Леон и Антонина

                Часть 1

                "Леон"

                Нет, это, конечно, не Жан Рено, из нашумевшего фильма. Это простой представитель своего времени. И нашего героя звали Игорь Леонов, и был он русским парнем, - да и сейчас он есть и припеваючи живёт со своей семьёй на «Чистых прудах», и плюёт в потолок, - а что не плевать: жена, дети /...правда квартира съёмная, но это всё временно/,  хорошая работа, которой он обеспечивает свою многочисленную семью. В наше время иметь двоих детей, да ещё жену неработающую - это уже много, - если ты, конечно, не бизнесмен или взяточник, а Игорь, у нас, повар, - высочайшего класса, и работает в престижном ресторане. Ну, так вот, может, он этого знаменитого фильма Люка Бессона никогда в глаза не видел, но кличка «Леон» прилепилась к нему намертво, ещё с самого раннего детства. Она ведь производная от фамилии матери, Леонова... А её мать - армянка, Баграмян, и корни идут от того самого героя Отечественной Войны, - ух, и замес кровный получился в нашем Леоне!.. Но это, как в хорошо выдержанном вине!
 
               Фамилия отца звучала менее благозвучно - Краснер. Я понимаю - «Красная Армия», «Красный большевик», а то просто - Краснер. С этим ещё разобраться надо!..  Да, но отец был у него конструктором и изобретал какие-то грузоподъёмные механизмы... Это только потом, спустя много лет, сын узнал, и то тайком, что его папа работал «на Байконур». По-другому ещё говорят - «на Космос», - приятно звучит!.. Это уже позже всё развалилось, и стареющий отец стал не у дел. Его не взяли даже на конструирование детских площадок, - молодым работы не было!..
 
               Что - отец?!.. Наша страна, которая, казалось, до этого была всегда нерушимой и неразделимой, - и та развалилась на кусочки, которые уже порядком были «подгнившие». И в каждом таком кусочке сидел «жучок», который сам хотел управлять своими «личинками». Но это было уже потом... А сейчас Леон, наш неугомонный сорванец, вовсю гоняет во дворе мяч...
 
               Он помешан на футболе, пожалуй, как и все его сверстники. Они играют до сбитых коленок, до остервенения, до первого выбитого окна, - а счёт матча, в это время, зашкаливает «за пятьдесят», порой и больше. При этом игра, как правило, заканчивается потасовкой. Игорь приходит домой избитым, - но он был настырным и всегда добивался своего. Маленький, щуплый, он, иногда, вместе с мячом влетал в ворота, - вот тут всё и начиналось: засчитывать этот гол или нет? Вот тебе и спор: кто-то, кого-то задел, - ну и пошло-поехало!.. Зелёнка и перекись водорода в доме не переводились.
 
               – Игоряха, – Аркадий Львович взлохматил волосы на голове сына. – В Суворовское пойдёшь! Хватит тебе впустую коленки во дворе сшибать, - надо и мужиком становиться! Времена тяжёлые подходят, - каждый со своим местом в жизни должен определиться. И ты давай, пока у меня хоть какие-то связи есть!..
 
               Отец был под хмельком. Это Игорь хорошо знал, - была пятница, конец недели, и Аркадий Львович позволял себе расслабиться… На неделе этого никак сделать было нельзя -дисциплина!.. А после пятницы - ещё два выходных дня предстоят, можно и отлежаться, да и время есть о дальнейшей жизни подумать. В пятницу же, он приходил постоянно пьяный, а мать потом, за ужином, доставала из шкафчика ещё..,  - «расслабление» продолжалось. Она не могла по-другому: если бы не наливала она, он остался бы с друзьями, и тогда бы его уже принесли домой... В крайнем случае, приполз бы домой сам, к середине ночи. Она не могла этого себе позволить., - куда лучше, где-то через час, собственноручно,  - доволочь его до кровати, аккуратно снять ботинки, раздеть и также прилежно, только чтобы не потревожить его сон, уложить в чистую постель. Они давно спали раздельно: в совместном «сне» не было особой необходимости, - муж ещё в начале 70-х «нахватался» облучения, - да так, что она не знала, как он жив ещё... Каким образом на Свет Божий Игорь появился, никто не знал, да и мать Игоря, Анна, только догадываться могла. Слишком много времени Краснер отдавал государству, - платило ли оно ему, это вопрос... И чего он, как все нормальные евреи, не уехал в Израиль, когда была такая возможность!.. А кто его отпустит из «ящика» - разглашать военную тайну…
 
