2. Освоение профессии. Первые уроки

    (На снимке мой первый отсек, на стеллажах торпеды, здесь же, между торпедами подвесные койки,  места для отдыха моих торпедистов и меня самого).

             (Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/25/650)

       С офицерами "С-44" сошлись быстро, в штабе бригады меня уже знали, так что с этой точки зрения начинать службу мне было легче.  Многое мне, благодаря стажировке, уже было знакомо, однако для полноценной службы в должности командира торпедной группы его было, конечно, недостаточно. За два месяца мне предстояло изучить в совершенстве не только свою технику и оружие, но весь корабль от первого до последнего шпангоута так, чтобы в любом отсеке, в темноте найти любой клапан, запустить любой механизм до дизелей включительно.  Изучить и знать обязанности каждого члена экипажа по всем тревогам и готовностям.  Кроме того, морской театр, (все мысы, бухты, маяки, ориентиры в зоне действий своей бригады). А также  радиотехнику, акустику, связь подводной лодки, те же наши крылатые ракеты.  Потом сдать зачеты по всем предметам флагманским специалистам, старпому и командиру. По итогам сдачи зачетов приказом командира подводной лодки я буду допущен к несению ходовой вахты в море и к дежурству по кораблю в базе. (На нашей "новейшей ракетной" дежурство по кораблю несли офицеры).
 
         И всё это при том, что теперь на моих лейтенантских плечах лежала ответственность за состояние целого комплекса торпедного оружия и техники, а также за подчиненных. За их подготовку по специальности и, как подводников, по всем остальным вопросам. В общем, моя беззаботная юность осталась позади, теперь я уже по-настоящему входил в мир взрослых, отвечающих за свой участок работы и людей.

       Пришлось забыть о досуге и проводить время, в основном, на подводной лодке.  В общем, скажу честно, так как на первых порах службы, я не уставал потом никогда. Даже будучи старшим помощником командира, должность которого считается едва ли не самой трудной на флоте. Как я уже сказал, мне помогали. Все, начиная от матроса и выше, доброжелательно и охотно рассказывали и показывали, где что находится, как работает то или иное устройство, как с ним обращаться. К моим услугам была целая Секретная часть с горами описаний и инструкций.

      Сложнее было работать с подчиненными старшинами и матросами. А это была моя основная обязанность, как офицера и командира группы. Тогда ведь призывали на срочную службу с 19 лет и служили на флоте по 4 года. (Позже перешли на 3, а потом даже на 2 года срочной службы).   Большинство из моих подчиненных были старше меня по возрасту и куда опытнее в своей специальности. И мне, молодому лейтенанту, приходилось  и учиться у них, и учить тому, что знал лучше, чем они. И строго спрашивать за выполнение своих обязанностей, за соблюдение всех норм и правил военной службы, включая форму одежды, поведение, содержание своих заведований в части касающейся оружия и механизмов на подводной лодке, своих вещей в казарме и т.д. и т.п.  Среди старослужащих были и такие, кто проявлял норов, позволял вольности. Здесь надо было, с одной стороны, не лезть на рожон, не перегибать в служебном рвении, тем более, что в среде подводников взаимоотношения между начальниками и подчиненными особые. В подводной лодке мы даже спим  в одном отсеке, всегда рядом. Все отвечают один за всех и все за одного.  С другой – нельзя дать сесть себе на шею, надо проявлять твердость, требовательность в службе, иначе твой авторитет рухнет и ничего уже нельзя будет поправить.

        А ведь ничему этому, как я уже говорил, в училище нас не учили. На выпускном курсе нас, и то не всех, назначали командирами отделений, взводов на младшие курсы. Но это было не совсем то. Теперь приходилось постигать азы службы интуитивно, сообразуясь с конкретными обстоятельствами и глядя на старших. Хотя среди них далеко не все умели себя правильно поставить. Кто-то, бывало, перегибал палку в требованиях, кто-то наоборот проявлял слабость. Насколько мог, я старался найти, как говорится, золотую середину. Меня вскоре поняли и приняли в экипаже, как своего.

