригады и инструктор по комсомолу получить медали «За боевые заслуги»? За что? Открыл рот, закрыл рот. Это полный долбоебизм перезрелого Советского государства.

Конечно, читатель вправе задать справедливый вопрос: «А тебе что, жалко или завидно? Почему дышишь ядом?»

Потому и дышу, что и жалко и завидно. Я в этой службе сделал в тысячу раз больше, чем те, кто с позиции марксизма-ленинизма помогал разваливать Советский Союз. Больно за тех, кто ночи напролет искал лодку, давал ход кораблю, стрелял, ставил мины, обеспечивал живучесть.

Но вернемся к нашему герою.

Брюки у Литвиненко, особенно их задняя часть, были отполированы до такой степени от постоянного ерзанья по стулу, что в солнечную погоду  они слепили и пускали не только «шептуна», но и зайчика.

Нам, штабным офицерам, его было жалко. Но такого чувства и слова в политических органах не было. И лозунг о том, что человек человеку друг, товарищ и брат у них был только на бумаге.