               И когда пришло письмо от бабушки из Армении: «приезжайте в гости Анна -джан, и внучка не позабудь... », - была уже осень, было холодно, - так не хотелось ехать!.. Но хоть фруктов поесть и всякой армянской всячины – это завсегда!  А что тут, в Москве, - гнилая «перестроечная» картошка, заплесневелая капуста... Все перестраивались, вот только толку видно не было!.. Тянули долго с отъездом: отец всё отговаривал, видно, недоброе что-то предчувствовал... Но мать вырвалась всё-таки, на свой страх и риск. Декабрь уже начал отсчитывать своё время…
 
                Седьмого декабря, через два дня после прибытия, Земля разверзлась под ногами – началось Спитакское землетрясение... Игорь в рубашке родился: за полчаса до этого он вытащил всех на рынок, - захотелось поглазеть на восточные товары… Таким образом он спас всю семью... Трясло долго. Дома складывались, как карточные, - кругом хаос, неразбериха, плачь, вопли… Потом появились спасатели, ...а с ними и гробы, много гробов. Игорю поначалу казалось, что их больше, чем людей... Вот и поели фруктов!.. - еле ноги унесли. В Москве их встретил уже полностью поседевший Аркадий Львович, - губы были синие, подбородок постоянно трясся: он явно пил всё это время. Другого выхода не было, - новости из Армении приходили самые плачевные... Ну, ладно, что грустить? - теперь все в сборе! Пора было налаживать жизнь.
 
 
               Игорь «загремел» в Суворовское… Его особо никто и не спрашивал. Так надо. Главное, чтобы под ногами не мешался, а там смотришь,-  и толк выйдет. Отец всю жизнь военным мечтал стать, да вот судьба, вишь, как распорядилась, - он, как конструктор, нужнее нашему Советскому государству оказался. А то, чего бы он там сейчас в казармах, - солдат гонял, да под столом коньяком баловался!.. А тут,  нате, - какой-никакой, а старший конструктор, - с Королёвым по жизни встречался, руку жал!..
 
               Мечтам отца не суждено было сбыться: как был сынок «охламон», так им и остался. И от кого в этом упрямом сорванце творческое начало проявилось - тянет его на «свободу», к вольным хлебам!.. На месте не усидит: то рисовать начнёт, то сценки из спектаклей показывать всем будет, - ну, просто паяц, одним словом. Артист!?...
 
               Нет, вы только подумайте, он собирается поступать в Щукинское училище! Но, может, лучше в цирковое, - и сразу на клоуна!... Ну ладно, чем бы дитя не тешилось, лишь бы под ногами не мешалось… Вот только отбросьте пустые мечты, - и так понятно, - в театральное провалился с треском... Так ещё и недовольство своё выказывал, ...непонятый гений!... Таких гениев - на Арбате, кучи, - одни с шапками побираются, другие стихи декламируют, третьи из себя рок-музыкантов «вымучивают». Так ты кем быть собираешься? - «Кушать подано»!?..
 
                Так оно и вышло. Каким боком его в «Кофеманию» занесло, толком никто не знает. Может изголодался наш «Смоктуновский», может на людей известных решил посмотреть, - а там их, в ту пору, собиралось немало… Территориально это  - как раз, напротив «высотки», что на площади Восстания будет. Кого там только не было в то время – весь театральный бомонд. А он сядет в углу у окна, в себя зароется, - его, как бы и не видно, зато он за всеми наблюдает, -ну, как есть разведчик или снайпер какой, - свою добычу выискивает.
 
                Я не знаю, сколько бы времени это всё продолжалось?..  Да и что он мог сделать в этом положении, - когда смелость его посещала только в одном случае... - если он с утра уже чувствовал некую теплоту изнутри, - ну хотя бы один виски безо льда..., а так, на одном «двойном эспрессо» - далеко не уедешь... От трусливой безысходности своей, он стал переводить внимание с интересующих его персон на молодых официанток, - украдкой разглядывая их упругие груди и крепкие икры, которые волей-неволей становились такими от этой круглосуточной «скачки» по залу, - это, действительно, чем-то напоминало «конкур». В таких случаях, армянская кровь его предков пробивалась к голове, - волнующе, маленьким молоточком, постукивая в висках, приводя к самым смелым решениям…
 
