Я-русский офицер. Ч. I. Гл. 12

               
                Гл. 12. Русские эмигранты.
 
                «Не суди о человеке по его друзьям.
                У Иуды, они были безупречны…»
                Поль Верлен


 Третий этап русской эмиграции начался в  ещё в 1913 году, когда по случаю 300-летия Дома Романовых в России была объявлена амнистия, в результате которой многие «итальянские» эмигранты (Максим Горький, А. В. Амфитеатров и другие) вернулись на родину.
С другой стороны, экономические соображения стали на этом этапе одним из мотивов новой волны отъезжающих из России известных деятелей культуры. Поначалу это была маятниковая миграция: музыканты, художники и артисты подолгу жили за рубежом, но возвращались с гастролей на родину. Потом их пребывание за пределами России становилось все продолжительнее, а заключаемые контракты все выгоднее.
   Начавшаяся первая мировая война не только застала многих из них вне России, но и воспрепятствовала возврату. Продолжительная работа за рубежом со всеми вытекающими из этого моральными и материальными последствиями создала для многих деятелей культуры возможность обрести смысл жизни и признание.
    Василию рассказали об интересной судьбе  Евгении Федоровны Борисенко,  известной, как балерина Ия Русская, которая вышла замуж за Альдо Борелли, руководителя школы балета при театре Ла-Скала в Милане, основателя и руководителя Национальной академии балета в Риме, что просто не могло не сказаться на ее карьере.
   Кстати сказать, браки с итальянцами уже на этом этапе помогли многим русским оказаться в Италии. Княжна Маргарита Павловна Енгалычева, дочь Варшавского генерал-губернатора князя П. Н. Енгалычева, уехала в Италию, выйдя замуж за Джо-ванни Лерда-Ольберг, почетного гражданина Рима, доктора юриспруденции и начальника отдела Министерства народного образования Италии.
    Четвертый (самый массовый) этап можно  было справедливо назвать «контрреволюционным» или «белым».
   Огромная волна эмиграции после событий 1917 года, которую составили люди, не принявшие советской власти и всех событий, связанных с ее установлением, привела к тому, что численность русских за рубежом достигла почти 2,5 миллиона человек.
   Эта эмиграция возникла де-факто как следствие почти пятилетней гражданской войны (1917–1922 годы), и де-юре как следствие ленинского указа от 15 декабря 1921 года, незаконно и бесчеловечно лишившего гражданства всех русских, оказавшихся за границей в результате этой войны.
    Конечно, в качестве объединяющей страны русская эмиграция избрала Францию, но и в Италии число беженцев из России измерялось отнюдь не десятками человек.
    Здесь, в частности, оказались князь В. Ю. Голицын, князь А. М. Волконский, князь Ф. Ф. Юсупов, бывший Минский губернатор князь В. А. Друцкой-Соколинский, бывший Петроградский предводитель дворянства С. М. Сомов, контр-адмирал Л. Л. Иванов, генералы Н. А. Врангель, М. М. Кантакузен, В. И. Ромейко-Гурко, И. П. Астахов и многие другие.
    Однако «после революции 1917 года все значительные попытки эмиграции в Италии организоваться как-либо политически в итоге потерпели крах». Это, кстати, отличало «итальянскую» эмиграцию от эмиграции в других европейских странах. Причины этого, по словам самих эмигрантов, они видели в «политико-культурной замкнутости Италии», а также в углублении кризиса в стране, приведшего в 1922 году к победе фашизма.
    Русская эмиграция в Италии в этот период была воспринята неоднозначно. Дело в том, что после окончания первой мировой войны в стране бушевал экономический кризис, росла безработица, было много своих беженцев.
    Одним словом, своих проблем было предостаточно. Русским же всегда казалось, что жизнь в такой прекрасной стране, как Италия, должна быть красивой и достаточно дешевой. Италию они любили, итальянская культура никогда не была им чужда, и около 15–20 тысяч наших беженцев оказались там. Но буквально через год их численность сократилась до 5 тысяч, а потом она продолжила уменьшаться.
   Таким образом, Италия не стала центром русской эмиграции, как это произошло в других странах. Отсутствие рабочих мест просто выталкивало русских беженцев из этой страны.
   Кроме того, проблемами русских беженцев в Италии практически никто не занимался. Каких-то общественных организаций для этого было создано мало, а те, которые создавались, как правило, через какое-то время прекращали свою деятельность.
  Итальянскому правительству тоже было не до проблем эмигрантов из России. Еще до прихода к власти Муссолини оно относилось к русским беженцам подозрительно, считая их питательной средой для большевистской пропаганды.