        Вот с помощью товарищей по службе и всего экипажа я и осваивал корабль, свое заведование, сдавал зачеты флагманским специалистам.  Немного не уложился в срок 2 месяца, но это не беда. Вскоре приказом командира корабля я был допущен к самостоятельному управлению торпедной группой, (позже сдал и на управление БЧ-2-3), к дежурству по кораблю и к несению ходовой вахты. С этого, по-существу, и началась моя служба на флоте.  А в ней бывает всякое. Случались и у меня не только удачи, но и недоразумения, а порой и неприятности.


        Например. Однажды ночью, при свете прожекторов, грузили мы боевые торпеды с ядерными боеголовками. (Потому и ночью, чтобы вероятный противник не увидел). На пирс вместе с командиром бригады пришел сам командир 40-й дивизии подводных лодок контр-адмирал Ужаровский. Тот самый, который славился своим крутым, невоздержанным нравом и встречаться с которым побаивались. Я руководил погрузкой, был в лихо сдвинутой на затылок фуражке, из которой вынута пружина, (что было модно у молодых офицеров, но не полагалось по Уставу). Я как-то забыл о том, старался в присутствии высокого начальства не ударить в грязь лицом, показать выучку и слаженность расчета по погрузке.  Мне казалось, что отработали мы четко. Каково же было мое удивление, когда я, вместо благодарности, услышал от командира, что командир дивизии объявил мне… 3 суток ареста! За ту самую неуставную фуражку! Невероятно, но факт. Сажать меня, разумеется, никто не стал, поскольку гауптвахта была только во Владивостоке, а главное – кто будет за меня работать?

          Бывало и похуже. Как-то меня «бросили» на другую подводную лодку, которой предстояло выполнить в море учебную минную постановку. (Как я уже говорил, специалистов в бригаде не хватало). С прибытием в район минной постановки погрузились, начали выход в исходную точку. Торпедисты готовили практические мины и торпедные аппараты к постановке мин. Понадобилось открыть заднюю крышку торпедного аппарата, где уже были загружены две мины в сцепке. Сняли мины со стопора на задней крышке, открыли её, и тут вдруг дифферент нашей подводной лодки начал нарастать на нос. В центральном посту по плану начали погружаться на большую глубину, не зная, что у нас мины в одном из торпедных аппаратов сняты с крепления по-походному. А я о том в ЦП не доложил, хотя был обязан это сделать. К моему ужасу, снятые со стопоров мины по хорошо смазанным направляющим дорожкам ТА начали скользить вперед, к передним крышкам. Уловив начало движения, я схватил заднюю мину за хвостовую часть. Рядом возникла мощная рука старшины команды торпедистов, который подоспел на помощь. Чувствуя, как трещат связки на руках от напряжения, (вес двух мин около полутора тонн!), я закричал морякам: «Передайте в ЦП, чтобы срочно отвели дифферент к нулю!» Слава Богу, те не растерялись, а в ЦП пока не стали выяснять в чем дело, дифферент стал отходить.  Не знаю, как мы выглядели со стороны, то ли красными от напряжения, то ли бледными от страха, потому что, если бы мины ударили всем своим весом в переднюю крышку ТА, было бы плохо. Крышка бы открылась хотя и не намного, но достаточно, чтобы в отсек хлынула вода под большим давлением со всеми вытекающими, как говорится, последствиями... Не успели мы со старшиной команды перевести дух, как дифферент начал переваливаться на корму, и наши мины поехали назад, грозя выпасть в отсек с не меньшими потерями. Но тут уж мы успели задраить заднюю крышку ТА и взять мины на стопора.