                Через неделю, он уже работал официантом. Его безудержно влекло общение с известными людьми, но не только... Втюрился он по уши в одну официантку. И что он в ней нашёл? Это ему решать. Вроде всё на месте, - и компактно так, не то что у многих по всему телу разбросано: пока от одного места до другого доберёшься, - и заснуть можно.  В общем влюбился… Это значит - голову снесло. Стал её всюду преследовать, доставать со своим ухаживанием, а когда узнал, что она ещё и рисует, и при этом посещает студию какого-то продвинутого мэтра, - так его и вовсе понесло:
 
                – Женюсь! – провозгласил он…
 
               Она смотрит на него своими большими круглыми глазами, понять не может: как так, - ну, пускай, зажал её в техническом помещении пару раз, ну, пускай, под юбку слазил, - она ответить ничего не могла, в руках поднос был... И что - теперь жениться обязательно?.. Она свободный человек и не привыкла, чтобы ей кто-то понукал!..   
 
                – Леон, давай так, – управляющий «Кофемании» потрогал пальцем дельтовидную мышцу Игоря, – в охранники пойдёшь, нам такие ребята как раз нужны, ты же у нас суворовец, мать твою, - вот и будешь следить за порядком. Да не бойся, не вышибалой, а ночным сторожем, - сутки, через двое. Будешь в кабинете за пультом, - но только не спать: там экраны видеокамер!.. Давай, давай,- пиши заявление. Официанток наших ещё не всех перещупал?.. А чего ты на меня так смотришь?.. Люди говорят. Ты давай не ерепенься. Леон, понимаешь ли… У нас таких Леонов…, знаешь, как собак нерезанных. Это за тебя Тонька попросила… Ну да, которую ты достал уже, -попросила тебя перевести куда-нибудь, лишь бы ты глаза ей не мозолил: тут на неё, и без тебя, охотников много!.. А то, знаешь.., так, ненароком, можно поскользнуться и упасть на ровном месте... Ладно, завтра выходной, - а послезавтра охранником на смену! Возьми там книжек почитать, чтобы не так спать хотелось. Да, совсем забыл, это особо – баб не водить! - тут на каждом углу камеры. Тут без тебя уже столько «домашнего порно» отснято... Так что, давай блюди, мать твою! Ну, всё,  свободен!.. – Управляющий указал пальцем на дверь.
 
                Леон прекрасно использовал своё положение, и здесь он не остался в стороне: навёл порядок в «ошарпанной» комнатёнке,  даже обои переклеил, - хотя в этом не было никакой необходимости. Но самое главное - он устроил свою личную библиотеку. И не то, чтобы он являлся завзятым полиглотом, совсем нет. Этот человек был невероятно увлекающимся, - если на дороге ему попадался какой-либо предмет, который был ему неизвестен, он бросал всё и долго занимался им, а потом бережно клал его в свой карман, с видом археолога, который только сейчас нашёл кусочек черепа птеродактиля. Это был «Леон», и этим было много сказано. Эта «кликуха», которая так цепко прикрепилась к нему, говорила сама за себя. Игори, - да, просто Игори, - такими не бывают. В общем, к концу первого полугодия работы охранником, или, как его интригующе называли, «оператором» по камерам наблюдения – он освоил всю русскую классику. Можно представить, как он работал и с каким «пристрастием» выполнял возложенные на него функции. Хорошо, что инциденты в этом пристойном заведении были скорее исключением, чем правилом. Через некоторое время его перевели в менеджеры, на должности которого он вдруг затосковал и ударился в депрессию. Спасало одно, что он мог видеться с Антониной, а та, наконец, стала отвечать на знаки его внимания: однажды он подарил ей огромный букет роз, который она потом, целый рабочий день, не знала, куда деть...
 
                – Тонь, я снял квартиру, - давай жить вместе. – Леон был прост в подаче. Та, отвечала ещё проще…
 
                – Это что, - «трахаться», что ли?.. – повисла пауза. Выпяченные глаза Игоря, казалось, выпрыгнут из орбит.
 
                – А как ты догадалась? И так сразу?..
 
                – Я сметливая!.. Ты думаешь, тут один такой?  Ну, ладно, чёрт с тобой!.. – Она махнула подносом, как бы в знак согласия, забыв совсем, что на нём оставались шкурки от апельсина, - оранжевые завитки на щетинистой голове Леона придали ему видимость бутафорного льва. Но, Тоня, смущаясь своей нелепой выходкой, быстро собрала их. А после ещё и чмокнула его в щёку.
 