   При фашистском режиме, то есть с 1922 года, эта подозрительность только усилилась. Выходцев из России стали заносить в полицейские сводки, при этом итальянской бюрократии было непросто разобраться в сложной мозаике эмиграции. В полицейских документах всех именовали «советские» (sovietici), включая ярых противников Советской власти и участников Гражданской войны со стороны белых.
    В соответствии с подобной линией Министерство внутренних дел Италии выпустило в 1924 году особый циркуляр, где задачей ставилось «наблюдение за советскими гражданами и подозрительными иностранцами». В нем обращалось внимание на «особую опасность» русских и обязывался «строгий контроль над советскими». Наблюдение за благонадежностью «советских» было поручено дирекции Общественной безопасности (Direzione della Pubblica Sicurezza).
   Если же говорить об отношении русских эмигрантов к Муссолини и к фашистской Италии, то этот вопрос не такой простой. Очень много русских эмигрантов в этот период поддерживало Муссолини, так как им казалось, что фашизм является орудием борьбы с большевиками.
  Именно по вышеназванным причинам Италия во многом оказалась неким «перевалочным пунктом» для эмигрантов, многие из которых потом перебрались в ту же Францию, Швейцарию и другие соседние страны, а также в Америку, как Южную (в особенности в Аргентину), так и Северную.
   И в результате: если в 1921 году в Италии насчитывалось примерно 15 000 эмигрантов из России, то в середине 20-х годов их было зарегистрировано лишь 3145 человек.
   Андриан Харкевич, регент флорентийской церкви в те годы в своем неизданном «Дневнике многих лет» иронически называл новых прихожан своего храма «прохожа-нами».
   После революции 1917 года все значительные попытки русской эмиграции в Италии  организоваться как-либо политически в итоге потерпели крах, в отличие от других западноевропейских стран.
    Среди таких попыток – устроенный некоторыми бывшими сотрудниками «La Russia nuova» в Риме в 1920 году, филиал берлинского издательства «Слово», вместе с книжным магазином: несмотря на обширный каталог, он просуществовал всего год. Одновременно прекратила свое существование и «La Russia del lavoro» Шрейдера.
   Так к 1921-1922 годам в Италии закончилась организованная жизнь политэмигра-ции, устремившейся в своем большинстве в иные страны. Даже прибытие в 1924 году в Сорренто  известного русского писателя – Алексея Максимовича Горького, не смогло оживить некогда бурную панораму.
    Встречаясь со своими земляками, как представитель Советского Торгпредства, и разговаривая с ними, Климентий всё время пытался понять, почему произошло такое быстрое угасание деятельности русских социалистов-эмигрантов в Италии, в то время как в других странах Западной Европы она  наоборот консолидировалась? И, в конце, концов, пришёл к выводу, что отчасти подобный процесс был закодирован в политико-культурной замкнутости Италии, которая вначале ХХ века, давала возможность относительно безопасного убежища, но ограничивала отношения с местной реальностью.       
   Однако главная причина крылась в растущей стабилизации советского режима после победы в Гражданской войне, с одной стороны, а с другой – углубление кризиса в Италии, приведшего в 1922 году к победе фашизма.
    Самым первым жителем-россиянином Амальфитанского побережья, еще до революции, стал литератор Михаил Николаевич Семёнов. Именно с ним и познакомился штабс-капитан Климентий Горшков – Василий Антонов, во время своего пребывания в Неаполе ещё в 1916 году.
   Купив в Позитано полуразрушенную мельницу, он решил переждать здесь первую мировую войну, а за ней и революцию. В Советскую Россию ему, однако, не хотелось возвращаться, и со временем его гостеприимная мельница стала удобной дачей для многих артистов-эмигрантов – Дягилева, Нижинского, Стравинского.
   Приезд Леонида Федоровича Мясина  стал судьбоносным: хореографу, делавшему блестящую карьеру на Западе, необычайно понравился этот уголок, точнее – маленький архипелаг перед Позитано, Ли-Галли.
   В итоге Семёнов стал исполнять роль «мажордома» хореографа, организовывая на Ли-Галли побывки его и его друзей, а на досуге сочиняя мемуары, изданные затем на итальянском языке с символическим титулом «Бахус и русалки».
     Жителям Позитано литератор запомнился своим экстравагантным поведением: любуясь стихией, он в шторм уходил в море, разгуливал по своим владениям нагишом, утверждая, что ему необходимо полное «слияние с природой», вечера проводил в трактире, обучая посетителей русским азартным играм.
   Однако за внешне удачной интеграцией стоял драматический опыт: еще в 1919 году Семёнова пытались депортировать из Италии из-за отсутствия вида на жительство.
   В действительности, в нем подозревали «красного» агента – эти подозрения позднее разделяли и многие белые эмигранты. Вне сомнения, именно «дамоклов меч» депортации позже подвиг литератора  на сотрудничество с секретными службами,  созданными Муссолини.