Когда деревья были

               
         
                «История народа – история его языка.
                История человека – история его сердца»
               

    Забулдыга... Ни свет, ни огонь, прохладная тень далекого прошлого. Народный грех, его искупление. За-бул-дыга. Язык и зубы создают беззаботную мушку, затем короткий  жужжащий  звук ныряет в пруд, после уже насквозь промокший и замерзший ставится  к стенке грубым окриком:
    - Опять нажрался?!
    - Не нажрался,  родные мои.  А выпивши...
    За-булдыга... За границами и рамками. Без обличительного презрения, язвительного укора и командного призыва исправиться. Просто как факт, не менее фактологический, чем продавец газет, воспитательница детского сада или флаг на башне. Или над ними   символизирующее счастье ватное облако...
Не «пьяница», не «алкоголик», а именно «забулдыга» -  тихое, дружелюбное  ко всем существо мужского пола. Исключительно мужского, женского в нем – лишь род названия. Женщины «забулдыгами» быть не могут по своей прозаичной материалистической природе. «Забулдыга» - поэт стойкого употребления алкоголя.
     Алкоголь всегда легкий, низкоградусный и вкусовой. Это вино и пиво. Вино только сладкое (полусладкое, крепленое, яблочное), пиво любое. Но предпочтительнее у ларька из тяжелой пенящейся кружки, в окружении пьяниц и алкоголиков. Над головой бездонное, испещренное голубями воскресное небо, под ногами мягкая от окурков и сдуваемой пивной пены почва. У забулдыги каждый день воскресный, для него воскресенье – не календарный термин, а состояние души. Сразу после вина или пива. Два-три глотка, и ты снова здесь...
     И вообще, «забулдыга» – самый близкий синоним «души». Синоним бесплотной гиперчувствительности, прикрытой  рубашкой, брюками, пиджаком и обутой в грубые ботинки (не сапоги!).  В гардероб  обязательно входит  кепка. Иногда, по привычке  быть аккуратным,  галстук. Не для маскировки или из следования политическому примеру, а для себя. Для своего образа и подобия: летом и осенью пиджак, зимой и весною плащ. Снизу безразмерные  ботинки, сверху  кепарь... Кепка, как материнская ладонь, греющая и защищающая. Спасибо тебе, мама, за то, что всегда рядом!
     Это внутри, а снаружи соседи...
     Еще о ларьке с разливным душевным пивом, раками  и голубями в небе. Где ж такой найдешь? Вопрос не к месту, а ко времени.
Найдешь его, отмотав  лет сорок-пятьдесят (а лучше 60) назад. В любом крупном городе, на узловых железнодорожных станциях, в райцентрах и санаторных зонах. Но есть разница! Забулдыга – обитатель  городской:  путевку в санаторий ему никто не даст,  в сельской местности забулдыжничать не позволят. На селе тогда было жестко – кто не работает, тот не пьет! То есть, конечно, пьет, но очень подконтрольно: жена, бригадир, председатель, участковый уполномоченный...
     А в городе свобода. Свобода,  как  возможность  потеряться и не найтись.   В утренней очереди к пивному ларьку, в  устремленной к рабочим местам толпе (боролись и строили светлое «сейчас»), в толпе обратной,  в коммунальных лабиринтах, в тесноте, да не в обиде: лишь бы не было войны!
Поздним вечером или ночью. Чуть шатаясь, но очень осторожно и тихо к своей двери... По-детски улыбаясь всему: улетевшему в вечность очередному дню, вечности, которая никуда улететь не может, потому что она засела в груди... руке,  помогающей бесшумно перемещаться, отталкивающей стену... уже близкой кровати.
    Поскрежетать ключом в замке, отомкнуть и оказаться в залитой луной пещере. Фонарь за окном, как луна; стол, шкаф, лежак, как пещера. Под скрип паркета, под запах никотина.  Одиночество – высшая форма любви! А можно наоборот:  любовь – высшая форма одиночества! А можно, пока не уснул, лежать и просто смотреть на приоткрытый шкаф... Созерцать. В горизонтали уставшего, пьяного тела. Как есть:  в пиджаке, брюках и ботинках. Повесив кепку на гвоздь, вбитый, когда еще был женат. Когда еще не понял... Когда еще не пропал. Свадьба, рождение, похороны. Проводы, встречи, просто так.
    Кому-то: выпил, проспался и до следующего раза забыл. А кому-то судьба. Кому-то крест, идол или звезда – посредством спирта переживать Дух. Чей? Дух не может быть «чьим-то», Он ничей. Это надо пережить. Истина в вине! И в пиве! И никто не виноват!
    Никто! А до этого грузчик в гастрономе (подсобник на стройке, там же сторож)... А до этого токарь (слесарь, наладчик, оптик, модельщик). С женой и, может быть,  ребенком, в качестве якорей. А теперь без якорей, дна и покрышки - просто человек. Наконец-то Человек! Как смесь простоты и ее противоположности:  летом сбор грибов и ягод, зимой сбор и сдача бутылок. Пиджак и плащ, кепка и может быть, шарф. Под которыми видимость запущенного тела.  Но это лишь видимость – блаженство «быть» не вмещается ни в какие  объемы и формы.
    А далее обрыв. Далее выстрел в окончательную бесконечность, поглощающую  после разрушения формы. Не от старости, цирроза  или иного отравления – избранники уходят быстро и «неосторожно»: авария, окоченение, падение с высоты (свое или иного тяжелого предмета)...
    А далее сплошная радиация и психотронщина – бомжи, их всуе проспиртованные злобные дети и агрессивные, изменившие Традиции внуки-наркоманы.
   Что остается? Только вспоминать,  завидовать, и писать рефераты. И пытаться самому...
   Будем здоровы, братья!