 
                Шли дни. Они привыкали друг к другу, - две неугомонные творческие натуры, - они чем-то напоминали пару клоунов, добрых, смешливых, ну, тех, которых особенно любят дети. Она всегда красила свои волосы в разные цвета, и те были тёплыми, добрыми и её, всегда широко открытые глаза дополняли этот образ доброты. Они как бы постоянно говорили – «Я ваш друг, а вы будете моим?»
 
                Он больше напоминал французского клоуна-мима, с чуть продолговатой головой, постоянно бритой, - так поступают многие мужчины, когда у них на голове появляются первые признаки «проталины». Принцип прост: лучше ходить бритым, - и попробуй догадайся, что там, - были ли волосы, и сколько их!?..  Это куда лучше, чем в солнечный день слепить прохожим глаза своим «естественным фонариком».
 
                Она на это не обращала никакого внимания. Он нравился ей. Чем? Да, всем - он был такой смешной и, главное, всегда при ней. Он готов был выполнить любое её поручение, прихоти, которые порой доходили до полного издевательства, - ей было смешно, хорошо и как-то особенно тепло, как не было ни с кем другим. А теплота - это соприкосновение душ. Можно с силой сжать друг друга в объятьях, но, при этом, быть далеко друг от друга, и можно использовать самые виртуозные фигуры «высшего пилотажа», на своём интимном ложе, но всё равно быть далеко друг от друга. А им было достаточно схватиться мизинчиками, прижаться лбами и смотреть друг другу в глаза, при этом вращая головами, и испытывать всепоглощающее счастье бытия. Да, вот так, вот просто! У вас никогда не было такого?.. Так попробуйте, может и у вас получится…
 
                Антонина была довольна! Что там довольна, - она была переполнена счастьем!  - Тонька могла бы прыгать, скакать, как глупая девчонка от чувств, которые переполняли всё её существо, но нельзя… Беременна… Да, беременна… И не надо этому удивляться. ...Но не от Игоря, а совершенно от другого парня, - всего-то один раз было..,  и на тебе!.. Некоторые по десять лет ждут первенца, а тут, бац, и сразу…
 
                Она лежала на кровати, положив руки под голову и смотрела в ночное открытое окно. Тоня любила наблюдать за луной. В это время хорошо думалось. А лучше, на самом деле, тем, что она покидала реальный мир и «улетала» в страну грёз, где всё было хорошо: эльфы, гномики всякие, совершенно нестрашные тролли… .
 
               
                *
               
                А тут ещё глубь леса... Полыхает костёр. У костра фантастические тени, тени бросают на деревьях графические изображения, которые страшат, но и гипнотически притягивают её к себе... Мотоциклы, много мотоциклов, - они как бы обрамляют это стойбище нереальных существ, которые сидят у костра и пьют из волшебных сосудов священный Грааль. Это потом, наутро, по этикеткам разбросанных вокруг бутылок, она поймёт, что пили не священный напиток, а всего лишь пиво, и не очень высокого качества.
 
                А сейчас, она ничего не боится. Это он пригласил её на слёт рокеров, чтобы быть с ней… И сейчас он ждал её, а теперь, уверенно шёл ей навстречу.  Это был он, она видела только его силуэт, но и этого было достаточно, чтобы в подтянутой крепкой фигуре, как будто вылитой из бронзы, узнать его - Вейдера. Так все обращались к нему. Имя, присвоенное ему от рождения, она не знала, - да и зачем это, когда одна плоть стремиться к другой, - в такие минуты ничто не может помешать соитию двух тел, даже извержение вулкана… Он обхватил её своими ручищами так, как будто она попала в металлические руки Терминатора, и он не повёл, а практически понёс её к костру, где быстро представил всем, сидящим там. Она обошла круг, приветствуя всех, хлопая правой ладонью руки по протянутым ей ладоням.
 
               
                *
 
 
               В окно мерно смотрела луна, заполняя комнату своим призрачным светом, наводя Антонину на раздумья. Не спалось, да и, как тут уснуть, когда тебе в глаза светит такой прожектор, хотя и романтический, но уж больно яркий. Антонина заставила себя встать, тело болело, особенно внизу живота. Подошла к окну и задёрнула штору. Спальня погрузилась в магический сумрак. Да, именно в магический, ...или в волшебный. В её восприятии действительности всё было нереальным. Нет не сказочным, не фантастическим, а её и только её миром, в котором она постоянно прибывала.
 
