Девятый сон

Мини-Роман с двумя интерлюдиями и кучей бесполезной информации.

Аннотация.

Президент Путин исчез после второго срока.  Двойники, галоперидол, гипноз, дезинформация, галлюциногены в водопроводных трубах – вот при помощи чего узурпатор, Лжедмитрий Третий, правит страной. Но на любую шею найдется петля! В. В. П. сбегает из заключения, и готовится придушить лживого, распоясовшегося царя! Но вместе с ним на волю выходит огромное зло… сможет ли В.В.П. с ним совладать?

Глава Первая.

"К нам приедет рев (зачеркнуто) Ургант"

- Сегодня к нам приедет Ургант! - обрадовал колду Яррик.
Он прибежал, как мальчишка-газетчик, размахивая афишей, где в лучших традициях колдографий живая легенда телеэфира хохотала и плакала, перегрызая горло синюшнему киту в капитанской фуражке.

Выглядит Яррик соответствующе моменту – его глаза сверкали медом, в шортах топырился стояк, как будто все наши мечты исполнились, как будто в лепрозорий наконец поставили прозак. Гавайская рубаха с оторванным рукавом, торчащий из рукава протез-клешня с мафиозными наклонностями, копошащиеся электро-блохи, завивающие косички из волосни на весьма щуплой и томной груди.

- Постой ты, не может этого быть – отбирает Форрест у Яррика колдографию - чушь какая-то, нонсенс, нет у нашего лепрозория денежных сумм, дабы Урганта окупить. Содержание артиста дорого выходит – покорми травкой, молочко подои, выдай теленочка на поруганье, отойди куда-нибудь да не смотри. Как «Семь самураев» Куросавы – не знаешь, что хуже – смерть от бандитов, или сношение певца ртом с твоей бабой.

- Все из-за коррупции! - с удовольствием возмущается Яррик – Ректор (ударение на «о») предложил распил, администрация сектора согласилась, а Ургант тут как тут... ура, товарищи! Да здравствует блат и моральная проституция!

Наверное, трата государственных средств - это плохо... а с другой стороны - нам-то какое дело, забытым сиротам? Ковыляем по коридору, Форрест цепляется железками за стены, высыпая искры. Все вокруг нарядное, как Анджелика Агурбаш или Жанна Фриске; даже здравицы с нарочитой рекламой простатита свернулись в кружочек и сладко мурлычат. Намазаны маслом пандусы, инвалидные кресла летают прям, Форрест пользуется случаем и на ходу целует одну из прекрасных дам, та не знает, чем ответить: смайликом, или тяжелым пролетарско-булыжниковым приветом.
- Но-но, кобель, осади поезда – одергиваю Форреста я – из-за таких как ты из нашего распорядка убрали лото и карточные веера. Вечера, то есть.
Думаю, и не могу поверить от слова «нихера». Сам Ургант? В наш уездный город N? Представление? На котором всем раздадут бесплатное печенье? Быть того не может, слишком хорошо, чтобы перейти из новости в правду. Обязательно обламают, лишат, не допустят. Придут духовники, скажут, что не по понятиям - лучшим комикам страны пред убогими выступать, вот радость нашу и запретят, прямо как pornhub. Скорее уж голубой волшебник на боевом вертолете Мать Кузьмы до добра не доведет, чем я и моя колда Урганта повидаем, йобана в рот!
И впрямь - как дело подходит к вечеру, собирают нас всех по палатам, на ключ запирают да в выгуле отказывают. Чувствуем себя собаками, белыми клыками с красными прошлепинами на лапах.

Форрест приуныл, а уж Яррик - тем более! Очередной вечер пройдет горько, нервно, для черного рынка - дорого. Потратим в кофейном автомате все сигареты, лишь бы не думать, что совсем рядом, не в Африке где-то, а в административном корпусе, талантливый артист шлет со сцены пьяному начальству приветы, а они танцуют канкан.

- Да вы не парьтесь – пытаюсь успокоить банду - не в первый же раз обломали. Помните, как глаза резали бритвой, а из них сороконожки выползали? Мы не в сказке, а в мозгу Ф. К. Дика. В антиутопия живется не легко, а лихо!
- Обожаю аниме - всхлипывает Яррик, - в нем все всегда заканчивается хорошо.

Он делает попытку отступить в свой угол, к видеосистеме с нейрошунтами, но Форрест, аки громила Бэгби под спидами, проводи подсечку, зацепляя дезертира ногами.

- Эн нет! - рычит Форрест - Аниме - это пораженческие настроения. Был бы я комиссаром, я бы тебя расстрелял за одну только мысль об столь прискорбном поведеньи!

- Хочу в мир иллюзий! - плачет Яррик - я еще "Зов Ктулху" не прошел. Меня друзья по гильдии не поймут, осудят!

Они ругаются и мутохают кулаками друг друга, а палата оборачивается и смотрит на лучшее развлечение необрезанного люда. Ну уж нет, такое внимание мне не нужно, сдаст Ректору подсадная крыса – сидеть мне на гаупвахте, ловить простуду! Распихиваю идиотов в стороны и даю отмашку - все, не на что тут наблюдать! Совсем не на что! А, точно, ширинку забыл застегнуть. Все, теперь точно не на что.
Отходим в угол, встаем у окошка, вскрываем заныканную под половицей лепешку, йогурт сосем через трубочку, как вампир-зоофил ощипывает курочку. Глагольствую:

- Тише вы, тише, господа нетрудящиеся! Попали мы в жернова в бюрократии опять, бросили нас на марсе нашествие превосходящих сил противника отражать... сантехника помните? Каской отбивайся, каской! Смотри на всех вокруг так, как будто они – пидорасы!

- Ты говоришь, как будто тебе все равно - угрожающе цедит Форрест - как будто тебе плевать. А о маме своей ты подумал немножко? А ей, между прочим, автограф Урганта приятно было бы в лапы заполучать!

"Чего-то он злой какой-то сегодня" - думаю про Форреста - "Видать, опять таблетки забыл принять"

А вообще он прав, так-то, ей-богу. Старушка моя всегда мечтала принять участие в телешоу, даже в психиатрическую лечебницу попала – желай слишком сильно что-то, оно тебя в итоге и надорвет, словно бивень нарвала... Narwhals, narwhals, swimming in the ocean… отец радовался еще, говорил - не лежал - не мужик, мол, ему много лет назад психушка сильно помогла, вытащила из плохой компании, оставив, правда, тяжелый душевный след - песню про зеленого слоника и застывших в мозгах вопрос - сколько было самолетов?

- Хорошо - киваю я Форресту - ты прав. Надо показать радиоактивный пепел в пороховницах, наш старичок еще что-то да может! Под виагрой, правда, да неважно. Ты, Яррик, иди свет везде погаси, а ты, Форрест, дверь выламывай.

Распределил обязанности - и на душе легче стало. Хорошо жить, когда план действия есть. План с большой буквы «П».

Глава Вторая.

"Побег из Шоу(зачеркнуто) Индокитая"

Сбежать-то мы сбежали, это просто. Медсестры у нас ленивые, им выполнять обязанности грамотно не хочется, хочется хлеб на масло мазать да с фоторужьем за зайцами гонять. Ключи они всегда в замках оставляют, вот Форрест и отломил дредду, пошуровал немного в скважине, листик туалетной бумаги в щель под дверью подложив, звяк, путь открыт.
Шкеримся, приседая под лазерными указками камер. На нас облизываются голограммы бывших ректоров, выставленные, как часовые, по обе стороны коридора, но они не стоят внимания; а вот лазарет, где пять духов-тунгуссов зеленкой обмазаны, пиктограммами, защитными печатями связаны, анафемой с отборным матом обложены, пилой зубчатой стреножены, и так далее и тому подобное… буйные, видать, слегка, лучше стороной обойти.
Хотя все это мелочь, фигня, неприятная встреча с педобиром в лесополосе. Главное – не попасться на глаза Кукушке, вечнодежурной по этажу, у нее есть тазер модели «Медуза», превращает в камень импульсом по хребту.  Неприятная вещь, доложу я вам, уотергейтский скандал и рядом не стоял.

Другая опасность – Обрубок, ветеран Чечни, потерявший обе ноги, но взамен получивший сверхчувства.  Суспензер-кресло несет тушу по лепрозорию, мечты о баронском статусе, пальцы перебирают клавиши инферального саксофона, мелодия нарастает, напряжение поднимается, он уже за спиной, шваброй домогается.
- Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – пикирует Обрубок как подбитый Гастелло, надеесь сбить тараном, порубить на части миниганом, криком банши запугать. Раскрасневшиеся щеки выдувают стекло, лягушка кажется больше чем Гауди и его яйцо, а мы бежим что есть мочи, спасая души, достоинство и прочие нелицеприятные подробности.
- Помните «Челюсти»? – задыхается Форрест.
- Memento mori! – задыхается Яррик.
- Бегите, чуханы! – задыхаюсь я.
Три дороги из желтого кирпича, какую выбрать, а главное – нахуя, ах да, Обрубок за спиной, заградоотряд, косы, вилы, счета за квартиру, надо двигаться в безопасном, правильном направлении, стой, дурак, куда?!
 Форрест влетает прямо на банкет, разбив с разбегу двери, осыпав стекла как андройд, обревший разум и веру.  Прыгаем следом, останавливаясь в ужасе.

Концертный зал оформлял известный архитектор, тот, что склонен к гигантизму и сексуальной теме, у которого Родина-мать наказывает Гитлера страпоном, а Петр Первый развращает детей замыленными полигонами. В этом проекте он никак не мог определиться со стилем, отдал дань обеденному залу из поттерианы вкупе с Гигером, застряв где-то наполовине, как будто орел Зевса, спутавший Данке с Прометеем.

"Откуда, кстати, у ректора, деньги на такие таланты?" - думаю запоздало я - "Может быть, не стоит нарушать внутренний распорядок дня?"

А поздно. Вот и он. Ректор, низенький, как умпа-лумп, и горбатый, как мистер Мистикс, вылетает из толпы гостей - нарядный, в смокинге, подпоясанном нагайкой, явно выпивший что-то до неприличия шипучее да дорогое.

- Кто допустил?! - вопит ректор - по какому праву?

И впрямь - по какому? Повсюду гости, худые, как полурастворенные в кислоте кости. Горы кокаина пред ликом Аль Пачино, Боян Ширянов на полу, клубок крысиного короля из звезд массмедиа режет вены заточками в углу. Полураздетая обезьяна на лампе качается, розы роняет, лампочки разбиваются.
Обрубок по широкому виражу залетает в зал, размахивает шваброй, будто пытаясь погасить пожар - и натыкается на невидимый барьер - во избежание терактов защитное поле над столами с сибирскими ягодами натянуто, ой-ей!

- Воспитанники! Да, сбежали! Ловил их! Не по закону людскому, а божьему, клянусь! - оправдывается Обрубок - сейчас мы их это... выгоним. Пошли, ну!
- Девять суток в Лесу! - ревет ректор - а потом, обернувшись к нам - а вы...

- Не вели казнить, вели жаловать, князь! - прерываю я ректора, метнув от сердца к солнцу - Онли во имя достопочтенных родителей да Кота-рассказчика мы здесь! - пинаю Яррика, чтоб достал дары - головы Смауга да Фродо, а он, дурак, стоит, руки в карманах, нагло стесняется, пока судбюа наша решается - Хотим глянуть на чудо заморское, великого импрессарио, отца народов, наше все, Урганта Полураспадного! Дошел слух до палаты - здесь он, в хоромах, искусству все возрасты покорны, не удержались!
Ректор возводит очи к небу, хочет выругаться - но тут - о боже! - сквозь толпу пролетает вздох, прическа андеркат, виски благородной сединой блестят, очи яркие, пылают - горе красавицам, о горе, панталоны да стринги никакой «Тайд» не отстирает - и вот он, стоит, в капитанской фуражке поверх андерката, через плечо да горло полосатый шарф намотан, а на плече заколка, звезда Давида, маркирующая сына почетного лейтенанта Шмидта.
- Отчего же нам - усмехается Ургант - не потешить сироток? Мы сюда что, деньги государственные пропивать явились? Сцену мне, сцену, и Шекспира в спичрайтеры!

Глава Третья.

«Весь мир - театр, и люди в нем а (зачеркнуто) уро (зачеркнуто) Урганты»

Подзаголовок:

"Несмешные шутки"

Ну и движуха же пошла, братцы! Нас накормили, успокоили, приласкали, к Яррику подлезла дама одна, светская львица, обнимает, спрашивает - а эта штучка, которая у тебя вместо руки? Она как, сильно сжимает? Вибрирует? Меня зовут Кэрол, но ты можешь звать меня Шэрил, я люблю убогих, а ты?

А зал переоборудывают, столы расставляют, стулья да трибуны складируют, а шевалье Ургант готовится, разминается, колесом, как агент советской разведки, ходит. Сорвал обезьянку с люстры, тычет пальцем в мозг, настраивает. Ректор бродит за Обрубком, ноет:

- Нанимаешь тут всяких скульпторов... а они зал распланировать не могут, лишние детали оставляют! Вот что мне делать с бюстом Рипли, совсем не понимаю! Куда и как я эти дойки умещу?

- Я не знаю! – обреченно воет Обрубок - мне никогда не нравились грудастые бабы, они в хоккей да бокс плохо играют! В драке дойки только мешают, скачут из стороны в сторону, как кролик-оборотень, а если правильно рассчитана амплитуда, то и желающих хлеба да зрелищ по касательной задевают…

Наконец, все расселись да устроились поудобнее. Ургант, любитель театра абсурда, занял место в центре, выставив части гостей на обозрение свою жопу. Он пошутил про пластинки Current 93, которые можно проигрывать на любой скорости, но никто шутки не понял, меня примостили в кресло, вручив бутылку кока-колы, на которой вместо лейбла характерным для импортозамещенного продукта узловатым шрифтом начертано «Соси Спартак», по правую руку сел Эл Гор, по левую - Билл Гейтс, и представление началось.
Ургант, неистово жестикулируя правой рукой обезьянке, рассказывает:

- Представьте, что на мне сейчас вместо лица ****офейс. Ну, такая белая кривляющаяся рожа. А мой друг Абу - кивок в сторону обезьянки - хочет узбагоиться, потому идет к Вонни за порцией говна на вентилятор. А я этого не хочу. Понимаете, мне вчера позвонил Йоба и...

И тут в зал вальяжно вошел Батрудинов. Спрыгнув с потолка, ушибив пяткой Форреста слегка, он достал складную пластмассовую табуретку, но не сел, лишь приготовился, скрестив руки на груди.

- Ого! - зашептал мне восторженно в ухо Билл - Батрудинов и Ургант - давние соперники. Они оба пробовались на роль в псковском порно, но смог пройти только один. А ведь Ургант всегда мечтал сняться с Сашей-ювелиром... что же будет? Дуэль? Пир...

- Фшшш! - зашикал на Гейтса ректор - внимание на сцену! Комедия! Искусство!

А мне откровенно скучно. Батрудинов и Ургант начинают мамко-баттл; к ним, бесшумно лязгая гусеницами, подкрадываются санитары в оранжевых рубашках. Форрест, надеясь на забойную драку, аккуратно подползает к сцене, мелькает недавно отлитый кастет и металлические носы берцев.
Я пошарил рукой в пространстве, понял, что делаю что-то не так, и полез в карман джинсов, нашарив пыль, мертвого паучка, Шкатулку Пандоры. Вбиваю код доступа у утыкаюсь носом в сокровища. Подарки из армии, запрещающие надписи в метрополитене - вот солдатики Маршала Шойгу, он ими план наступления разрабатывал, а Яррик, бывало, просто так на них наступал - не со злости и не из вредности, а с глупости молодецкой – невиновный на гаупвахтах куковал... вот погоны казачьи, Хирургом подаренные - было дело, не зря спирт воровали... и леволвер англицкий, на "Наган" похожий, лейбл не помню.

- Фшшш! - теперь уже меня одергивает ректор - Искусство!

Убрал богатства, вылупился на сцену. Что-то с глазами - лицо Урганта переливается синим, фиолетовым, зеленым, красным - все вместе. Тьфу ты, что за ужас, тру глазное яблоко - рррубидий, ответьте! - реклама ЛГБТ не прекращается, наоборот - становится ярче и веселей, как будто в огонь стекломоя брызнули. И это смешно, смешно до безумия, и я похохатываю, прямо-таки укатываюсь со смеху - и совсем не попадаю в паузы между шутками - ну те, где все должны смеяться - и Ургант недоуменно смотрит на меня, как Ницше в бездну, и вид у него такой... жалкий, что ли, подавленный, грустный, как будто он понимает, что стал клоуном у пидарасов и боится, как бы не стать пидарасом у клоунов... а я все хохочу, громогласно, раскованно, и вместе со мной смеется Билли, и Эл Гор, и Форрест, и Яррик, и весь мир...
Но не ректор. Ректор суров, и во взгляде - приговор. Но он все-таки оглашает его вербально:

- В Лес! Всех! Девять суток!

Глава Четвертая

"Ели мясо муж (зачеркнуто) Махно, смотрит в окно - а в лесу темным-темно"

Шел снег, похожий на роту красноармейцев. Сосны смеялись, бились о поле, искры летели, сыпался прах. По колено в сугробы кокаина бредем от защиты лепрозория, от безопасности купола, навстречу неизведанному, и снежинки кусают лодыжки чрез дырки в штанах.

- Да уж, задал ты нам задачку, вьюноша - начал Эл Гор, дрожа и прижимаясь к Гейтсу - вот нельзя было держать язык за зубами, Будах Арканарский?

- Вы его не браните - заступается Яррик - он контуженный. Сидит с виду нормальный - а в голове - черте что. Все мы - калики израненные, первой информационной изуродованные...

- Честь вам и хвала - крестится Билли - если бы не вы, орлы, нас бы не было, были бы другие люди с другими ценностями и идеалами... бррр! - его передергивает, то ли от холода, то ли от мерзости.
- И что дальше делать будем? - спрашивает Форрест.
- Идти - уверенно решаю я.

Медленно минуты уплывают вдаль, делясь на пройденный километраж, хаотично, подсознательно меняю направление, рисуя свастикообразный зигзаг. Мишки в водолазсках, бензопила «Дружба», строительный мусор – что еще лесу нужно? Мы можем одарить его бутылками, обоссать каждый дуб, выцарапать на соснах неприличные мысли, радиоактивные отходы отложить, Деда Мороза муравьям скормить, но разве это хорошо?
- А почему мы следуем за блаженным? - тихо, думая, что его никто не слышит, спрашивает у Яррика Эл.
 - Русская народная традиция - шепчет тот в ответ - всю историю от завоеваний нас спасали две вещи - дураки да дороги.

А вот, кстати, и она. Автострада Си Эм Восемнадцать Кей, одноколейная, в ямах да провалах торфа утопающая. Торф, кстати, горел, от чего снежинки, кружащиеся над ним, подтаивали, а радиоприемник шуршал да позвякивал. Фашист прикован к пулемету да знаку «стоп», шишки, деревню накурить можно, раскиданы тут и там.

- Ну ладно, приятно было познакомиться - сказал Эл, кивая в сторону развилки - мы, пожалуй, пойдем на хутор, как-нибудь переживем оставшийся срок. Может быть, с нами?
- Пошли, капитан? - Яррик вопросительно посмотрел на меня - на хутор, к бабке, с дальнобойщиками греться?
- Вот что думаю - чешу свою лысую бошку - а я ведь автограф у Урганта так и не взял...
- И то правда - сказал Форрест - нехорошо, мама обидится. А мама - это святое.
- Давайте подождем кортеж Урганта да спросим писульку? Авось, не откажет, не бросит без подарка сиротинушку. Все равно по этой дороге поедет, других-то нет - предлагаю я.
- Дался вам автограф-то этот - ворчит Билли - давайте я лучше свой сделаю...
- Не - отмахиваюсь робой - твои бездушные терминаторы истлеют, даже если калгоном смазать, а искусство - оно на века...
Билли хотел обидеться, но Эл среагировал вовремя - заткнул мультимиллиардеру рот, мячиком, бело-красным, с неведомой зверушкой внутри сидящей - заткнул да и спрашивает меня:
- Допустим, пробьешь ты головой стену... а как кортеж остановишь-то? Там же мигалки, мамонт-танки, злой сторож Вася с ружьем. Знаешь, как больно соль по заднице кусает?
- А все очень просто, сир - отмахиваюсь - мы Махновцами прикинемся. Здесь банда действует, анархо-монархическая, хотят Лжецаря возвести на престол - вроде бы их благословил сам Будда, через Далай Лапу, разумеется, на то, что Российский престол должен занять сам Веселый Гном, реинкарнация утерянных генов Атридес. Вот мы и притворимся Махновцами (ударение на а), остановим делегацию... прикиньте, как Ургант обрадуется - вместо ****юлей ему автограф выдают... то есть он.
- Бред какой-то - расстраивается Эл - не, ребят, вы как хотите... а эта чушь не по мне. Мы пойдем на север... правда, Билли?

