Грач, Крот и другие Часть 2

        Глава 8.

В которой мы знакомимся с Игорьком. Удивительные события начинаются.


    Игорек был местным пьяницей. Обычным тихим пьяницей, коих в каждом городе пруд пруди. Жил он, в половине деревянного дома на окраине города, куда не дошла цивилизация в виде отопления и канализации, поэтому воду приходилось носить с колонки, расположенной  на соседней улице, а для тепла в доме, когда наступали холода, топить  печку. Электричество  давно уже отключили за неуплату. Обходился Игорек либо  керосиновой лампой, либо свечками. Хотя нет, электричество ему потом провел один знакомый, задержавшийся у Игорька дольше, чем это обычно бывало —  целых три недели квартировал, а может и месяц. Поначалу пообжился несколько дней, а потом и говорит:
-   Что-то скучно у тебя по вечерам. Хотя бы телевизор посмотреть, что ли.
    Игорек тогда поднялся, молча сходил в чулан, вытащил оттуда старый «Горизонт» и поставил в угол на табуретку.
-  На, смотри, -  и лег обратно на диван.
   Знакомый шутку оценил, усмехнулся, но потом минут через пять все-таки поинтересовался:
        -   А у соседей за стенкой электричество есть?
        -   У соседей есть — равнодушно ответил Игорек.
-    А хочешь, я подключу телевизор? Я ведь электрик. Сделаю так, что и соседи не заметят, и у тебя телевизор будет показывать.
-    Хочешь — делай. Суетность знакомого отвлекала его от внутренних раздумий, а мысли летали где-то далеко-далеко в детстве, когда были живы отец и мать, и жили они не в этой старенькой халупе, а в собственном доме. Отец работал шофером и каждый раз, возвращаясь с рейса что-нибудь привозил сыну — игрушку или сладость. И Игорь одновременно и радовался тому, что папка в очередной раз уезжает, а вернувшись, привезет гостинец, и печалился, что несколько дней не будет его видеть. Потом отец умер — заболел в очередной поездке, пролежал  дома с высокой температурой — думал отлежится, а когда вызвали скорую помощь, то было уже поздно. Мама сразу как-то состарилась, поседела. Денег стало не хватать, и через год они продали свой дом и переехали в эту половину, где Игорек так и жил до сих пор.
-   Нет, ты мне за это заплати или хотя бы за бутылкой сбегай. Я за бесплатно не работаю, - вновь прервал ход мыслей знакомый.
-   А не хочешь — не делай, - так же меланхолично ответил Игорек.
   Знакомый поворчал, поворчал, но все-таки протащил провод, где-то со стороны улицы поковырялся отверткой, что — то там подключил, прикрутил розетку и включил телевизор. Так он до сих пор и работает. И соседи вроде ничего против не имеют.
   Жены у Игорька, насколько он помнил, никогда не было, родственники после смерти матери, если какие и были, то совсем забыли дорогу в этот дом, а сам он ни в ком из них особо и не нуждался. Жил себе как живется, и все.  Сколько ему лет, не знал никто, да ему было и без разницы. В недолгие периоды трезвости Игорек подрабатывал в гаражах неподалеку — чинил автомобили, а во времена запоев — целый день лежал на диване дома, курил и смотрел передачи по телевизору. К вечеру появлялись друзья, выставляли на стол выпивку, закуску и всю ночь шла гулянка. Временами - тихая, а иногда — буйная, с вызовом   милиции, в зависимости от того, какие друзья гостили у него в эту ночь. Милиция Игорька знала давно, и особо не трогала, а буйных дружков увозила в отделение, и все опять успокаивалось.

     Так и текла бы жизнь Игорька, как сказали бы члены общества трезвости «по наклонной плоскости», а мы, с более объективной точки зрения, назвали бы ее «ломаной линией», своим чередом, если бы не случилась философская беседа между Кротом, Котом и Грачом на лесной полянке недалеко от реки, в результате чего эта наклонная плоскость или ломаная линия так закудрявилась, так перекрутилась, что никакому умному боцману с ножницами и лентой Мебиуса впридачу не придумать и не сотворить.
     На Игорька пал их жребий и хотел он того или нет, но последующие события стали развиваться для него совершенно иначе. 

   Началось все с того, что  к нему почему-то перестали приходить прежние знакомые. Как отрезало всех. И покупать выпивку он мог теперь только на свои деньги. А свои надо было еще заработать.
   Затем, как-то утром возле стола он нашел стодолларовую бумажку. Долго ее рассматривал, мял, думал давно ли здесь лежит, и  не фальшивая ли. И откуда она взялась?  Может кто из дружков потерял.  И как бы не вернулся, да не потребовал ее назад. Было уже два часа дня, а никто не приходил, и тогда Игорек решительно оделся,  сунул бумажку в карман штанов, и вышел в город. Вид у Игорька был помятый,  и в банк он заходить не стал, а направился сразу к менялам, что сидели недалеко от банка в машине. Они повертели стодолларовую банкноту, и выдали Игорьку несколько тысяч рублей. Курс обмена был сильно ниже, чем в банке, но Игорь не стал спорить — понимал, что менялы могли запросто забрать доллары и вообще ничего не дать, да и выпить очень сильно хотелось. Так что спасибо и на этом. Он  засунул полученные рубли в карман и быстрым шагом направился в магазин.
   Пил он долго. Денег было много, а дружки так и не приходили почему-то. Однако когда закончилась вся сумма, пришлось идти к гаражам и опять напрашиваться на   халтуру
     На этот раз на работе  он продержался целых три недели. Мужики в гараже даже спорить начали — запьет ли Игорек снова, или теперь все по-серьезному, А он, не вступая в пересуды, на очередные полученные деньги купил себе новые ботинки, джинсы и куртку.. В воскресенье сходил в парикмахерскую, потом помылся в бане, побрился, и появился на работе  чистый и  опрятный. Такой появился, что мужики его сразу и не признали, думали клиент зашел  цены на ремонт узнать.
   Однако после  следующих выходных  спор все-таки выиграли пессимисты. Игорек запил снова. И на третий день его видели возле магазина, продающего свою новенькую куртку, поскольку деньги уже закончились, а организм требовал выпить еще. Такое бывало и раньше, только уже очень давно, когда он продавал мебель, инструменты, холодильник, потом  резиновую лодку, спиннинг и удочки.  Мама в то время была уже старая и  совсем не ругала сына, а только иногда тихо плакала. 
   Но вчера, случилось еще одно событие, над которым второй день усиленно размышлял Игорек, лежа на диване.
   Пить он перестал вроде три дня назад, после того, как продал  свою куртку. Два дня назад, то есть позавчера — мучился от похмелья, но вроде пережил. На следующий день он проснулся уже практически трезвым, только слабость была во всем теле. Решил почистить картошки и сварить хоть какую-нибудь похлебку. Пришлось встать и идти за дровами. Когда печь растопилась, Игорек полез за кастрюлей и обнаружил на столе небольшой предмет.
           Это был очень дорогой предмет, он это сразу понял. Игорек аккуратно взял его и начал изучать. Какая — то палочка сантиметров пять-шесть, и возможно даже золотая. Несколько стразиков. Сбоку — цепочка с колечком на конце. Потом он догадался, что это зажим для галстука, но откуда он здесь взялся, и что с ним делать — этого Игорек абсолютно не понимал. У магазина с рук такое никто не купит, а если купят, то за копейки. За копейки — жалко, и потом, спросят — где взял,а  что отвечать-то? А вдруг еще за это в милицию потянут. Ну и на фиг ему с милицией связываться. На него потом таких «глухарей» навесят — на всю жизнь в тюрьму упекут. Поэтому решил даже не пытаться продавать, а  спрятать, чтоб и не увидел никто. Хотя никто давно к нему уже и не ходит, но мог чисто случайно нагрянуть участковый.   
   Игорек целый день размышлял, куда же этот зажим спрятать, а спрятав — долго думал, откуда он появился у него на столе.
   Спустя еще  день с утра пришлось опять идти в гаражи на подработку. А в очередную пятницу  еще через две недели, после получения зарплаты, ноги почему -то сами опять понесли нашего безвольного и  невинного героя в винный магазин.










                Глава 9

Дается объяснение некоторым удивительным событиям. Тайна Крота. Чертовщина.

   Именно эту ситуацию и обсуждали на следующее утро Крот, Кот и Грач. Друзья держали совет на том же месте. Полянка давно подсохла от весенней слякоти и весело светилась сочной зеленой травой и желтыми одуванчиками.
   Операция по возвращению  Игорька  в нормальную жизнь зашла в тупик, хотя первый этап по  избавлению его от тлетворного влияния собутыльников прошел успешно. В этом  основная заслуга  принадлежала Грачу. Неделю до этого он вел переговоры  с многочисленными родственниками и договаривался о  совместной  помощи.
            И в следующий раз, как только очередные дружки собрались идти в направлении дома, где проживал Игорек, тут же появилась большая грачиная стая и с громким грраканьем   спикировали на  головы несчастных пьяниц, буквально не давая им идти дальше. То же самое повторилось и в следующий раз, и в следующий.  Таким образом, в течении недели с друзьями было покончено, однако либо сам Грач, либо кто-нибудь из его  родственников все равно постоянно дежурил возле дома Игорька, и достаточно было громкого грачиного Грра, как потенциальный гость   тут же менял маршрут на противоположный.
   Однако подкинутая стодолларовая бумажка  была потрачена впустую. Нет,  на часть денег была куплена сетка картошки, две буханки черного хлеба и несколько банок мясных и рыбных консервов, но основная сумма все же пошла на  покупку водки.
   Игорек категорически не желал менять свой образ жизни.
-  Бгатцы, надо что-то делать, ведь пгопадает же человек. Он мне уже как годной стал за это вгемя — выступил с краткой,  но пламенной речью Крот.
-  Ну, у меня больше таких бумажек нет — Грач развел крылья в стороны. -  Вот эта одна и была  - нашел как-то случайно, да в дупло одно пррипрятал, а больше — ничего такого ценного не имею. Да и какой смысл ему что-то подсовывать. На деньги он срразу водки купит, а подкинешь  вещи — побежит прродавать, и тот же ррезультат. Непутевый он видимо, совсем непутевый.
        -   И зажим для галстука не дал мляу никаких результатов. - согласился Кот
-   Но ведь зажим этот он все-таки не пгодал. Кстати, ты скажешь нам наконец, где ты его нашел? -  Крот  вопросительно посмотрел на Кота
-   Где, где — я ж вам рассказывал, как мы  магазин  мляу брали, а потом в карты с шестью мастями играли, вот тогда этот зажим и припрятал от дружков.
        -   Так это что был не пгодовольственный магазин?
-   Ну да, мляу ювелирный. А ты что думал, мы туда за сосисками лазили, что ли. Ну ладно, хватит об этом. Давайте  лучше думать, что дальше делать-то. У меня как и у Грача ничего больше мляу ценного нет да и бессмысленно ему как оказалось что-либо подсовывать — не помогает это ему покончить с выпивкой.
        -   А я считаю, что мы еще не все, что в наших силах, сделали.
-   Крот, ну а что ты предлагаешь, связать что ли его мляу ночью, и потом силой удерживать, и с ложечки кормить, чтобы не помер, мляу, пока слово не даст, что пить не будет? - Кот  встал на позицию Грача -  надо честно признаться, что тут мы с вами потерпели поражение.
-   В общем я тут ночью погазмыслил мозгами, и кажется нашел одно сгедство. Но без вашей помощи — никак, и еще — чтобы о том, что узнаете — никому! - и Крот поманил друзей лапками к себе.