                Живот продолжал болеть, но она уже свыклась с этим. Пока она старалась скрывать, как могла, свою беременность, чтобы, хотя бы ещё немного, потянуть время, которое должно было совпасть со временем их первой интимной встречи. В кровати она разыгрывала ненасытную любовь, а он, в свою очередь, пользовался этим, ничуть не сдерживая себя, проявляя иногда свою, не человеческую, а порой, даже животную страсть, которая впоследствии так болезненно давала о себе знать. Леон упивался их близостью. Иногда он напоминал Тарзана, вышедшего из леса и впервые узнавшего, что в мире, кроме него, есть женщины и оказывается, с ними можно вытворять всё, что захочется. Откуда ему было догадаться, что Тоня беременна, поэтому действовал он жёстко, даже где-то грубовато, но это ей нравилось. Она позволяла ему всё, а сейчас он, усталый за долгий трудовой день, а потом ещё отдав такое количество сил ненасытной любви, «отвалился» на бок и мирно посапывал, изредка что-то бормоча и улыбаясь во сне.
 
                Тоня легла на постель. Руки под голову, и опять думать… О чём? Да мысли сами лезли ей в голову, стараясь выстраиваться своим чередом. Думала она о Леоне, конечно… Почему она так быстро откликнулась на его внимание и уговоры? Да, и как можно любить человека, совершенно незнакомого, пару раз увидев в зале, даже толком не рассмотрев. Это сейчас, - уже прошёл месяц с лишним, и они нагляделись друг на друга, даже где-то слишком, пожалуй, изучив оппонента до последней складочки, до последней родинки. Это сейчас она поняла, что любит этого неугомонного, мечущегося по жизни человека. Почему он пришёлся ей по душе?.. Ответ прост – она в одночасье поняла, что Игорь - это её вторая половина: он точно такой же, как и она, до глубины своей души, до кончиков волос, - творческая ищущая натура. И которому суждено, по жизни, быть вечным странником, ищущим себя в творчестве. А творчество – это мир без начала и конца, поэтому, однажды вступив туда, люди пропадают навечно, а вместо них в реальном мире появляются их дети - картины или другие измышления их творческой фантазии… И вот теперь можно спросить, что они оба делают в этой «Кофемании»?
               
                Банально, как же, - для любого творческого человека это всегда банально и унизительно: они зарабатывали деньги на пропитание, и вполне нормальные деньги, если учесть, что Леона пригласили ещё поваром в элитный ресторан, на Тверской. И пускай он ещё не начал там работать, и это будет только после Нового года, но цифра его заработка была уже озвучена, а это значит, что они смогут снимать хорошую квартиру! И у неё, у Тоньки, в одной из комнат, появится собственная мастерская, - и она будет писать, писать! Ура!
 
                Да и он, её Леон, - тоже начал мазюкать маслом. Она снисходительно относилась к «шалостям» мужа. Но он сам до такой степени неистово относился к этому, что ей иногда становилось страшно, потому что, во время работы, он часто напоминал ей Ван- Гога, но уже в клинике.
               
                Квартира, которую они сняли на «Чистых прудах», не являлась элитными апартаментами. Но это их устраивало: старый дом, и хозяева разрешили сделать им «косметический ремонт». Ну, они и сделали: ободрали обои, - благо, те отходили от стен целыми полотнищами, - а под ними оказался прекрасный кирпич, совершенно «живой». От такой радости они «прыгали» до потолка.  Надо было думать, как облагородить мастерскую Тони. Одна стена стала тёмно- фиолетовой, другая палево-жёлтой.
               
                – А это что? – Однажды Леон ткнул пальцем в набухающий живот Тони. Та покраснела. Перевела взгляд на потолок, потом в пол, будто изучая сучок в полу. Она хорошо знала, что глаза Леона, состоящие из двух углей, «прожигали» ей пупок.
 
                – Что? Что?.. У нас будет ребёнок… - Антонина выдавила из себя эти слова, и они брякнулись куда-то в пустоту.
 
                – Ха, ха!?..  Какой же я дурак, а мне в голову не приходило задаться вопросом, отчего у тебя растёт живот?! Во, мы даём! Тюха, у нас будет ребёнок!?.. – он начал вращать своими огромными полуармянскими глазами, - наверное это было, в его понимании, выражение особого восторга. Затем схватил Антонину на руки и стал ходить с ней по комнате, заваленной клоками обоев, -каким образом его нога зацепилась за одну из «обоин», никто не может сказать… Они падают, - но Леон успевает так вывернуться, что первым принимает на себя удар о пол, а затем, на него опускается Антонина...  Да именно опускается, а не падает, потому, как его руки сработали, как амортизаторы. Таким образом они оказались на полу в объятьях друг друга. Она лежала на нём пристально, глядя ему в глаза.
 