Билли утвердительно замычал. Мы смотрели как они, проваливаясь в сугробы и обходя слезы земли - горящие лужи нефти - медленно удаляются в сторону хутора, напевая что-то из "Кольца Нибелунгов".

Прошло пять минут. Стало холодно.

Прошло десять минут. Стало еще холоднее.

Прошло... да кто я такой, багдадский хронометр, что ли? Мы замерзли, в общем.

- А может, с ними рванем? - неуверенно предложил Яррик.
- Не, не стоит - покачал головой Форрест - я забыл, а теперь вспомнил: на хутор нельзя, там поселился некий Прокруст с дочкой, прелюбодеянием занимаются. Ты взойдешь с ними на ложе - а внизу, под три девятью матрасами да фанерой с ДСП - лежит горошина; и трахаешь ты раком Прохрустову дочку, а тот рядом стоит, наяривает, и все вроде бы отлично, да вот только горошина в коленку впивается...
- Стойте! - кричу Биллу да Элу - стойте! Не надо туда идти!

Но было уже слишком поздно.

Глава Пятая.

«Это не тот континент, Пага (зачеркнуто)»

Подзаголовок:

"Викилиский синдром"

- Надо все-таки согреться как-нибудь - зябко ежится Форрест - может быть, по****им друг друга? А? По****имся?

У меня другое мнение на этот счет. Достаю Шкатулку Пандоры, из нее - зажигалку Зиппо да две шины надувные, для мотороллера.
- Отличная идея, братец, но не в мою смену - раздаю указания колде - ты, Яррик, беги в лес да палки ищи - твердые, с пару локтей размером. Волков не бойся, у тебя имплантанты есть, убежишь быстро. А ты, Форрест, иди сугроб копай - с твоей рукой ты даже холода не почувствуешь...
- По-моему, ты что-то путаешь - начал Яррик - это у меня клешня есть, а у Форреста...
- Разговорчики в строю! - рычу я сквозь зубы - Дела - вы-по-лнять! Жива, жива, действовать!

Зарычал - и на душе легче стало. Вспомнился лейтенант наш, Рейзак, и как он инструктаж перед салагами вел. "Войны будущего будут вестись не с автоматами да ядерными бомбами" - увещевал тщедущный очкарик, прогуливаясь, словно голубь, взад-вперед перед ротой - "Ваши пальцы да потные ладошки - вот что приведет нацию в победе! Я надеюсь, что все вы регулярно мастурбируете - накаченные мышцы правой руки сделают вашу мышь точной и быстрой!"
- "Но сэр!" - перебивает Рейзака накаченный детина с татуировкой Бэтмена, целующего Джокера и подписью "совращение невинных" - "Я думал, что я пришел в армию убивать! Я хочу реальной войны!"
Лейтенант останавливается - как будто истребитель, врезавшийся в реслера (а где он его в небесах нашел? Сеть велика и безгранична…) - и круто повернувшись, достает из-за пояса оптическую мышь.
- "Ты, сука, старшего по званию обижать вздумал?" - шипит Рейзак - "Ты думаешь, я это просто так тебе спущу?"
Мышь со свистом рассекает воздух и точным, сильным ударом в висок сбивает татуированного с ног.
- "Ты только в реале такой крутой" - ядовито плюется Рейзак - "А ты зайди в Интернет, посмотрим, кто кого!"
Он расчехляет клавиатуру. Кто-то из новобранцев кричит: "Не надо!", но тут же прячет голову в песок.
"Это тебе за Крым" - приговаривает лейтенант после каждого удара. Буквы летят во все стороны, из ушей детины идет кровь.
- "А это - за Каддафи" - Лейтенант встает на колени и обматывает проводом шею провинившегося - "А это - за Сноудена!"

Последние слова лейтенанта врезаются в лицо. Хотя нет, пригляделся - не слова, а снежок, слепленный Форрестом.

- Очнись, проклятьем заклейменный! - зубы у Форреста не попадают друг на друга - наверное, прикус плохой - или ты уже застыл, и Кай с Гердой могут перекусить?
- Я флешбеки ловил - отмахиваюсь от зубоскала. Ну, что тут у нас...

А у нас тут - ЗБС. Прямо с большой буквы ЗБС. Парни постарались - дорогу преграждает частокол из посохов, достойных Йоды с Гэндальфом, а из сугроба выглядывает желтенькая, веселая тойота камри.
- Бойцы-молодцы, личному составу объявляю благодарность! - продолжаю копировать Рейзака - теперь ты, Форрест, шины надувай, а ты, Яррик, бензин из машины отсасывай.
- Как же я отсасывать буду? У меня даже вилки нет!
- На - кидаю ему Шкатулку Пандоры - код - 0954, внутри что-нибудь поищи. И да, левольвер английцкий мне передай.

Бензин выкачали, шины надули... теперь их надо совместить. Широка Россия, велика Россия, брошенные машины мне в костыль! Обливаем бензином шину, через Зиппо поджигаем... толкай ее теперь, ногой, пока не занялась, ну! Быстрей, слышишь сирену в дали? То кортеж Ургантский едет, автограф нас ждет не дождется. А мы ему - горящую шину навстречу! Хватай копья - ну, хворост этот, беги навстречу кортежу, колесо горящее палкой погоня... что за? Перед кортежем люди бегут, без шапок, но зато в шлемах, бегут и кричат:
- За нами Махновцы гонятся! А то и еще кто похлеще!

Тьфу ты, не тот кортеж нас на дороге повстречал!

Глава Шестая.

"Цыгане? Ненавижу ****ных блять цыган"

И действительно - за людьми гналась тройка, расстрельная, вороная - три жеребца, и имя им - Смерть, Коллективизация и Электрификация всея села, а по нашему - Сталин, Ленин да Троцкий, а за конями БТР едет, покряхтывая, вот в рот мне ноги, БТР - зачем мне вас обманывать, а на БТРе Малюта Скуратов, электрогитарой помахивает, а из гитары молнии розой ветров вылетают - не иначе, из деревни скрытой в листве к нам Малюта спустился, в трофеи страшные нарядился - смартфоны да пейджеры, гопнутые в подворотнях да подвалах, в наш просвещенный век - кого не ужаснут, не испугают, ведь материальные ценности - это благосостояние человека, ты - это то, что на тебе одето - завещали нам Паланник с Бодрияром, начитавшись Жака Фреско да Фромма Эриха.

Убоялись мы Малюту Скуратова, ринулись в разные стороны. Вверх полетел я по склону холма - в голове лишь одна мысль была - лишь бы следов не оставил на снеге, да куда там - погоня близка, пробился за терновый кустарник, получив рану Христа, выглянул, спрятавшись аки Сэм Фишер, из-за ствола - кажется, врагу подчиняются звери, пропустил я пришествие лжемессии, не заметил три шестерки на челе, быть мне съеденным лосем, бесповоротно, в обязательном порядке, совсем не смешном...

В рот левольвер английцкий запихал - на курок нажать хотел, прекратить скандал - как вспомнил татуированную детину, как его всей ротой обижали - унижали, комментарии оскорбительные на стене в соцсети оставляли, как плакал он, слюни развозя - "не надо про маму, только не это, ну ребзя" а мы, дети жестокого века, издевались над слабым, ненавидели его неспособность ответа, что было дальше - закономерный исход, туалет, мыло, веревка, штык-нож.

Не хочу кончать жизнь самоубийством, рисовать кишками на белом коромысло, мне б еще в космонавты податься - залезть на небо, укусить ангела за пятку. Собрал мужества остатки, на супостата бросился из-за сосенки - а там не лось, а хлопец боярского вида, чернявый, с куцой дьявольско-ленинской бородкой. Приставил левольвер ему ко лбу.

- Стой, кто идет! - шепотом кричу - не двигайся и ворон не считай, а не то застрелю!

Парниша задергался - левым глазом, едва не вышиб его, с концами, не так, чтобы можно было заменить на жемчужную стразу.
- Эм нет - говорю - не пойдет так дело. Ты кто такой по матери и политубежденьям? Отвечай смело!

- Я Петр! - чернявый сипит, языком лижет губы да ухом шерстит - роду цыганского, сын степей донских, Йосаррян - мой прадед, а Сын Божий - дочка!

С дороги доносятся звуки расстрелов. Сходить, посмотреть, что ли? А не захочется ли мне после этого в болоте искупаться? Махновцы переговариваются по громкоговорителю и рации, запутать хотят, запугать, сморщенные муды да узкоглазые вьетнамцы! Я упал на землю и затих, ладонью прижимая пленника.

- А не людоед ли ты часом, Петька? - продолжаю допрос - Робинзон Крузо плохо кончил, не проверив старушку на тремор. Конечности вытяни! Нет ли присосок? Вас, цыганский приплод, медроснадзор поголовно жжет!
- Они не правы! - возмущается Петька - все слухи - инсинуации доктора Геббельса! Ты в курсе, что нацисты в стране захватили власть? Построили машину времени, да промахнулись немножко - вот и появились на земле русской мрази да махновцы! Что-то такое было в анекдотах про другого Петьку. Где еще глиняный пулемет, кот Матроскин да печка.

Сопоставляю информацию, решаю судьбу иноземца. Может, и прав он - про прорыв во временно-пространственный континуум? Это объясняет многие странности - смешались в кучу кони, люди, пигмей через Енисей переплывают, на надутых кожаных вещмешках, угнанных золотым эшелоном вместе с грузом сверхсекретной водки "Погань"...

Сейчас не время искать ответы на вопросы. Слышишь - там, за холмом - коробочка хоронит ребят, Малюта Скуратов проводит обряд, Баба Яга на призыв явится - чу! оргия начнется, старик Вий залупу поднимет, наш мозг от безобразности сего естества из ушей хлынет...

- Встать! - командую военнопленному - руки за голову, ноги перебирать не лениво, а отменно! Вперед! Шагать!

Глава Седьмая.

"Под куполом гром (зачеркнуто) Януковича"

Выбрались мы, значит, из лесу, а снегопад тут как тут - взял и прекратился. Как самурай-писатель, традиции хладым клинком возвращающий. Тепло, уютно, а назад чуть ступишь - мигом Генерал Мороз варежкой облапает, айс бакет челлендж студенистый за шиворот приложит.

Гоню, значит, пленника по лугу, как Герасим Корову, да и размышляю над судьбой своей-кручиношкой. Сами посудите, дамы и господа, по всему выходит, что я - самый настоящий лох и неудачник, дальше опускаться некуда. Загибайте пальцы: автограф у Урганта не взял, из родного лепрозория выселили, команду потерял, Шкатулку Пандоры - тоже, куда идти дальше - не ведаю, да и еще нехристь все языком молет и молет, молет и молет. Про Партию, про оборотней в погонах, про то, как сам лично с Хантерем Томпсоном в футбол играл, наш, русский, особенный, любимый Маяковским да Мандельштамом, с двустволкой о двух концах, аки дилдо в экранизации «Реквиема по мечте». Потрясающие истории, доложу я вам! Расширяют кругозор, обогащают эрудицию и заставляют всюду искать аллюзии и смысл. Всем бы рекомендовал читать, хорошо, что моя и так разбитая память позволяет большую часть этой чуши фильтровать.
Луг сменился речкой, речка – пустошью, а пустошь перешла в знакомую и привычную свалку, забитую смертельными подарками.
- И от кого же они так огораживают? - вопрошает цыган, обходя мину-лепесток - пошто нужно им в оборону вставать, колючку под током развешивать, аки шары новогодние?

Объясняю этому дурачине, что лес за спинами - опасный, в нем в года, отмеченные опасностью, партизаны прятались, выживали. В августе сорок четвертого началась эволюция, выделилось племя, обособилось, скрещивалось только друг с другом, выращивали сверх-человека-партизана, Квизатц Хедераха кликали, да вот беда, забыли они про законы генетики...
- И появилась на свет невиданная зверушка - перебивает цыган - мохнатый, с ушами круглыми, как антенны телевизора спутникового, и имя ему было - Люси...

Базарит - и под ноги не смотрит. Зацепил, неуч, метку сигнальную. Бросаюсь на неумеху сверху, под собою придавливаю, бью кулаком промеж ребер.
- Ай! Караул! За что? - кричит цыган, вырывается, я же сую в рот трубочку, бормочу сквозь нее, рупором голос усиляя:
- Лежи, Шухарт, лежи! Падаван будешь!

А над головой у нас... огнелис, выскочил, падла, да воздух сжигает. Ревет что-то, как в газ в медных трубах, священную жатву собирает.
- Ничего себе у них фаерволл - присвистнул цыган, когда все закончилось - тут и польский президент на локомотиве не проедет. И что, говоришь, дальше с партизанщиной было?

- Да ничего особенного - с грустью отмахиваюсь - просто все, банально, как концовка третьей Матрицы. Поняв свою ошибку, партизаны к техногнозису обратились, другую ветку навыков вкачали. Железо - снаружи, железо - внутри, руки железные да мозги, шейперы нам не друзья, как ни крути, черным нано-пеплом посыпимся с неба, добьемся того, чтобы "Решительный" прилетел... с тех пор только зэков в красных робах и пускают к ним, да нас, богоугодных, в лепрозорий свозят. Сам-то здесь откуда?
Говорю, а сам медленно, бочком, между каменьев пробираюсь. Нагромоздили всякого хламья! Кто ж так сайты проектирует, студия Артемия Лебедева? И ведь есть что-то особенное во всем этом, видятся образы знакомые, как фантазии пьяного таможенника, лапающего стабилизатор. Вот – рубль дает доллару пососать свою новую, недавно приобретенную мужественность. Вот – сбор старух на площади Мира, тот день, когда накрыли их шпионскую сеть, изучили заговор, поделили на ноль их девиантность, возрастные извращения вроде депривиации сна и питания, репрезентовали свету их зловещие замыслы, достойные захватчика Зима. Скоро иглами станут деревья, как-то подозрительно арматура сводится в частокол, будь я французом-таксистом, сразу же заподозрил подвох, но кто я такой, чтобы не лезть головой в очевидную засаду?
Тут спереди да сзади упали решетки, лязгнуло, запахло порохом, цыган наконец-то заткнулся, и ловушка захлопнулась.

Глава Восьмая

"Образованный революционер"

Приглядываюсь - а стоит за клеткой морда знакомая, ус прокуренный подкручивает, глаза мудрые и усталые, как у Волшебника Земноморья, а на лбу - пятно меченое, клейменое, размером с моложавый огурчик. И где эту рожу видал? Не могу вспомнить, а вот видел же, полюбасу, как рекурсию на банке сгущенки.
 
- Попались, хлопцы? - вопрошает Меченый - куда путь держите, зачем полынь колышете?

А я все никак взять за разум не могу, уловить ассоциацию... где могли повстречаться? Под мостом, на Луне, соль сосали что ли? В окруженье на гамбургской высоте от красных корсаров отбивались? Черте что. Как будто под веществами - кажется, что все это уже было, и все ходы можно предугадать заранее. Постмодернизм, епта!

- Молчите, значит? - сердится усатый - а что если я вас на колесе Сансары прокручу?

Он щелкает пальцами, одновременно отплясывая джигу, как джигит у редакции Шарли. И тут же враг перешел в движение - мы в окружение, и потерь не счесть - чтобы не допустить поражение, мы должны наступать в любом направлении.

Отовсюду вылезли амбалы, размером с дредноута Топотухина, короткостриженные, с татуировкой третьего "Куба" на лбу. В руках - швабры да ведра, у одного плоскогубцы есть, он угрожающе ими пальцы себе ломает, хрустит, как Павел Воля, пожирающий три корочки, отобранные у несчастного лжеца-голема.

Я в аллюзиях подвис, как Флеш со спидфорсом между вселенными. Как пауки за Штурмфогелем, бегут мысли по закоулкам памяти, поскальзываюсь на лакунах. Видать, не хило меня обработали тогда, в Афгане, как сейчас помню: красная, пропитанная потом повязка на плече, приемный сын из третьего измерения, советский полковник-гэбист с элетропрохладительным кислотным тестом да пневматическим колом для забойки скота, пытки и допросы, мороженная рыба в опочивальне…

Зажегся свет, яркий, мамонта сжечь можно, проник в подсознание, как Беатриче в Данте при полете к солнцу, поджог мои изможденный, иссохший разум искрой понимания, и остался в сознании лишь один кадр, анимешный, как у Джонни-Мнемоника - усатый Меченый в краповом берете на фоне вертолета на фоне заката на палубе авианосца с нехорошим напутствием в устах:

"Когито эрго сам, боец. Когито эрго сам"

В лучах прожектора цыган зашевелился, заерзал, задергался. Такое у людей бывает - боязнь сцены называется. Бросился цыган к стене клетки, схватился за ячейки, визжит:

- Спасите-помогите! Вытащите меня отсюда! Он же поехавший! По-е-ха-вший!

И пяткой подрагивает, сигналы посылает - мол, давай, подыгрывай.

А как играть-то? Что там говорил мистер Фримен? "В любой непонятной ситуации хватайся за пистолет"? Достаю левольвер, ко лбу присобачиваю, кричу:

- Мамой клянусь, убью! Убью гада! Давите в себе Джона Галта да Тайлера Дердена, давите, пока не выдавите!

Все обомлели. Цыган повернулся, глаза округлил, пальцем у виска покрутил, достал из кармана фляжечку, коньячка пригубил. Видать, что-то не так делаю.

- Постойте, молодой человек - спешит Меченый - нельзя же так сразу же... мы люди образованные, культурные, литературу читаем...

- А Родину продаете? - возмущаюсь - а в шахматы играете? А слабо умника на понт взять?

- На понт взять конечно можно - утирает усы усатый - вот только в уставе не положено...

- В уставе положено - прерываю - на посту не срать! А вы, товарищ, сейчас явно обосрались! Требую матч-реванш, или пущу пулю в лоб, закулдыкаетесь потом отстирывать рапорты! Тащите последний довод королей - шахматы!

Глава Девятая

"Смешались в кучу пони, люд (зачеркнуто) шахматы"

Стратегия у меня была всего одна, зато опробованная еще Александром Македонским в его уморительной игре против индийского слона. Записаны в анналах ходы маэстро - е2-е4, ну а дальше выстраивайте фигуры в число девять на поле, и все ваши базы будут принадлежать вам.

Меченый радуется, оживился, достойного соперника чует. Пыхтит, руки в смирительную рубаху сунул, рукава на спине завязал, пешки губами двигает.

- Я, молодой человек, не хотел такого - говорит Меченый - все, что мне нужно было - теплое пивко да сапоги морпехов, смоченные в персидском заливе. Только обязательно радужные! И чтоб ничья кровь не пролилась!

Амбалы нас оставили - тренируются, встали в шахматы вживую играть, аля американский футбол мутузятся. Цыган оседлал одного из них да скачет, машет шашкой, орет что-то про любовь к Гермионе и стесняше-няше.

- И что же вы, пацифисты такие, на Свалке делаете? - спрашиваю, значит, усатого. Сам же, пока тот лезет в кисет за цыгаркой, осторожно ворую лошадь и перекидываю ее Петьке, улики уничтожаю.

- Дела у нас здесь, товарищ, дела великие! Молодежь в клетки ловим, перевоспитываем. Развелись повсюду наркоманы - сырье же дешевое, не алкоголь чай, дорогущий, неэффективный, да сидят все в своих комнатах, наблюдают стены... их бы энергию - на общественно-полезное! На захват Крыма, Аляски, Чернобыля... что там еще на Украине есть?

А на доске, тем временем, разыгрывается трагедия да драма. Моя девятая формация - как симфония Шостаковича - в блокаде, в цепях, в стабильности! Летают мессеры шестисотые, как чайник, бензопилами посвистывают, падают честные белые войны под натиском противника! Остался у меня царь, Король Джунглей в набедренной повязке; Аллах Един, мрачный моджахед с раздвоением личности, попугаем на плече там, куда Брюс Всемогущий телят не водил и волшебной лампой в кармане; застенчивый, но очень грозный Урфин Джюс - я пытался ввести правило на некромантию, призыв роя и спасброски, но мне вежливо отказали, мотивировав тем, что в пятой редакции шестого издания идеи Меттью Варда выпилили; фланги же прикрывали серафимы, недоумевая, как здесь оказались и что вообще делается.

- Мне кажется, что вы политически аганжированны - нагло заявляю Меченому - вы превращаете шахматы в инструмент насилия над сознанием обывателя. Знаете, в шестидесятые все боялись хиппарей, которые выльют ЛСД в водоканал. А я их уважаю, ибо они честно заявляли свои желания и цели. Сейчас же я боюсь вас, ибо не знаю, какова коньюктура на данный момент. А вдруг то, что мы делаем, историки будущего оценят как малафью голимую?

- Я смотрю, вы неплохо подкованы в дискурсе, молодой человек - уважительно пробормотал Меченый - возможно, вам стоит выучить еще больше умных слов и рандомно вставлять их в предложения?