-   Есть одно дгевнее сгедство — заговог называется. - зашептал Крот подсевшим рядом с кротовьим холмиком Коту и Грачу.
        -   Я всю ночь думал, книжки пгосматгивал....-  Крот внезапно осекся
-   Так, так, так. А ну- ка рассказывай мляу все с самого начала — громко воскликнул Кот.
-   Кто нам по ушам ездил, что ничего не видит, и какие это книжки, и где это ты их мляу  просматривал? То-то я смотрю, что уж больно ты у нас начитанный.
-   Да, Кррот, давай-ка  не темни. Перред дррузьями тайн быть не должно. - согласился Грач.
-  Гади бога, Кот, не кгичи так ггомко. Ну ладно, так видимо тому и быть. Сейчас я все вам объясню, только вы уж пожалуйста, дегжите это в тайне, потому что этот секгет не мой, и то, что я вам сейчас гасскажу, не должен знать ни один постогонний.
-  Ты,  Кррот не перреживай, мы  же не какие-то там сорроки, да и не в том возррасте, чтобы болтать налево и напрраво. Но действительно интерресно, ты же нам всегда говоррил, что ничего не видишь, и еще какие-то книжки. Давай уж ррассказывай все по поррядку.
    И Крот начал
- Давно это было. Так давно, что не знает ни мой пгадед, ни пгадед моего пгадеда, ни даже его пгадед, а жил в этих самых местах один кгот, гыл как и подобает кготам тоннели, питался чегвячками, личинками да когешками. И вот как -то газ, выгыл он глубокий тоннель, котогый пгивел его в большую темную комнату. Это был какой-то подвал. Сгуб из старых толстых бгевен не давал земле осыпаться с боков, и поддегживал потолок, который  был из таких же бгевен. В комнате  было на удивление сухо, и он стал обследовать ее.
          Оказалось, что вдоль всех стен стояли стеллажи с полками, на котогых были книги. Оггомное количество книг. Был там еще стол, стул, и на столе была кегосиновая лампа. Все это кгот обнюхал и ощупал, и даже нашел спички и зажег лампу, но буквы в книгах были такие маленькие, а мы кготы, так плохо видим, что пгоще считать нас  совсем слепыми.
          В общем, тот кгот так и не смог ничего пгочитать. Но тайну той комнаты гассказал своему стагшему сыну. Тот — своему, и потом кто-то из последующих кготов нашел в тгаве после людей оставленное стеклышко. Он посмотгел чегез это стеклышко на буквы, и о, чудо, буквы увеличились в газмеге. С тех пог мои пгедки гегулягно читали книги из этой комнаты. Читаю их и я, и скажу вам, интегеснейшие вещи зачастую нахожу в этих книгах.
-  А как же вы читаете в темноте? Ведь керосин-то в лампе наверное уже давно кончился. Может тебе фонарик мляу принести? - предложил Кот
-  Спасибо Кот, фонагик конечно хогошо, но его же воговать у людей пгидется, так что  лучше не надо. Мы и так пгиспособились. Я ж почти каждый день  выползаю туда, где люди останавливаются. Бывает, что кусочек от свечки подбегешь, и спички там же  нахожу. Главное, чтобы дождь их не намочил. Нечасто конечно нахожу, но хватает.
- Что же ты нам рраньше об этом ничего не говоррил — Грач с укоризной посмотрел на Крота, - Да мы бы тебе этих свечек да спичек  нанесли — всю комнату бы завалил ими, потомкам до десятого колена бы хватило. Эх, ты, парртизан!
-  Ты Ггач не обижайся, но нельзя мне было говогить, я же сказал — не моя это тайна, а пгедков моих. Вот только вы навегное пегвые, кто об этом узнали.
-  Ну ладно, будем считать, что инцидент исчерпан,  спичек и свечек мы тебе точно нанесем, я мляу это обещаю, а теперь давайте ближе к делу — что там насчет заклинания-то?
-  Не заклинание, Кот а заговог,- поправил того Крот.- Заговог тгудный,  но я его постагаюсь за день выучить. Однако в книжке написано, что сила заговога не только в словах, но и в том, кто их пгоизносит.  Книга говогит, что заговагивать может либо один ясновидящий, либо как   минимум тгое обычных  одновгеменно. Кготы, как вы понимаете — совсем не ясновидящие, а скорее плоховидящие, или даже совсем невидящие, поэтому и пгошу вашей помощи.  Я буду пгоизносить заговог, а вы будете повтогять вслед за мной. Ну что, согласны?

    Придя с магазина домой, Игорек нарезал купленного хлеба, колбасы. Открыл банку тушенки и налил стакан водки почти до краев. Первые сто грамм вошли в организм легко, и он, наспех закусив, налил в стакан еще.
    На следующий день, в субботу утром голова   как обычно болела, но водки больше не было. Выходит, что накануне он выпил обе бутылки, хотя  в магазине брал вторую с расчетом на следующий день. Делать нечего, пришлось одеваться. Время было раннее, и магазин еще не работал. Он погулял с полчаса,  и дождавшись открытия,   купил на всякий случай еще две бутылки. Вернувшись домой, он опять принялся пить и пил так долго, пока не упал в беспамятстве на диван.
    Было уже темно, когда сознание стало возвращаться к Игорьку. Он с трудом открыл один глаз, потом второй. Приподнялся, нашарил рукой  коробок, вынул спичку, зажег ее и поднес пламя к свечке. Свечка осветила комнату чуть больше, и Игорек в дальнем углу заметил какое-то шевеление. И еще оттуда доносилось не то писк, не то  бормотание. «Мыши, что ли, или крысы», - подумал Игорек, и кинул, не  вставая с дивана  в угол тапок. Звуки на секунду прекратились, но потом возобновились опять. Тогда Игорек решил все же встать. Он взял веник, стоящий у изголовья и с этим веником в одной руке, и со свечкой в другой, пошел разгонять то ли мышей, то ли крыс.
            То, что он увидел, подойдя ближе и осветив пространство угла, подвергло Игорька в такое состояние, какого он не пожелал бы и заклятому врагу. Тусклый огонь осветил три небольшие фигуры совершенно черного цвета, немного отличающиеся по росту. В центре стояла фигура поменьше, с розовым пятачком и такими же розовыми пальцами, монотонно открывающая рот и бубнящая что-то невразумительное. Справа и слева от нее — стояли фигуры повыше, и шептали вслед за первой каждая на свой лад. Одна из них была с длинным хвостом, как у чертей и такими же ушами. Другая — с огромным блестящим носом и распущенным хвостом, словно птица. Три фигуры стояли плотно друг к другу, мелко дрожали, и продолжали что-то бормотать. А глаза при этом насквозь  сверлили Игорька и во взгляде их он ничего хорошего для себя не видел.
    От страха он только и успел что крикнуть: «Сгиньте нечистые»,  бросил в их сторону и веник , и горящую свечку, и потерял сознание.
    Самое невероятное случилось в воскресенье утром, когда совершенно разбитый Игорек проснулся соответственно не на диване, а на полу, и стал вспоминать ночную историю. Во-первых, ему хотелось понять — была ли это правда, или сон. Если правда, то почему свечка стоит как и прежде, на столе, а веник — в изголовье дивана, хотя они должны были валяться в углу, куда он их кинул. Но, если это был сон, то почему тогда он спит не на диване, а на полу? В любом случае, Игорек отчетливо понимал, что что бы это не было, но то, что ночью его посетили черти  - в этом он не сомневался. «Допился до чертиков» - был его вердикт. А во-вторых, откуда-то  появилась и стала расти во всем теле уверенность, что больше он никогда ни за что и грамма алкоголя в рот не возьмет. Возможно это было из-за страха заболеть белой горячкой,  возможно по другой причине, Игорю было уже неважно. Он  понимал одно — похоже у него начинается совсем другая жизнь.

-   Ну что, мляу, успел до конца дочитать? - выскочив из дома Игорька, Кот вопросительно поглядел на Крота
-   Кажется да. Только замегз очень. У него так сыго и холодно оказывается в доме. Я читал и дгожал, читал и дгожал.
Так и я замеррз. До сих порр клюв на клюв не попадает, - откликнулся Грач
-    А в меня мляу веником все-таки попал. От тапка я увернулся, а от веника — не успел. - Кот улыбнулся, глядя на взъерошенных друзей.
-   Если бы в меня попал, то пгишиб бы навегное на месте — веник такой оггомный, в тги газа больше меня - немного подумав, произнес Крот.
Не, тебя бы мляу точно не пришиб — лукаво произнес Кот
Это почему же?
Потому что ты, мляу — самое живучее животное на свете.
Это почему я самое живучее на свете?
-    Потому что после тебя  каждый день столько холмиков появляется а ты мляу все равно  живой, - весело засмеялся Кот.
  -    Да, надо мляу вернуться,  веник с тапком на место положить, свечку поднять да поглядеть— не загорелось ли где — а то и дом спалит. Вы подождите, я мляу мигом, - и Кот забежал обратно в дом.







Глава 10

Появляется новый персонаж, который делится с птицей своими писательскими амбициями. Читателю вместе с Грачем придется выслушать один из его рассказов.