                – Леон, я хотела тебе сказать… Этот ребёнок не твой…
 
                Они сели. Он тупо смотрел в стену, как будто взглядом хотел оторвать кусок кирпича…
 
                – Мой! – начал он... – Если я его сейчас спас, значит он мой. И давай на этом закончим… Мой…
               
                Они росли… Прежде всего, Маратик… - родился мальчик, - Леон был без ума от него. «Росла» и Тоня - она ушла из «Кофемании» и стала свободным художником. Сначала эта «свобода» представляла собой несколько эфемерный порядок: отпуск по уходу за ребёнком, - а потом она просто уволилась.  Она придумала себе, что она художник, посчитав, что пару лет, проведённых ею в престижной художественной мастерской самого Ивлева, вполне достаточно, чтобы уходить в «свободное плавание». Но она такая, наша Тоня, по-другому жить она не может…
 
                Одну комнату, из трёх, она превратила в мастерскую. А все остальные были «просто комнаты», и ей было совершенно безразлично, какая из них спальня, какая детская. Благо, во всём этом ей помогала её мама, свободный корректор, которая заваливалась к ним с самого раннего утра со своим прекрасным ноутбуком, - иногда казалось, что она и спит с ним, а может так и было, - и садилась работать, править неграмотных «гениев», а когда просыпался Марат, она переключалась на него. Вот так и бегала, от «гениев» к своему любимцу. А Тоня творила… Сначала пережаривала яичницу, которая больше походила на испорченный блин. А потом, озлобившись на ситуацию, бросала на стол тарелки и хлеб кричала: «Кушать!», а сама, схватив с полки, первый подвернувшийся под руку «сухой завтрак», уходила в мастерскую.
 
                Антонина, как мантру, запомнила слова её любимого наставника: «Чтобы быть настоящим художником, нет необходимости получать высшее художественное образование. Ван- Гог, вообще нигде не учился, но стал «Ван-Гогом», а тысячи других протирали свои штаны в Академиях, но мы не помним ни одного имени. Надо работать и слушать свою интуицию.»
 
                Она любила работать, укладывая холст на пол. Так было удобней, - по крайней мере ей так казалось, - постоянно ходя вокруг него, иногда даже и ползая на четвереньках вокруг него. Всё это больше напоминало на действа какого-то шамана, а не художника-живописца. В ход шли разные краски, на водной основе. Позволить «вонять» лаками, разбавителем, да и масляными красками, она не могла: слишком большая наглость, когда в соседней комнате Маратик, который, в свои два года, уже что-то постоянно рисует. Ему это поощряется, учитывая, что его каракули покрывали уже всю поверхность соседней комнаты.
 
                Все, а особенно папа, который смотрел на это снисходительно, - восхищались юным талантом. Чего говорить, если сам отец был готов всё бросить и схватиться за карандаш, но ответственность перед семьёй не позволяла ему это делать, тем более, что его просто не было дома: он постоянно работал. Ресторан, где он был вторым человеком на кухне, отнимал всё время. Он часто подменял шефа, который постоянно пропадал за границей, «повышая» свой опыт. Ходили упорные слухи, что тот очень хотел там остаться, и что приглашения шли со всех сторон. Человек, проживший в Грузии большую половину жизни, не мог плохо готовить. Леон хорошо понимал - осталось немного и он нацепит на себя огромный белый колпак шеф-повара.
 
                Вот так они и жили: Антонине каким-то образом удавалось раз в месяц «сплавить» картину – это уже что-то, а Леон, основной добытчик, держал на себе главную часть доходов, на эти деньги они в общем-то и вели своё «безбедное» сосуществование.
 
                – Что-то мне, в последнее время, так селёдочки хочется… К чему бы это? – как-то промолвила жена, искоса поглядывая на мужа. –  А, Леон, ты не знаешь?..
 
                Тот выпучил свои, и до того выпученные, глаза. Встав, он пошёл на неё, мотая своей лысой головой, напоминая перекормленного барана.
 
                – Тюня! – он всегда её так называл, в особо важных моментах. – Ты беременна? – Он хотел схватить её, как всегда, и начать мять в своих руках, - это была его высшая степень проявления радости и привязанности к близкому человеку. Но она вырвалась и предупредила, что уже не хочет, в очередной раз, валяться на полу, выполняя этот, уже однажды исполненный трюк, - в этот раз она и так родит!..
 
