Равнодушная

Галка была баба красивая…

Во всяком случае, так считали все мужики во дворе дома, где она жила. А жила она а одном из спальных районов Москвы, в обычном панельном доме, в основном населенным семьями бывших работников завода, расположенного в непосредственной близости, поэтому людьми простыми, не всегда деликатными, но очень любопытными и охочими до рассуждений о чужих успехах и неудачах.

Галя никогда не была в сводке свежих новостей местных сплетников: бабок на скамейках, под звук спиц обсуждающих последние вести; теток, собравшихся кучками на аллее после тяжелого рабочего дня – кто с сигареткой, кто с пакетом сушек; мужиков, забивающих козла в домино, под аккомпанемент пива, а иногда и (под столом, с пластмассовым стаканчиком, чтобы зазноба не засекла) водочки. Интересно было, как Людка наставила в очередной раз рога Васе, как Семен Аркадьевич надул клиента на автосервисе, как Петя пришел пьяным на смену и его опять уволили…
Жизнь Галины Светловой, а проще Галки, Галочки, была у всех на ладони. Старожилы помнили ее молоденькой девчушкой, спешащей на занятия в техникум – Галочка осваивала азы бухгалтерии. Безусловно, девушка она была целеустремленная – вместо того, чтобы млеть под звуки гитары, со страстью, рожденной алкогольными парами, извлекаемой соседскими Мишаней и Костиком, она спешила домой, чтобы усесться за конспекты и зубрить, зубрить, как отразить ту или иную операцию в дебете и кредите.

После окончания техникума Галю взяли на работу все на тот же завод, помощником бухгалтера. Так, на протяжении десяти лет, она производила одну и ту же операцию – начисляла заработную плату сотрудникам завода. Действие монотонное, неинтересное, зато имелся доступ к информации о заработках практически всех соседей. Баба Маня утверждала, что именно поэтому Галя не стала сопротивляться, когда ей стал оказывать знаки внимания Николай Гаврилович, вдовец сорока пяти лет, начальник отдела научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок. К слову сказать, Николай Гаврилович был мужчиной интересным, высоким, статным и с белоснежной улыбкой, не испорченной неумеренным потреблением табачных изделий. Разница почти в двадцать лет не смущала ни Галю, ни Николая Гавриловича. Они свили уютное гнездышко в полученной Николаем за выслугу лет и принадлежность к партийной ячейке «трешке» на десятом этаже, и уже через год дали повод местным сплетницам судачить об «интересном положении» Гали.

Прям под Новый год у пары родился сын Андрюша. Галя полностью погрузилась в материнские заботы, полностью забыв про бухгалтерию и прочие ненужные мелочи. Николай был на седьмом небе от счастья, носил сумками фрукты, которые покупал на рынке, супруге, вечерами гордо прогуливался с коляской и с охоткой рассказывал старушкам на скамейках о достижениях малыша. Галя большей частью проводила время дома, поэтому особых информационных поводов соседям не давала.
Через два года у пары родилась дочка Анечка. Все так же Николай вечерами с гордостью нарезал круги с коляской, рядом, за ручку, вразвалочку, шел Андрюша. Галю соседи лицезрели в основном по утрам: она то бежала с коляской отводить Андрюшу в садик, то медленно шла, нагрузив коляску и свободную руку авоськами с продуктами.

Если Николай Гаврилович всегда охотно останавливался как у скамеек со старушками, так и у столов с мужиками, играющими в домино, и начинал с энтузиазмом рассказывать о своих детях, то Галка всегда была немногословна, лишь вежливо улыбалась в ответ на комплименты в адрес детей и пассивно поддерживала разговоры о погоде, дефиците в магазинах и плохом коммунальном хозяйстве.
Шли годы, дети Галки пошли в школу. Она все так же, как казалось соседям, монотонно отводила с утра Андрюшу и Анечку на занятия, потом шла в магазин, покупала, что было возможно, и, с прямой спиной и равнодушными глазами, шла в направлении лифта, чтобы подняться на свой десятый этаж.

Несколько раз бабки на скамейке были свидетелями, как за Галей увязывались незнакомцы в попытках познакомиться: среди них были как простые обыватели, такие, как основная масса жителей дома, так и явные представители иного, «роскошного» мира – на только что появившихся «иномарках», в красивых дубленках и с большими букетами, так отличающимися от «трех гвоздичек», обычно подносимых мужским населением дома своим половинкам. Однако, далее никакого развития событий для жаждущих новостей соседок не происходило – Галя отвергала все возможные ухаживания и с неизменной прямой спиной поднималась к себе в квартиру.
«Надо же, какая порядочная!» - жамкала вставной челюстью Пелагея Тимофеевна. «Да скучную жизнь она ведет со своим этим старым пердуном,  - Евлампия Тихоновна поджимала губы и доставала из фартука очередную замызганную карамельку «Снежок».
Если Андрюша рос подвижным, активным ребенком, то на Анюту было жалко смотреть – очень худенькая, с жидкими светлыми волосами и прозрачной кожей, она как будто сама, в одиночку, противостояла сильному ветру судьбы. Николай все свое свободное время проводил с сыном, а дочку отдал на попечение мамы, которая, казалось, не замечала, как ей необходима твердая рука для поддержки. Конечно же, Галка уделяла дочке много времени, отводила ее в  школу и встречала, водила на кружки, гуляла на территории местного парка, но, как казалось соседям, делала все это машинально, без особых эмоций, как будто по написанному кем-то свыше расписанию.
Когда Анюте исполнилось четырнадцать, врачи поставили неутешительный диагноз – жить девочка будет, но вот про будущее никто ничего сказать не может: скорее всего, надеяться на то, что Анюта когда-то станет мамой, не стоит, более того, необходимо каждые полгода проводить в стационаре, чтобы обеспечивать гормональное лечение. Первой узнала от Николая Гавриловича новость Пелагея Тимофеевна, и уже через неделю все соседи сочувственно смотрели в сторону Галки. Та же, казалось, не замечает взглядов и даже пытается улыбаться такой вот прямой, полной белых ровных зубов, улыбкой.