Его армия провела рекогносцировку боем, отдавая дань доктринам Клаузевица и Ницше. Слабые погибли, сильные, обвязавшись трупами как бронежилетами, прибавили в весе и тактическом превосходстве. У меня заканчивались боеприпасы; я пожалел очки на палатку снабжения и теперь чесал репу, решая - или накопить золота на Ктана, или все-таки побыть мажором и сыграть на воображаемых драконах.

- Я подумаю над вашим предложением - обещаю Меченому - хотя, судя по всему, оно содержит классическую теорему Эскобара.

- А вы привыкните, молодой человек - Меченый успокаивающе затягивается - главное, не думать, что идешь по головам. По колено в дерьмо - и просто не смотреть вниз. А дальше все пойдет как по маслу. Секретарша, пальма в кадке, личный сервитор-трансвестит. Ночные фейверк-шоу в горящем Берлине, собака-хаски в разгромленной вами же квартире. Анютины глазки с головой коня прямо в постель. Будут, конечно, и трудные моменты, тяжелые, к примеру, когда вас несправедливо осудят и усадят на холодный пол в каталажку на пару недель. До расстрела, конечно, дело не дойдет, но энурез вы себе обязательно заработаете.

Я замечтался и потерял очередную ладью, у меня их, кстати, было целых четыре - спасибо перебежчикам, дезертирам и ведру краски.

- Соглашайтесь, ну же - настаивал усатый, все больше раздражаясь - Дьявол делает предложение только раз. В альтернативной вселенной вы, скорее всего, погибнете, пусть и геройски, отстояв свои убеждения. Да кому они нужны, ваши убеждения-то? Мне? Мне ничего не нужно, у меня нет совести, у меня есть только нервы и проклятый синдром Вэша Урагана, не позволяющий убивать людей!

Он тяпнул кулаком по столу. Доски и порционные рюмки с водкой (и как я их раньше не заметил?) подпрыгнули.

Пока я медлил с ответом, кавалерия прорвала фланг и вырвалась в тыл к артиллерии, вырезая обслугу орудий да поджигая требуше с аркбаллистами.

- Кажется, ваше поражение неминуемо - учтиво указал Меченый, добивая кинжалом милосердия ферзя - наверное, стоит обсудить условия капитуляции, составить завещание, определить размер контрибуции...

- Порхай как голубь, бухай как пчела! - бросил я, как Двуликий - монету.
- Чего? - не догнал усатый.
- Голубь - мое тотемное животное - объясняю - играть с голубем в шахматы - бесполезно, он поквохчит, поклюет овес да в гнездо улетит.

И бью Меченого в лицо шахматами.

Глава Десятая

"К последнему морю, до конца и обратно, кругом развернись!"

Ох и устроил я бучу, братцы. Ухватил молоко в бутылке, осаживаю всех подряд по головам, в точку, где имплантант с мозгом соприкасается, ругаюсь, что есть мочи, проджектайлы да файерболы кидаю. Рядом вертится Петька, вопрошает, как Миша Галустян: "А что ви это делаете? А что здесь происходит?", какие-то кошки удирают из-под ног, угрожая нагадить в подъезде (некоторые, питерского происхождения, обзывают падик "парадной"), шум и гам, трам-та-ра-рам, Цербер из царства кошмара и страха вырывается, когда во мне бес всесильный просыпается! Как будто землетрясение в Неаполе, тот гнев злобного, тупого бога, уставшего от наблюдения за коробкой с какающими человечками, пьяного в своем желании нового, ну же, удивите его хоть немного, создайте щель, и это ты называешь ударом? А это - твой лучший спецприем? Вниз, наискосок-вниз вперед? Хадукен? На что вы вообще способ...

Оказалось, способны. Амбалы оправились от бэкстаба и отключили режим приспешника в красной рубахе. Скоро я уже с трудом успевал не обделить каждого вошедшего в толпу тумаком, а еще скорей - начал сматывать удочки. Только пятки Петькины впереди сверкают - к подошвам жвачки с агитками за Трампа прилипли.

- Ну что же вы, мистер Андресен, ну останьтесь же с нами - издевательски кричит Меченый вслед. Вместо глаза у него торчит шахматный офицер, как у главаря банды в водном мире, усы покрывает пепел сгоревших надежд и сигареты - у нас есть тортик и печеньки!

- Ве кейк из э лай! - кричу в ответ, одновременно показывая средний палец. Лучше бы вперед смотрел - не полетел бы кубарем в погреб открытый. Хорошо хоть, на мягкое упал.

Мягким оказался Петька. Пробормотав литанию, он потер ушибленный в детстве висок (на котором выделялась характерная эсесовская стрелка) и ткнул пальцем в глубину:

- Бинго!

В ангаре стоял Сивка-Бурка, Расторгуева шлюш... любимое животное, Малютин БТР! Красный, как бессовестный оскал российского кинопроката. Все в Бетмобиль! Главное, чтобы дизель был.

Дизель был, и движок прекрасно завелся, рывком, аки блудница под продукцией доктора Шульгина. Визг шин, истошные крики искр, и мы вырываемся вперед, на простор, яхта "Победа" на сиропной тяге! Крушим курятники на свое пути, не дадим лжемессии научного креационизма сбить молодое поколение с пути, лучше сами его собьем, задавим, под бампер, окрашенный кровью заглянуть заставим. Трещат стратегические запасы капусты, бежим через поле в старую Руссу, из варяг в греки держим путь, переплываем Енисей под гигантскими ветряками, скошенными вглубь - так уже известный нам архитектор представляет собой защитников Родины, дебелых, трехруких, опять-таки, на Рипли похожих... Дон Кихот и Санчо Панса идут на вы, Изумрудный город не устоит... пожалуй, хватит слова "путь" для одного абзаца.

Глава Одиннадцатая

"Приступ гуманизма"

Почерком врачей творим мы историю, объезжая кобыл, ямы да придурковатых подростков, распознающих образы в фальшивых зеркалах серебристо сверкающей фольги, ищущих смысл жизни в воплях бесконечной дороги, проживая жизнь целиком, полностью, чувствуя ее, как замороженную дольку апельсина на языке прекрасной дамы, богини, единственной и неповторимой во Вселенной; да что там, она и есть Вселенная, в этом легко убедиться, если засунуть в вульву ей пальцы - там - целый мир, и ты бы с удовольствием им насладился бы, но соседи сверху стучат кирпичными ботинками по перекрытию крыши железобетонного курятника...

- Дверь мне запили! - кричал Малюта, крюком капитана Крюка пытаясь приподнять люк для суицидника-пулеметчика на лобовой броне БТР-а.
- Ты что там делаешь? Ты что, ****утый? - ведет переговоры Петька.
- Впусти, сука, я ж сорвусь сейчас! - воет Малюта.
- И срывайся! - соглашается Петька - давай, вперед, под траки! Вспомни буддистскую притчу, про тигра, ягоды и необходимость правильного питания!
- Там такого не было!

Проезжаем несколько информационных барьеров, от каждого из которых Малюта ойкает, а с бортов бронетранспортера слетают реклама, лейблы да краска. Малютины аддидас мигрируют в аббибас, знак бургеркопов расплывается в очередной шедевр Дали, а лично я теряю зависимость от пола, расы и кулинарных предрассудков.

- А зачем мы его вообще о чем-то просим? - спрашивает меня Петька - Газани, и мы его сбросим!

Я молчу.

- Ну же! - не унимается Петька - по педалям, да избавимся от твари!

- Как же ты не понимаешь - говорю - мы же все одинаковые, просто бедные и несчастные люди, которые желают только света да тепла, и нет необходимости множить страдания да боль, переезжать кого-то шинами, резать яремные вены, обматывать динамитом и взрывать в падении с двадцать седьмого этажа, засунуть в рот двустволку, расчленить маникюрными ножницами, жениться и медленно, занудными и душными разговорами сводить в могилу, ибо когда ты, проклятый пейсатель, устроишься на нормальную работу да издашься, а еще можно сраться в интернете...

И тут я потонул в зефирных грезах фисташково-шоколадных сновидений. Тот рейд в полночь на стан Джастина Бибера, в союзниках - поклонницы Сумерек, все перемазанные мелом и тальком - чтобы глаза стали красными из-за вздувшихся сосудов, пак картинок обнаженных завтракающих педиков, незримое присутствие крыса-куна, которым может оказаться любой из нас, буквы, летящие шрапнелью, взрывы пердаков на горизонте... тогда меня и заметили, оценили маневр, обозвав безрассудным, но смелым, даже медальку какую-то дали, похожую на чупа-чупсовый лейбл, с геройским званием за ранение. Зря, конечно; их там не было, они не могут меня судить, я просто сошел с ума, на пару мгновений, больше не мог смотреть на восемнадцатилетних пацанов, гибнувших с истошным криком под банхаммером, надо было срочно менять обстановку, ломать сервак, пробраться средь толстокожих, бронированных юзеров к модератору, а потом прибить суку, с наслаждением, обмазаться несвежей подливой и кровью, понестись за скальпами...

- Прав был Меченый - говорю цыгану - слишком многих мы потеряли на баррикадах. Мои руки по плечи в зарубках сбитых пересмешников, я чувствую чертей в Аду; миллионы скелетов тусуются в бездне, ждут, когда я пойду ко дну. Нельзя мне больше убивать, надо быть осторожным, зверя не выпускать. Иначе все будет еще хуже, чем уже есть.

Аккуратно притормаживаю, значит, да виляю корпусом. Малюта срывается, перекатывается да встает целехонький. Обдав газом из трубы, мы бросаем его и едем в никуды.

Хотя как это - в никуды? Вполне понятно куды - на хутор!

Глава 12

"Эмиль-непоседа"

Сразу же сработала тормозная система. БТР перехватили синие липкие ленты, перед носом огнетушители распылили пену, которая мигом затвердела, как агент Купер при виде агента Скалли.

- Я от бабушки ушел, в комсомол не вступил, от пенсии отказался, птицей вольной после укуса вервольфа не стал обращаться - скороговоркой выпалил Петька - и проституткам меня уж точно не схватить!

Он мотнул своей чернявой челкой, прополз по-пластунски к машинному отделению и исчез.

По броне снова застучали.

- Эй, легавые! - возопили снаружи - вылезайте, приехали!

- Пароль! Требую пароль! - я попытался отыграть время.

- На горшке сидит Скала, он - Царь Скорпионов иногда - с готовностью отозвались снаружи - будет Риддик приходить, некронтиру морду бить!

- Пароль не верный! - ищу дырку, в которую смотался Петька - у нас тональный набор вообще-то!

Куда он делся? Где же эта щель? Не мог же в воздухе аки человек-невидимка раствориться?

- Ну все, родимый - ухнули за бортом - шутки кончились! Вылезай, а не то сожжем коробочку! У нас есть печеньки! И "ролекс" на палочке.

Завизжало, зафырчало, как недовольный Гарфилд, и прошел диск зазубренный сквозь сталь армированную, не пожалел ни обивки сидений леопардовой, не портрет Николая-мученика, толпою растерзанного, к святым приобщенного, молвою приукрашенного... и меня бы диск не пожалел, на лице шрамы оставил б, когтем б в яички во славу святой горы съел, да я увернулся.

И полезли сквозь обшивку молодчики, хотя нет, не молодчики - сладки девы, наряжены, в шелка укутаны, подвязки к пояску прицеплены, так, что никакой д Артаньян не придерется, и была у меня с ними оргия, а какая - не дело ваше, скажу только, что квас тек три дня и три ночи, да вулкан у серебряного Комстока извергался.

- Что ж ты прятался от нас, дивный молодец - шепчут девы прельстиво да ласково - почему не писал, не смсил, картинки смешные не скидывал, почему пропускал ритуал ухаживания?

- Ох не знал я, что все здорово так обернется! - говорю я, смущенный до фальши - что тела ваши теплы да ласковы, что упруги груди да попы, что способны доставить вы удовольствие получше любого полоскуна-енота!

Радостны стали дни мои, омрачала их только странная надпись, что преследовала меня всюду, куда глаза ни ткни: "ТНН", "ТниНиНужны". Даже когда веки я сжимал, в черепушке все равно горел пожар, аки куст в пустыне, фантасмагория аленького первоцвета, рисунки больного ублюдка, передававшего приветы всем кто слышал свободное радио Алматеи, всем кто постился молился в отеле Новы, всем кто готов был шатать ветхозаветные вымершие неактуальные устои...

Потом появился звук, каждый раз, когда мне отсасывали, раздавался звон, как в мортал комбате при апперкоте, сбоку экрана появлялась физиономия цыгана, который кричал что-то вроде "Проппись!", а я отмахивался, как от назойливых нелетающих красных птиц, и пела мне девушка из гранжа про вкус радуги.

В скором времени цыган был повсюду. В зеркалах, лужах, в бурлящей воде в батареях. Бывает, поставишь красавицу раком, а она голову к тебе повернет - а ведь это же Петька, и взгляд у него такой виноватый, обиженный и строгий, как у Ирвина Уэлша, и нет никакого кайфа с этого, все портит этот чертов Петька, как реклама политической партии по дороге в школу! И куда от него деться, я пытаюсь кричать, ищу сталагмит и собираюсь голову ему (или себе?) отрезать...

Глава 13

"Однономерный же этаж"

- А вот этого я бы тебе категорически не советовал бы делать - промурлыкал Петька, когда я занес треугольный, как тело Боба, кусок сталагмита над его андрогинным телом - программа "Суккуб" не предназначена для насилия, любая попытка устроить постал приведет к рестарту системы, комнаты "Куба" перемешаются, и я ничем не смогу тебе помочь.

- То есть это как - расстраиваюсь я - а как же кровавые вечеринки в марсианском аду?

- А вот так - продолжает Петька, достав из воровского кармана пилку да подправляя ногти - неправильно тебя, дядя Федор, воспитали, если для сексуального удовлетворения тебе нужна чья-то смерть на просторах Пальмиры. Ты бы еще мальчика в живот поцеловал.

Что-то в последней его фразе кольнуло меня, как будто задушенная после первой украденной конфеты совесть осталась живой и непотрепанной.

- Ладно - киваю я Петьке - раз уж ты, патибрейкер, решил мне помешать, давай карту мародеров, хочу выбираться отсюда да выживать.

- Я могу тебя здесь и оставить - предлагает Петька - вечный блекджек и вечные шлюхи - что еще надо человеку?

- Маузер, аэрозоль и котенка - отрезаю я - и чтобы никто не ушел обиженным. Давай, Пертурабо, еб твоего отца, включай осадные орудия же. Все равно после твоей морды на каждой отражающей поверхности уже не встанет. Да и вообще... вот есть у меня регулярный секс, и что дальше?

- Пробей головой стенку и окажись в соседней камере? - советует Петька.

- А смогу? - сомневаюсь я.

- Сможешь! Год мод энейблед, только щелкни пальцами.

Щелкаю, и вдруг - расступились кирпичи, разнеслась пылью штукатурка, закашляли девушки вокруг, два отсека станции соединились, не потребовался даже модуль переходный для смешивания атмосферы, и взору моему предстала картина Репина маслом намалеванная Кандинским под впечатлением от Малевича, вдохновленного грибами Левитана да несколько дней не спавшего. Кстати, а почему мне совсем не хочется спать?

- Ну и ну - прокомментировала девушка с головой цыгана.

Наши старые знакомые, Эл и Билл, в обнимку с фурри да футанари пили густой и вязкий кефир, на все это надрачивал Зюганов, обещал принять в Партию да подарить сорок спизженных Хрущевым из нацисткой Германии грузовиков с панамками.

Увидев нас, Эл поседел, очевидно, подумав об истеблешменте, а Билл же, привычный к скандалам, пожал плечами, сказал: "Я - в душе молодой, мне все можно, мне все надо" продолжил слизывать кефир.

- Неудобно, неловко вышло - говорю Петьке - может быть, попозже зайду?

- Нет мест, тьфу ты, времени! - отрезает Петька - тебя же порно-бот поймал, все это время с твоей кредитки суммы немалые снимал!

- А у меня есть деньги? - удивляюсь новополученной информации от Петьки.

- Конечно, есть! По закону о ветеранах все, не сворованное чиновником, должно оседать в их карманах. Это - надежнейшее хранилище средств для страны, никто не верит, что у ветеранов есть деньги и побираться им нет нужды, даже они сами! Особенность восприятия такая - пока нам не ткнут носом, мы этого не замечаем, оттого и такая минималистичность описаний! И зачем я тебе все это объясняю? Беги, Ватсон, беги, твой жирный сыщик приказывает тебе торопиться! Иначе червоточина закроется, и наша Родина разорится!

- А я думал, проституция - это важная часть бюджета.

- Да, но не когда денежки народные наматываются на личный эротический сайт Пиночета!

- Билл, Эл, пойдемте со мной - киваю я содомитам - надо спасаться, жить в грезах - полный отстой.

- Кто ты такой, чтоб мешать нам развлекаться? - ругается Эл - опять решаешь, кому и что делать, кто будет в фильме сниматься! Кен Кизи какой-то!

- Все дело в том, что он - главный герой - объясняет шлюха с головой Петьки - просто пока не осознал это, и не пользуется привилегией.

- Он - главный герой? - задыхается от возмущения Эл - да кто это вообще определяет, ответьте?

Глава 14.

"О бедном герое замолвите слово"

И вправду, с чего бы это мне быть самым важным на свете человеком? Что может быть такого особенного в моей судьбе, за что же мне выдали это бремя, этот крест, эту справку о серьезном поражении долей головного мозга? Какие ваши первые воспоминания? Ну, типа, сначала проснулся, потом перданул, потом стал гадить, в то время это нормально было, вместо памперсов использовали занавески да старые простыни, воспитывался на идеалах Павла Морозова – грешен, но без этого никак не обойтись, мы же современное общество, стукачи – основа порядка, как ни крути. Помню вот что: двор, пятиэтажки по бокам, треугольные выпуклости на стенах со стеклами, врытые в землю аисты из узких шин, секретные досье Клайва Баркера как обои в туалете, салочки грязной тряпкой с подружками, непонятные и нелепые шутки о минете. Работа, выборы, поддержка народом, поклонницы лезут по водопроовдным трубам, инвестиции, инновации, интервенции, предательство. Нормальная жизнь, нормальный лепрозорий, нормальный побег. 

А Элу страшно, Эла собственная неважность для сюжета пугает. Ведь обязательно он должен сотворить что-то, ведь кроме него не найдется поджигателя храмов да стрелка вороньего. Обязательно нужно свое мнение выказать, всем свою правоту показать, запечатлить свое деянье в истории.  Подумаешь, есть у него свой путь, свои люди, для которых он важен и интересен – нет, ему обязательно хочется обратить на себя внимание читателей, занять роль Рассказчика.

Только представьте себе, как это будет выглядеть:

«И победил вещий Эл трусливого цыгана, и сразил он царственного ветерана, и… не знал, что делать дальше, ибо разумней все же подготавливать восстание заранее, иметь какой-нибудь план, а не бежать сломя голову и наобум… и вообще, с чего бы это Эл решил, что сможет победить главного героя? Не слишком ли высоко нос он задрал?"

Хотя, с другой стороны, претензии Эла обоснованны. Чтобы стать кем-то, нужно пройти через трудности и испытания, познать любовь и предательство, втемнейшей ночью под Иерусалимом забить ослика камнями, посадить хлеб, построить хлев и обнять белую березку.

- Ты прав - сообщаю я Элу - у всех нас есть шанс стать героями. И у тебя - тоже. Давай в "русскую рулетку".

- Не - отмахивается тот - и этих дурацких поединков на мотоциклах и с дисками тоже не надо. Давай по-честному, по-мужски, в стрелялку.

Сказано - сделано. Загрузили поле, классический де даст дер профундис. Не особо люблю эту карту, с одной стороны - баланс на ней соблюден и нелинейность присутствует, с другой - по респаунам прогнать могут, при удачном киллинг спри-то.

Раунд начался! Бегу на точку "А", параллельно высчитывая время до появления мегахелса и рельсы. Движения автоматизированы, все на рефлексах - распрыг, бэкдеш, перманентная отмена квикскопа для сокрытия анимации. Закупаюсь фуллсетом Братства Стали - авось, спасет от расчлененки и нигропаков.

Где же этот америкашка? Лаганул и не загрузился? Ждет на "зиг-заге", где у него преимущество? Как в ответ мыслям, в меня прилетает болванка из болтера. У, крыса! Засел на башне с лазеркой, выкуривай его теперь. Даю очередь из калаша, огонь на подавление лучников, стрейфюсь вбок, подпрыгивая и поджимая ноги - так труднее навестись. Кулдаун! Патроны кончились, две секунды и семь сотых на перезарядку, закусываю "сникерс" - и лечу, как пьяный гаишник, к укрытию, под аккомпанемент низкополигональных взрывов за спиной.

Вдруг оживает радио, и в наушнике раздается хриплый, трескучий, как у демона из Чистилища, голос Эла:

- Кажется, в наш дом проникли несколько крыс...

Кидаю скремблер - не хочу, чтобы мои мысли были видны на мини-карте - и прячусь в зеленую трубу, прямиком на труп сантехника в желтых ластах.
Куда дальше? Напролом нельзя, мне уже пол-хп сняли.