 
                Спустя девять месяцев, в их доме раздался плачь очередного младенца. Жить стало тесновато, но веселее. Это была девочка. Леон души в ней не чаял. Всё свободное время он проводил у кроватки своей Анютки, что совершенно не умаляло проявления любви к старшему сыну.
 
                Дела шли хорошо. Денег хватало, но, чтобы купить собственную квартиру, говорить не приходилось. Да, и так неплохо, - всем места достаточно. Но вот незадача: Леон стал к рюмочке прикладываться, а чаще к стакану. А начиналось всё безобидно, - к ним, в ресторан, поставлялись вина напрямую из Франции, и хозяин придумал устраивать «большие бэмсы», - по-другому, проводил обычную дегустацию нового товара. И к этому действу привлекал избранных «ценителей», в число которых, конечно, входил и Леон. Начиналось всё легко и культурно, но заканчивалось, как всегда: к утру, он приезжал на такси, а иногда просто приползал ...«своим ходом». Любил Леон и праздники: дни рождения, именины, крестины, - всех не перечислить, - если куда звали, он никогда не отказывался.
 
                Но была у него и мания необычная: как только захмелеет, и тем более, если это происходило дома, брал заранее заготовленный холст, этюдник с красками и уходил на бульвары писать, - причём, в любое время дня и в любую погоду. Нет, конечно, никто не обращался к психологу, чтобы выяснить причину такого поведения… Человек волен делать, то, что ему захочется – это факт. Это главная прерогатива демократии, к которой мы так долго прорывались с потом и кровью. Что, в это время, руководило этим человеком, наверное, он и сам не знал. Кажется, была тому причиной затаённая страсть к искусству, которую он так и не реализовал в жизни, - а творчество Антонины всё время подливало в этот огонь, который бушевал в его груди, струйки бензина. И если он, трезвый, оставался вполне нормальным - деловым, семейным человеком, но только стоило выпить, «клапан» творчества открывался и его несло.
 
               Марату стукнуло пять лет. Юбилей! Ну, как тут без гостей, как тут не выпить?.. Закуски полон стол. Поздравляют юбиляра, поздравляют родителей. Все веселы. В основном, присутствуют молодые художественные дарования - друзья Антонины,  ну и, конечно, бабушка малыша, а по-другому мама Тони. От Леона - никого…
 
                – У меня тост! Тут все пьют за моего любимого сына, моего Маратика, - и это хорошо, - а я хочу выпить за его маму, то бишь, мою любимую жену!.. – Леон, явно, покачивался, и от этого вино, налитое в бокал, выливалось на скатерть. Антонина мирно провожала взглядом эту тоненькую струйку. – Так вот, лучше её нет на белом свете! – Леон указал свободной рукой на Антонину. – Но она не только прекрасная жена и мать, она… Она великий художник современности! Я думаю меня все поддержат в этом! – Он поставил бокал на стол и неуклюже полез из-за стола. – Я вам сейчас покажу!.. Сейчас... – Он подошёл к мольберту и смахнул холстину, которая закрывавшую картину. Предо всеми предстала работа Антонины, всем присутствующим хорошо знакомая, т.к. Тоня давно уже анонсировала её на Фейсбуке. – Смотрите, это шедевр! – Леон снял картину с мольберта и обнял её, насколько это было возможно. – Вы ничего не понимаете!.. Хотите, я пойду сейчас и продам её втридорога?.. А?.. Я не слышу рукоплесканий!.. Ну, кто со мной? – И он величественно обвёл взглядом присутствующих... – Молчите, трусы…, а я продам! – И он твёрдо двинулся к двери…
 
                – Леон, верим, верим, - только не ходи никуда!.. – прозвучал одинокий голос, но, при этом, никто не сдвинулся с места…
 
 
                На улице шёл дождь. Лысина Леона серебрилась в отблесках фонарей. На Тверской их было достаточно, так же, как и проституток, которые жались мокрыми кучками к своим «мамкам», пугаясь проходящего мимо них «маньяка» с картиной…
 
                – Куда этот придурок чешет?

                – А кто его знает… Псих какой-то… Такому попадёшься - прощайся с мамой!..
 