          Поскольку обошлось без последствий, после успешной минной постановки никто о том случае даже и не вспомнил. Кроме меня  -  в мою память накрепко врезалось правило:  впредь ничего подобного не делать БЕЗ ДОКЛАДА И БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ПОСТА.  Так я учился сам и учил позже и своих подчиненных.
         Мы много ходили в море. Стрельбы, различные учения, выполнение разных задач командования. В базу заходили только пополнить запасы. Иногда удавалось и отдохнуть. На дизельных подводных лодках тех времён никакой кондиции не было, мы даже такого слова не знали. В жаркое время года, особенно в южных широтах океана подводники в отсеках истекали потом. Где бы ни прилег отдохнуть – под тобой лужа. Постоянная жажда, а пресной воды с Гулькин нос, строжайшая экономия. Только на приготовление пищи да на самые крайние нужды. Умываемся забортной, соленой, или протираем лица ваткой, смоченной спиртом, которую разносит по отсекам и раздает наш доктор.  Единственное место, где можно было перевести дух – на мостике при всплытии для зарядки аккумуляторной батареи. Но туда далеко не всегда и не всем разрешалось выходить.

        А зимой, в северных широтах, наоборот – сущая каторга именно на мостике. Мало кто туда захочет выйти даже покурить. Вахту нести вахтенному офицеру и сигнальщику приходится на открытом всем ветрам маленьком металлическом пятачке. Лицо от мороза мгновенно деревенеет, стужа пронизывает до костей, несмотря на одежки. Ни отвернуться от пронизывающего ветра, ни закрыть чем-то физиономию нельзя – необходимо постоянно бдительно следить за горизонтом и водой, чтобы не наскочить на что-либо, тем более, чтобы не столкнуться с каким-нибудь, мало заметным, рыбацким траулером. А если еще и волна приличная, то вода захлестывает вахтенного офицера и сигнальщика иной раз с головой. Одежда промокает, сверху образуется ледяная корка. Помню, с огромным трудом дотягивал до конца свою четырехчасовую вахту, особенно ночью.  Сменившись, буквально сваливаешься в Центральный пост, садишься на раскаленную электрогрелку, отходишь. Вокруг свистит ледяной сквозняк – дизеля с шумом затягивают через верхний рубочный люк морозный воздух. Особенно когда идет зарядка аккумуляторной батареи. Переведя дух, идешь в дизельный отсек, стаскиваешь с себя промокшую одежду, раскладываешь её на горячих крышках работающих дизелей и валишься за дизель поспать. Интересно, что никакой грохот дизелей, (мотористы несут вахту в специальных наушниках с переговорным устройством), при этом не мешает…

       Любопытная деталь. Как-то спустя много лет, когда нам с женой уже было за семьдесят, как-то во время просмотра сериала о медиках по ТВ у нас с ней зашел разговор о том, что от врачей  и дома исходит запах больницы. Не каждому этот запах нравится.  Я её спросил: «А вот мы, подводники на дизельных подводных  лодках тоже ведь пропитывались запахом машинного масла, солярки, смазки торпед тавотом (тогда их корпуса смазывали, а не покрывали специальной краской) и еще черт знает чего. (У нас в те времена не было специальной рабочей одежды, в чем ходили на берегу, в том были и на подводной лодке). Ну так как тебе тот запах?».  И что она мне ответила?   «А мне он нравился!».

        Не знаю почему, но вот такую, временами адски трудную службу, особенно на дизельных подводных лодках того времени, ни я, ни мои товарищи-подводники, никогда не променяли бы ни на какую другую. Может соль именно в том, что она ни с какой другой несравнима. Что осилить её дано не каждому. В этой службе, в её сложностях и трудностях, в сплоченности экипажа, где «или все побеждают или все погибают»,  есть какая-то особая романтика, возвышающая тебя не только в глазах окружающих, но,  прежде всего, в своих собственных, в своей душе. Ты  видишь, что способен преодолевать такие трудности, о которых раньше даже не подозревал. Ты можешь и сделаешь все, что нужно, когда от тебя одного зависит судьба не только твоих друзей, но и всего экипажа. Даже когда это, казалось бы, выше твоих сил. В конечном итоге зависит и выполнение боевой задачи подводной лодкой. Может потому мы, подводники, гордимся такой своей службой.

           Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/04/304