- А вот заглушить меня не получится - вздрагиваю от неожиданно пробившегося сквозь помехи голоса - я разрабатывал эту игру; я знаю все лазейки, баги и шорткаты. Если ты снимешь свой ботинок, то увидишь мой личный лейбл и штрих код.

Я приподнял берцы. На подошвах красовался кролик Роджер, целующийся с абстрактным представителем капитализма, таким, как в советских агитплакатах, посвященных Юденичу да Денискину - жирный увалень с лицом, масляным от пота и карманами, забитыми долларами.

- Вот-вот - ехидничает Эл в наушнике - Я - царь Леонид. Место сражения важнее всего... ты - на моем поле, в моей коробке, а значит, я - главный герой! Демократию придумали американцы!

- Это мы еще посмотрим! - я несусь в лабиринт, к месту закладки бомбы - авось, не успеет разрядить, выиграю раунд по очкам...

Не выходит. Лабиринт защищает бастион - турель с рогатыми ракетами и тепловым наведением. Я лишаюсь еще четверти лайфбара и с позором возвращаюсь в укрытие. Что ж делать-то дальше?

- А я думал, ты не такой герой - разочарованно гнусавит в наушнике другой голос, Петькин - а я думал, ты мыслишь вне коробки.

В трубе стало совсем уж тесно. Петька материализовался в виде прекрасной леди в камуфляжных тапках, майке да шортах.

- И опять Санчо Панса становится Deus Ex Machina - декларирует Петька, доставая из кармана планшет с антенной - вот бывают же нормальные герои, что сами везде превозмогают, логику и хитрость юзают, волшебных животных находят, ништяками да благодарными за спасение принцессами делятся...
- Ты сам отказался от местных шалав - отвечаю я, привязывая к автомату веник - Я бы скинулся другу на баб...
- Ага, как Мао на вьетнамских партизан - перебивает Петька - смотри и учись лучше, как воюют в мое время. Где тут админские права?

Глава 15.

"Трактат о необходимости сохранения Берлинской стены"

- В наши годы это называлось "наказать грифера" - сообщаю Петьке, пока тот с увлечением стегает спасающегося бегством Эла хворостиной - некоторые игроки попадали под влияние Кольца Всевластителя, заражались манчкинизмом да набрасывались на бывших друзей...

- Убей своих друзей! Насри им на лицо! - пропел цыган. Наверное, он танцевал в такт песне или что-нибудь в этом роде, но я этого не видел: под шапкой-невидимкой цыган был словно тень призрака, растворенного в чернилах - Убей! Всех своих друзей!

- У меня все еще остались к тебе вопросы - продолжаю речь - не знаю как тебе, а мне надоело плыть по рельсам сюжета, даже не пытаясь сделать шаг в сторону.

- А ты уверен, что это не карается расстрелом? - Петька обваливает Эла в перьях да меде, приковывает к его ноге нигера, что-то бормочущего про запретную хижину вуду дяди Стэна, и швыряет об стенку, как будто йети - пингвина.

- Уверен - киваю я - что автор без нас делать будет? Других персонажей найдет? Кого, Яррика и Форреста? А может быть, Лаврентия Павловича Берию с Каплан?

- А неплохая идея, кстати - оживляется вдруг Петька - прикинь, сейчас вдруг повествование обрывается, на ровном месте, и с новой строки, абзаца, чистого листа начинается история юного водолаза, смело ныряющего на дно унитаза...

- И Остеровский город потерянных детей как место действия - подхватываю - а потом можно еще раз очистить жесткий диск, потопом смыть написанные строчки, другую историю замутить, и опять - без конца, без точки. Всегда приятней фантазировать о чем-то, чем делать.

- Угу - соглашается Петька - ну что, перезагрузим Матрицу? Пошли в Средневековье, что ли? Чур я за Инферно, у них ифриты классные...

И вышли богатыри на поле брани, и бились они три дня и три ночи, а хладая дева Мария плакала безучастно, боялась за Геральта да Алешу Поповича...

- Подожди-подожди-подожди! - перебиваю автора я - Пр! Так нечестно! Ты совершенно упускаешь тот факт, что у тебя есть Читатели – да-да, не смейся, есть! Сам факт, что эти строчки в чей-то голове прокручиваются, тому является доказательством! А они поважнее тебя в плане мироздания будут, без кирпичиков потребителей ни одна пирамида МММ не построится! Зря они, будто гномы под верховенством бессердечной Белоснежки, копатились над этой графоманией? Мне, как Персонажу, тоже интересно, чем все закончится. Откуда у меня эти флешбеки? Что с восприятием реальности? То, что мы в Интернете, я вроде бы уже понял, но вопрос, есть ли в происходящем какой-то смысл, или это обезьянки стучат по пишущей машинке...

- А я бы прочитал роман, написанный какой-нибудь из полуразумных обезьян - мечтает Петька - это как у художников, средство выразительности особое, ***м по холсту водить.

- Вот-вот! - поддакиваю я - автор, выпей галлюциногенов да тыкай членом в клавиши, и то больше пользы от тебя будет. Хватит ломать сюжет, дай людям поверить в происходящее! Я хочу сочувствовать самому себе! Верни четвертую стену! Верни сказку!

- Да только ты сам эту стену и ломаешь - кривится Петька - мы здесь одни, а ты кричишь в стены... поехавший.

И пинает ногой Автора, тихонько так, ботинком с глушителем.

Глава 16.

"Анонимный персонаж"

- Это очень странно выглядит со стороны - качает головой Петька - тебе стоит серьезно задуматься о своем здоровье да психическом равновесии. Стоять да болтать со стенами... ладно бы с трупом, каждый из нас когда-нибудь да поговорит с мертвецом, на кладбище под дождем, в преследуемой копом-мотоциклистом машине без бензина, в космосе, по пути к Андромеде, так, чтобы тела на крюках раскачивались...

Он вновь был разговорчив и весел, шел по дороге из желтого кирпича, шутейки отпускал да шутихи в воздух подкидывал. Есть такая армейская забава - закинуть наступательную гранату в небо, так, чтобы при взрыве осколками не задело.

Не понимал я одного - кто такой этот цыган, и почему его совершенно не волнует иллюзорность происходящего? Почему он так легко обошел защиту Эла? Зачем вообще помогает мне и какого хрена делает вид, что ничего необычного не случилось? После заката вверх не смотреть, пользоваться зеркалами, это не учебная тревога.

- Слышь, реинкарнация Майора - сказал я Петьке, зачерпывая ладошкой пыль с обочины - ты лучше объясни, кто ты на самом деле такой, и чем здесь занимаешься.

- Есть такая болезнь - маниакально-депрессивный психоз - сообщает Петька, театрально вздернув очи к небу - заключается в зацикливании на устойчивом ложном убеждении и подгонкой, трактовкой всего в связи с ним, а так же подавленном, грустном состоянии, угрюмой, исключительно плохой оценке событий...

- Не мути воду - предупреждаю я цыгана - я и не таких деанонимизировал. Я боролся против живодеров, педофилов, Иисуса Христа, дианетики, фактора страха и успешно распутывал заговоры мировых закулис! Меня транслировали в прайм-тайм по телевизору со спутника, я выжигал иероглифы в пустыне Гоа! Пятиминутки ненависти! Растление малолетних! Мне пытались запутать мозги, промыть мозги, вынуть и съесть мозги, я задушил колонию роботов-рюкеров на Луне и сразился с ней на Марсе! Наша встреча была подозрительной с самого начала, и я уже жалею, что заранее не пристрелил тебя, аки Зена Зевса! Отвечай на поставленный мной вопрос, а не то худо будет!

- Как грубо - обижается Петька. Его тело начинает медленно растворяться в воздухе: сначала исчезают туфли, затем - заячий тулупчик, кредитка, солнцезащитные очки от Armani, трусы в розовый цветочек и черные сердечки, кожа, татуировки, серьги... наконец от цыгана остается лишь белоснежная улыбка с примесью золотых пломб, легонько покачивающаяся в воздухе.

- А если я не захочу отвечать? - спрашивают губы, и Петька растворяется окончательно.

Я вздыхаю, как герой плохого американского боевика, и метаю землю с песком по широкой дуге.

- Ай! - взвизгнула пустота - ты мне в глаз галькой засадил!

Силуэт цыгана на секунду проявил свои очертания, и я воспользовался этим, по-медвежьи раскинув лапы. Нащупал невидимку, пнул коленом в живот, прижал к брусчатке, аккуратно встряхнул, с силой приложив темечком.

- Пароли! - кричу на Петьку - Явки, имена! Кто здесь командует? Кто здесь...

Цыган шипит, шепелява. Я его все еще не вижу, но чувствую, что что-то с его туловищем не так. Как будто в теле огромного вепря поселилась куча маленький, противных червей, гниющих и распространяющих чернильную скверну, и я, молодая принцесса Мононоке, должен спасти Духа леса от превращения в крякозябру...

- ****ь - выругался я, борясь с невидимым кракеном - да что за...
мультяшная собака. Но старость - не радость,
Невидимый Петька промолчал, лишь боднул меня головой в лицо, да так, что отлетел я метров на пятнадцать в сторону.

- Так дело не пойдет - встал я, прихрамывая - совсем не пойдет.

Бегу вперед, наращивая скорость. За спиной - тяжелое дыхание зверя. Впереди - город, похожий на улей, мегаполис в стиле советских корабельных многоэтажек. Гусеницы расползаются от центра, засыхая, застывая содомскими статуями, в которых затерялась экспедиция града обреченного, поглощенная змеями да лианами. Брусчатка вливается в бетонку, стайки детишек в оранжевых робах работают, прокладывая дорогу под охраной асфальтоукладчика, фонари, пылающие факелами мистерий, растяжки рекламы над проспектами, анархические воззвания у любимой девушки под дверью. Гробовидные ларьки с пивасиком, лавочки окончательно распидорасили, запах сирени из канализации, круговорот птиц над падалью, столовая, сельская убарнизация.

- Стой! - кричит цыган за спиной - стой! Зона ПвП закончилась! Я больше не злой!

Куда уж ему поверить! Был бы я моложе – он бы пыль от следов нюхал, как от проблем не сбежишь в армию, в партию, в путешествие, в университет, разве что рано утром в поликлинике очередь за талончиком занять…

Я сжал кулаки и мужественно споткнулся.

Интерлюдия первая.

Ургант был страшно недоволен происходящим, и ректор уж побаивался, что ядовитая слюна народного артиста прожжет пол из красного дерева. Придется отчитываться, малявы о замене писать, да и туберкулез подхватить элементарно, голая земля, все-таки…

Ургант метался взад-вперед по бараку, тормозя и поворачивая, как пакмен, лишь у стен да коек. Ректор нервно сжимал да разжимал звенья цепи, приковывавшей его к шконке.

- Я тебя лично зарежу, а потом воскрешу - сквозь зубы цедил Ургант - чтобы зарезать еще раз! В Лесу его, значит, не нашли? Оборонный периметр прорван? Казенный фургон угнан? Государственные налоги на шлюх потрачены? Да ты знаешь вообще, кто...

Тут Ургант остановился, вытер пот со лба платочком из человеческой кожи, да присмирился, чуть-чуть совсем, но присмирился.

- Хотя да, ты не знаешь - спокойнее продолжил артист - по чину не положено... и хорошо, что не знаешь, иначе лежал бы сейчас у контейнера биологических отходов, а между позвоночником и черепушкой была бы несовместимая с жизнью дыра. Проклятье! Сколько дней назад он сбежал? Четыре, пять? А когда действие таблеток закончится? Уууу, мрази вы все... конченые. Режим соблюсти не могут!

- Но вы же сами - начал было ректор, привставая с колен - и концерт был вашей идеей, и наказание одобрили…

Глаза Урганта полыхнули огнем. Ректор ойкнул, и распростерся обратно ниц.

- Ты мне попищи тут еще, попищи - лязгнул челюстью Ургант - давай, попробуй, в Москву сообщи. Нашелся умник! Мы все в одной лодке, понял? И если будешь ее раскачивать, то в воду полетишь первым! Я-то пожирнее буду!

Ургант достал из кармана салфетку, плеснул на нее из фляжки морфия, занюхнул да грохнулся оземь.

- Организовать преследование! - из последних сил промямлил Ургант - найти, поймать и больше никогда не отпускать!

Глава 17.

Мелодичные трели белорусских затейников, выступающих на площадях артистов театра жуков - коробейников, скрежет лаптей и стук копыт - не хватит слов, чтоб описать прелестный русский быт! Город счастья на берегу черного моря, заповедник элитарный, с богатой историей, хохот дорвавшихся до клея детей, камеры-шпионы, прицепленные на голубей, калики-попрошайки на ладных автомобилях, маяк-телебашня, окрестности сканирующая, автоматчики, строевым шагом азбуку Морзе танцующие, желтая подводная лодка последних из могикан, нет, вру, комсомольцев Монголии, серая плитка в гостинице "Магнолия", алгоритм фискальных введений мостов Керча…

И мы с цыганом, расположены посреди лиходейства. Ночуем в картонных коробках под мостами, сражаясь с Масяней да коротышками из цветочного колхоза за место. Днем цыган выходит на охоту: ему, как метаморфу, официанты с удовольствием подкидывают отбросы. Намяукавшись всласть, он берет кильки с водкой и ложится отдыхать; бывает, проспит до обеда - а бывает, и целую вечность его нет.

Я же активно занялся подпольной работой. Налаживаю контакты, вспоминаю прежние знакомства. Во все стороны от моего коробочного укрытия тянется Сеть, как паук я бренчу на гитаре, зарабатывая на поесть. Will code HTML for food не прокатит - в Крыму каждый второй в контр-страйке донатит.

- Ну как, вспомнил все, иль опять неудача? - Петька возвратился с очередной мадемуазелью, он их клеит при помощи вездесущего ПВА и обещания показать, как ловить песчаных форелей. Приподняв полог из бараньего волокна, мяукнув, грациозный кот вваливается в хату, за ним - еще одна.

- По-моему, у меня – ментальный блок, мешающий процессу - жалуюсь, наливая валерианки в миску - как будто правда ужасна, и разрушит мою личность.

С тех пор как цыган раскрыл передо мной все карты, общение между нами было легко и приятно. Все, что нужно - немного доверия, терпенья, внимания к чужим слабостям и готовность к прощению.

Про анонимных посетителей Сети я слышал - то были несчастные, неопределившиеся в себе люди, не имеющие биографии или прожившие жизнь столь позорно, что никому не имели желания рассказывать об этом. Потому их аватар, личина была непостоянно, меняющейся: то маленькая азиатская девочка с большими круглыми глазами, то прыщавый подросток в костюме-тройке да маске вендетты, то вообще что-то аморфное, цветное и фурриобразное. Общаться с анонимнусами было достаточно... отвратительно, ведь отсутствие личности лишало их социальной ответственности, а так же, по их мнению, давало право на циничную грубость без доли сомнения.

Впрочем, в дружбе с ущемляемым меньшинством есть свои преимущества. К примеру, во время Страшного Суда, под гнетом улик и добросовестных соседей, на последнем слове обвиняемого, выкрикнуть: "Зато я дружил с негром!", и сам Господь устыдится тому, что не создал множество разных Райев для расистов вроде дядюшки Лукуса.

- Хреново - прокомментировал Петька, слизывая валерианку с пупка девушки. Та постанывала да мурчала - а тебе, случайно, не кажется, что потеря памяти - чрезвычайно голимая и избитая тема?

- Да, но весьма удобная для рассказчика - ухмыльнулся я, открывая новую вкладку в браузере - нет нужды делать героя малолеткой и отправлять в волшебную школу в середине Земноморья, дабы познакомить читателя с дивным новым миром, полном неожиданных поворотов. У нас же турбореализм, так? Никаких предысторий и отступлений, лишь небольшие намеки, мы знаем то же, что и герой, и начинаем медленно, но верно сопереживать ему.

- И чем сейчас займется главный герой? - цыган недвусмысленно намекал мне, моргая всеми четырьмя парами глаз, чтобы я покинул помещение, вышел под дождь, на улицу, слизывать пыль носками ботинков, курить подобранные хабарики да листать глянцевые журналы о далеких, кровавых звездах, их детях, половых партнерах - и - совсем иногда - творчестве да кинофильмах.

- Уж точно не на вас смотреть, нудисты - фыркнул я и развернул кресло с ноутбуком в сторону. Щас он, разбежался! На улицу топать вздумали!
Стереофон в уши, любимый трек на репит, открываем сайт с личным психоаналитиком, кляузу строчим:

"Здравствуйте, милый мой профессор! Пишу вам не от озорства, а в виду сложной жизненной ситуации, усугубленной абсентным синдромом от лекарств, которыми вы меня пичкали. Да-да, милый мой профессор, мой поврежденный мозг все еще работает, хоть и с перебоями, знаете, этакое постоянное чувство тошноты во рту и боль в задних лобных долях, усугубляемое галлюцинациями да визуалами. Но это все мишура, мелочи жизни, побочный эффект детской привычки биться головой об поребрики, а есть вещь, которая меня действительно пугает: мои сны.

Во-первых, как только я отправляюсь на боковую да закрываю глаза, я начинаю слышать шепот. Внутренние голоса вступают в перебранку друг с другом и, что самое поганое, совершенно не поддаются классификации - не могу определить, кто из них слизеринец, а кто - гриффиндорец. Наверное, дело в меняющимся тембре голоса, от которого уже и не знаешь что ожидать, визг шакальего младенца или бас феминно одаренной натуры. Голоса дополняются спецэффектами, огненными кругами пред глазами, как будто ангел Метатрон явился в спальню, эквалайзероподобными всполохами волнистых линий и рекламным джигглом всем известной компании по производству зонтиков.

Далее начинается кино, причем каждый раз одно и тоже, как луч, бесконечный меч длиною в лето. Просьба к киномеханику сменить пластинку остается без ответа, он глух и душит лентой с кадрами, не боясь возмездия в мемуарах Ветхого Завета.

Единственное, что скрашивает ночь сурка - интерактивность происходящего. Я могу влиять на события, менять их исход, я являюсь богом этой реальности, серафимом с патологическими склонностями к совокуплению, садоводству, коллекционированию редких видов птиц и животных, и многими другими преимуществами, кроме возможности покинуть пределы доверенного мне населенного пункта.

Сюжет сна незамысловат, и начинается с приезда автобуса в поселок городского типа ака Кузнечное, место обитания моих предков по маминой линии. Очевидно, я решил наверстать упущенное и преодолеть стыд по отношении к дедушке: с тринадцати лет, после смерти бабушки, я не ответил ни на одно его письмо из-за... подростковой трусости. Я не знал, что говорить человеку, которого за всю сознательную жизнь и видел-то... четыре? Шесть? Три? Двенадцать? раза. Не имел еще навыков социального паразитирования, не мог я делать вид что для меня что-то значит совершенно незнакомый и непонятный мне человек.

Выхожу из автобуса, на остановке - мрачные жители, деревянная лошадка со сломанной ножкой, надпись"Каспер" баллончиком. Чахлые грядки да обвисшие изгороди, лохматые вороны, крошки хлеба под ногами, чьи-то рисунки солнца, улыбки, классики на асфальте, желание вернуться в детство, на ручки к маме. Серьезные подростки утюжат карманы, возможно, наяривая уд свой, а может, рисуя вокруг него пентаграмму, виды дворника на видном месте, мешки с мусором, вымирание яро сигнализирует о своем протесте. Вместо машин жигули да копейки, а вот и дом деда, п-образный, шестиэтажный, заросший лианами да прочей зеленью.
В квартире дед отсутствует и, судя по уровню запустения, довольно-таки давно. Грязная посуда оккупирует любую плоскую поверхность, обои испачканы чем-то липким, засохшие до образования корочки простыни поверх мебели и техники, дырки и еле заметно копошащиеся жучки в паркетном полу. Спальня не открывается, наверное, заперта изнутри на ключ. Я ночую в квартире, утром нахожу в гостиной на столике мобильный телефон, где в отправленных сообщениях читаю: "Приехал он. Что делать дальше? Надо как-то избавиться от посторонних глаз. Помоги!". Скрип двери, я обнаруживаю в коридоре деда, вышедшего из закрытой ранее спальни. Видок у него, как бы сказать, так себе: исхудалое тело, то ли шорты, то ли кальсоны, обмотанные вокруг чресл, зеленоватый цвет кожи, гнилые зубы, желтые ногти, мерзкое дыхание... и голос, как будто пенопласт рвущийся с картоном, скрипучий, продирающий глотку как узник тюрьмы - канализационную трубу.