                Разговор был прост и неприхотлив, но очень хорошо характеризовал одержимого единой целью человека. Девочки очень удивились, когда этот, по их мнению, «псих» остановился напротив входа фешенебельной гостиницы «Ритц Карлтон» и, постояв немного, переминаясь с ноги на ногу, решительно двинулся вовнутрь. Как пропустили его охранники, трудно сказать, - но Леон произносит имя миллиардера Ричарда Бергсона, и те его пропускают. Леон прямым ходом направляется в бар, думая, что там много богатого народа и от этого можно устроить прекрасный аукцион. В баре было пусто... Но это его не смутило, - он направился в холл гостиницы, где сел на богатые кожаные кресла, выставив вперёд картину, думая, что теперь уж все присутствующие бросятся спрашивать у него цену. Мимо прошли два японца, но казалось, что фигура мокрого лысого мужчины с выпученными глазами их привлекала больше, чем то, что тот предлагал им купить. Они с большим удовольствием согласились бы «сфоткаться» с ним, чтобы потом, в своей Японии, хвалиться, рассказывая, каких типов в России пускают в престижный отель и почему-то никто не вызывает полицию...
 
                Леон начал замечать, что глаза его смыкаются и он заваливается на диван... А тут еще - очень добрый дядя, в форменной фуражке и белых перчатках, стал показывать ему в сторону выходной двери. Надо было уходить и, под недоуменные взгляды постояльцев, он покинул холл. На улице по-прежнему лил дождь… По дороге встретились какие-то молодые люди, которые в открытую стали восхищаться произведением искусства, но цена, которую им решил озвучить Леон, для них оказалась неподъёмной. Они потолкались немного и, огорчённые несостоявшейся сделкой, ушли...
               
                – Я хочу рисовать, я тоже художник! Но картины моей жены лучше, - покупайте, не пожалеете! ...Наконец-то он встал с мокрой лавки и пошёл домой. Его «молниеносная победа», на сей раз, потерпела крах. Но всё ещё впереди, и он хорошо это знал: он сделает всё, чтобы его Тоня стала известной. Да, - ему самому... - уже, может, и поздно!.. Да, - и в своих котлетах он разбирается больше, чем в тонкостях живописи... Но это, конечно, - с какой стороны посмотреть?..
 
               Бульвары, бульвары - он исходил здесь всё вдоль и поперёк!.. Он знает каждую лавочку... - а, может, ...лечь и тут заснуть?.. - Холодно... Льёт дождь. Надо домой…
 
               На следующий день Леон лежал с простудой. Антонина, верная жена, отпаивала его целебными травами. Она смотрела на Леона, как на инопланетянина: «Кто он? Почему так участвует в её жизни?..  До этого у неё, в основном, были «мачо».., - они «срубали дерево», а потом - в кусты, как самые подлые трусливые кролики. А Леон стоит за неё, во всём, - кажется, он жизнь свою готов отдать ради неё и её искусства. А она, Антонина, достаточно  обращает внимание на своего ангела хранителя?..Картины, вернисажи, встречи.., - между всем этим, как некое вкрапление, дети.., ...и всегда занятая бабушка, которая, толком, детей накормить не может...  Она помешалась на своей работе: ей иногда даже кажется, что она не корректор вовсе, а великий писатель, властительница слова!..
 
               ...Леон, уже на следующий день, колдовал над стряпнёй в ресторане... Жизнь налаживалась и входила в своё русло. Надо было что-то делать!.. Что-то менять... Леон это хорошо понимал. Антонина хорошо знала, что мужу тесно на кухне ресторана, что вся его душа рвётся на волю, - ...а на что тогда жить? Но надо постараться, - дать ему какую-нибудь душевную отдушину, что-то надо придумать...
 
               – Леон, а что, - если ты будешь посещать занятия моего Гуру! Он и не из таких оболтусов - художников делал!.. А из тебя и делать ничего не надо, - тебя просто нужно в правильную сторону направить, - а это он, в два счёта!.. – Антонина восхищёнными глазами смотрела на своего мужа. – Ну, что ты думаешь по этому поводу? Это - идея! Верь мне! Всё будет хорошо!
 
               Леон, вскочил и живо направился в мастерскую жены.
 
               – Ты куда, Лео?..
 
                – Бумагу собирать и карандаши!.. Ты лучше скажи: когда у него занятия?.. Я... буду художником!?.. – он так взглянул на свою жену, что ответ мог быть только безальтернативным:
 
                – Будешь, Лео, будешь! – Антонина ласково погладила мужа по голове, а потом, нежно обняла его, прижавшись головой к его груди,а где-то в глубине её подсознания уже зарождался замысел новой картины...

(продолжение следует)
 
 
 
Декабрь 2017г.