Страсти по Кащею

    Жили были дед и бабка. И была у них Курочка Ряба. Снесла раз курочка яичко. А яичко-то и не простое – в нём смерть Кащеева. Иголочка серебряная. Кто в игольное ушко пролезет, тот и Кащея победит. Подивились дед с бабкой и решили яйцо то разбить.
    Дед бил – не разбил , бабка била – не разбила. Внучка била – не разбила. Жучка била – не разбила. Кошка била – не разбила. Позвали тогда мышку. Мышка хвостиком махала – махала , да всё напрасно , всё мимо , а и попала – толку мало , яичко целёхонько как ни в чём не бывало , даже ни царапинки . Настолько крепкое оно оказалось .
    Приезжал добрый молодец с города , по вызову. Три дня и три ночи с яйцом он бился , не спал , не ел , с ног валиться начал от усталости. Да так ни с чем и уехал. Впрочем, внучку с собой в город забрал.Увёз. Жениться обещал. Остались дед с бабкой вдвоём. Одни – одинёшеньки. И решили тогда они яичко сварить.
    Ох, и мучился же тогда Кащей , места себе не находил , пока вода горячая кипела , а в ней яйцо с его смертью варилось. Жар обуял его , весь потом обливается , мечется в лихорадке , стонет , каменны стены ногтями царапает , криком кричит, пощады себе просит.
    Долго варили яйцо дед с бабкой , уж и вода-то вся почти выкипела , а яйцо всё такое же твёрдое и не разбивается. И тут дед придумал яйцо то злополучное прямо с кипятка горячим да в воду студёную опустить – оно и треснет. Так и сделали. Вынули яйцо из кипятка да сразу в ледяную воду положили.
    И сразу же Кащея в холод бросило , зазнобило, как не бывало никогда до этого. Вся кровь в сердце ушла , а сверху как ледяной сделался , дрожит. Сто шуб на себя надевает , а согреться не может. Но яичко так и не разбилось и не треснуло. Снова стали дед с бабкой его кипятить , на огне варить , в крутом кипятке держать.
   И снова Кащея в жар бросило. Сто потов с него сходит , по колено в воде стоит. Долго варили. Потом опять кинули яйцо в ледяную воду. И снова Кащея озноб ударил. Трясётся весь , дрожит. Затем снова в жар. И снова в холод.  Три недели промучился так Кащей. Извёлся весь , похудел. Глаза впали , взгляд потух и помрачнел. Три недели в бреду в кровати провалялся, себя не помнящий , измучился. То пить просил , то грелку. А подать-то и некому – один он жил , никого к себе не подпускал , никого не любил. По койке метался в беспамятстве и всё пощады просил , приговаривая : «За что вы так надо мной издеваетесь ? Что я вам такого плохого сделал ? За что мне это ? Не я вашу дочку увёл и не я вам это яйцо снёс.» А деду с бабкой и невдомёк , знай себе варят да остужают , да по яичку постукивают.
     Не вытерпел Кащей. Как только дед с бабкой остановились , прекратили яйцо варить , взял он посох и побрёл , пополз к их дому , еле ноги передвигая и останавливаясь через каждые тридцать шагов. Добрёл он так наконец до дома, где дед с бабкой жили , дополз. Вскарабкался по ступенькам на крыльцо , приоткрыл дверь со скрипом и вошёл в избу.
    Увидали его дед с бабкой , испугались – стоит перед ними скелет, кожей обтянутый  . Бледный. Почти синий. И смотрит грозно так , с укором , молча. А в руке у самого коса вместо посоха. В горячке да в спешке перепутал и схватил, что под руку попало. Ну, думают дед с бабкой , всё , смерть за ними пришла неминуемая , неотвратимая. Попятились они задом к стене да так и плюхнулись , сели на лавку. Рты раскрыли , а сказать ничего не могут, только глазами широкими смотрят на Кащея и даже моргнуть боятся , не то чтобы пошевелиться.
     А Кащей прошёл по избе , скрипнув половицей , взял яйцо со стола и положил в свою котомку. Потом пожурил деда с бабкой , поругал. Впрочем не сильно , поскольку сил после такой перенесённой болезни у него совсем не осталось. Затем вышел на улицу и ушёл куда-то. А куда – никто не знает. Куда-то далеко должно быть , так как с тех самых пор его никто никогда больше не видел и о нём ничего не слышно. Видимо обиделся.