Дед приветствует меня, предлагает чувствовать себя как дома, приглашает на экскурсию по окрестностям. Слова вяло провисают, я как будто вижу пищевую пленку, натянутую в воздухе, для сбора пыли и росы. Мухи лениво кружат над пакетиками чая, дед неуверенно расспрашивает про жизнь, я несвязно отвечаю. Женат? Разведен, любовница постоянная имеется. А деньги? Присутствуют, с каждым годом все больше получаю. Есть хочешь? Обычно - да, но не сейчас, спасибо. Допрос прерывается трелью звонка, в квартиру входит еще один странный и неприятный тип, в посеревшей майке, вьетнамках и опять же - шортах (очевидно, все маньяки носят их) и свернутой в рулон газеткой в руке. Каким-то шестым чувством (а может быть, дело в смс-ке из телефона) я понимаю, что меня хотят убить, что я кому-то или чему-то мешаю, нарушаю ритуал, заведенный порядок вещей. Не выпускаю деда с приятелем из поля зрения, все жду удара топором в спину, заточки в горло, укуса в затылок. Аборигены агрессии пока не выказывают, по крайней мере, лично ко мне, счет сбитых газеткой мух идет на десятки. Их убивают садистки, медленно, расплющивая частями, не полностью. Глазомер и пространственная ориентация у приятеля деда огого, он раз за разом отсекает мухам лапки, усики да крылья, черно-желтая жижа похожа на йогурт.

Двор дома купается в лучах откровений, листва деревьев создает уютные уголки тени, крошка бетона под ногами, маньяки над и под нами - дед, как конвоир, идет по балконам второго этажа, забавно перескакивая чрез одну пустую раму в другую, газетчик зачем-то спустился в подвал - пентаграмму начертить, наверное, дабы не куда было деваться духу во время жертвоприношения. Встаю в центр двора, на солнечных часах полдень, кружусь, впитывая в себя тепло. Помните, дорогой профессор, вы читали нам в лепрозории Сидни Шелдона? Форрест еще возмущался, говорил, что Шелдон - бабский писатель, что не пристало почтенным воинам выслушивать сентиментальный бред, нам его и так хватает, когда собираемся по вечерам пересматривать "Каспийский груз", плачем, проглатывая сопли, стуча друг дружку по спинам - да, все правда, все именно так и было... так вот, у Шелдона был какой-то рассказ, помнится, про международного шпиона-импотента, разыскивающего инопланетянку с планеты Дельта, где бродит юный Наил, сдвигая и раздвигая трубу, ключ от Башни алхимика. Обложка у книжки еще была такая, запоминающаяся, голая дева с сияющим камнем в обруче, змеи, обвившие лодыжки, тигр, полосатый, одна штука, и еще много других разных деталей, таких мелочей, что привлекают шизофреников, пишущих много и подробно, мелким, аккуратным почерком.

И кажется мне, что двор моего деда - непростой, у него есть какая-то тайна, и я даже знаю эту тайну, вернее, знал, но забыл, но ваши мойщики мозгов почему-то в этот раз схалтурили, фрагмент пропустили, вечное сияние чистого разума померкло, и я еще помню ту нескладную синеволосую дуреху, имеющую глупость в меня влюбиться. Помню и пистолет, который вы, уважаемый мой профессор, приставили к ее затылку, помню вкус желчи на моих губах, а одно ее глазное яблоко я припрятал, как боксер из криминального чтива, в общем-то, это был не ее глаз, а фотографический имплантант, несущий в себе информацию о вашем, профессор, прегрешении и пороке.

Потому уверяю вас, я буду жестоко, неустанно мстить вам, но не в стиле уважаемого графа Монте-Кристо, а прямо и кроваво, как путь Чувака из Манханта. Требую верно трактовать мой сон - дед - это вы, профессор, двор - один известный нам адрес, а солнце, объявшее меня - свет правды, уничтожающий ложь и дарующий ясность отмщения.

С любовью и уважением,

Ваш ВВП"

Глава 18

"The resonance of goodbye"

Когда я вылетел из маршрутки, богоподобно расправив суставы, все комары подохли, все козы рожать собрались. Сам Хевок вдруг в гробу перевернулся, локтем ударив в бок разделяющую с ним ложе богиню инстаграмма, коей является, по всеобщему разумению, оппозиционная активистка Ирина Хака... (зачеркнуто) Новодворская.

- Когда я буду обнаружен - пою я водителю, приближающемуся с явно угрожающими намерениями - тогда я буду обезврежен...

- Dies Irae! - взвизгивает тот, проводя чудеснейший апперкот.

- Black hawk down! - называю, в свою очередь, свою атаку и быстро провожу две подсечки. От них мало толку: модифицированным хвостом дракона любитель апельсинов опрокидывает меня навзничь и вдруг, с небольшим ударом грома, использует банкай. В его руке появляется монтировка, и почти опускается на мою бренную голову, как Яррик останавливает ее выпадом хромированной трости.

- Э, блэт! - окрикивает он водилу - брейк! Фу!
- Нэ заплатил! - возмущается водила - безбилетник, халтурщик!
- Прошу называть меня гордым штрейхбрекером - бросаю ему я, встав да отряхнувшись.

Яррик бросает водиле сотку, буркнув: "Сдачи не надо" и, взяв меня под локоть, отводит на обочину.
- Ты зачем ставишь операцию под угрозу? - запальчиво восклицает Яррик, открывая передо мной лаз.
- А зачем ты даешь детям наркотики? - привычно откликаюсь я и, исполнив пляску святого Витта (металлический поручень был подключен к генератору, это защищало обьект от бездомных, Яррик фанател от кодекса отважных исследователей глубин, даже хотел сменить комиссарские погоны на капитанские и фамилию на Мерфи) спустился в туннель.

Здесь многое изменилось. Дорога уже - не дорога, а магистраль какая-то! - стала шире своей тезки на поверхности. В обе стороны с ревом проносились грузовики с крытыми кунгами, груженные, судя по маркировке, апельсинами, бананами да неведомыми зверушками. Серия неоновых фонарей на своде протекала как песня группы Любе, окурки да чеки, бич уборщиков, тихо жались по углам, тусуясь, формируя сверхразум роя с четкими планами порабощения вселенной.

- Да, нехило ты поднялся - поздравляю я Яррика - есть чем гордиться.
- Не мои заслуги - смущается тот - я всего лишь избил предыдущего владельца. Что он мог сделать против ветерана?
- И все же, и все же...

Под ногами хрустят шкурки от бананов, штаб в двух километрах, почему нет элеватора?

- Слишком сложная техника для сирот - отвечает Яррик, поеживаясь.
- Чего?
- Сироты. Бесплатная рабочая сила. Чумазые, голодные, недовольные. Представь себе, предыдущий владелец их на цепи держал, изверг. Нет бы по-цивильному, в ошейниках со взрывчаткой.
- Так ты, падла, в рабовладельцы подался?
- Тише, тише, не кричи. Сейчас это не так называется. Социальная помощь обездоленным. Такое еще при Сталине практиковалось, забыл? Кинохроника про тренировочный лагерь в горах, куда завозят приблатненный молодняк, гоняют пару месяцев, проникаются к ним нежностью, а потом сгоняют на убой в одной-единственной сволочной операции на парашютах.
- Они просто нацистам статистику отстрела диверсантов повышали – возвражаю я – взаимная договоренность пакта Молотова-Риббентропа по уловке двадцать шесть! А ты…
 
- А в Англии времен Энтони Берджесса негров линчевали, из людей консервы делали! – быстренько отбрехался Яррик – А ты просто ничего не понимаешь.

Мы как раз подошли к теплопункту, и последнюю фразу Яррик провозгласил с надрывом, отвинчивая переборку. Эхо пронеслось по туннелю, спугнув стайку летучих мышей и двух мексиканцев, прячущихся за штабелями.

- В том-то и дело, Яр - шепчу я ему в ухо - что я кое-что понимаю и  помню.

И всаживаю ему в лопатку стилет, выточенный из обычного штопора.

Глава 19

"Неожиданный поворот штопора в печени"

- Тихо, всем! - рычу в пустоту - Не рыпаться! Я сказал - не рыпаться!

- Опять со стенами разговариваешь? - ехидничает пустота голосом Петьки - Тут же никого вокруг...

- Рота, стоять! - ревет Яррик - у него штопор, повернет - мне крышка! Рота, стоять!

В каморке - пусто, как у Буратино за пазухой. Вьется пыль, на полках прячутся романы Донцовой, вентилятор лениво рубит жаркую тишину. Посередине комнаты стою я, прикрываясь, как щитом, Ярриком, тень на стене поступает аналогично. Зеркало, наполовину заклеенное изолентой заботливо отвернуто к стене, сквозь стену доносится шум туннелепроходчика и недовольные вскрики истязаемых сирот.

- Слышь, а может он того, блефует? - откуда-то из-за плеча спрашивает Петька - сканирование ничего не показывает.

- Показывает-***язывает - передразниваю я, и чуть сильнее жму на рукоятку штопора - Яррик, где у вас телевизор?

- Нет телевизора! Нет и никогда не было! Аааа, хорош! Ладно! В шкафу он! В верхнем ящике!

- Петька, достань! – приказываю, и, пока он извлекает ящик из ящика, подвожу Яррика к оборотной стороне зеркала.

- Ай белив ат ю - нежно напеваю ему в ушко - ай белив ин ас, ай белив ин ве повер оф архитект оф лайс

- Постой-постой, чего это ты собираешься сделать? - забеспокоился Яррик - это негуманно, неконвекционно и просто по-человечески скотско! Гуантанамо прикрыли именно из-за злоупотребления...

- А на тебя правила войны не распространяются - отвешиваю подзатыльник Яру - ты - не солдат, ты - шпион, Отто Ран в форме союзников в тылу их же, освобождающий Муссолини от гнета жизни. Петька, включай!

Петька вставляет кассету в видик, а я готовлюсь к неминуемой, скрежещущей боли в зубах. Поворачиваю зеркало к нам лицо, заставляю Яррика в него вглядеться: вот ты, тварь, знаешь, почему я использую нож? Не потому что достиг уровня Леона в ранге "Чистильщика", а потому, что так можно прочувствовать твою душу, понять всю подноготную, всех тараканов баллончиком спрайта выгнать.

- Зажмурьтесь! - неистово командовал Яррик невидимой команде захвата - все - зажмурьтесь, немедленно!

Но - поздно. Я знал, что будет дальше, я, подобно обезумившему после потери фаллического символа самураю из будущего, переживал и худшее. Меня тренировали, готовили, натаскивали, Стенькой Разиным на завтраки кормили, более того, я сам снимался в этом, а конкретно этот сериал даже усовершенствовал лично, доведя до совершенства ментовско-Тарантиновский эффект.

На экране тем временем происходило следующее:

90-ые, солдат вернулся из армии, прихватив с собой "подарок" - помповое ружье с таинственным узором на ложе в виде ружья с таинственным узором на ложе в виде ружья с таинственным узором на ложе в виде...

На честную работу солдатика никто, разумеется, не берет - кому нужен дурак, не сумевший откосить? С криминальными структурами дело идет лучше, но в первом же ограблении комиссионного через дыру в полу солдатик попадает во временную петлю, и возвращается к тому же, с чего и начал - дробовику и нулю денег в кармане.

С горя, аки джармушевский мертвец, солдат напивается просроченной водкой со старой школьной знакомой в подвале. В процессе попойки выясняется, что за голову девушки назначена награда в 75 тысяч - за побег из борделя местного баклан-паши. Парень, поразмыслив, на вылет простреливает живот девушки.

Диалог:

Девушка:

- Ты чо, охуел, в меня стрелять?

Парень:

- За тебя награда назначена. 75 тысяч.

Девушка:

- Ты в армии все свои мозги потерял? 75 тысяч - это ж мало! Инфляция!

Парень:

- Да мне похуям.

Далее фильм прерывается фонтано-фейверком помех, видимо, на пленку что-то записали поверх, и это что-то - туристическая программа по Петербургу, его "неформальным" достопримечательностям в виде необычных дворов - ротонда, башня, то да се. Мы наблюдаем дождь, слезы, стекающие по еб... то есть фасадам, и тут передача заканчивается, продолжается фильм, мы понимаем, что это был особый прием режиссера, использованный то ли ради оригинальности перехода, то ли экономии средств фонда кино...

Внутрь двора вбегают солдат с девушкой, а за ними – две киллерши - базарные бабки в цветастых спортивных костюмах. Забегают и видят девушку, поставленную на колени, руки за голову, леопардовая шубка раскрыта, посередине - сиськи с задорно торчащими сосками... бах - и нет больше девушки, дырка прямо меж грудей - бах, и мертва одна киллерша, вышел спрятавшийся солдатик с ружьишком. Парабарабам! Солдат промедлил, не успел передернуть затвор, получил пулю от второй киллерши.

Внезапно выясняется, что за всем этим делом наблюдает дворник, толстая женщина лет пятидесяти четырех. Киллерша хочет убрать свидетеля, стреляет - попадает в живот - дворник падает, у киллерши заканчиваются патроны, она меняет и магазин и - бах! Бах! Дворник достала свой пистолет и валит киллершу. А потом, приподнимаясь и держась рукой за простреленный живот, она целится в сторону оператора - хочет убрать свидетеля, но не тут-то было, камера, мечась туда-сюда, подбегает поближе и на старушку опускается каблук, а затем и носок.

Финал - на фоне титров и Петропавловки оператор уходит в закат. Работа здесь завершена, но ведь есть новые, неожиданные сюжеты для съемки, ждущие объектива.

Пока я и Яррик вытираем кровавые потоки из глаз, за спиной слышится шум - падают спецназовцы с остановившемися сердцами. Как световой меч джедая, после смерти владельца термооптический камуфляж становится неактивен - у похоронных команд нет желания собирать невидимые трупы, а них (у команд, разумеется, не трупов) сильное лобби в парламенте.

- Вот так вот - нарушаю тишину я - новый шедевр кинематографа. Жанр - случайный свидетель, типичная жизнь типичного жителя России. Мы вынуждены участвовать в событиях, начатых не нами, но фатальными и...

Я остановился, не зная как продолжить.

- Йобанный зомбоящик! - горестно бросает Яррик - всех лучших людей мне загубил!

- Слышь - спрашивает Петька - а откуда ты знал, что меня видеокассета не тронет?

- Ты же Анонимус - объясняю я - ты видел некоторое дерьмо.

И резко достаю стилет из внутренних органов комиссара Ярового.

Глава 20

"Группа Абба, посланники Аббадона
Но ведь Абаддон - с одной б...
Вот оттуда, Шура, и берутся дети"

- А ты думал мы шуточки шутим, картиночки на стены репостим, а, щенок? Это война! Война до последнего! - возмущался Яровой, пока Петька приматывал его к стулу цепью - И если один крикнет "Интернет!", миллионы ответят: "Ограничить!"! Души змею пятой колонны!

- Лично мне вы только моего удава душить мешали - насупился Петька - я понимаю ЦП, но за что милых лесных зверушек-то?

- Пакет на голову себе нацепи!

- Петька, не отвлекайся - не даю развить тему я - У нас мало времени. Иди, войди в роль Зорро, освободи рабов! Нам нужна личная армия!

Дверь открывается и закрывается, с легким шепотом удовольствия.
Скоро наверху поймут, что группа захвата провалилась, и примут в действие альтернативный план, предусматривающий окончательное решение вопроса беглых ветеранов. Но, думаю, минут двадцать у нас есть, хотя путь отхода стоит подготовить заранее.

Достаю из кармана мел и вычерчиваю круг, ровный, ориентируюсь по углам комнаты; внутри него - треугольник, по углам которого ставлю цифры - четыре, ноль, четыре. Черную свечу разламываю, воск втираю себе в запястья. Пока идут приготовления, базарю, чтобы разговор поддержать, с Ярриком.

- Ты-то лучше всех знаешь, что такое - отдать все. Помню тебя еще до фотожабы: молодая сексуальная блондинка. А сейчас...

- Я прекрасно понимал, на что шел – успокоил меня Яровой - Интернет - могучая стихия, логично, что она сопротивлялась контролю, а ее оружие... культурные единицы. Мемы. Они жестоки. Да ты и сам знаешь, раз действие галоперидола кончилось.

Меня захлестывает волна - митинги протестов, нецензурные прозвища, обвинения во всех смертных грехах, демонизация, идолопоклонничество, карикатуры...

- Вот только твой эгрегор так просто не заинвальтируешь - продолжал Яровой - слишком мощный образ. На сохранение твоего лика работали целые отделы накаченных злобой троллей, в тебя вкачивали деньги, приносили в жертву целые партии, всех твоих друзей... лишь бы не потерял привлекательность.

Яррик закашлился и продолжил:

- Как советские смертники, ногами отталкивающие ступень двигателя. Мы говорили несуразные глупости, лишь бы ты на нашем фоне был... адекватным. Мы шкварились как могли, погрязали в коррупции, торговали задницей, сбивали пешеходов государственными бьюиками, отжимали храмы, врывались в гей-клубы, предлагали абсурдные законопроекты, взрывали бомбы - все в топку твоего неугасимого факела, пламени, ведь для общего блага важнее всего... как там дальше? Не помню, холодная вода, судороги, тонет...

Яррик задрожал, дергаясь, как Муму перед Герасимом. Слюна тонкой струйкой потекла изо рта, зрачки сжимались и расширялись. Внутри него шебуршились тысячи скарабеев, ходили мышцы, голова дергалась, как будто дцпшник, читающий рэп, суеверным ужасом пахнуло, чем-то невероятно неприятным на генетическом уровне, как сломанные назад коленные суставы очаровательной девушки, ныне похожей на лошадь.

- Яровой, с тобой все... - забеспокоился я - Нормально?

- Они знают - не своим, каким-то растянутым и повторенным во времени голосом произнес Яровой - Они будут. Но что будешь делать ты? Твое имя пугало страну двадцать лет, но тебя уже забыли. Ты - отбракованный механизм, исчерпавшая свой ресурс детали. Наработка на отказ. Общество сплотилось против тебя. Ты был нужен нам. Ты был обязан творить это дерьмо. Мы благодарны, и хорошо отплатим за это. Сдайся нам. Сдайся. Сдайся. Тебе некуда бежать. Тебе нечего делать. Ты даже не тот, за кого себя раньше выдавал. Ты нелегитимен. Ты террорист. Ты бесполезен. Опасен. Группа "АББА" расформирована, задач у вас больше не осталось. Сдавайся.

- Русские не сдаются! - Я начертил последний пентакль и уколол палец кнопкой, прикладывая к натертому воском полу.

Глава 21

"Террорист становится контент-мейкером"

Подзаголовок:

"Мистер Бибс - настоящий коммунист"

Мелькнуло несколько пингвинов, цветастых баннеров в переливающихся обертках, пахнуло дымом и несвежими трусами, проклятьем Галатеи обернулось разговором с копипастой, в полете Фауст сбил стартующего Данте, а истинные цари этого мира - котики - улыбнулись, ибо им пришлось по нраву.

- Ветры магии! - возглашаю - Ветры свободы! Впустите в веб два ноль, построенный Стивенсоном в криптоэропе! Здесь ваши силы не властны надо мной!

- Мы думали, что все порталы уничтожены - удивилось нечто в Яровой - как ты сумел пробить великий китайский файерволл?!

- Как немцы справились с линией Мажино - отвечаю - Обошел.

Через портал пробегали всполохи кода, подкидывая флейма Цою в кочегарку. Осмотрительный путник не идет в ногу, он включает генератор бреда, пряча, среди безумия и чертовщины (ударение на о) капли здравой мысли, как Пикачу, возвеличивающий йцукена.

- Это не важно. Это немыслимо. Это не по поня... – застряло нечто.

- Это чрезвычайно вовремя! - воскликнул вошедший Петька. Из-за его невидимой спины выглядывали сироты, имерская гвардия, в пятнах, как трубочист, и столь же политически несуразные - я сильно сомневаюсь, что мы выйдем через официальный выход. Там Мегатроны и...

- И все же мне непонятен ваш план - перебивает многоголосие из Яррика - вы больше не легитимны; вам никто не поверит. Вы теперь - террорист, и ничто больше.

Я набираю в легкие побольше воздуха:

- Террорист - это звучит гордо. В первую очередь, в наше время, Террорист - это контент-мейкер. Он консолидирует нацию, дает ей повод для обсуждения поздно вечером за чашкой чая, роднит всех, создает что-то общее. У Террориста нет альтернативы. Блогеры, как раковое новообразование, совокупность всех видов СМИ, бессильны перед Террористом. Они соревнуются в зашкварности, горбатятся на ЦА, наживаются на дивидендах от рекламы; им нет доверия, ибо купюры от продуктплейсинга тампонов Ранеток - воистину грязные, грязные деньги.

- Террорист же рискует своей жизнью - продолжал я, увлекшись, аки Керенский, своей же собственной речью - секс и насилие - самые животрепещущие и кассовые тематики среди людей. Террорист приходит через Танатос к Эросу, орошая кровью медиапродукт. На примере Сектора Газа и Палестины мы можем проследить возрастание внимания к проблеме оккупации: невежество, отрицание, принятие, и вот наши любимые пархатые братишки уже не так невинны, как завещал в своем фильме Муххамед. Разумеется, важную роль в этом сыграла правильно выбранная цель: один-единственный самолет с подвидом высшей расы человечества - хомо американус...