«Вот ведь баба-кремень!» - Евлампия Тихоновна отправляла очередную сушку в высохший рот и вновь бралась за вязание очередного шарфа для внука – дочери, которая была замужем за непросыхающим алкоголиком, было не на что покупать одежду для ребенка.

Андрюша в свои шестнадцать был мальчиком относительно беспроблемным. Учился на твердые четверки, в плохих компаниях замечен не был, пьяным домой не заявлялся, наркотики, так бурно влившиеся в досуг тинейджеров в последнее время, тоже, вроде, обошли стороной.

Первой что-то неладное заметила баба Маня, в тот года отметившая восьмидеятипятилетие.  «Что-то странно, как мать за порог, он шмыг, дружка приводит, Степку белобрысого!» - делилась с подругами еще совсем не выжившая из ума старушка. Бабки недоуменно переглядывались и ждали продолжения развития мысли бабы Мани. Но та многозначительно молчала…

Новость о нетрадиционной ориентации сына наотмашь шлепнула по лицу ничего не подозревавших родителей – вернувшись с дачи на день раньше, Галя и Николай с ужасом обнаружили в своей супружеской постели – нет, не разбитную одноклассницу, а скромного второкурсника факультета искусствоведения и параллельно соседа с пятого этажа Степана. Объяснять что-либо не имело смысла, и так все было ясно, как свет Божий. Андрюша бегал и заламывал руки, Степа ретировался, в чем его застали. Галя делала вид, как будто ничего сверхординарного не происходит.
Интересная новость облетела двор со скоростью света – уже на следующий день все соседи судачили о том, что теперь будет делать несчастная мать (почему-то отца в этом деле не упоминали). Галка же, с совершенно нейтральным выражением лица, проходила мимо застывшим с вопросом на устах, соседок. «Она совершенно отмороженная, - делилась с подругами вахтерша Ленка Самойлова. – Ей пофиг все. Что болезнь дочки, что вот эта новость. Сын – гомосек, а она ходит, как ни в чем не бывало. Да у нее точно сердце – лед. Вот и Николая она своего не любит, вышла замуж по расчету, разве можно иначе жить с мужиком, который тебе в отцы годится?»
Галка продолжала неизменно ходить на работу – теперь она числилась главным бухгалтером на производстве. На вопросы коллег о здоровье дочери отвечала уклончиво, пустую болтовню о свободе нравов – слабые попытки оправдать поведение Андрюши – не поддерживала, и казалось, что она выше всего этого. Был пустой треп о ее жизни и была она, сама со своей жизнью. «Королева, Снежная королева с ледяшкой вместо сердца» - припечатывала баба Маня каждый раз, когда Галка возвращалась с работы домой.

Прям на 23 февраля -  истинно мужской праздник – у Николая Гавриловича оторвался тромб и с мониеносной скоростью совершил свой путь, перекрыв жизненно важную артерию. Когда Галина вернулась из больницы, в морг которой отвезли тело Николая Гавриловича, соседки сочувственно начали заглядывать ей в глаза – но тщетно. Как будто закрываясь от сострадания, слов сопереживания и полных скорби взглядов, Галина царственно прошествовала мимо соседок.
Баба Маня покачала головой, замотанной в ангорский платок: «Какая Галка холодная. Совсем она не любила мужа, бедный Николай Гаврилович! Ушел в мир иной, а она по нему и слезинки не уронит!». «Вот так жениться на  молодых, им, кроме, денег и квартиры , ничего не надо! Вот умер, а она – как будто из магазина возвращается!» - вторила ей Евлампия Тихоновна. «Сука бесчувственная! Что с нее взять?» - разливала субботний «Мартини» по бокальчикам между подружками-соседками Ленка.
Галка молча пила чай, открыв окно навстречу весеннему ветру. Было начало апреля, и казалось, что все вокруг рождается заново – на деревьях распускались почки, кое-где снег уступил место зеленым островкам молодой травки, городской воздух вдруг вымел из себя всю загазованность и старую тусклость, уступив место новым, свежим, ярким запахам. Галка улыбнулась, быстро собрала сумку, закрыла на все замки входную дверь и спешным шагом сбежала вниз по лестнице.
На улице, как будто подкарауливая весну, столпились соседи: мужчины и женщины, молодые и старые, с детьми и одинокие, они жаждали чего-то нового… Нового времени года, возможно…

Галка направилась в сторону торгового центра. Там, на третьем этаже, в зоне развлечений, располагался сетевой салон красоты. Девушка на ресепшн приветливо кивнула и позвала Катю, мастера-парикмахера, к которой Галка ходила столько, сколько себя помнила – сначала в обычной советской парикмахерской, потом- в коммерческой, в доме быта, а сейчас – вот в этой, принадлежащей именитой сети. «Ну что, как всегда? Естественно-русый?» - Катя профессиональным жестом закатала рукава на водолазке и подняла прядь волос на Галкиной голове. Провела пальцем туда и обратно, положила назад, подняла другую прядь. Погладила рукой по волосам, положила руки на Галины плечи и вздохнула: «Ох, Галка! Бедная ты моя девочка! Как же тебя жизнь бьет! У тебя ж ни одного волоса своего не осталось, все седые! Как же ты, дорогая моя, держишься?».

Галка подняла глаза в зеркале. По щеке катилась одинокая слеза…