      Василий Макарович, немолодой уже мужчина, лет за пятьдесят, с большими морщинами на лбу и глубокими залысинами на голове  вышел из дому. Ночью прошли заморозки и на земле то тут, то там лежали стеклышки тонкого льда.
     Ну вот, блин, опять подмерзло. Ну когда же тепло -то наступит. Ну ведь уже май на дворе, леший бы побрал этот климат. И какого черта я вообще переехал сюда. Вообще, что я тут забыл, в этом богом забытом уголке.
    В этой части своего внутреннего монолога мысли Василия Макаровича  поразительно совпали с мыслями Грача перед тем, как тот познакомился с Кротом, однако ни один, ни другой об этом не догадывались..
    И чего меня как последнего дурака потянуло с юга? И после почему не уехал обратно? Полгода — зима, потом два месяца — грязь, слякоть, осенью опять холодные ветра, заморозки по ночам — это еще два месяца, и на все про все остается — шестьдесят дней, из которых то дождь, то тучи, а то и просто ветер  северный холода принесет. И вот тогда, видимо для того, чтобы насладиться этим стремительным и непонятным летом по полной, природа дарит нам почти двадцать четыре часа в сутки светлого времени. Любуйтесь люди, и не говорите потом, что лета этого не было.
    Все земледелие тут исключительно в теплицах, и с наносной землей. Этакий японский бонсай из помидор и огурцов, поскольку кроме отсутствия солнца вместо плодородной почвы лишь глина и камни. Ну все ведь природа сделала для того, чтобы человек здесь не появлялся ни при каких условиях, а если бы и появился, то сразу бы и сбежал. Такой климат хорош лишь для уничтожения неприятеля. Так и неприятеля-то нет. Все кругом - сограждане,  друзья, знакомые да соседи.
     Однако несмотря на все вышеназванное, он любил такие утренние часы - ранней весной, когда природа только слегка просыпается, а дачники еще планируют свой переезд из квартир  и объем работ на лето. Тишина, покой, можно подумать о чем-либо, пофилософствовать с самим собой. И мысли опять понесли его вдаль.
    ...Вот может Небеса специально распорядились таким образом, чтобы человек жил в комфортных условиях, и для этого создали для него побережье Средиземного моря, Калифорнию, Мексиканский Залив, Красное море, Гоа, а этот вот Север они нарочно сделали непригодным для проживания, чтобы никто здесь не появлялся, и только  может через сотни тысяч лет человек  потихоньку бы начал осваивать эти просторы.
            Однако не смогди Небеса предугадать, что земля-матушка родит особый народ, этаких былинных богатырей, которым чем хуже, тем лучше. И вот родилось где-то на среднерусской возвышенности в дремучих лесах и болотных топях по недосмотру этих  Сил Небесных из самой что ни на есть Матери-Сырой-Земли чудо чудное да диво дивное, тот самый то ли славянин, то ли  рассеянин, которого, спохватившись там наверху сначала решили подправить и послали к ним Рюрика с братьями чтобы с этим народом управиться, да переселить куда поюжнее да потеплее. Не получилось. И самые твердолобые, кто крепок задним умом, порешили, что не свернут с пути истинного и пуще прежнего разбрелись по землям ближним да далеким - с однозначно направленным вектором на Север и Восток в поисках то ли Гипербореи, то ли Мангазеи.   
   Тогда решили Небеса так: "Коли Запад с ними не справился, ниспошлем на них беду с Востока". Снарядили войско ханское - чингисханское. Двести с лишним лет топтали копыта басурманские  землю ростовскую да смоленскую, суздальскую да владимирскую да тверскую и рязанскую иже с ними. По итогу эти то ли славяне, то ли россеяне разрослись как тесто на свежих монголо-татарских дрожжах, проглотив и  впитав в себя и татар, и Сибирь, и Дальний Восток, а также малые народы Севера,  а монгол... - а где теперь эти монголы? 
   Потом были еще попытки прогнать нас с наших сырых земель, да вернуть в лоно нормальных цивилизаций и западный путь развития. И французами травили, и немцами, и турками разными, но мы за свою Мать-Сыру-Землю костьми лягем: и сами никуда не уйдем, и  никакому супостату ее родную не отдадим. 
   Мысли прервала появившаяся птица. Она села на ближнюю сосну, устроилась поудобнее на толстой ветке и издала характерное "Гр-ра".
   - Грач, - подумал Василий Макарович. Что подумал в эту минуту Грач, мы к сожалению не знаем, потому что продолжаем слушать внутренний монолог героя этой главы. Итак, продолжайте. Василий Макарович.
      Да, да, простите, что отвлекся, так вот, вопреки планам небесным по расселению рода человеческого, часть этого контингента, называющие себя то славяне, то россияне, в зависимости от сиюминутных обстоятельств, показали всем остальным дулю и задрав штаны побежали занимать места на галерке, то бишь на самом крайнем Севере и холодном Востоке. Причем даже не понимая, что этот спектакль рано или поздно закончится, и всех попросят вон, и нас тоже. И занимать места загодя, чертить границы на территориях, которые за тысячу лет так и не освоили, никакого смысла не имеет. Потому что потом все равно будет следующий спектакль, и следующий и следующий с другими билетами и другими местами. В общем то ли по какому-то восточно-славянскому упрямству, а может по нежеланию воевать с западными и южными народами за лазурные и жемчужные берега, но предки наши крепко вляпались своей  задницей в  приарктическую глину, и сидим мы теперь в этом дерьме глубоко и надолго. Засасывает не всех, это правда.  Вот несколько  знакомых, кто мог — купил  дома на юге, и переехали. Но большинство-то  тут. Да и уезжать уже поздно, вроде как  пообвыкся.
    Василий Макарович вздохнул печально.
    А вот этот участок земли. Ведь если посмотреть на него здраво, это ведь не участок, а недоразумение какое-то. Жалкие десять соток, выделенные из бывшего большого хозяйства после раздела имущества наследниками, и впоследствии проданного ему в форме неправильного многоугольника. Василий Макарович как мог, облагородил территорию: построил небольшой уютный домик, посадил кустарники, яблоньки, нарезал грядки, однако небольшие размеры не позволяли увеличить полянку для отдыха, посадить еще пару сосен, установить теплицу побольше.
    Однако насколько мало было земли у Степана Игнатьевича, настолько же он был богат соседями. Форма участка немыслимыми зигзагами похоже пыталась вероятно сдружиться  с половиной жителей поселка, однако здраво подумав, остановилась на семерых из них. Причем каждая из границ шла по своей отдельной кривой. Даже та сторона, что граничила с дорогой, и то была неровной, поскольку располагалась на повороте. Дача, зажатая со всех сторон обстоятельствами — в шутку называл свою территорию Василий Макарович, и все равно любил ее, весной взрыхлял, осенью удобрял, поливал и полол грядки, а по утрам, особенно  в ясную погоду садился на лавочку и пил заварной кофе.
   А может тут люди другие? На юге они все-таки более шумные,  крикливые, суетные. Здесь — как-то попроще, подобрее, что ли.
   Василию Макаровичу вдруг показалось, что это он уже где-то слышал. Но вот где, когда и от кого — вспомнить этого так и не смог. Он потянулся и неторопливо пошел к скамейке, стараясь не расплескать чашку горячего кофе. Сев на скамейку, отпил глоток. Похорошело. С гордостью и  удовольствием окинул взглядом ухоженную территорию участка. Еще глоток кофе. С соседнего дерева вновь послышалось грачиное «Грра». Василий Макарович посмотрел на грача, и опять промелькнуло ощущение дежа-вю, но тотчас растаяло.
- Что, тоже кофе захотелось? - обратился он к сидящей на ветке птице.
   Грач с интересом наблюдал за человеком, слегка наклоняя голову то налево, то направо.
- Ну так лети сюда, я поделюсь. Или тебе лучше червей накопать? Нет, брат, червей ты сам ищи, а вот чем-нибудь из остатков пищи так и быть, угощю. Прилетай вечером, оставлю вот тут, на скамейке.
   Грач продолжал изучать человека, и тот , чувствуя к птице какое-то расположение, продолжал:
-  Ты, вот  думаешь, что я все, засел на даче и век свой доживаю? Нет, брат, я еще ого-го! Я еще такие операции могу делать, какие никто другой у нас и не делает. Ни в нашей больнице, ни даже в областной. Да мне почитай пол- отделения, это значит пациентов тридцать, не менее,  жизнь свою каждый день доверяет. А скольких я с того света вытащил. Эх, да ежели бы судьба иначе повернулась, я может быть уже в Москве жил, институтом заведовал. Все бы называли меня профессором, приглашали бы на симпозиумы, за консультации бы деньги платили. А вот нет у меня ни кафедры, ни института, ни денег, ни почета, ни уважения. Одна работа, работа, работа, будь она проклята, да жалкая зарплата врача городской больницы. А ведь поначалу и я мечтал о карьере. А знаешь, я ведь тут от скуки писательством занялся. Да, да, мараю бумагу потихоньку. Хочешь, я тебе свежий рассказик прочитаю?
   И, видя, что Грач внимательно его слушает, Василий Макарович встал со скамьи и пошел в дом. Спустя минуту, не больше он вернулся с листком бумаги, сел на скамью, одел очки.
- Знаешь, - обратился он вновь к Грачу, - это я не про себя конечно писал, но вот как  будто и про себя, если бы у меня этой земли не было, и вообще никакой другой не было, и жил бы я в городе. Представляешь, жить всю жизнь в городе. Да я  наверное уже помер бы сразу. Ну да. Название герою я пока еще не придумал, поэтому называть буду его «Он». Сырой конечно рассказик, править надо, начала нет, а вот что есть, то и слушай.
   И Василий Макарович принялся читать
  “ С возрастом Он стал страстно желать завести небольшую дачку и, выйдя на пенсию, уехать из этого проклятого мегаполиса, и уже там, на даче, с утра до вечера до самозабвения ковыряться на грядках. Он даже стал ежемесячно откладывать небольшие суммы для покупки своей мечты. Однако вскоре грянул кризис, и вся получаемая зарплата, что оставалась после оплаты коммунальных платежей, прямиком утекала в продуктовые магазины. Но  страсть осталась, и несколько раз он  ездил на дачи к знакомым, даже с ночевками. Чужая собственность   лишь более его раздразнила в стремлении быть ближе к земле., собственной земле. Когда Он начинал разговоры на эту тему, то собеседники в основном отшучивались, говоря, что торопиться не надо, и все мы там, то есть в земле в конечном счете будем, однако Он хотел не просто быть в земле, а работать с ней, в ней, и видеть плоды от этой деятельности.
   Пришла пенсия, морщины на его лбу уверенно сложились в число 60,  но накопленных денег  так и не хватило на  приобретение даже небольшой дачки. А покупать просто землю, и потом строить хотя бы  небольшой дом — это уже было ему не под силу. Возраст все-таки давал о себе знать. Ну да и какой из него, обычного чиновника был строитель. Так мечта и оставалась нереализованной, и по вечерам, прогуливаясь по давно спланированному маршруту — сначала по парку, потом по набережной, и обратно — по центральному проспекту — домой, он мечтал о том, как бы он обустроил свой клочок земли,  сколько бы у него было парников, сколько грядок, яблонь, кустов смородины,  крыжовника, ну и так далее.
    Он даже стал обижаться на всевышнего, который так и не пожелал помочь ему с реализацией этой большой мечты, которая никого другого не обделила бы и никому не создала бы неудобства. Это-то и возмущало его, когда он рассуждал таким образом: «Ну, Господи, ну что тебе стоит, ну исполни ж ты это мое желание, ведь никому от этого хуже не станет».
    Однако у всевышнего видимо были другие планы, и покупаемые  лотерейные билеты не имели выигрыша,  туго набитые кошельки на пути его следования не попадались,  сколько бы он ни вглядывался в разбитый асфальт, а дальние одинокие родственники с большими состояниями так и не умирали, пока в конце концов не отдал богу душу он сам.
   Впрочем на этом история не закончилась. Мечта о земле была такой сильной, что преодолела земное притяжение и вместе с отлетевшей душой явилась на встречу с тем, кто вершит суд небесный. И там даже произвела некоторое смятение в установленном тысячами и тысячами лет церемониале, когда вновь представившийся, держит ответ, поскольку вместо этого Душа его с ходу пошла в наступление, предъявляя выстраданную за долгую жизнь на земле  страсть к этой самой  земле в словесной претензии к  господу, что на каком это основании и почему именно ему не был предоставлен при той жизни  даже самый маленький клочок земли.
   Апостол Петр пытался вразумить грешника, поясняя, что в данный момент и в данном месте вопросы имеет право задавать увы не  Он, однако это не возымело никакого эффекта, и  свои ответы Он начинал с одного и того же: «А почему вы не прислушались к моим просьбам? А если бы услышали, и удовлетворили, то и жизнь бы моя   совсем по другому пошла, и не было бы тех грехов, что вы мне сейчас предъявляете. Заседание по его персональному делу было перенесено на неопределенный срок  и позднее несколько раз рассматривалось на закрытых  совещаниях, пока Всевышний не произнес в гневе: "Земли захотел? Дайте же ему землю, чтоб не вылезал из нее!" И тогда было принято окончательное решение,  по которому, и с учетом его пожеланий в следующей реинкарнации, Он был отправлен  прожить жизнь в качестве  червяка.”
 