Сироты слушали, широко открыв рот. Некоторые мотали хайером, покачиваясь в такт речи, другие заунывно, будто фримены Дюны, постанывали. Передний, прыщавый подросток с горящими глазами, чем-то похожий на Сергея Лукьяненко, звонко щелкал пальцами, радуясь каждому слову.

- Террорист - твой единственный друг. Террорист - тот, который говорит Правду, парни хотят быть похожим на Террориста, девушки хотят его исправить... в лицемерном мире, где много зла и сложностей, есть лишь прекрасная мечта о Смерти со множеством вариаций и возможностей, и лишь ей мы можем верить, лишь ее мы можем уважать!

Сироты заулюлюкали, захлопали в ладоши. Очевидно, речь им понравилась: кое-кто уже на собрал грязь с пола и размазал по рубашке, формируя мой профиль - невольно повторяя жест Форреста в 2к17-ом, когда он раздавал зеленку всем желающим. Куда он, кстати, запропастился?

- Ах, какие они все милые! - ласково произнес Петька. Яровой же явно другого мнения на этот счет:

- Здравствуйте, дети!

Я быстро скольжу ему за спину, приготавливая штопор.

- Здравствуйте, комиссар! - заученно бубнят дети.

- Я не слышу вас, дети! - визжит Яррик.

- Это потому, что у вас нет барабанной перепонки - объясняю я - вы опоздали, государственная машина убеждения. Эти дети - наши, и будут с нами навсегда.

От сердца салютую цыгану. Тот понимает все правильно, и начинает раскидывать в толпу смартфоны, и маленькие книжечки гуглкэша с символом священной горы и золотистой буковкой "Л" на обложке.

- Смартфоны, дети! Бесплатные смартфоны с предустановленным прокси! И Библия Интернетов! Вы свободны! Свободны!

Глава 22

"Агнцы божьи"

Подзаголовок:

"Где Гибсоновский ангел не решится сделать шаг"

- Прекратить! - требовал Яррик, подпрыгивая вместе со стулом – В Лурку не смотреть! Тем, кто что-то видел, выколоть глаза!

Но его уже никто не слушал. Царили народные гуляния, братание, как в Рождество на окопном фронте. Бархат устилал путь детей, их сердца требовали перемен, и именно я, В. В. П., дал им их! Дети обменивались футболками и лоскутами кожи, черный на красное, тельняшку на табуретку, глаз за Леопольда и информацию от подозрительной змеи, обогнувшей дерево. Дышать было трудно от конфетти, рекламные кружочки бумаги с подписями популярных голкиперов порно-индустрии засеивали пространство, дискурс приобретал новые, неожиданные цвета. Петька играл на губной гармошке песни Рудольфа Бакши, флюорисцетная краска заливалась в воздушные шарики и использовалась по назначению.

Но опять-таки, всегда есть тот, кому не нравится общее веселье. Тот, кто во время празднования начнет искать липовых ветеранов, сыпать песок и арматуру в дизель, решать, какой народ имел больше право на репрессии соседей. Мы уже встречали такого персонажа в книге - но Эл Гор бунтовал против самого мироздания, установленного порядка вещей, а Яррик... Яррик просто попал не в то место и не в то время, как вечный бродяга Чарли Чаплина.

Я и глянуть не успел, как сироты взяли его в тройное оцепление хороводом. Первый плевок я тоже пропустил, а вот удар разглядел отчетливо - бритва, с розовым цветочком на рукояти, срезала кусочек уха комиссара. Знаете, как толпа казнила Каддафи? Когда его распяли на пикапе, секли ремнем да насиловали в жопу? Представьте то же самое, только сделанное с особенной жестокостью - они же дети, все-таки.

- Да... я этого ему не желал - делюсь впечатлениями с Петькой - он, конечно, коллаборационист, но все же...

- Коллаборационистов надо уважать - отвечает тот - я голосовал за Власова да Курбского. Они, понимаешь, как чиновники, чьи дети учатся за границей - хотят собрать все лучшее и на Родину притащить.

- Кстати, Родина! - спохватываюсь я - Притащить! Эй, туземцы! Быстрее, в портал!

Дисциплинированная колонна малолетних моджахедов выдвинулась в прореху мироздания, деля на ноль свое присутствие в контрабандном туннеле для раритетных контрабасов да скрипок.

Туннель встречал нас прохладно. Отовсюду тыкались щупальца, падали сбитые боинги, под ногами переползали жирные, как анальные груши, личинки. Слышались пулеметные выстрелы, трассирующие феи носились по небосводу, роняя на маленьких парашютах гуманитарные заряды фосфора.

С нас брали дань кровью и неофитами. Не всякий ребенок сможет попасть в интернет, в самую темную его часть, и остаться неизменным, несломленным. Мы видим ваше истинное лицо, оно подобно брюху собаки под носком ботинка в переулке, вы не стесняетесь ничего, а дети это копируют, и да, это весьма увлекательное занятие, смотреть ивангая вместе, семейно, но подумайте о будущем, в котором нет национальных ограничителей...

Которые, как ни удивительно, есть в даркнете. Языковой барьер стоял национальным вопросом, вместе с накатившим пограничником, в шапке-ушанке и с автоматом Калашникова в руках. Рядом с ним стоял робот-стабилизатор в виде шлагбаума-гильотины, похожей на бритвенные лезвия.

- Мы выводим детей из рабства! - увещевал Петька пограничника - мы будем учить их новому, светлому, необузданному!

- Санкционка есть? - поигрывает пограничник Калашниковым, закусывая бел аморинкой по самый фильтр - а если найду?

- Развяжи мне пупок, начальник! - молит безымянный сирота - у меня там - самогон!

Его быстренько уводят подальше, обклеивая пластырем с хелло кити на обложке.

- Мы нарушаем закон Димы Яковлева, а не список Шиндлера... то есть Магнитского - продолжает Петька - нам не кого больше вывозить, кроме своих душ и интеллектуальной элиты! Будущее России - на Западе! Все, кто не согласен - пускай остаются.

- Велено - не пущать! - стоит на своем служитель закона - контрабанда, не контрабанда - не пущать, вот и все! А вдруг национальное богатство разбазариваете? Коллекцию регалий всех времен и народов? А вдруг дети ваши - внебрачные клоны Ленина? Лысые молодчики в количестве сорока семи штук со штрихкодами на головках...

- Фу - передергиваюсь я - какая гадость! Пошлятина, не слишком ли ее много? Хотя стоп, это Интернет, а он является проекцией человеческого сознания…

Тут в ряде сирот вышло движение, делегации, выборы, драка, и победитель - пухлый мальчик, похожий на Лукьяненко - четко отдал честь в движении.

- Мы - не Ленины! Мы - Армия! Армия Тигров! И имя нам - Легион! - пролепетал Лука - ой, крыса!

- Сама ты крыса - обиделся Меченый, выходя из-за тумана войны позади шлагбаума.

Глава 23

"Конфликт поколений"

- Значит так, беглый, я тебя арестовал и в милосердие играть не собираюсь. Или сам садись на бутылку, или я... - уверенно начал Меченый.

- А че, всех левых типов из Первой части надо было запоминать? - удивляется цыган - Ох, е-мае...

Петька достает сценарий и начинает перелистывать страницы, удивляясь количеству белых пятен, роялей в кустах и несосытковок.

- Он у нас в роли Духа Прошлого Рождества - объясняю я Петьке - как будто ельциновские бригады смерти вернулись.

В это время пограничник снимает маску - и под ней остается еще один Меченый, еще два, на рычащих пикапах, лениво выкатывают на фланги, а потом Гиперион с орбиты телепортирует целый выводок этих мерзавцев, в темных очках, как агенты Смиты.

- И как вообще его допустили до власти? - перелистывает страницы предыстории Петька, облизывая кончики пальцев - не, ну дали же им фильмы с криптоисторией - смотри, не хочу, мешки фосгена и копиями эссе Майкла Мура про 11-ое сентября в подвалы запихивали? Запихивали! Альтернатива в лице яблочников была? Была! Не, ну вот нахуя им возвращаться в то же самое людоедское болото? Ради бумажных котлет?

Петька косится на меня, крестится, а вокруг Меченые формируют змею, как муравей Энтц на свинг-вечеринке, перекручиваясь кольцами и угрожающе покряхтывая. Сироты жмутся спиной к спине, знакомясь с культурой спартанцев, а Меченых становится так много, что тень от них затмевает солнце.

- Держать строй! - командует Лука сиротам - Но пасаран!

Меченый огорченно качает головой:

- Сдавайся, беглый. Зачем тебе новые трупы в основании трона? Он давно пал и забыт.

- Ничто не забыто! Никто не забыт! - возражает Лука - За веру, царя и отечество! За ВэВэПэ!

Сироты враз собрались и, подобно суицидальному отряду Братства Стали (в которое, как известно, включают всех обыкновенных японских школьников от десяти до двадцати семи лет), пошли на прорыв. Замелькали смартфоны с классическим ударом "бей фашиста": составленная из скобочек и тире пиктограмма Жукова, заносящего над головой кадило. Змея зашипела, теряя составные части, Лука, где-то доставший стриптизерский шест, кружился на нем, работая ногами, к которым, как шпоры, были привязаны ложки, трафик кряхтел да страдал, не выдерживая количество твитов и комментариев, а боты Меченого демонстрировали поразительные знания в кун-фу.

- Снова донбасский синдром, да, Вова? - стряхнув сироту, шагает ко мне Меченый - никак не успокоишься, все дергаешься да трепещешься?

Он дергает рукой, и с нее слетает оторванная сиротская рука. Выставив средний палец и загнув остальные, она с размаху бьет меня по лицу. Кровь заливает глаза, и я вспоминаю кое-что... что хотел забыть, детей, умирающих за меня, молодая гвардия, собранная от разведенных женщин по всей федерации, «залети от президента», янычары, воспитанные в послушании и любви, умирающих из-за одного мохнатого гада, длинного шмеля, захотевшего откусить от пирога немного больше, чем предлагали...

Глава 24

"И ты, Димка?"

Ночь переворота началась жарко, влажно - как стартовая страница xvideos, светло, как в гробу у Эдисона, в котором, как известно, горит вечная лампочка, скоммунизженная из египетских гробниц, и тихо - лишь пощелкивало на заднем плане что-то, как будто толпа дровосеков топорами ***рит свинью.

Я был занят непривычным, необычным для себя делом: читал письма. Обычно мне их доставлял Кися, на фоне леопардового ковра зачитывая вслух и снабжая остроумными комментариями, но эту пачку я обнаружил в парке, примотанной к ноге израненной вороны, которая в настоящее время пылилась на кухне, ковыряясь в тортике.

А письма выходили чудные, напоминающие фата-моргану лемовскую, и я чувствовал себя подростком, впервые просмотревшим Бойцовский клуб. Все менялось сверху до низу, переворачивалось, черное переходило в белое, а сладкое становилось горьким.

Писали про коррупцию, всемирный обман, и про бояр, меня обманывающих, красящих траву и потемкинские деревни строящие. Мол, прогнило что-то в датском королевстве, не могут амфоры просто так из моря вытаскиваться, медведи - покорятся и катать, а птицы - следовать, чувствуя лидера. Объявляли подданных голыми, голодными, а то и вовсе - ряженными, а на друзей моих, товарищей, кляузы строчили, в грехах всех смертных обвиняли.

И позвал я к себе Мишку Балабанова, сынка любимого, продукта чресел моих и государственной программы по защите отечества. Стоит он - на вытяжку, форма вся ровная, глаженная, гульфик прям так и выпирает.

- Мишка, а Мишка, едренная кочерыжка, скажи мне, ответь мне, что за ***ня здесь написана?

Мишка морду в бумаги сует, хлопает глазами, двигает бровями, руками жестикулирует, отвечает через минуту:

- Не могу знать, сэр! Неграмотные мы! И правильно! В Уставе умение чтения в качестве добродентели бойца не значится!

- Как же вы его тогда читаете, Устав-то?

- Все просто! - довольно объясняет Мишка - Устав на стене начерчен, и раз в месяц товарищ Д-503 его нам читает.

- Свинья ваш товарищ Д-503, хуже Юрия, что своими мозговыми контроллерами прям в столовой играется.

И пошел я по дворцовым комнатам искать Кисю, во все щели да углы заглядывал, но не было нигде Киси, одни ниндзя в виде статуй замирали, да тела неостывшие молодой гвардии моей лежали. Заговорщики, интриганы, царегубители под плащами скрывались, богопротивное дело замышляли, и встал на их пути Мишка Балабанов, да не выстоял, руки-ноги оторвали да головой закусили, кровью меня залили - точь-в-точь Меченый и кисть сиротки.

Впереди вышел главный их, в белом костюме, с тростью, боевые утки на рукавах, фальшивые ресницы на глазах, котелок на лбу. Мохнатые брови, сонность во взгляде - и я все понимаю, и тут же кричу:

- Ты был мне как брат, Димка!

Глава 25.

"Новый день, новая надежда"

- Ты же вроде бы гуманист и противник насилия? - окрикиваю я Меченого, промотав ускоренно флешбеки.

- Вы не прошли тест Замятина-Войт-Кампфа - сообщает Меченый - Гуманизм - от слова гомик - только для людей. А люди не мыслят себя без государства.

Меченый щелкает пальцами и поднимается в воздух, скрестив конечности по-турецки. Его лысина наливается кровью, а глаза вылезают из орбит - как у Арнольда Шварцнегера при виде красот Марса.

- И я больше не буду сдерживаться - утробным, многоголосным голосом сообщает Меченый - в тот раз вам повезло, у штурмовиков был приказ взять тебя живым, потому они и стреляли в сторону.

- Человек не стреляет в сторону - отступаю от него на пару шагов назад - Человек улыбается искренне. Человек умирает для повода. Человек - лишь фамилия в списке!

- Чего? - переспрашивает Меченый.

- А ты, как я гляжу, так и не научился различать отвлекающие маневры - киваю я Луке.

Тот бросается на Меченого, цепляясь за ботинок, штанину, подол пиджака - и вот он уже оседлал супостата, и колотит смартфоном изо всех сил.

Подскакиваю к Меченому и смотрю прямо в его стеклянные, цифровые глаза.

- Это мой штопор правды! - заношу для удара штопор - Империю победили эвоки! Ничто не выдержит тяжесть карающего взора!

Если присмотреться, то зрачки - это нефтяные равнины, а если приблизить камеру, то мы увидим скелеты, дергающиеся в черной жиже, а если бы да кабы во рту выросли грибы, то мы поймем, что скелеты эти корчатся от адской боли, сгорая заживо. Как будто Призрачный Гонщик повстречал Скорпиона и они выясняют, чья пицца будет прожарена сильней.

По лицу Меченого пошли трещины, дым повалил из уголков глаз и ноздрей; печати Гермеса Трисмегиста паленой аурой миллиардов ядерных грибов сожгли кожу, кости, и все, что за ними.

Я отшатнулся в сторону, а вот Лука - не успел. Накрыло его взрывом, перекрутило в полете, лицо покрылось шрамами и язвами, рот стал похож на задницу, а душа сломалась напополам.

Уничтоженный Меченый резонансным импульсом обездвижил своих клонов, фрактальной радугой смыв остатки злой, противоестественной воли. Смеясь и радуясь, сироты опрокидывают их, вырезают неприличные надписи на лодыжках, складывают в непристойных позах.

Лука поднимается, зажимая лицо руками.

- О, кто это у нас теперь Курт Кобейн? - спрашивает подошедший Петька и хлопает сироту по плечу - Не парься, мой первый орк достался мне куда опасней для здоровья!

Петька замурылкал песню про вред курения, а я оглядел свое воинство. Нас осталось не так уж и много - из трехсот спасшихся из Израиля осталось не более шестидесяти. Шестьдесят плюс Лука плюс Петька плюс я - шестьдесят три, шесть плюс три будет девять, а девять - сакральное число, значит, все будет лучше, все будет хорошо.
Все столпились вокруг, почесываются, чего-то ждут, смотрят. Наверное, речи.

- Господа и дамы! - начинаю я - я ничего не могу обещать вам, кроме крови, пота и пары тысяч долларов от ЕСПЧ. Но сегодня мы начали великое дело! Оно состоит в том, что...

Глава Одиннадцатая, Часть Вторая

"Убить Бил (зачеркнуто) Форреста"

Десант начался утром, рано, когда даже петухи к сгущенке не притронулись. Пинок под зад сироте, и он подснежником расцветает в небе, раскручиваясь дервишем на паперти. Мы - призраки, мы целуем лед, не пробиваем его подводной лодкой с размаху, а нежно растапливаем, аки Джеймс Бонд часами Seiko.

- Красный-5, говорит Золотой! - шепчет в наушнике Лука - Группы отвлечения посадили фикус, орангутанг метнул бочку!

- Ты путаешь позывные, Лука - отвечаю – За истинное имя мы не отвечаем, его дает нам немолодой волшебник в пещере под водопадом. А вот кличку нужно заслужить - и ты свою заслужил, как Горец, убив врага в условно честном поединке.

- Помимо его имени ты имеешь право на его имущество, жен и детей - вмешивается Петька - шел, шел, на лягушку наступил - опана, убил принцессу, развязал войну между династей Монтекки и сообществом Капулетти, кровь кишки смерть пидор.

- Таким образом - подытоживаю я - ты должен быть благодарен судьбе, что я не послушался Петьки, не вооружил тебя двустволкой и не обозвал Жопоротым. Петька, как ты знаешь, ненавидит грандж.

- Дерьмо, а не музыка! - с радостью насаживается на любимого конька Петька - для тинейджеров сойдет, а вот нормальным...

- Принято, Красный-5 - Меченый покинул канал связи.

Каково это - ломать сервер в Интернете? Как будто ощупываешь слона, определяешь его масть, пасть, генетические болезни, затем находишь анальное отверстие и засовываешь внутрь толстую колбаску динамита.

В нашем случае - снотворного; нам нельзя быть раскрытыми раньше времени.

Перед налетом я проконсультировался со Сноуденом, известным специалистом по кротовьим норам. Джулиан любезно пустил меня в свой телеграмм, единственное место, где террорист может чувствовать себя по-настоящему свободным. Физическое тело Сноудена находилось в тюрьме, всю кожу заполонили хиппарские партаки да наколки - КОТ (Крейзанутый Осмеиватель Тоталитаризма), ЛОМ (Лиходрочер Обдолбанный Мигрирующий), ФЛОУ (Фельдшер Лагает Олбане Учкудук).

Дух Ассанджа объяснил выбор место жительства тем, что реальность плющилась и множилась, сельские пареньки шли в города, руссы воевали со славянами за звание самой арийской расы, безумие - вот корень нашей жизни, все, что мы делаем кому-то кажется графоманией, но ведь в ней есть какой-то смысл, и мы бы хотели сопереживать героям, но как это сделать, если они совсем недавно Бедлам покинули? Все равно что втискиваться в заячий тулупчик да клеточные трубки парохода уличного бродяги - мы не верим в его судьбу, он безумец и не заслуживает прощения, а вот если бы все поступали так как надо...но если лишить человека права быть безумным, получаешь альфа плюс нумера на выгуле.

Честно говоря, смысл и нить рассуждений я не уловил, но ледокол приобрел, красненький такой, тестированный лично господином Фрименом да миллиардами забитых гвоздями хедкрабами.

- Я лучше буду первым чебуреком, чем последним рыцарем в Крыму - пропел фальцетом Петька - а все потому, все потому, что "АССУ" грузины не снимали... люблю попсу! В ней есть мотив баблоса и печали.

Голова чесалась в том месте, куда Димон зарядил мне табакеркой. Я решил, что это - плохой знак, но... не отменять же ситуацию теперь? Кости сирот сброшены с самолета, фарш невозможно провернуть назад, но... может быть, еще не поздно все исправить?

Форрест прятался за границей - в фейсбуке. Все вокруг было как-то вторично, похоже, как будто скопировано со всего, что мы любим, и извращено в страшном западном стиле. Каждый из нас ежился и сдерживал рвотные позывы, но был готов принять битву в любой ее форме и значении. Но я... боялся. Боялся всех сил, что придут в движение после Голиафова поражения. Не станет ли Давид новым Диабло? Снимут ли о нас фильм, и если да, то какой процент он соберет на Роттен Томмейтос? Почему облака похожи на белогривых лошадок, а баннеры с рекламой не шлют привет из 90-ых? Могу ли я жертвовать чужими жизнями ради своей цели?

- Командир, повсюду множественные цели! - затрепетал Леха в наушнике - приказывайте атаковать?

И тут все заверте...

Глава 26

"Ледокол, который покончил с Троцким"

Окружающее пространство создавал Айвазовский, замкнувший себя в рамки пейзажа, но не отказавшийся от привычного инструментария. Широкие мазки формировали волны травы, каннабисные листья вздымались над обреченным, как крейсер «Аврора», булыжником, последний день Помпеи принимал танки из Парижа, развешанные повсюду канатные дороги и мосты вмещали целую языческую колонию с безумным, похожим на Бориса Моисеева, царем-метросексуалом во главе. Адамовы яблоки чередовались с отрезанными ушами, змеи гирляндамм увивали елочки, писсуары слагали оды о необходимости принуждения к миру, мыши выслеживали питонов во главе с Рики-тики-тави - заповедник, одним словом, нетронутая некрофилами целина, потерянный рай, из которого изгнали всех либералов.

