Красный пиджак

Красный пиджак,
или Воспоминание об октябрьской революции 1993 года


Ночь. Пустыня внемлет Богу. Млечный путь блестит в реке. Выхожу я на дорогу в новом русском пиджаке. Он имеет цвет известный. Самый сильный в мире цвет. Сшит одной портнихой честной лишь за то, что я – поэт.

Место действия – не Сочи. Но, любви благодаря, горячи в Сибири ночи в первых числах октября. Дуновения зефира городской ласкают сад. Дышит светом воздух мира. Звезды. Осень. Листопад.
   
Добавляя миру света, в кронах лампочки горят. Убегает в даль проспекта фонарей нестройный ряд. Ночь сверкает городская, в блеск реклам себя одев. Наша местная Тверская предлагает юных дев.
   
Дошагаю ли до милки? Твердь горит под каблуком. А в карманах – две бутылки с пятизвездным коньяком.
   
Не без позы. Но без прозы. Свет в глазах. Пожар в крови. А в ночном киоске – розы цвета пламенной любви. Положил за них с размаху весь презренный свой металл, словно голову на плаху, и цветочки не считал. С жаркой мыслью о любимой взял охапку сгоряча. И пошел вперед, колимый от ладони до плеча.
   
Вот в таком чудесном виде я – Вселенной посреди. Места нет в груди обиде. Чувства яркие в груди. И без флага – как под флагом, и без строя – как в строю. Строевым шагаю шагом. Только песню не пою. Ярко красный самоходный новорусский светофор. Никакой любви народной от ночных колесных свор. Подъезжали тихо сами. Торговались на ходу.
   
– Проезжайте! Сам с усами! На своих двоих дойду! –
   
Каждому давал идею: мол, к любимой я в пути и несу все, чем владею, так бесплатно прокати! Но идея угодила, как жемчужина в навоз. Ни один ночной водила за идею не подвез.
   
И Господь увидел с неба, что иду, как знамя ал. Подвезли менты. Спасибо! Я им книгу подписал. Как друг с другом расквитались, стали, как друзья, на ты. Прикопаться не пытались. Благородные менты.
   
...Во дворе темно и тихо. Спит многоэтажный дом. Свет в окне одном: портниха занята свои трудом. Сквозь ушко иголки нижет нити жизненных дорог. На машинке "Зингер" пишет строки вдоль и поперек.
   
Не ждала. Но губки, глазки моментально подвела. И мои чтоб слушать сказки, бросила свои дела. Сказки текстов не имели. Но имели жар и пыл. Вечность длилась три недели. А коньяк не тронут был. И цветочки не завяли, вызывая "ох!" и "ах!", а стояли на рояле, а рояль стоял в кустах.
   
Не кусты, а лес. Картина. На стене висит давно. Не рояль, а пианино. Не играет все равно.
   
В пиджачок, пошитый лихо, не рвалась моя душа. Ведь не только как портниха, дама дома хороша. Жить умеет без печали. Не умеет без огня. С нею мы не отличали трудоночь от трудодня.
   
Средства связи отключили. И не ведали о том, что в Москве в те дни "мочили" демократы "Белый дом".
   
На людей нацелив пушки, кат указы издавал.  …Александр Сергеич Пушкин милость к падшим призывал...
   
Покрывался черным дымом над столицей небосвод. Шел в Отечестве родимом девяносто третий год. Репортаж прямой с расстрела высшей власти всей страны вся страна моя смотрела. Я смотрел другие сны.
   
Тратил много сил здоровых в полночь, в полдень, на заре. И во сне не видел новых революций в октябре. Видел красных листьев пламя. Ощущал огонь в крови. И носил пиджак, как Знамя – и Державы, и Любви.