- Огр-раничивать надо свои желания! - гракнул с ветки Грач, а может это   только померещилось, и Грач сказал всего лишь грачиное "Гр-ра"   

   Василий Макарович удивленно замолчал, снял очки, медленно отпил кофе. Так же неторопливо поставил чашку на скамейку и вновь взглянул на Грача. Тот продолжал разглядывать человека.
- Согласен, желания надо огранчивать, если я именно так тебя услышал.
Но все равно, сказал ты это или нет, но слушал  внимательно, ценю. И в знак благодарности прямо сейчас пойду и найду тебе что-нибудь съестное.
   И допив кофе, мужчина поднялся и пошел к дому.





         Глава 11
  Василий Макарович, а за ним и Грач читают главы из произведения про Заю Худого. Кот сообщает друзьям невероятную новость.

   Вторая неделя пошла со дня первого знакомства. Каждое утро, когда Василий Макарович выходил из дома с чашкой заваренного кофе, Грач уже сидел возле скамейки на сосне. Кроме кофе, мужчина выносил несколько листов исписанной бумаги и тарелку свежего творога. И то и другое предназначалось для Грача.
- Ну что сегодня будем читать? - по обыкновению спрашивал человек птицу, и ставил недалеко от себя тарелку с лакомством. Птица подлетала к еде, неторопливо клевала пищу, а человек в это время читал очередной рассказ и в паузах пил кофе.
        -  Я вот сегодня тебе опять свое творчество принес. - Василий Макарович зашелестел бумагой. - На этот раз «Про жизнь и творчество Заи Худого». Давно его написал, уж и забыл совсем, да вот перебирал бумаги, и наткнулся. Ну что, готов слушать? - человек посмотрел на птицу. Грач уже сидел возле тарелки с творогом и внимательно наблюдал за человеком.
- Вот ведь — птица, мозгов -то поди у нее меньше моего мизинца, а так смотрит, как понимает все. Ну прям человек, если бы говорить умел,- в который раз удивился Василий  Макарович и открыл первую страницу.
   Грач на это попытался что-то возразить, но из горла вылетело только грачиное «Гр-ра!», да еще расправились и затем снова сложились крылья.
   Мужчина усмехнулся и начал читать.


  Из   научно - исследовательской работы  «О жизни и           творчестве  Заи  Худого, сына Дормидонта по         воспоминаниям  современников» 

    Сейчас я буду Вам тихо читать,
                А Вы будете громко плакать...
               
                Зая Д. Худой



     Стеб первый
   В Москву Зая Худой переехал уже в зрелом возрасте, а до этого творил на малой родине — в небольшом городке на Каме.  Невероятная популярность в жанре коротких романов  дала повод злобным критикам за глаза называть знаменитого классика «волшебником из удмуртского города». В глаза они его так называть боялись, поскольку Зая и злобные критики находились в разных весовых категориях не в пользу последних.

   Василий Макарович перестал читать и вопросительно посмотрел на Грача. Грач опять распушил крылья и произнес «Гр-ра!». -Понравилось? Ну тогда продолжаю, - ответил мужчина и стал читать дальше:

     Стеб второй
   Зая Худой   не раз обращал свой взор на многострадальные братские народы  и создавал о них  свои бессмысленные  бессмертные творения. Вот к примеру один из таких коротких романов:

    Про Фиму

   Папа Фимы Мордыхай Шмухер имел что-то такое против Советской власти, поэтому детство Фима провел в Магадане.
   После окончания школы наш герой переехал поближе к цивилизации, и мы с ним имели приятно познакомиться.
   Фима знал огромное количество   баек, с удовольствием трепался   рассказывал их к месту и не к месту и заслуженно получил прозвище Шмухеризада.
   Затем он переехал в Израиль, однако что-то там у них  с Израилем не случилось, и года через три вернулся с еще большим количеством звонких шекелей   веселых историй.
   Теперь все наши зовут Фиму ШмухерИзрая.


           Днем на полянке Крот и Кот   разморенные  сидели на траве и продолжали слушать Грача

      Стеб четвер-ртый
   С рраннего детства Зая Худой познавал тяготы и лишения воспитательного прроцесса от отца своего, Доррмидонта Худого. Прричем лишения он познавал за дела свои, а тяготы — за слова. И если прроказы шалун делал осознанно, то слова, прроизносимые его языком выскакивали внезапно, вдрруг, что дало повод Зае задуматься, его ли это язык, или имплантиррованный извне в рррезультате оперрации в рраннем возррасте, о чем он  помнить конечно же не мог. Зая несколько рраз подходил с этим вопрросом к рродителям, но те лишь отшучивались и не говоррили всей прравды.  С годами интеррес к поиску своего утрраченного языка пррошел, имплантиррованный же наоборрот, нашел нужный звук и сочность, обрретя все прризнаки дворрового литерратуррного классического. Однако способность говоррить что не следует и где не следует  у Заи Худого осталась.
   Сочувствующие писатели нерредко  советовали, мол, бррось, Доррмидонтыч, прромолчи лишний рраз, а то доведет тебя твой язык  до того, от чего не заррекаются. На что Зая обычно отвечал: «Это точно. Тут вопррос только в том, что случится рраньше. Либо я его доведу до Киева, либо он меня — до цугундерра».
   Ниже прриводится несколько прримерров, когда язык Заи Худого прроизносил фрразы пррежде, чем его мыслительный аппаррат понимал, о чем идет речь:

   Когда в связи с ухудшением рроссийско- укрраинских отношений было прреррвано воздушное сообщение между нашими стрранами, Зая Худой тут же откомментирровал событие следующей кррылатой фрразой: «Рредкий москаль долетит до серредины Днепрра».

   Когда Заю Худого спрросили, веррит ли он,что рроссийские спецслужбы прричастны к неудачному покушению на прремьерр-министрра Черрногоррии и попытке сверржения прравительства стрраны, он ответил, что даже не сомневается в этом.
Но для чего это нужно было делать?- спрросили его
Для того, чтобы впоследствии создать совместный черрноморрско - черрногоррский флот и наводить еще больший стррах на верроятного прротивника,- ответил Зая.

- Господи, стгасти-то какие!Спецслужбы, цугундег, вегоятный пготивник! Еще и язык импланти-гованный. Этот четвегтый стеб мне не очень нгавится.- недовольно заворчал Крот.
- Имплантиррованный, Кррот.
- А по  мне так ничего, мляу, прикольно получается. Особенно про Фиму. Мне этот Фима  детство почему-то напомнил, приморский город, дворик, чердак... Ты Грач там узнавай у писателя, что  дальше было с Заей этим Косым.
        - Не Косым, а Худым.
        - Кудым?
        - Да не кудым, Кррот. Никто не кудым не идет. Все остаемся на своих местах и обсуждаем создавшуюся ситуацию.
…........

        - Вот этот старичок, как ты его называешь, Василий мляу,  Архарович?
        - Макаррович, гр-ра, гр-ра.
        - Ну хорошо, Макарови. Так вот мне кажется, он уже счастливый человек. Работа у него есть, домик с участком есть. Никуда не торопится. Утром кофий пьет, рассказики тебе почитывает. Судя по всему все у него мляу,  хорошо, и мы должны только определить, хорошо ли это от того, что у него достаточно денег, или власти, или как говорит наш Крот, человеческого общения.
        - Мне кажется, что прри всем том, что все у него, как ты Кот говорришь,
хоррошо, чего-то ему все-таки не хватает. А вот  чего — я и сам не понимаю. Однако гррустный он какой-то, невеселый.
        - Послушай, Ггач, - вступил в разговор Крот,- гасскажи нам еще какую-нибудь истогию пго Заю Худого. Может быть в ней мы найдем скгытые мысли нашего писателя.
        - Да, давай Грач, про Заю Косого, мляу Худого, и с выражением. Послушаем,
заодно и развеемся, а то уже мозги кипеть начинают.
           Грач задумался ненадолго, почесал лапой клюв и начал:


    Стеб десятый

   На одном из междунаррдных культуррных фестивалей в Прраге, куда Зая Худой был прриглашен в качестве почетного гостя, его познакомили со знаменитым польским композиторром и диррижерром Кшиштофом Пендеррецким.  Вначале классик корроткого рромана немного ррастеррялся, и рразговорр двух знаменитостей не клеился, но потом Зая ррешил снять все форрмальности, и пррямо спрросил собеседника: 
Не рразрешите ли Вы мне обрращаться к Вам по имени, господин Кшишто? - и
 получив согласие, стал тут же ррассказывать массу веселых и поучительных исторрий из жизни, задавать острроумные вопрросы, и воспоминания о той далекой встррече  с теплотой описаны в мемуаррах как  одного, так и дрругого.
   После окончания фестиваля чррезвычайный посол Дании, ну тот, кто познакомил Заю Худого с  Кшиштофом  Пендеррецким, спрросил у Заи:
    -  Доррмидонтыч, ррасколись-ка старрому дрругу, а ведь стррухнул ты поначалу
перред знаменитым композиторром, а?
    -  Ничуть,- ответил Зая
    -  А что же ты вначале молчал, как язык прроглотил?
    -  Да прросто не знал, как к нему  обрратиться: по имени -  этикет не позволяет, а по фамилии -  господин Впендеррецкий — тоже врроде как непррилично.