В бутонах цветов вместо пестиков и тычинок прятались граммофоны да громкоговорители, накрытые противомоскитной сетки для пущей маскировки - так в годы ВОВ прятали скульптуры, утопая их в отборном летнем сале. Правду говорят - если что-то прячет государство, оно представляет собой национальную ценность, и негоже холопам с воткнутым в лоб фаллоимитатором по-пелевински каркая на дронах над генеральскими дачами летать...

Громкоговорители играли вальс:

- Врагу не сдается наш гордый Викинг, пощады никто не желает,
Пусть погибнет ностальгический кинокритик,
У нас свои идеалы.

Рота несла потери. Химеры прятались в джунглях, как собаки Баскервилей в нацарапанных на столбиках знаках бродяг. Хап - разинет пасть - и нет сиротки, не та попалась масть.

- Это мирный протест - кричит Петька - Мы самообороняемся! Прекращаем... тьфу ты, сокращаем популяцию! Требуем массовых расстрелов и демократических выборов! За Бонанзу! О-ла, о-ла!

Но эффекта не было, а сиротки гибли. Враг... как будто знал где мы, и что делаем, он отвечал нам нашим же оружием, заманивал в лабиринты острозаточенных веток, скидывал в кислотные прудики, включал Аврил Лавин на полную громкость. В один момент Меченый, пригибаясь от проносившихся над головой стаккадо нецензурных вихрей, подбежал к нам.

- Хьюстон, у нас проблема - доложил он, раскладывая оперативный планшет - наши атаки не наносят урон, а чем дольше мы сражаемся, тем меньше мы можем отличить противника от самого себя. Он... мимикрирует. Адаптируется. Я бы даже сказал - эволюционирует. Недавно освоил твиттер, телеграмм и объявил конкурс фотожаб.

- Это - фигня, а не проблема. Знаешь, как закончил жизнь один из президентов Либерии? - отвечаю Меченому, отстреливаясь из "томпсона" по кустам - Сэмиуэль Доу был убит собственным соратником, и весьма зверски. Сначала ему сломали руки, затем кастрировали, отрезали ухо и заставили его съесть, и лишь потом пристрелили. Как говорил старый бродяга, стоя у окна поезда, следующем в нацисткий концлагерь - могло быть хуже.

- Поразительная эрудиция - съязвил Петька, колесом укорачиваясь от выстрелов. Из кустов за ним завистливо наблюдала Тринити, усердно шликая. Петька перетанцевал даже не дом летающих кинжалов, а целый город затаившихся драконов, и продолжил:

- Я уверен, каждый диктатор должен знать, где сидит птица-Говорун... то есть, как закончили его предшественники по капустно-банановым республикам. Только объясни мне, темному, какая выгода здесь и сейчас нам от того, что сирийские беженцы нашим напалмом заливаются, а не чьим-то другим?

Отвечаю недалекому, недогоняющему:

- А очень простая, Петька. Самая напрямая.

Все это - мишура. Мир - это голографические солдаты-мутанты с Марса, транслируемые лично господином Лазарчуком с орбиты лучами смерти - как лупа, сжигающая жуков в муравейнике.

Очередной занавес для профанов. Иллюзия вовлеченности, воздействия на исторический процесс. Придача значимости рабочему и домохозяйке, студенту и школьнику на митинге, партийному функционеру и промоутеру-добровольцу с листовочками. Ей-богу, единственные по-настоящему полезные для Революции люди - те самые психи, что верят в жидо-масонский заговор и режут евреев в Калькутте. Меньше народа – больше кислорода – лозунг, за который стоит идти. А политики нового времени лишь играют в связи с общественностью, миром вертит не твиттер, а вненациональные капиталы. Как говорил Мао Цзедун: "Винтовка рождает власть. Миллиарды подписчиков на ютубе - бумажный тигр!".

Потому, Петька, вам не надо тратить время на агитацию. Вы должны быть партией реальных дел, задокументированных на гоу про. Помните, как я в начале первой отсидки обещал чеченцев мочить в сортирах?

- Помним - вздрагивает Меченый - каждую ночь по новому видеоролику с параши...

- Врешь - и не стесняешься! - отрезает Петька - Ты во время его первого срока еще младенцем был, ничего ты не можешь помнить! Максимум - летсплей на ютубе смотреть.

Он с раздражением распечатал расчлененка-пак, заряжая новую обойму, а потом как врежет оплеуху Меченому, да еще одну, подскакивает поближе, валит с ног да начинает стучать прикладом, словно считалку отсчитывая.

- Ньюфаги - еще хуже поклонников Кобейна! Они не слушали ни Анаал Навракхт, ни Анал Носорог, ни Бездну Анального Угнетения, ни Газовую Еблю... и считают, что умеют заниматься фистингом? Уважай мою власть, ньюфаг! Все стулья с ***ми, что я прошел! Лишь когда в твоей роже (напоминаю - ныне она похожа на жопу) свободно поместится кулак - лишь тогда ты будешь иметь право свободно открывать свой ротик!

Пока шла экзекуция, я в темпе зараженных бешенством кроликов строчил новые приключения большевиков, где дядя Феодор, очухавшийся от наступивших в Простоквашино девяностых, что-то мутное в деревне мутил. Старожилы поговаривали о религиозной секте, но кто их слушал? Курам сворачивали головы все чаще, на заборах писали уже не нечистотами, а кровью, голуби летали задом наперед. Дядя Феодор мрачнел и сатанел, бил послушниц, мультики за казенный счет снимал, леса поджигал, рыбу травил, дошел даже до конкуренции с Его Святейшеством Вялым Патриархом Киселевым... тут я вспомнил, что собирался написать совсем другое, стер рукой ручку и отправил бойцам инструкции с последней политикой партии:

"Бежать и не сдаваться! В переговоры не вступать, но от общения с противником не отказываться! Павлов в сорок первом вам пример, кто суда боялся - тот успеха не имел. Волком жить, не тужить, изолироваться от пи-ара, старушек через дорогу переводить, детям конфеты дарить, с коктейлем Молотова быть аккуратней, ни капли не пролить!"

После этого ход битвы резко переломился в нашу сторону. Химеры... сражались с пустотой, ведь, как убедительно доказал Ходоровски, нет возможности победить то, что не сражается, пули вязли в воздушных ловцах и с визгом отправлялись обратно, поражая своих владельцев, выпустивших, подобно Лерою неосторожному, демонов вседозволенности, основанных на лживой статистике ЦИКа... дракон сражался с самим собой, пожирал хвост, яйца и громил конкурирующие группировки, происходил естественный исторический процесс - смена правящих элит... но кто-то наверху велел отказать и нажал тревожную кнопку.

Глава 27

"На поле боя хипстэры лезгинку танцевали"

Вдруг откуда не возьмись выкатились добры молодцы на черных геленвагенах - выглядят - заебись! Вышли парни, "Хой!" сказали, кастеты, бушлаты, спецоружие применяли. Арестовывают сироток почем зря, увозят пролов без суда и следствия, громят не штабы, но квартиры, репрессируют личностей, а не группы.

- Только не по политике! Только не по политике! - визжал Петька, пока бородатые хипстэры связывали ему руки пестрыми пластиковыми ленточками - Хулиганку, уголовку шейте, но не политику!

- Шэю тебэ зашиват придэтся - успокаивает его хипстэр - у нас свой суд, он внэ барьэров и национальностэй.

- Глупо было - лезть в Европу, наполненную хипстэрами - сокрушаюсь я - Интернационала на них нет, а призыв Брейвика еще лет пятнадцать не будет доступен.

Ситуация - аховая. Поняв, что химеры неэффективны, власти вернулись в прошлый век, к силовой методике. Да еще и хипстэров привлекли... у них нет ни чести, ни понятий, только житейский интерес да раздутая гордость.

Стоп. А чего это я, собственно, парюсь? Однажды я победил хипстэров, почему не справлюсь и в этот раз? Последую советам генерала Ермилова, распространю сообщение о легиматизации насилия, будем бороды насильно сбривать, подвороты расправлять, дорогущие кеды на православные валенки менять. За каждый труп мы поставим два! Тьфу ты, черт, так же поляжет чуть ли не вся страна... доносы, мальчиши-кибальчиши разные, квартиры в Подмосковье просто так не добываются, да и озлобление геноцидом население сопротивляется в два раза упорнее. Не будем ошибку японцев допускать, отряд 731 последовал за солнцем, туда их и гнать, заслужили Хиросиму за зверства над китайцами, ни один врачебный опыт не оправдывает отрубленного среднего пальца. Нужен другой вариант.

Пока я думал, сирот всех повязали, ко мне поближе газенваген подогнали, ударную группу захвата собрали, ножи заточили… но не тут-то было! Я кричу букву «йоб», дабы никто не превозмог, пускаю газы из джетпака, взлетаю в бесконечный беспредел, все выше и выше, через тернии в заднице... что же делать, что же делать дальше? Скачу по лианам, собирая урожай акаций, спасаю отдельных сирот и тут же бросаю, пахнет духом хипстэров.... вступаю в поединок с очередным, и понимаю, что я эти боевые движения знаю! Стиль пьяного голубя, Шаи-Хулуда в пустыне… по-моему, он и сам это чувствует, искру, трепет, притяжение… отбрасываю нож в сторону и шагаю к нему навстречу.

- Друг Рамадан!

- Вэ. Вэ. Пэ! Как я рад тебя видеть!

Мы обнимаемся и взлетаем в небеса, в чертоги Одина, подальше от навязчивых взглядов кинокамер. Подальше от всего этого, скорей в Вальгаллу! Я с удовольствием оглядываю морщинистое лицо друга, отмечая свежие инъекции ботокса и подтяжки мимические.

Рамадан - фигура трагическая. Он должен был стать мерзкой страшилкой, такой, что олицетворяла бы все страхи типичного либераста, заставляющие трястись подвязки и опорожняться кишечник. Необузданная кавказкая сила, прямая линия родства со Сталином, неуважение и иммунитет к законам. Грубое, невоспитанное животное, от которого млеют все цивилизованные бабы, самодостаточная вещь в себе, лидер успешных и независимых, непокорных вайнахов.

Сам Рамадан жутко страдал от своего образа, со временем превращаясь в то, во что всегда ненавидел - инвольтация эгрегора, помните? - смотрел на себя в зеркало и ужасался, горько-горько:
- Обидно, брат, понимаэшь? Я ж книжка читаю, интеллигэнцию уважаю, гранты на науку да искусство даю - вон, всех контэнт-мейкэров Столицы на фуршэт зову, скульптуры в Грозном ставлю, пидарасов-декадэнтов рэльсами из вотчины гоняю... ладно, понимаю, нэнависть – порождэние душэвных комплексов - любой завидуэт такому джигиту как я. Сам посуди: все у мэня эсть - власть, жэнщины, соус из пэрвой сэрии трэтьэго сэзона Рика и Морти... каждый, у кого члэн мэньше двадцати пяти сантимэтров отрос, будэт возмущаться. Но диким варваром-то за что считать? Я дажэ в фильме снимался, ой вэй!
Я все понимал, но ничего не мог с этим поделать. Дурацкий розыгрыш, сломавший жизнь лучшим людям России! Он был временной необходимостью, но, как и каждая временной необходимость, перерос в постоянный уровень тревоги - красный цвет следите за сумками своих близкими и на всякий случай за полицейскими, жизнь совершает преступления, потому надо победить жизнь. Однажды установив градус неадеквата, его надо поддерживать, накалять, ведь люди привычны ко всему, и лишь новое поколение избирателей способно что-то поменять.
Мы были словно рестлеры, забитые в амплуа и маски. Мы знали, что идем по гибельному пути, но мы были должны.
Я отвлекся от грустных мыслей, братских поцелуев и объятий, и пустил слезу – с одной стороны, счастья, а с другой – горя, как тогда, на площади, когда меня опять на шесть лет посадили…
- Нэ плач, брат, нэ плач – утешал меня Рамадан – я с тобой, всэгда, ты жэ знаэшь.

Интерлюдия Вторая

Ургант, поправляя съезжающую шевелюру, торопливо шагал в Управление. По правде говоря, он бы с удовольствием бросил парик в уборной - нет необходимости понтоваться перед истэблишментом - нет и имиджа, но капча пропускала его только с париком. Нейросеть еще не доросла до понимания процесса старения - машины Тесла, не уважающие велосипедистов.

Мост из газет "Правда" вел к вратам Самодержца. Говорят, если недостаточно верить в режим - мост прогнется, рассыпется в тысячи агиток лживого содержания, как вода под апостолом Петром, но Ургант как никто другой знал, что под слоем газет спрятаны надежные штыки, и уж лучше "Правда", чем трехгранка.

Нейросеть тихонько попискивала, сканируя спешившего ведущего. Она не могла определиться с внешним видом - представляясь то трехголовым петухом, то в образе аморфно-единой гидры. Ургант протискивается мимо нее, ежесекундно ожидая инъекции Гом Джабара, и засовывает ступни в тапочки в виде жизнерадостных желтеньких утят.

- Образ верен - голосом Оптимуса Прайма сообщает нейросеть - Имеешь право войти.

- Спасибо - нервно благодарит Ургант, хотя в этом нет никакой нужды - кого благодарить, прото-интеллект? Однако Оптимус Прайм шепчет: "И вам спасибо", и слово это липкой дорожкой страха бежит по спине самого завидного жениха страны.

Врата распахнулись, оттуда дыхнуло, и в очи Урганту заглянул испуг: милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, не проси об это счастье, отравляющем миры: ты не знаешь, ты не знаешь что такое эта синька, цирроз печени, изжога, деградация нейронов мозга...

Правитель с грустью бухал. Допив очередную пару бутылок, он с размаху стукал их друг о друга - дно разобьется или горлышко? В зависимости от результата определялось будущее России - выставить ли ракеты, или подставить попку, отдать Курилы или вторгнуться в Тибет, и никакие игры на пианино внутри железно-капустного танка в определении настроения внешней политики ни при чем. Вокруг трона стояли заряженные капканы и трояны, а сотрудник, ответственный за контент государственного тамблера, постил непристойные фотографии своих гениталий в Сеть. Жирный личный шут, как болонка, с энтузиастом тявкал на вошедшего, не забывая красть сладости с барского стола.

- Неплохо устроились, ваше величество - подобострастно подлизнул Ургант - не хватает только мониторов на всю стену с круглосуточной трансляцией бонгакамс.

- Ты - ик! - возмутился Правитель - Иди! Ик! Сюда!

Ургант подошел, склоняясь при каждом шаге в пол.

Правитель вытянул разбитую бутылку и розочкой прочертил на лбу телеведущего неприличное слово. Ургант запоздало понял, что Лжедмитрий не был пьян, а лишь притворялся спящим. Тигр, заманивщий в клетку кролика. От этого телеведущему стало еще неуютней: жутко зачесалось под ложечкой, как будто ведьма на старого бедного негра взгромоздилась, отхлестала, да пол земного диска обскакала.

- Мне казалось, я ясно обосновал свою позицию - властно пророкотал Правитель, дыхнув на Урганта искусной имитацией перегара: двумя мятными жвачками с ментолом.

- Кристально ясно, сир! - хихикнул шут - Как шампанское!

- Мне нужен был В. В. П. - продолжил Лжедмитрий - Где он?

- Да-да, где-где?! - взвизгнул шут, запихивая в карман жирную куриную ногу.

- Видите ли, великий Правитель... - засмущался Ургант - мы... Как бы сказать правильно? Обосрались мы, ексель-моксель! Не хотят отдавать В. В. П. хипстэры, бунтуют, говорят, брат он им, вэликий орэл сэвера!

- Обсираются авторы неофэнтези - строго поправил Лжедмитрий - Все наши люди среди гномов - славянофильские эфэсбэшники с доступом к машине времени. А личные руки Императора проваливаются, фатально и бесперспективно.
Под Ургантом раскрылся потайной люк, и он с громким криком провалился в преисподнюю, к смазанным человеческим салом кольям и забвению - вычеркиванию изо всех учебников истории, покуда новый либеральный политический курс не вознесет гений Тухачевского (ударение на у) да не оплачет невинные жертвы тирании.

- Смотри и учись, юный падаван - проворковал Самодержец - смотри и учись.
Из-за его спины вышел Меченый.

Глава 28

"Фантомас перед Рождеством"

Подзаголовок:

«Дальше действовать будем мы»

- Основная проблема, мой юный падаван - поучал Меченого Правитель - это наш противник.

Шут отливал каждое слово самодержца в граните, на всякий случай делая компрометирующее сэлфи с промежутком раз в три секунды.

Меченый ругался сквозь слезы:

- Они не принимали меня в свой протест! Называли ньюфагом и делали попке бо-бо! Как евреи на олимпиаде в Мюнхене! Требовали собрать какие-то подписи в пользу войны в Чечне!

- Я тебя прекрасно понимаю - успокаивающе обнял Меченого за плечи Лжедмитрий - в жизни каждого либерала наступает момент, когда он понимает, что диктатура - эффективней. Демократия в партии - чудесна, но не тогда, когда ты направлен на результат. Хочешь сделать что-то правильно - не делай, а заставь. Ааааабсолююютнаааяяя власть! - заорал он немузыкально. Меченый  с шутом удивленно переглянулись.

- Так трудно работать с идиотами! - продолжал жаловаться Самодержец - В. В. П. на них нет, ничего не боятся!

Они посовещались еще немного и поехали ужинать в "Метрополь". В "Метрополе" В.В.П. не оказалось, зато был официант в разноцветных очках и бродячие кошки на обед.

- Ты кушай, кушай, сил набирайся - ободрял Меченого Лжедмитрий - скоро еды не будет. Скоро ничего не будет совсем!

По телевизору шла передача про мирный праздник урожая в Гоа. Потом шут раздал очки с затемненно-розовымм стеклами, в каких режим три дэ показывают, и вместо улыбчивых негритянок в набедренных повязках они увидели журналистку-мумию в окопе. Мумией Меченый обозвал ее из-за бинтов, покрывающих все ее тело, кроме лица - то было кристально-ровным, выделялись лишь губы, похожие на перекаченного стероидами ежика, разрубленного топором.

- В стране - ****ец! - убедительно кричала ведущая - голодные бунты подступают к Столице! Вернулся пророк! У протестующих есть лидер! Страшное зло, вернувшееся из прошлого! Надо срочно что-то делать!

- Согласен - кивнул Лжедмитрий, и они поехали к ****ям.

В борделе было уютно - повсюду лифчики, картон, сухарики "Кириешки" и прочий продуктплейсмент. Какие-то безродные звери кумыс поглощали, усы бюста Сталина ласкали, ну а Меченому и Ко заказали экзотический высший свет - китайских ****ей с шелковыми трусами.

- Русский хороший - шептали ****и - жопа грязный, зато дешевый. Но китайский еще лучше, там вибрация и кабельное тэ-вэ.

- Дело говорите! - восхищается Самодержец - я всегда удивлялся нашему народу - в ситуации, когда белобрысый ковбой-офицер с кентуккийским акцентом уже был бы взорван гранатой, наши все лезут и лезут толпой на пулемет. На людях и смерть красна, как говорится... возможно, жизнь наша так ужасна, что подданные инстинктивно желают смерти и мрут как мухи?

- Но китайские друзья пошли еще дальше по этому пути - продолжал Лжедмитрий, наматывая провода на кулак - их чрезвычайно эффективная деторождаемость позволяет бросать в мясорубку еще больше пеонов, чем есть в наличии у нас. Даже Интернет не привил им свободы воли и ответственности; а может, нахуй их, когда бизнес развивается, а партийная элита обогащается? Можно построить еще пару городов-призраков да на туризме деньги лабать! Удивительные люди, нам бы таких побольше!

Лилось вино и слезы умиления. Часы исправно тикали, ****и дарили наслаждение. Дайкири путалось с колибри, вечеринка как с Рождественской открытки. Куранты намекали вновь и вновь, их игнорировали, как алименты отправляли на авось. Кран соревновался с пожарной машиной, подъем флага на Иводзиме, стук бутылок под столами, а шут что-то зачем-то напоминает.

- Ну не портите праздник, милейший – упрашивал Лжедмитрий арлекина-затейника – я не имею ни малейшего желания бередить эту рану с песнопением! Никаких объявлений по радио, елок в кадре да прочего безумия. Мы пойдем на Север… то есть Восток, и этим все сказано!

- Светлейший князь! – в суеверном ужасе шут отвечал - но  как же традиция, как же непрерывный круговорот народных обращений! Вы должны поддержать подданных, повторить мантру престолонаследия! Макиавелли, лик на монетах, Боб Денар, четырежды свергающий власть на Коморах. Ритуал и привычка связывают сильнее крови, включенный телевизор страшнее вуду Папы Дока! Выступите, утвердите свою диктаторскую власть! 

