Универмаг

*Рассказ был опубликован в сборнике "Были 90-х" проекта "Народная книга". Составителем сборника на этот раз стала Александра Маринина. 1 том, стр. 197, "Эксмо" 2017


Уже к концу 90-х моя набитая профессиями и конторами десятилетняя трудовая книжка была заполнена за половину. После дембеля в 1989 году я не вернулся на завод, а решил податься в культуру. Однако быстро сообразил, что в это смутное время всем не до оной, и ушел в производственный кооператив. Вскоре он стал АО, где я ненароком получил производственную травму. Из-за больного колена пошел на суперпопулярные в те годы бухгалтерские курсы, и вскоре меня перевели из слесарей в бухгалтеры. Полгода спустя мне предложили долю с дохода и должность главбуха в торгово-шмоточной фирме. Через год падение рубля свело компанию к банкротству, а меня закинуло на охрану строек – студента-заочника на тот момент нигде больше видеть не жаждали. Но и там больше года удержаться не получилось.
И тут школьный друг Шурик предложил мне встать за прилавок небольшого продовольственного магазинчика в универмаге «Московский». Тогда идея о превращении столицы в город-рынок только входила в раж, и советские торговые дома пока ещё удерживали свою былую популярность. Наш большой сосед – громадный продовольственный универсам под землёй – как-то не спешил делать себе рекламу на поверхности. И вся приезжая на три вокзала голодная рать рвалась к ближайшему входу в «Московский», где тут же благополучно упиралась в наш отдел.
По клавишам я с детства шлёпал живо, а потому кассу освоил за час. В тот же день красотка-коллега в местном форменном халате попыталась взять что-то без очереди. Чуть постояв с «блатной» стороны, она обиженно скрючила губы и спросила: «Молодой человек! Когда же Вы меня отпустите?» От меня отскочило быстрее, чем успел подумать: «Да кто же Вас держит?» И с того момента всю смену конкретно пропёрло на шутки: «А какую водку посоветуете?» – «Я советую завязать с алкоголем и заняться спортом!» Или: «Что-то водка у вас вчера была не свежая! Выпили две бутылки под один беляш с приятелем – и потом так тошнило!» – «Ну так вы ж с пластмассовых стаканчиков пили? Вот с этого все и травятся!»
Нередко веселили и сами покупатели. К примеру, был случай. До одиннадцати утра покупателей много не набегало. В одно из таких преддверий к нам зашел почтенный такой дедок. Он встал поодаль и несколько минут рассматривал алкогольную стену прилавка,  нервно шевеля губами. Наконец подошел и заговорил: «Молодой человек, а что такое «уве;с росхе;р»?»  – «Не знаю, уважаемый. В школе вроде не проходили» – «Но ведь у Вас же стоит!» – «Бывает, но чаще по утрам. А при чем тут это?» – «Да я не про то! Вон на верхней полке пятая слева». Пятой слева стояло французское шампанское «Ив Роше». Ну, да – «Yves Rocher»!
Поначалу были проблемы с привокзальными бомжами, которые пытались устроить у нас в торговом зале спальню-столовую. С ними я после практики охранником договорился почти без слов – они прытко убрели, словно трухлявые пеньки из фильма «Морозко». Всё бы ничего, но у нас продавалась самая перевариваемая и дешёвая водка в округе. Вот бездомные горемыки и шли за ней, пихая вонючие пачки мятых цветных фантиков – тогдашних сотен и двухсотенных. Я как-то сразу не стал принимать от бомжей такие деньги, потому как стыдно их было давать на сдачу другим покупателям. Соответственно обломал и с водкой. На другой день на разборки от бомжей Казанского вокзала пришел их «маркиз» – ещё молодой азиат в зелёном пальто, длинном сером шарфе до пят и шапочке в цвет. Я ему пояснил, что к печальной участи некоторых моих сограждан я отношусь с пониманием, однако грязные и перетёртые купюры брать отказываюсь. Шурик хотел и «маркиза» обвинить в антисанитарии, но тот сдержанно предъявил вчерашнюю справку из бани. Договорились на том, что вся продажа пойдёт через него чистюлю, но его дурно пахнущие подданные в наш отдел ни ногой.
Помимо кошерной водки, горячей останкинской колбасы, жвачки и приставок «денди» мы торговали всякой ерундой для доброго пути, в том числе суперклеем. Как-то раз потребовалось самим немного что-то приклеить, а остатки пошли на новое развлечение – к поверхности кассового столика мы намертво прилепили мелочь. После смешно было наблюдать, как шикарно разодетые дамы, прикрыв руки сумочкой, пытались отковырнуть жалкие копейки. Перед Новым годом мы и вовсе устроили забаву – приклеили к полу железную сторублёвку. Если 400 рублей стоил плотный пакет с ручками, то цена ей нынче была бы рубль. Из простого люда за монетой нагибался очень далеко не всякий, зато у бомжей та монета отняла покой. Конкурентами им был другой сорт людей – сторублёвке, словно отбивая поклоны Золотому тельцу, кланялись блондинки в норках. В итоге монету специально обученным совком в момент отколошматили местные бабули-уборщицы.
С ними тоже была история. Утро понедельника отводилось пересменке – заступала другая бригада. Когда удавалось хорошо посчитаться, то нам перепадали премиальные. Заканчивалось мероприятие по передаче активов вызовом бабулек, которые подхалтуривали влажной уборкой помещения. Нам же в это время оставалось дожидаться конца пересчёта, то есть бить баклуши и курить. Вернувшись с курилки, я спросил Шурика про премию: «Ну что, бабки давали?» Он озорно оглядел гигиенический отряд и усмехнулся: «Да нет, они только пришли!» За что и схлопотал от бабулек тряпкой.
Рабочая неделя, конечно же, выматывала. По дороге домой боялся уснуть и проехать остановку – стоял. Да и сессии сдавались кое-как. Зато в то непростое время наш лабазик был островком стабильности с элементами малого бизнеса. Коллектив помалу обрастал добрыми традициями. Частенько заскакивали друганы и родня – днём на перекур почти всегда можно было оторваться. Но однажды и до нас добрёл господин Облом. И на вопросы друзей: «Чего хорошего?», мы с Шуриком радостно отвечали, что замечательно всё: работа в тепле, график нормальный, платят хорошо. А на вопрос: «А чего плохого?», не меняя тембра бодрости, отвечали: «Да гонят нас на фиг с этой работы!» Увы, наш босс, которого и видели-то пару раз мельком, проиграл наш магазинчик в рулетку.
Странные и страшные были годы. То ОМОН перепутает офис, сперва всех закошмарит, а потом извинится и уйдёт. То знакомую старушку на Пушкинской взорвут. Но больше мучили не внезапности, а неопределённость. Когда мотаешься не один месяц по объявлениям, тащишь у ребёнка из копилки на проезд до бюро по трудоустройству, халтуришь на рынках, пытаешься хоть коготком зацепиться хоть за какой то доход. А то ты вдруг финансовый директор! Но по любому та простая работа в универмаге за прилавком вспоминается каким-то светлым пятном среди всяких стрелок-разборок и безнадёги. 90-е радовали не часто.