    Однако ни эта, ни другие истории про Заю Худого не приблизили друзей к пониманию счастлив ли автор этих рассказов или нет, и почему.
      - Так ты Грач говоришь, что этот Нектарович, мляу  Макарович не совсем счастлив, а почему — и сам не понимаешь?
      - А может быть он философ? Если философ, то тогда все понятно. Они,
философы никогда счастливыми не бывают. Все вгемя думают и думают, думают и думают. И еще печально вдаль смотгят.
      - А что, мляу, может и философ. Не зря же он среди дачников осел.
      - Кот, а прри чем здесь дачники? Какая рразница — дачники или не дачники?
      - Э-э, Грач, не скажи. Философу, мляу, что  нужно? Куда-то постоянно смотреть. Вот  и Крот об этом говорит.  А на что можно постоянно смотреть?
      - Ну на что? Говорри, Кот, не тяни.
      - А постоянно смотреть можно только на три, мляу вещи — на огонь, воду и то, как работают другие. Воды у него рядом нет? Нет. Камина тоже видимо нету, и  раньше наверное никогда не было. Вот и подселился сюда. Мой хозяин правильно говорит: «В засушливых и жарких местах философы всегда предпочитают селиться поближе к дачникам».
      - Ты Кот как что-нибудь скажешь, так все глупость получается, пгости меня
господи. Ну пги чем здесь дача-не дача. Какая к чегту газница. Мы обсуждаем  вопрос чего этому Акаковичу - Макаговичу запутал ты меня уже совсем, не достает, и можем ли мы ему в этом помочь. А ты огонь, вода, медные тгубы — все сюда пгиплел.
      - Ну про трупы это уже ты Крот, мляу, начал. А ежели хочешь, то можно конечно и про них поговорить. Хотя тебе, мляу в своем подземелье их приходится встречать  гораздо чаще, чем нам с Грачем.
      - Да прекрратите вы оба! - Грач замахал крыльями, -   кажется  я понял, что мы можем сделать. Всем нам понрравились ррассказы про Заю Худого. Однако  Василий Макаррович их почему-то не публикует, и никому крроме меня никогда не читал. А если их опубликовать, то вдрруг к нему писательская слава прридет? А? Это ведь и почет, и уважение, и даже безбедная старрость.
 
- Слушайте, друзья! Я вам сейчас сообщу одну немляу, тьфу ты, невероятную новость, только вы меня не перебивайте. Она мне только вот прямо сейчас пришла в голову. В доме у моего моряка, ну у хозяина, на чердаке, среди старых вещей валяется одна табличка. Стертая уже наполовину, однако то, что там написано, это же просто фантастика! Это переворачивает все, о чем мы сейчас с вами говорили.
- Ну так говоги же скогее по существу.  Невегоятно, фантастика.. чего гезину тянешь,- заторопил Кота Крот.
        - Да, Кррот веррно говоррит. Давай ближе к теме.
        - Да я мляу и так ближе некуда. На этой старой табличке из всех слов можно прочесть только «Дом-Музей» и еще две большие буквы «З» и «Х» !  Ниже там тоже что-то написано, видимо график работы, но главное-то эти две буквы!  Это же получается, что этот Дом-Музей Заи Худого! А откуда он мог появиться, если твой этот Макакович никому свое произведение не читал? И табличка-то не новая, ей может лет пятьдесят уже, а может и больше. А может этот Зая Худой и правда был на свете? Че-то я уже совсем ничего не понимаю.
        - Да, интегесная новость. Может этот З.Х. не Зая Худой, а кто дгугой?
        - Какой мляу другой! Кто еще с такими инициалами был? Збигнев? Так он
Бжезинский. Зиновий? Так он же Гердт, а не Хердт. Может Хворостовский? - так он Дмитрий, да и не мог пятьдесят лет назад прославиться, молодой еще.
           И друзья стали перебирать всех известных  знаменитых писателей, композиторов, артистов, политиков, музыкантов, ученых и даже просто знакомых.
- Зинаида Хиппиус!
- Не, она Гиппиус.
- Златан Хибрагимович!
        - Ибррагимович, гррамотей.
        - Златомиг, Златомиг, ну, болгагский писатель, помогайте, бгатцы.
        - Ага, мляу, Хренов. Златомир Хренов. Может хватит сочинять -то? Я ж вам уже сказал нет знаменитых людей с такими инициалами кроме как Заи Худого.
   Минут пять еще помучились  Грач с Кротом, но в конце концов и они были вынуждены согласиться с утверждением Кота.
        - Если Кот не совррал, и табличка такая существует, то мы вынуждены
прризнать, что Зая Худой действительно не вымышленный перрсонаж, а рреальный, и даже очень знаменитый человек. Тогда встает вторрой вопрос: Какова рроль здесь Василия Макаррровича. Кто он — его близкий дрруг, библиогрраф, или просто популярризаторр творрчества знаменитого писателя?
        - А может он укгал все эти гассказы у Заи Худого, и тепегь выдает за свои?
        - Ага, рассказы мляу, украл, самого Заю убил и в землю закопал.
Но позвольте вам сказать, что все эти ррасказы он никогда и нигде рраньше не
печатал, и делать это не собиррается. Какой же ему смысл был их ворровать?
     И друзья опять надолго задумались. Солнце уже касалось вершин елок, когда Грач прервал молчание
        - Прредлагаю отложить вопррос о существовании Заи. На сегодня мы имеем
 желание помочь Василию Макарровичу и еще табличку с надписью «Дом-Музей. З.Х.». Какие будут прредложения?
        - Я пгедлагаю отгеставгиговать табличку, дописать недостающие буквы, чтобы получилось «Дом-Музей Заи Худого» и подкинуть ее клиенту.
        - И я, мляу тоже это поддерживаю! Подкинем  идею, и если он, Макронович ,  не совсем дурак, а философы — они совсем не дураки, авось догадается. Откроет Дом-Музей, будет туристам билеты продавать, рассказики этого Заи читать, книги большим тиражем выпустит. Получит все что захочет — и славу, и почет и денег немеренно.






           Глава  12

   Как невероятная новость в головах одних индивидуумов коренным образом меняет жизнь совершенно других индивидуумов, и каким образом можно получить книгу в подарок.    

    Небольшой микроавтобус остановился возле дома. Дверь открылась, и из нее вышло с десяток пассажиров. Хозяин дома возле калитки уже ожидал гостей. При входе на территорию красовалась медная табличка «Дом-музей Заи  Худого».
- Сейчас мы вместе с вами войдем на территорию музея, а прежде я хотел бы спросить, что вам известно о жизни знаменитого писателя и, не побоюсь этого слова, философа земли русской Заи Дормидонтыча Худого?- начал очередную экскурсию Василий Макарович.
    Легкий смешок пронесся среди приезжих.
        - Да, кстати,а откуда вы будете?
        - Издалека, - вразнобой загудела группа, - из Ярославля мы.
        - Ну что ж,-  лукаво продолжил экскурсовод, - тогда здесь и сразу мы и начнем знакомство с этим великим персонажем в стиле стеб бай степ. И первым шагом  будет вот эта коротенькая зарисовка:

      Когда один из злобных критиков весьма нелестно высказался в адрес знаменитого классика, громко заявив, что будто бы и Зая это не имя и Худой — лишь неудачно взятый псевдоним, потому что  где это вы видели среди писателей  зайца, да еще и худого, Зая тут же парировал в ответ:
     - А где вы видели среди писателей  льва, да еще и толстого?
           На этом инцидент был исчерпан, а злобный критик в очередной раз посрамлен.

   Слушатели заулыбались
           - Ну а теперь, уважаемые дамы и господа, прошу в дом.
             В доме Василий Макарович показал посетителям кабинет Заи и по пути рассказал  еще одну историю

     В раннем возрасте у Заи Худого возник вопрос о происхождении своего имени. Сперва он подошел с этим  к матушке, на что она, прекратив полоскать отцовские портянки  и вытерев руки о подол, погладила детскую головку и ласково сказала:
- Зая, голубь мой нежный, это от существительного «зайка», «заинька», зайчонок». Ну, беги цыпленок мой неразумный, поиграй с ребятами во дворе.
    Для чистоты эксперимента необходимо было сделать второй шаг и задать этот же вопрос также и отцу. Отец в это время сидел в одиночестве за обеденным столом и хлебал щи. Рядом стоял  стакан с компотом   киселем  непонятно чем и большой шмат нарезанного сала.
        - Папка, а от чего вы меня Зая назвали?
        - От глагола, - сурово ответил Дормидонт Худой, и продолжил хлебать щи.
    Ни про  существительное, ни тем более про глагол Зая тогда еще ничего не знал, но смутная догадка возникла в его голове  однако тут же потерялась в ворохе других детских мыслей.
    Позднее в школе про глагол что-то рассказывали на уроках русского языка, но Зая тогда про них так ничего и не понял, а ещё однажды - на уроке литературы.
    В тот раз урок вела молоденькая симпатичная студентка - практикантка, и Зая, то ли оттого, что она была молоденькая, то ли от того, что симпатичная, все сорок пять минут просидел смирно, и не  отрывая глаз. По итогам урока в своем резюме это отметила даже завуч школы, написав, что студентка 4 курса «обладает способностями завладеть вниманием учеников и увлечь их своим предметом».
   Практикантка постоянно  краснела и запиналась, когда ловила пристальный взгляд Заи, но все таки довела урок до конца. Ее фраза, что поэт «глаголом жжёт сердца людей» вызвала у Заи детские воспоминания о попытке докопаться до сути происхождения его имени и странного ответа отца. 
       - Так вот про какой глагол говорил старик Дормидонт! - вдруг внезапно воскликнул Зая, и тем ещё больше смутил молодую практикантку,  оценившую данную фразу как недюжинную эрудированность  не по годам развитого ученика с большими немигающим глазами. Она молниеносно вспомнила Кюхельбеккера и Дельвига, друзей Пушкина, однако звали ли кого-то из них Дормидонтом — она не помнила, позабыла она и всех остальных друзей молодого гения. Другое полушарие мозга вытащила из памяти фразу «старик Державин». Однако и его имя она позабыла начисто. Тогда, чтобы не ударить в грязь лицом, учительница утвердительно кивнула в сторону Заи, как бы соглашаясь с его фразой и продолжила урок.
               С тех пор Зая решил, что будет жечь, и   именно тогда и была предопределена будущая профессия знаменитого писателя Худого. 