- Не! Ха! Чу! – канючил Лжедмитрий, мороженку уплетая – опять с****ану что-нибудь нелепое, до следующей прямой речи запомнят! Скажи всем, что я заболел. Ранен, укутан цветами, очередь желающих здравия старушек растянулась на четыре квартала. Выступи сам, в конце концов! Прецедент есть, а все новое – хорошо забытое старое.

- А давайте я побалакаю? – заикнулся Меченый, но шут цыкнул, выкатил больше глаза, отдал указания, принесли сцену, декорации стены, красного здания, ветродув установили, кроликов в бордель пустили, и для достоверности рота спецназа на подушки на заднем плане улеглась.

Шут покрутил микрофоном вокруг виска, сдул пылинку с сетки, задумчиво улыбнулся, и сказал, глядя в объектив камеры:

- Дорогие Россияне! Вам всем пришел Я.

Глава 29

«А на месте Кремля мы установим Луна-парк!»

Спецназ засуетился, за кобуры схватился, но шут что-то нажал на микрофоне, и импульс чистой, незамутненной злобы ударил по ушам.

- Это голос Америки, голос свободы! – захрипел микрофон голосом Егора Летова – я расставил сети, налепил жуков-скарабаеев на погоны! Лапшу на елки развесил, с веселым Новым Годом, дети! Сегодня мы будем сжигать еретиков.

Шут хлопнул одной ладонью, снял маску. Под ней оказался В.В.П. и десяток хипстэров в придачу. Те сразу заняли боевые позиции, пальцы в раскорячку расставили, мол, кто не с нами - тот в оппозиции, сушите сухари, валяйте валенки, лес переводите.

Самодержец от неожиданности подавился грецким орехом и захрюкал, стуча по диафрагме. Китайские инвесторы… то есть ****и сбежали, как команда «Р», озорно размахивая трусиками. Меченый ойкнул и спрятался за обширной спиной Самодержца.

- Соскучились по твердой руке и расстрелам? – спрашивает В.В.П. у телезрителей – организму не хватает стресса,  эндорфинов, адреналина? Исть есть у нас! Оздоровительные макания в зинданы, уравнительные послания казаков-коммунистов султану. Совсем заворовались, сволочи!

-  Везде воруют! – ответили телезрители – на Западе все так же. Если бы мы были у власти, мы бы тоже воровали.

- Тьфу ты – чертыхается В.В.П. – они же дрессированные. Те же декорации, ей богу. Заменить телезрителей!

Один из хипстэров подходит к В.В.П. и что-то шепчет ему на ушко. Тот сердито хмурится.

- Как русских нет? Молдавяне? Удмуртийцы? Узбеки? Серьезно? А почему вы сирот не усыновляли? Как – проебали? За что? Мрази. Конченные мрази. Да знаю я, что в прямом эфире ругаться нельзя, но только из конченного мата и должна состоять честная, непредвзятая политическая, экономическая и прочая аналитика. Дмитрий? А что Дмитрий?

А Самодержец время не терял, кашлял, кашлял, да и выкашлял Вальтер Пэ девяносто девять. Тух! Тух! Тух! Падают хипстэры оземь, от удивления  золотые пистолеты роняют. Сам В.В.П. на части раскалывается, провода и микросхемы обнажая.

- Фальшивый, насквозь поддельный – презрительно сокрушается Лжедмитрий хитрости вражеской запредельной.

-  Жареных гвоздей тебе в брюхо  – ругается мертвый В.В.П. – совсем забыл про твой желудочный баллон. Но не ведать тебе победы, перелетная лягушка! Ритуал обращения нарушен, не править тебе страной!

- Ну вас всех -  перезаряжает Вальтер Самодержец– пойду, с Мировой Закулисой потреплюсь,  у нас «Чапаев» не доигран.

Тух! Тух! Ту-ту-тух!

Добив автоматона, Лжедмитрий проглотил пистолет и поплелся к телепортационной камере. На душе было гадко и мерзко, как после купания в Волчьем Яре. Шута – взломали, китайцев – спугнули, страну – развалили, а Медведю… соснули, лапу, в  спячке, левую, сфотографировали и травят, травят, бесконечно, как будто усталый политик не может вздремнуть на собственной яхте, теплоходе, атомной ракете?

Телепортация завершился, Самодержец смолол кофе и сбросил шкуру. Завыл, побегал по березовым полям конспиративной дачи, проверил конуру, почесал когти о трухлявую, полную жучков колдобину. Увидел новый объект – машину, роллс-ройс хромированный, трехмоторный, с каштановой обивкой сидений, статуэткой гавайской танцовщицы. Удивился.

Сел в нее и сгорел.

Глава 30

«Дневник авантюриста»

«Черные заметки Че Гевары на полях»

«Очищение»

Девятое сентября такого-то года.
Новости трубят о смерти Лжедмитрия. Якобы конвой, перемещающий Всевластителя, съехал в канаву из-за неудовлетворительного состояния дорожной ямы, а на обочине была засада, авиационный бак, умственноотсталый, реанимация, мавзолей, двойной гроб с Лениным в обнимку, а не то выкрадут да на сувениры разберут.
Отмечали с Рамаданом смерть главного врага. Не знаем, что делать дальше. Кажется, что никто этого не знает. Все подвисло, СМИ прикрываются Неделей Памяти и ничего не постят. Граждане в ахуе, к падающим вертолетам и губернаторам, погибшим на охотах, они привыкли, но когда умирает наше все, солнышко, смысл, а слезы не мироточат – неожиданность, стабильность нарушена, сюжета нет, а о чем-то надо писать дальше.

- Надо брать власть - убеждает Хирург – в конки, домчимся до Москвы за три дня, немоторизированную часть войск отправим автостопом. Куй, пока горячо, еби все что движется, слагай стишки. Сына моего спасем, пока гильотина не опустилась.

Его мнение поддерживают в лагере, чувствуется переизбыток мускульной энергии. Маргиналы, хипстэры, феменистки, кондотьеры – все напасть на врага хотят, все без экономической платформы лезут умирать.

- Бременские музыканты с повадками эксгибиционистов – шепчу на ухо Рамадану, на что тот дипломатично-согласно кивает – не зря получал диплом юриста – У них нет контакта с избирателями, программы партии и плана дальнейшей развития мировой революции. Смысл играть в Европу Юниверсалс и не иметь желания попирать шпорами земли Пруссии?

- Их надо обэзврэдить и вывести из протэста – развивает мысль Рамадан – уничтожить клоунов, занять их мэсто.

Я отдаю приказ в исполнение. Пулеметные трели, винты вертолета режут плоть как тесто. Расстроен, смотря на Рамадана – какой все-таки был ум! В России – первое место! Но мемообразование – страшное дело. Неужели мой щеночек не понимает, что его утопят, как только он исполнит свое дело?

И пошли хипстэры на хипстэров, и цыгане перестали водить дружбу с анонимнусами, и в ужасной грызне потонул Ахинеич, нашедший платформу для славяно-арийскийх затеи; уничтожены националисты, социал-тутовики разложили на части нацистов, и любая сила была разгромлена, ликвидирована, низведена до уровня пустоты полной. Не допустить предательства революции, не дать старухам разбитые корыта! Забыв провести основательную чистку, вы внезапно осознаете, что все вокруг – враги народа; рвут пирог на куски и вставляют спицы в колеса. Надо лишить людей выбора, стать необходимым злом, заклеймить в генетической памяти завет Клаузевица: победа быть пирровой не должно! После нас будет потоп, мы единственный ясный мозг в саду буйнопомешанных темных лошадок; да, я опять делаю то, что умею – зашквариваю.

Что тебе снится, крейсер Аврора? Зачем ты входишь в Москву-реку? Наставляешь орудия на Кремль? Откуда в твоих стальных недрах столько недовольных, почему они расползаются, словно крысы, по крышам и помойкам, откуда у них столько взрывчатки?

Помню, как плакал, стоя на антенне в Останкино: Выжигатель Мозгов сломан, вышка противобаллистической защиты пала, голова друга Рамадана висит на остатках волос, целуясь с головой Петьки, а легкие жжет дым напалма, вылитого на Белый дом. Этот вкус – как жевачка, победа чувствуется в нем.   

В ухе шуршал динамик микрофона. Я выбросил его в многокилометровую пропасть. Все, больше нет никого из подручных. Государство – это я, так займемся делами насущными.

Осталось вспомнить совсем немного. И я знаю, где.

Глава 31

«Шок и отвращение в Иваново»

Зеленые изгороди клевали рельсы, скрещиваясь с дикорастущими огурцами, паровоз гудит дымом, обещая пожары. Скачет по стране не тройка, а бронепоезд – бывший символ свободы и агитации, туда, где железнодорожные пути еще не разобраны, туда, где качаются на столбах синицы да белые ленты жуков-провокаторов, в глубинку, где последние бабки доят козлят, где Русь умирает, и всякий новорожденный младенец свят. Женятся на себе подобных двуногие, ромашки теряют невинность, стаканы в серебряных подстаканниках продаются, желтая стрела сражает циклопа. Дом под звездным небом соснами сносится, а сердце щемит грустью да тоской, и жить совсем-совсем не хочется.
Нет больше никого, кто возглавит протест! Собственными руками… лишил нас будущего… каждого юнлинга посадил на насест, из шипов и копий, колючей проволки, скрученной с огурцами, вымышленные персонажи не чувствуют боли – себя убеждаю. Выход в окно, стрелка путей, гравий, пробежка. Дальше иду пешком, под дождем, занесенным в росреестр.

Что же я вижу? Завод! Красное здание, обслуживаемое роботами, патроно-снарядный круговорот. Манипуляторы со сварочными аппаратами, молотки в стальных ладонях, аэрографы, шило, крестовые отвертки и плоские. Люди ушли, а завод остался, по сей день роняет в окружающее пространство гильзы, пули, титановые наконечники для пробития танков. Автомат по продаже газировки, на гвоздике – монетка с дырочкой, на веревочке, кидаю ее в прорезь, получаю стакан спрайта, в траве по ботинку пробегает ящерица. Завод плюет меня в промзону, офисные и производственные строения, водонапорные вышки, колоритные рационализаторские воззвания. Сажусь на бортик фонтана в виде земного – или футбольного – шара, пью кислоту, поздно спохватываюсь, гастрит ждет по утру.

- Эй ты! – кричат с окна недалекого – Да, ты! Обернись, в квартиру зайди! Я тебя знаю.

Намеренно не смотрю в крика сторону, встаю с фонтана, подхожу к противоположной стене, как в храме Иерусалима, табуированную, обетованную, а потому лишенную потеков мочи да черт маркеров, и ползу по ней, цепляясь за крошащийся кирпич.

На высоте второго этажа останавливаюсь, перевожу дух да скульптуру котенка разглядываю – белого, вихрастого, с фарфоровым навершием для провода в зубах, и как бы невзначай оборачиваюсь, проверяю, кто сигналы подает.

- Подваливай ко мне в квартиру – машет лирического вида девица - Ты говорил, что знаешь, как сделать людей счастливыми. Начни с меня!

Я падаю коршуном, ушибая ладони. Бегу к подъезду, набираю номер на домофоне. Подозрительно косятся бабки, у каждой – балисонг, привязанный к лодыжке да дырка на носке на пятке. Шипение статики, голос ЕЕ:

- Проходи, не задерживайся! Психов в округе полно.

Я несусь сквозь стену, как тень отца Гамлета. Мелькает мировое древо, обвитое папоротниками и лишайниками. Тяжелые капли дождя, туалетная бумага, непереносимая грусть бытия. Ласковый май в фоторамках, готессы-прелестницы, отдающиеся за хавку. Золото Европы и кожзам, жирный пеликан, обрывки газет, мокрые тряпки, пивные крышки, декларация, что тетя Люся из девяносто девятой квартиры – лесбиянка. Зажигалкой расплавленные палки чупа-чупса, шкурки докторской колбасы, дизель-генератор на продажу, пепельницы, рассказ о любви корявый. Все мелькает за секунду, все кажется вечным, и когда я обнимаю свою бесконечность, запоминается последний паучок, свесившийся с потолка.

- Ну как ты, дорогой? – слова целуют уши, покрывая их пунцовой синевой – опять в политику подался? А как же дом родной, счастья полный да радости?
Я ничего не могу сказать; меня душат слезы. Людмила тащит за собой, вглубь дедовской квартиры, в снах она не прибрана, ужасает своей хаотичностью, сейчас – как растение-росянка, манит сладкой фата-морганой о диване, рыжем коте, пульте телевизора, Рэббит Джанк, культовая фонограмма, борщ.

- Но как ты… - плачу я – как ты пережила? Я видел собственными глазами… ради рейтинга… разведенка с прицепом России… будущие мамы хвастают телами и ставят «за В.В.П» в приложениях-дейтингах, в надежде получит мое внимание. Миллионы облапанных сисек лично, и два – в фантазиях, но никакие не могли сравниться с твоими…

- Разумеется, ведь они теперь еще и вибрирут! – бодро сказал кто-то позади меня.

Глава 32

«Гхола длиной в две тысячи лет» 

Улыбка, перекрытая скобками. Глаза, заплывшие в синяках. Низкий рост, но смотрит свысока. Блестящая шевелюра, темная, неправедная душа. Ролекс патриарха и барсетка в руках, по-собачьи скрещенные ноги, семечки в зубах. Древний, кровный враг.

- Ты ничего не сможешь мне сделать, Дмитрий! – говорю устало – Я - Осирис, преданный  и возрожденный! Цикл вновь вернулся в начало. Что внутри, то и снаружи. Ихтис, Альфа и Омега.

Самодержец смеется:

- Я - нет. А он - сможет.

Мелькает усталое солнце, и стены идут пикселями, мы оказываемся в иллюзии, снова – а выходили ли мы из нее хоть на мгновение мысли? Появляется Меченый с китайскими ****ями, а у тех лица какие-то знакомые, примечательные, опана, да ведь это Билл Гейтс да Эл Гор!

- А я говорил, что мы еще встретимся – злорадствует последний. А Билли машет головой, как Ахиллес в конюшнях Семирамиды.

- Почему Прометей помог Адаму? – не своим голосом спрашивает Людмила. Я отшатываюсь, отцепляюсь от любимой, вижу в карих глазах чуждый разум, многоликий, ненастоящий, ксенофильский. Она продолжала:

- Все всегда шло согласно вселенскому плану. Заговору, длиною в тысячелетия. Исключительному месту России в мире и Вселенной. Золотой Путь, В.В.П. Ты должен олицетворять его. После тебя Россию – и всю планету Земля – ждут великие потрясения, ничего хорошего, Девятый вал, Кинг-Конг, Кали-Юга и атака фашистов из будущего. Народу будет трудно, и они начнут мечтать – о времени, когда было лучше, когда доллар был за пятьдесят. И в мечтах о твоей стабильности люди обретут успокоение, четкое пособие. Они будут иметь идеал, память о Рае, бутафорное, но все же счастье.

От ее последних слов потянуло космическим холодом. У меня внутри все сжалось, задрожали поджилки, умерло что-то хорошее.

- Ты же до сих пор выполняешь наш план, подчищаешь хвосты. Эрго Прокси, Посланник Смерти. Реинкарнация Сталина. Ангел кровавой мести. Убивай политиканов, они лезут на форум!

- Людмила…

- Это наш тебе подарок, Вова – фамильярно бросает Лжедмитрий, сплевывая шелуху – за годы труда и службы. Твоя жена, облагороженная и улучшенная. Возьми ее руки в свои и беги, скройся с наших глаз. Ведь ты уже сделал это раз. Двойники, галоперидол, настоящий В.В.П. исчез после второго срока. Эгрегор, эйдос, образ мечты народной, компьютерная программа имитации, интернет-воен с ложной памятью. Ты стал слишком похож на оригинал, и в итоге повторил его судьбу – вскричал – нет! Не надо! Не хочу! Уберите зеркало, оно кривое.

Падаю на колени, ломая иконы, растет осознание, как над Хиросимой гриб атомной бомбы. Ноль и девятка, зеленый цвет печатей, строчки кода, бог – безумец, архитектор, треск костяшек домино, последний день Помпеи, раскалывается, рушится, умирает. Людмила – Оптимус Прайм, нейросеть, обозревающая мир слепым глазом, а мы – ее марионетки, игра, слюна, стекающая вдоль уголка, но проблема в том, что нейросеть – это общество, а общество – это мы, и нет разницы, кто управляет, компьютерный разум или пролоббированные выпускники Гарварда. Спектакль, мозаика, в которой каждая деталь – переменная, может быть и синей пилюлей, и красной, Инь и Янь, частица, переходящая в волну, ***, входящий в ****у, непрерывный процесс деторождения, смена зимы летом, перестановка молекул, насилие над чихуахуа и любовь одновременно. Голосуй – не голосуй, все равно получишь Шнура, офисного планктона, раненого кита, осознающего свои ограничения и действующего соответствующе своему статусу и моменту.

И ужас метафизический возрастает. Как рев бензопилы трель будильника голову раздирает.

Глава 33.

«Акулы кружатся вокруг света солнца,
Вдали отвратительный ворует слова
За это его несказанно скушает кошка,
Человека член найдет себя»

Он проснулся, и тут же поплелся в ванную, по пути поставив чайник кипятиться. На кухне уже спорили, а вернее – не прекращали со вчерашнего вечера ругаться, ножницами перекидываясь.

- На самом деле кисточки - жутко палевная штука. Потому художники цифровые сосут у настоящих творцов, естественников. Они каждый листик прорисовывают лично!

- Естественники, лол. Ишь как обозвал. Ты же знаешь, что на самом деле все сосут?

- Да, но ты можешь сосать меньше ***в, если пролезешь по иерархии чуть выше остальных!

- По логике минимизации бездумной репетативной работы это и есть прогресс.

- А по Пелевину, единственный ***, который ты сосешь - это ты сам.

Он пропустил мимо ушей пикировку и, хлопнув дверью, залип в горошек клопов фотообоев, теребя ершик чехословацкого производства как джойстик истребителя, рассеяно крутя валик туалетной бумаги с отпечатком доллара. А если бы здесь были красотки с Майами, захотел ли он остаться в сортире насовсем, как есть, в носороговой пижаме? 

Спуск воды родил иные мысли, приснившийся сон, неожиданное фрейдисткое послание. Каждый из нас - немного В.В.П., это правда. И значит, именно он отвечает за все, что происходит в стране, здесь и сейчас. Ему надо что-то делать, получать по ушам, страдать. Мерзнуть в обнимку в одиночку с плакатом, проявлять чудеса креативности в спорах Интернета, жертвовать в фонд противников политического миньета. Отобрать щит омоновца, отгородиться зелено-белыми сортирами, перфоманс-харакири. Если все вокруг будут В.В.П., то человечество станет великим!

- Ну и срань! – ругается он и решает, что больше никогда не пойдет голосовать.
А за окном, включив термооптический камуфляж, висит мыследрон в форме двух треугольников, вошедших друг в друга. Посреди образовавшегося внутреннего шестиугольника горит глаз, довольно щурясь.

Конец.   

«Незаслуженно невоспетые»

Послесловие.

Книга посвящается всем, кто погиб, был покалечен или просто участвовал в битвах на полях сражений информационных войн.

О них не пишет пресса, им не ставят на кладбищах памятники, не награждают и даже не запоминают. Миллиарды растерзанных ботов, аналитиков, активистов ложатся в жернова гибридной войны, теряют время и нервы, друзей, наживают себе заклятых врагов... не за капитал, а из-за патриотизма, из-за веры в свои убеждения, желания спасти, защитить всех нас, все наше общество от опасности, поражающей нашу душу, грудью вставая на амбразуру, прикрывая наш головной мозг от вредной, уродливой и разлагающей информации...

Мы отворачиваемся от них, не пожимаем руки, клеймим "троллями" и "сурковской пропагандой". Дети стыдятся своих родителей и их высказываний в интернете, молодые люди не могут найти девушку, потому что она недостаточно подкована политически и не может обсудить важные для страны картинки в новостной ленте. А ведь жизнь бойца невероятно опасна и трудна, ему нужно постоянно смотреть вперед, в будущее, где Океания вновь воюет с Ост-Азией, а преданных своему делу блогеров сажают в тюрьму за когда-то выгодные партии, но излишне неосторожные высказывания. Граница реальности размывается, виртуальная кровь и страдания превращаются в сколиоз и боль в задней части туловища, но они продолжают мужественно нести свой крест на амбразуру.

Я считаю, что мы обязаны чествовать Героев. Их Подвиг не будет забыт, их Память не будет потерянна, и однажды седой старик с гордостью скажет внуку, прося милостыню на Пискаревке:

"Я был там"

И кивнет в сторону многометровой скульптуры клавиатуры, разбивающей монитор с лживыми новостными колонками вражеской прессы.

Послесловие 2.0

А еще все, что я написал здесь - мне приснилось. Это многое объясняет.