- На склоне лет, когда все мыслимые юбилеи были отмечены, писатель внезапно отошел от творчества. Побудил его к этому очередной просмотр ретро — фильма «Веселые ребята». Слова   «И тот кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет» из одноименного марша заставили Заю Худого глубоко задуматься, а через пару дней он собрался на встречу к поэту- создателю. Вернулся Дормидонтыч домой затемно, злой и без  настроения. Спал плохо, во сне продолжал спорить. Вслух произносил фразы: «Пропели страну», «и кто с мозгами по жизни шагает», «ах ты пела, а где же дело?». А на утро заявил, что перестает писать, и займется настоящим делом. Вот, хотя бы сыр будет варить.

- А теперь, уважаемые посетители, я проведу вас в сыроварню Заи Дормидонтыча, и мы вместе с вами сварим великолепный сыр по его рецепту точь в точь, как делал это он.
   И Василий Макарович указал на следующую дверь в доме. Перед тем, как зайти в сыроварню, все одели белые халаты и войлочные тапки.
   Молоко в 50-литровом баке было уже подогрето, и наш экскурсовод в присутствии группы туристов залил в него закваску, тщательно размешал, затем влил фермент, размешав все еще раз и закрыл крышку чана.
- Теперь, уважаемые гости, молоко должно свернуться, для чего потребуется около двух часов, а мы в это время прогуляемся по участку, посидим на скамье Заи, увидим могильный холм Худых и послушаем великолепные истории из жизни классика.
   На улице возле скамьи на ветке сосны сидел Грач, который был представлен группе в качестве живого современника, и Грач на это утвердительно кивнул и гракнул.
- А это что за клумбочка? - радостно показала молоденькая туристка на  небольшое возвышение, огороженное по кругу большими камнями с подстриженной травой
- А это и есть могильный холм семьи Худых. Там нашел свое последнее пристанище и Зая, и его отец старик Дормидонт, и бабушка Агриппина Апполинарьевна. Как, вы не слышали про бабушку Заи? Ну так слушайте:

   После третьего класса родители отвезли Заю на все лето к бабушке в заброшенную богом и правительством, как сказал папа Дормидонт, деревню.  Первые дни все было для Заи интересно: и живность во дворе, и лес, и речка сразу за околицей, но потом оказалось, что папа не ошибся, и деревня была действительно заброшенной. Из всех живых людей на данной территории присутствовал лишь он, родители, которые должны были через день уехать обратно в город, да бабушка,  Агриппина Апполинарьевна. Тогда Зая попросил папу сделать ему хотя бы качели, чтобы скучно не было. Папа ответил, что на качелях качаться — большого ума не надо. А вот построит он пожалуй Зае турник. Качаться на турнике — все больше пользы, чем на качелях.
    Хватка к тому времени у Заи была, как мы знаем, мертвая, поэтому Зая быстро  научился «крутить солнышко» на перекладине, а заодно освоил разные подъемы и вращения, перевороты, перелеты, перехваты и бог знает еще что  придумал, если бы не подошел срок возвращения домой. За лето одних только подъемов Зая мог исполнить не менее десятка. Это был и  выход на предплечья, и  капитанский выход, и выход силой хватом сверху, и разнохватом, и хватом снизу, и с перехватом, и с узким хватом, и с хватом широким.
    Сперва Зая хотел приучить к своему новому увлечению и бабушку. Шустрая и сухонькая Агриппина Апполинарьевна по его мнению вполне могла освоить пару трюков на перекладине.
    Поначалу она отзывалась на его призывы посмотреть какой очередной фокус он научился выделывать, но увидев раз, что тот мало того, что вращается вокруг перекладины на 360 градусов, но еще и делает это на одной руке, чуть не обмерла от страха, истово заголосила, что мол тот «не приведи господи»  еще убьется, заставила прекратить Заю его круговращение, затем плюнула под ноги, перекрестилась троекратно, и пошла прочь, наказав тому, чтобы когда Зая в следующий раз будет лишать себя жизни и здоровья, ее больше не звал ни разу.
    Но Зая на этом не успокоился, а лишь пуще вошел в раж, тренировок своих не прекратил, и завидя бабушку, идущую по делам в сарай, громко кричал:
        -   Бабусь, а слабо подъем силой с перехватом?
            На что Агриппина Апполинарьевна тут же отвечала:
  -   Вот я тебя сейчас своим ухватом, - и грозила ему  сухоньким, но мускулистым кулачком.
   Свежий воздух, здоровая еда и постоянные тренировки привели к тому, что по возвращении в школу, четвероклассник Зая Худой, и так-то выше всех на голову, крышевал уже пол- школы по шестые классы  включительно.

     Через два часа группа вернулась в сыроварню, и Василий Макарович стал разрезать свернутую молочную массу на кубики.
- Теперь сыворотка должна отделиться, для чего потребуется 15-20 минут, а вы услышите очередную историю из жизни Заи Худого.

   Зая Худой обладал даром определять характер человека по его ногам. Особенно это касалось женского пола. Увидит на улице какую девушку с открытыми а хотя бы и до колен ногами, и ну давай характеризовать ее. И чем больше у той ноги видны, тем сочнее характеристика получается. Больше всего  доставалось барышням в мини-юбках. Про тех он даже их будущее мог предсказать.
       - Откуда ты все это знаешь? - удивлялись сочувствующие писатели.
       - Зри в голень! - обычно отвечал Зая.
 
   Потом группа опять возвращалась в сыроварню, и начинался самый трудоемкий процесс, когда в течение часа необходимо было мешать появляющееся зерно  с сывороткой, затем отделять зерно, солить и класть в форму под пресс. Василий Макарович передавал лопатку в руки посетителей, и они с  детской радостью и  неподдельным интересом   участвовали в создании Заиного сыра. А экскурсовод в это время продолжал рассказывать:


   Зая Худой тяжело сходился с людьми. Друзей у него практически не было, десятка два приятеля могли претендовать на статус «сочувствующих писателей», все же остальные живущие попадали в графу «злобных критиков». Зато он  имел способность быстро сходиться с людьми, которые ушли в вечность. Пообщается с какой- нибудь ушедшей в мир иной знаменитостью, выяснит нужную фактуру,  вернется в свой кабинет и давай строчить неприличные, истеричные  историчные романы. И все правду пишет, поскольку из первых уст ее только что услышал.  Особенно нравилось Зае Худому общаться с Львом Толстым, а после творить короткие романы о жизни классика. Вот, допустим этот.

        Про Льва Толстого
   Лев Николаевич Толстой любил наблюдать за своими крестьянами во время их работы и подсказывать как лучше.  Увидит, что не так те репу сажают  или сено там к примеру скирдуют не правильно, и ну бежит скорее показывать как это надо делать. Покажет и спрашивает
        - Ну, ясно вам теперь как это делается?
        - Ясна, барин,- бормочут невпопад крестьяне
        - Все ли понятно? - переспрашивает он
        - Так поняно батюшка,- вновь гнусавят те.
        - Вот так впредь и работайте,- заканчивал на том Лев  Николаевич и довольный возвращался в усадьбу
   Всемирная история. Лев Николаевич Толстой. Ясна и поняна.

   Слушатели заулыбались, а Василий Макарович продолжал.
   Однажды Зая Худой решил попробовать себя в политике. Целый год он усердно работал и насобирал за создание своей партии несколько тысяч долларов  голосов. Когда же с этой суммой с этим подписным листом он пришел регистрировать новую партию, то над ним грубо посмеялись, заодно раскритиковав и название партии. Никчемнейший чиновничишка развеселился, прочитав название «ЗАЯдинство», и вытирая слезы с глаз и смеясь одновременно, сказал, что «Это будет просто зая...». Окончание фразы Зая Дормидонтыч Худой не дослушал, и громко хлопнув дверью, в бешенстве выскочил из кабинета. Вечером того же дня Зая зашел в мавзолей и имел непродолжительную беседу с основателем великого государства.
        - Ты пойми, - настойчиво объяснял Зая Худой, -ведь я ж хотел всего лишь заядинить сочувствующих писателей всех стран. У меня   и лозунг был соответствующий - «писатели всех стран заядиняйтесь!»   А они,- тут Зая тяжело всхлипывал и опрокидывал внутрь себя очередную порцию настойки боярышника.
        - Хогоший лозунг,- соглашался основатель великого государства, - надо будет где-нибудь пгистгоить.
    Потом он  как мог, успокаивал Заю, называл всех живущих «левыми уклонистами» и «политическими пгоститутками», а под конец встречи окончательно напился раскис и предложил свою постель на ночь. Постель   показалась Зае чересчур маленькой, и он вежливо отказался.
   Больше Зая Худой с политикой  не связывался.

   Через час Василий Макарович  слил сыворотку из бака, посолил зерно, перемешал его и стал неторопливо перекладывать массу в форму для прессования.
        - Ой, смотрите, а зерно немного желтеет. Раньше оно белое было, а сейчас уже желтое.
        - Все так, - согласился экскурсовод, - естественный цвет сыра из коровьего молока  - желтый, в отличии от белого — из козьего молока, поэтому наш сыр начинает понемногу желтеть,   и будет еще желтее, когда мы снимем его из-под пресса, потом положим    в холодильную камеру, где он будет лежать несколько недель до полного созревания.
        - А мы его будем парафином покрывать или материалом каким?
        - Нет, он покроется собственной коркой сам, дня за три-четыре.
   Вопросы задавались постоянно и Василий Макарович с удовольствием на них отвечал. Пока сыр прессовался, вся группа пила кофе, и дегустировала Заин сыр. Каждому гостю была преподнесена в подарок небольшая коробочка с таким сыром, а  желающие могли купить сыр и дополнительно.
   Затем все вернулись в сыроварню, и Василий Макарович снял из под пресса сформировавшуюся головку сыра, уложил на деревянную круглую дощечку, и поднял повыше, чтобы всем было видно. Раздались радостные возгласы и все дружно зааплодировали.  Пятикилограммовая головка  сыра идеальной цилиндрической формы вызвала вслед за восторгом желание сфотографироваться, и Василию Макаровичу пришлось некоторое время попозировать зрителям.
        - А расскажите еще что-нибудь про Заю Худого,- попросили его вновь
        - Хорошо. Сейчас наша экскурсия подходит к концу, и лучшей историей будет   
пожалуй  знакомство с книгой памяти о Зае Худом. Правда мы ее зовем «Диалоги с Заей»
        - Как диалоги? Он что тоже  оставляет в книге записи?
        - Вы знаете, как ни странно, да. Не всегда, но с недавнего времени  мы заметили, что он отвечает на некоторые из записи гостей. Поэтому мы стали просить  посетителей оставлять в книге место после каждой записи. . Вдруг писатель  захочет ответить.
   Экскурсовод подвел группу в столу, на котором лежала большая книга, открытая на последней странице. Он полистал страницы, остановившись на одной из записей.
         -  Вот, допустим пишет гость из Израиля, нет не из Израиля. А нет, все-таки из Израиля. Вот он пишет: « Выражаю искреннюю и неподдельную благодарность Дому-музею за увлекательную и очень познавательную экскурсию. Желаю творческих успехов и процветание. Ефим Шмухер». И вот посмотрите, ниже, вы видите собственную надпись Заи Худого. Не совсем разборчивую, но некоторые слова видны отчетливо. Вот допустим слово «уехал» и еще дальше «все-таки» и далее пошло неразборчиво. Наши почерковеды сравнили эту надпись с рукописями писателя и мы можем точно сказать, что это написано рукой самого Заи Худого.
- Администрация музея приняла решение, - продолжал Василий Макарович, - отправлять бесплатный экземпляр одной из книг писателя в адрес того, на чей отзыв в Книге памяти Зая Худой оставил комментарий. И вот Ефим из Израиля тоже получил такую книгу.
   Гости подошли к Книге памяти с интересом разглядывали ее, перелистывали страницы, читали, и почти сразу нашли еще один ответ Заи. Так, на фразу «Зая жил, Зая жив», Писатель Худой собственноручно написал «Заябудетжить».
   Потом все начали по очереди оставлять свои отзывы. Писали кто что хотел. Самую короткую запись оставил школьник Вовка. Он написал просто: «Привет Зая!»
   Через пару дней ниже этой записи появилась еще одна: «Привет Вовка!», и очередной экземпляр книги отправился в Ярославль.




Глава 13
Которая к сожалению утеряна для нас навсегда.

   В   период  пабрианства Заей Худым был написан веселый роман - водевиль о   бирреанце, к сожалению утерянный для нас  навсегда.  В период глубокого запоя  творческой депрессии   писатель в один из зимних вечеров бросил рукописи в камин и затем собственноручно их поджег.  По воспоминаниям очевидцев, кому Зая Худой читал главы из романа-водевиля, мы знаем совсем немного, а именно, что рабочее название было «Тертые  груши», все события происходили в различных губерниях царской России, а герой романа  был то ли   присяжным поверенным, то ли таможенником, то ли бродягой - авантюристом.



Глава 14
О том, как в гости к дяде Васе пришли вместо Грача Ваня и Настя

   За последний месяц Василий Макарович как-то ожил весь, походка его стала решительней и уверенней, появился задор в глазах, а  небольшое брюшко куда-то бесследно исчезло. Из прежних привычек осталось только утреннее кофе на скамейке возле сосны да беседа с Грачем.  Однако Грач когда задерживался, а иногда вообще не прилетал. Что ж, видимо у него есть более важные дела, - успокаивал себя мужчина, допивал кофе и бежал по делам, коих у него стало так много, что скучать и предаваться размышлениям по утрам у сосны было некогда.
           С работы он уволился, и увел из отделения   не молодую, но и не совсем уж старую женщину-врача, помощницу, как он называл ее вслух, и единомышленницу, как  иногда признавался сам себе. Дом-дача также преобразилась, появился в ней какой-то уют, при виде которого хочется  зайти, посидеть, попить чай с пирогами, пообщаться с хозяевами.  И в этом преображении, а также в упорядочении дел и была основная заслуга помощницы- единомышленницы Анастасии Федоровны, или Настеньки, как ее ласково называл Василий Макарович.  Его же ритм жизни преобразился коренным образом. На созерцания и размышления времени практически не было,  да он к этому и не стремился. Странным образом  исчезли и флегматичность, и апатия, и фатализм, сопровождающие Василия Макаровича последние годы. И наоборот, появилась решительность, быстрота действий, целеустремленность. Как будто вторая молодость вернулась.
   В это утро Грач опять не прилетел, и мужчина быстро допив кофе заторопился в дом. Необходимо было съездить в город и решить ряд рабочих вопросов, поэтому пришлось одеться в один из  лучших костюмов, отутюженный Анастасией Федоровной еще накануне. Галстук, белая рубашка, ботинки, что «на выход» были  добавлены к костюму, портфель с документами в руки, и закрыв дверь на ключ он направился к выходу.
           Организация своего бизнеса налагала некоторые неудобства, которым сопротивлялось все его нутро. Различного рода инспекции, комитеты, комиссии и даже банк, в котором он держал счет дома-музея уже с первых дней стали создавать для него массу этих неудобств, а то и проблем, которые невозможно было обойти. За каждой из них стоял тот или иной закон, либо ведомственная инструкция, на страже которых монолитной глыбой выступал весь персонал чиновников, отвечающих за исполнение параграфов действующих документов. Неисполнение же их влекло за собой существенные штрафы, поэтому порой приходилось бросать текущие дела и заниматься  придумыванием соответствующих внутренних приказов, инструкций, а то и  расходовать деньги на исполнение «хотелок» государства.
           Вот  и на этот раз надо было потратить может быть даже полдня на «государевы дела».
   У калитки стояли два человека. Вернее стоял один- молодой человек лет семнадцати - двадцати, а рядом — в инвалидном кресле сидела  девушка того же возраста и такая милая, что Василий Макарович успел отметить сначала ее большие карие глаза, длинные русые волосы, и лишь потом задался вопросом не к нему ли они направляются.
        - Доброе утро, молодые люди. Интересуетесь?
        - Здравствуйте,- негромко ответил юноша, а девушка улыбнулась, и мужчина еще  раз удивился привлекательности ее лица.
        - Мы с Ваней   хотели к вам на экскурсию попасть, и вот зашли узнать, когда они проводятся, и сколько это стоит.
   И голос приятный, звонкий, но не писклявый. Однако что у нее с ногами? Травма была, или с рождения так? - Василий Макарович как-то быстро забыл о своих планах и полностью переключился на молодых людей.  Было видно, что юноша заботится, даже можно сказать оберегал эту девчушку, а она такую заботу о себе с радостью  принимала , и эта теплота между ними вместе с печалью полностью заполняла   пространство между ними,   которое похоже  почувствовал и он, посторонний в принципе человек.
        - Экскурсии мы проводим для организованных групп, и по предварительной записи, а стоить это будет...
        - Нас только двое...,- юноша, которого спутница назвала Ваней, разочарованно посмотрел на мужчину, - а может нам с какой-нибудь группой? Как думаешь, Насть?
        - А знаете что? Давайте-ка мы сейчас для вас и проведем очередную экскурсию, тем более что дел особых у меня нет, скоро и моя Настенька придет, попьем чаю, угостим вас и сыром, и пирогами и вареньем.- как-то внезапно даже для самого себя произнес Василий Макарович и настроение его сразу улучшилось. «А в город я в другой раз съезжу»,- сказал он сам себе.
        - А сколько будет стоить экскурсия на двоих? - Ваня стал доставать кошелек из кармана.
        - Деньги ты Ваня спрячь. Да, кстати, давайте сразу и познакомимся. Вас я уже по именам знаю, а меня можете называть либо Василием Макаровичем, либо просто дядей Васей, -  и уступая им дорогу и приоткрыв калитку, мужчина торжественно произнес:
       - Добро пожаловать в дом-музей Заи Худого!
   Все было как и с обычными экскурсиями, однако и как-то не так.  Маршрут и повествование были теми же, только вот та аура, появившаяся между ними там, у калитки не исчезла, а только укрепилась с приходом Анастасии Федоровны.
      - Я буду звать вас Настенька большая и Настенька маленькая, хорошо? - почти сразу же объявил им Василий Макарович, представив свою помощницу.
      - Да хоть горшком зови, - отозвалась Анастасия Федоровна. - Вы тут пока Васины да Заины  байки послушайте, а я пойду самовар ставить, да на стол чего-нибудь соберу. А ты их Василий сильно не мучай.  Ну, жду вас через час в столовой.
     - Итак, на чем мы остановились? - Василий Федорович с приятным удовольствием отметил, что и помощнице его также пришлись по душе Ваня с Настей.
     - Вы нам историю про Заю Худого рассказывали. Очень он смешной этот ваш Зая,- и Настя заулыбалась.
Ага, так вот,- продолжил Василий Макарович, -

           Однажды летом трест  ресторанов и кафе совместно с профсоюзной организацией проводил  соревнования по легкой атлетике. Зая в это время еще не был пабрианцем и   питался в одном из ресторанов. И его попросили выступить за честь заведения. Выступление заключалось в преодолении пяти тысяч метров на скорость, и Зая их не только пробежал, но и занял третье место. Награждение проводил какой-то сухонький, но ужасно веселый старичок. Победитель был награжден кубком, за второе место спортсмену была повешена медаль на шею, а Зае Худому старичок поднес стакан компота и под веселый смех радостно объявил: «А на третье у нас всегда компот!».  В тот день Зая Худой окончательно решил раздружиться с ресторанцами.

   Настя заулыбалась, а Ваня спросил: «А кто такие пабрианцы?»
- Как, вы не знаете ничего про дружбу Заи с пабрианцами? Это мое упущение, это видимо Настя большая сбила меня с мысли. Сейчас мы это быстренько исправим, и продолжая двигаться по дорожке вдоль дома, Василий Макарович продолжил:

             В начале   творческого пути  Зая Худой не был таким нелюдимым. Он проявлял интерес  практически к каждому  человеку. И у  каждого он находил  свои особенности характера, свою страсть, свою мечту, свои предпочтения и неприязни.
    Потом, со временем, он стал обобщать людей по определенным признакам. И были среди знакомых Заи не  только просто соседи, одноклассники, друзья, приятели, всякие рокеры, хакеры и прочие мажоры, но и даже такие редкие группы людей как пабрианцы и бирреанцы. Но проходили дни, месяцы, годы, песок времени тоненькой  струйкой неумолимо высыпался из некогда тучного бурдюка, и  вся человеческая масса  разделилась в голове Заи Дормидонтыча на две ярко выраженные категории - «сочувствующих писателей» и «злобных критиков».
     В данной главе будет вкратце показан весь процесс развития и последующего свертывания отношений великого классика  с  такими группами. Возьмем, например пабрианцев и бирреанцев.
    Начать надо с того, что когда Зая Худой переехал в Москву, то сперва у него не было не то, что своего кабинета, но и даже угла. Хорошо, что было лето и  уже тогда было несколько знакомых «сочувствующих писателей». А поскольку все московские писатели летом, как известно, живут и творят в Переделкино, то Зае Худому была предложена одним из них временно свободная  квартира в Москве, чем он с удовольствием и воспользовался. Забегая вперед, скажем, что Зая был уже тогда парень не дурак, и быстро смекнул, что когда осенью хозяева вернутся в Москву, то он может поменять эту квартиру на уже временно свободный дом в Переделкино, и так далее до бесконечности.
    Но речь сейчас не о том, дурак был в то время Зая или не дурак, а о том, что решив проблему с жильем, перед Заей Худым во весь рост встала проблема с питанием.   Зая  питаться любил хорошо и много, но маменька в Москву на съемные квартиры поехать не решилась и осталась   на хозяйстве в небольшом городке на Каме.
   И тогда перед  Дормидонтычем  как перед былинным витязем на перепутье нарисовались три пути-дороги. Первая дорожка — самая извилистая и с непредсказуемым концом — жениться. Вторая — самая трудная — научиться готовить самому, и третья — самая тупая простая — ничего не делать. Зая Худой не любил трудностей, но еще больше он не любил непредсказуемости, поэтому как он ни рядил, ни крутил, но ничего выбрать не мог.  Походил так пару месяцев, чувствует, не   доведет до добра его эта дорожка.   
           Тогда Зая  решил ходить на обеды в ресторан. Сначала он ходил каждый день, потом — через день, потом — лишь раз в неделю, а затем вообще перестал ходить. И не подумайте, что у Заи не было денег. Просто Зая записался в   пабрианцы. Только не путайте пабрианцев с бирреанцами, потому что бирреанцы пьют всякое   пиво где ни попадя, а пабрианцы — исключительно разливное и  в пабе. Да, так вот, одновременно быть и пабрианцем и ресторанцем — согласитесь — не очень получается, поэтому Зая окончательно расстался с чопорными ресторанцами и переключился на пабы. Хотя, если честно сказать, Зая был своим парнем как среди побиранцев  пабрианцев, так и среди бирреанцев. Он вообще мог в течение одного дня быть то тем, то другим поочередно.
           Так вот,  проводить обеды в пабе было гораздо веселее и даже финансово выгоднее, чем в ресторане. Во- первых, непринужденная обстановка позволяла узнать много новостей и завязать кучу знакомств, во-вторых, время в пабе пролетало гораздо быстрее, и зачастую обед  заканчивался далеко за полночь, в-третьих, после обеда в ресторане все равно приходилось тратить деньги и на ужин, а в пабе и цены были более демократичные, и частенько получалось, что за всех платил тот, у кого были эти самые деньги. 
           Бывало, и так, что вся кампания после паба шла к кому-нибудь на квартиру, или еще куда, и тогда все пабрианцы становились бирреанцами.  В то веселое и безмятежное время Заей Худым был написан целый цикл коротких  стихов, которые он с успехом декларировал в кругу своих однопартийцев. Вот один из них:

Капля на дне
Должен семье
Должен кому-то, кто должен жене
Был у соседки, просил сотни две
Грязно ругалась, ответила: «Не»
Капля на дне
Что ж делать мне
Тут сон приснился: сбербанки в огне
Славно пылали-горели оне
Жалко, что виделось это во сне
Капля на дне
Должен стране
С пенями, штрафами должен вдвойне
Приставы долго стучались ко мне
Вот уж шесть месяцев, как на войне
Капля на дне
Должен родне
Должен почти самому сатане
Капля на дне, капля на дне
В полном дерьме....

   Пабреанцем Зая пробыл всего год, пока чисто случайно не выиграл крупную сумму по лотерейному билету. Основная сумма выигрыша  со скоростью курьерского поезда тут же ушла на торжественные по такому случаю мероприятия. Партия пабрианцев вырывала его у партии бирреанцев, и наоборот. Так продолжалось недели две,  пока  не приехала матушка из далекого городка, что на Каме и  не разогнала всех пабрианцев, а заодно и  бирреанцев тоже, назвав и тех и других  нехорошими словами, заодно поставив Зае ультиматум: или она, мать его, или эти «сранцы-манцы».
           Зая догадывался не  был уверен в своей принадлежности к древнейшему народу, однако маму любил очень сильно. И еще он любил хорошо покушать, поэтому с пабрианцами и бирреанцами пришлось расстаться. А на оставшуюся часть денег они с мамой купили небольшую квартирку с комнатой для мамы, кабинетом для Заи, кухней,  приемной, двумя спальнями, санузлом  и   чуланом.

   Василий Макарович так смешно рассказал историю, что Настя после окончания звонко расмеялась, и даже Ваня заулыбался, и улыбка его тоже оказалась одновременно и простой и приятной и самое главное искренней.
       - Вижу, что вам понравилось. Ну тогда вот вам  еще один рассказ, и пойдем в сыроварню, а то Настя большая ругаться будет. Ох и не любит она когда опаздывают!

          В своем творчестве Зая Худой нередко применяет прием повествования от третьего лица. И в этом случае он бескомпромиссно и со всей яростью   выявляет мельчайшие  пороки самого же себя, обнажает их и предоставляет на открытый суд читателя. А уж читатель сам должен определить свое личное отношение к этим порокам и постараться понять их, и возможно в дальнейшем простить. Вот один из таких коротких романов под названием «Встреча на перевале».

  Встреча на перевале
  Как-то летом Зая Худой в одиночку путешествовал по Кавказу и на одном из перевалов, когда солнце только-только спряталось за высоким хребтом с одноименным названием, почти в полной темноте  нос к носу столкнулся со свирепого вида местным жителем.  Зая  чутьем понял, что это нисколько не сочувствующий писатель и даже совсем не злобный критик,  и вообще не писатель и не критик и  не сочувствующий. Из перечня характеристик оставалось лишь одно слово: «злобный». 
  Местный житель положил левую руку на плечо Зае и ласково спросил:
- Куда пут дЭржишь, добрый путнЫк?
    Зая взглянул на огромную волосатую руку местного жителя, больно сжимавшую плечо Дормидонтыча, и в нем внезапно открылся дар узнавать судьбу человека не только по ногам из-под мини-юбок, но и по  рукам без всяких юбок!
  И что более поразительно, глядя на эту волосатую руку, Зая Худой очень ясно и весьма определенно увидел свою судьбу!
  Затем, переведя  взгляд с руки на ее владельца, он оценил огромного размера кинжал в ножнах на поясе и ствол винтовки, торчащий из-за плеча, на мушке которого в последний раз блеснул уходящий луч солнца. «Точно в последний» - уверенно подумал Зая Худой.
- А нЭ будет ли у тЭбя, добрый чИлАвЭк, кусочка хлэба и глоточка вАды? -  продолжал спрашивать местный житель.
  Видение своей судьбы не предлагало Дормидонтычу других вариантов, и он мгновенно снял свой заплечный рюкзак со всем, что там находилось  и с поклоном  молча передал его из своих рук в  руки аборигена.
  Местный житель очень обрадовался такому подарку и повел Заю Худого в плен к себе домой. Там они кушали шашлык, пили красное вино и пели песни всю ночь напролет.
  Местный житель назвался Добрым Вайнахом и оказался совсем не злобным.   Он наговорил Дормидонтычу  кучу  комплиментов, сказав, что   никогда прежде не видел такого щедрого человека, который может вот так просто первому встречному незнакомцу отдать все, что у него имеется, и поэтому Худой Зая  лучше чем Добрый Вайнах.
  А прощаясь наутро дал Зае рюкзак совет как быстрее дойти до города.

  Потом Василий Макарович вместе с Ваней и двумя Настями пили чай с печеньем и болтали обо всем на свете.  Болтал больше всего конечно сам Василий Макарович, однако всем было хорошо и весело. Так они почти до обеда и просидели.
          Самовар три раза остывал и подогревался, а хозяева никак не хотели отпускать своих молодых знакомых. Хотя те пару раз и заговаривали о том, что время экскурсии наверное истекло, и неудобно бесконечно пользоваться гостеприимством хозяев.
        -  Да подождите вы уходить. Ты вот расскажи нам Иван чем хочешь по жизни
заниматься? К чему у тебя душа лежит? - задавал очередной вопрос дядя Вася, и разговор продолжался дальше.
            В какой-то момент дошло и до вопроса об инвалидности Насти. Не хотел Василий Макарович так вот прямо спрашивать. А вдруг обидит. Тут Анастасия Федоровна как- то аккуратно между прочим и спросила, когда Настя маленькая стала свои ноги  руками полу - поглаживать,  полу- массировать.
- Настя, а что у тебя с ногами?  Ты не обижайся, я не просто спрашиваю. Ведь Василий Макарович у нас врач как-никак, да и я тоже. Может что и  подскажем, а то глядишь и поможем.

  Поздно вечером, лежа в постели, Василий Макарович размышлял о жизни, думая, что сколько же по всей стране людей, которые не могут самостоятельно передвигаться. И в обычной жизни их почти не видно, а были еще совсем недавно времена, когда их вообще скрывали от людей. Сидели такие бедолаги по домам, и знали о них только их родственники.
          А поедешь куда- нибудь за границу, там они , инвалиды эти, на колясках повсюду передвигаются. И коляски эти у них на аккумуляторах, бесшумные, верткие такие. И въезжают эти коляски с людьми и в магазины, и в кафе, и в банки, и по тротуару хорошо катятся — одно загляденье.
          У нас все не так: ни тебе дорожек ровных, ни перекрестков- чтоб с тротуара съехать — так бетонный поребрик стоит. В магазины да общественные здания вроде как сделали пандусы, только это не пандусы, а издевательства полные. В общем без провожатого никуда и не попасть. А у близких да знакомых своих дел что ли нет? Вот и получается, что опять сидят эти несчастные в большинстве по домам. Вот поэтому мы по паралимпийским видам спорта все первые места и занимаем. Потому что больше инвалидам и делать-то нечего. А видать хочется. Да еще как.
          А что вот если придумать такое рабочее место для тех, кто ходить не может, да тот же сыр, допустим пусть делают. Там ведь только раковину чуть пониже опустить, потом насос поставить, чтобы молоко перекачивать, потом можно же бак не таскать туда-сюда, а чтобы он и нагревался, и остывал, и лопатка внутри молоко мешала — все в одном сделать, и электричество подвести, чтобы легче все было. Потом столик для прессования, грузы чуть полегче.
           Эх, вот  бы такой рабочий кабинет полностью придумать, чтобы тот же колясочник мог от и до сам сыр делать. Ты ему только молоко привези, а дальше он сам. Так ведь это же сколько людей заново к жизни вернутся! Смысл своего существования почувствуют! Это ведь у них цель появится! Они ведь полноценными гражданами станут. Надо будет все это завтра с утра обмозговать да с Настасьей Федоровной посоветоваться. Авось что путнее подскажет.
На этой мысли Василий Макарович зевнул, повернулся на правый бок и через несколько минут сладко засопел.