Герои спят вечным сном 50

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/11/25/2145

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
НАДО

«Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам». Евангелие от Луки.

- Поди сюда, Эплыкытэт. - Обычно Сулимов зовёт на вы по имени, или «Мынорушка, мальчик». Теперь же! – Стань. Повернись. Подними руки. Ага. - Мынор ощутил нечто сродни обиде: «на невольничий рынок похоже. И в зубы заглядывает».

- Скажу тебе, - нажав на второе слово, объявил Сулимов. - Время охоты на уток пришло, на подсадных.
- Что это значит?

- Да, голубчик, у вас так не охотятся: птицы тучами – хоть ковшом греби. Ручную утку привязывают в камышах, чтоб дичь звала на засаду, вот что. В нашем случае – промысел «мехом наружу»: подсадных следует отстреливать, и без нестандартного оружия не обойтись. Видел поведение «стаи» в урочище?
- Да.

- Что думаешь?
- Сложно, Дмитрий Данилович, и до предела просто. Весьма пёстрое сообщество. Опасность тела и души отпустила, угроза голодной смерти – тоже. На севере через год так бывает из века в век, иной раз – ежегодно. Люди привыкли, умеют противостоять и соответственно выглядеть друг перед другом, эти же – нет: многое наглядно, многое утрируется, ещё больше – в тени. Показал Алексею Петровичу по персоналиям, он понимает: - Будем, - говорит, - наблюдать.

- Вот и ладненько! Вот и хорошо. Нет в тебе ошибки, сын. Садись на брёвнышко, слушай. Бывает Калинов мост, а тут – Калинов остров. Самый, что ни наесть, природный заповедник – без навыков и специального снаряжения не войти, не выйти. Там стараниями жителей разбит лагерь, учебка для новоначальных. Егор завхозом, Лиза повар. Программу составлю. Преподавателей подберём – будьте нате. Рассмотрим в микроскоп.

Твоё на сегодня дело – транспортировать учащихся. Задача: чтоб без игр в недоверие и усилий над личностью не поняли, куда везут. На Кабыздохе, сложенные в стопку, поднимаются пятеро, троих берёт Росинант. Итак – восемь по две ходки за ночь. Ведомый не отстанет. Ты – ведущим. Суть полётов – нулевая видимость. Справишься?

- Надо. – Растёр коленки Мынор, прицельно вглядевшись в каплю, готовую прыгнуть с листа.
- Вот так слово! – Вскочил на ноги Сулимов и снова сел. - Это – по-нашему! Подумать только! Прелесть какая: «Надо». Всё у них рассчитано, всё в порядке: и войска, и промышленная мощь, и союзники (хоть задом ежь), и всяко-разная слабость облизана со всех сторон. Одного пустячка не учли: «Надо» в России с большой буквы пишется. Солнышко! Мальчик! Зураб такой же был. И как бы сделать, чтоб вас не убивали, а?
- Не знаю, как.

- Ну, что же, сказал – надо – будем выполнять. Самолёт впервые видел, в смысле – управлял?
- Условно, да.
- а фактически?
- Давали подержаться: «СССР-Н4 и Ш-2 – амфибия.

- Ванкарем? * Понимаю! Хорош гусёнок! Небось, во все дырки пролез, несмотря на размеры?
- Так точно, пролез.
- За это, должно быть, ругал отец? Помирились вы с ним?

- Зачем мириться? Не было ссор: он ругался. Я молчал, потому что он прав.
- Как же прав?

- А так: надо, чтоб семья стояла, не возражать; не ослушиваться; требуемое делать со старанием, а в свободное время - разные самолётики. Если б у меня не получилось, то вышло бы, - кругом прав отец, а так – частично. Никогда на него не сердился. Заработанные деньги домой послал, и сейчас пишу.

Отвечает?
- Да. Первое письмо - в обычном конверте, чтоб цензура не вымарала. Парфён Михайлович Вадима переправлял и в ящик бросил в Москве, подписав внутри обратный адрес, который дали «там», а снаружи «Последний переулок». Действительно, есть такой?

- В районе Сретенки. Только предпоследний он по нечётной стороне. Адресок известен в штабе партизанского движения, используется, как место проживания родственников. Запомни. Вдруг пригодится – документы восстанавливать.

Столица нашей родины вся улицами вкривь да вкось. Зато стабильней нет, чтоб гадам кисло. Не веришь, спроси: днями тут мальчонка появился ровно из этого дома, из этой квартиры. Мишей зовут. Деменковым как-то доводится. Ну, дальше про письмо?

А дальше - в подробностях объяснил я без указаний географии, что такое война, что делается на занятой врагом земле. Промысловиков не берут в армию – только добровольцы. Видимо, для защиты побережья. Мне ответили: «случись чего, как один встанем». Их же в тундре и на льду не победить.

- Отразится от этих «союзников». – Сулимов криво ухмыльнулся. - Третьего дня поезд уронили, видал консервы?

- И едал, знаете ли, ещё третьего месяца. «Второй фронт» называется – направо и налево. Цинциннати, Огайо - SPAM. * орёл, летящий над судном * и американский флаг в синем круге, всё немцам продаётся. * Правильно, что держат охотников на местах. В тех условиях эффективней обороны не придумать, причём, минимальными средствами.

- Да, Мынорушка, да. Именно поэтому тебе задание: бой грамотея с неграмотным, и у второго шансов больше. Есть предложения?
- Часы у всех забрать. – Сполоборота огорошил Мынор.

- Что забрать? – Икнул Сулимов. - Не ослышался! Первая победа. Перед отлётом баня и полная смена белья при отсутствии личных вещей. Где часам взяться у несчастных узников, не спрашиваю: надо – найдут. Дальше?

- Разработать маршрут так, чтобы при самых благоприятных условиях не было возможности использования створных объектов. Даже один опознаваемый объект не должен присутствовать.
- Молодец. Разрабатывай. Загодя разговор. Есть время. Следующее?

- Звёзды бы всякие переселить куда-нибудь! Секстан отсутствует у них, только опытный глаз – тоже алмаз.
- Сам-то как надеешься? Приборов у Кабыздоха нет, навозом пробавляется, Егорий говорил.
 Зачем чукчам приборы? Батюшка, небось, не астрономии учил, а жить на свете. Непростое дело. Надо - сделаем. Кто ведомый?

«Многие корреспонденты сообщают о том, что в результате интенсивной бомбардировки Данцига и Кенигсберга разрушен ряд военных объектов. Советские лётчики бомбардировали города Германии, включая Берлин, а также Будапешт, Бухарест, Софию, Прагу в течение нескольких часов».

- Этого быть не может! – стучит ладонью по импровизированному столу Фогель.
Не понимающий английского Бастиан поворачивает голову и понимает, - свободен от боли.

- Чего нет, Дитер?
- Глупостей, которые они говорят.

- Что за дело нам до глупостей. Скажи лучше, почему так тихо, будто вымерли. Если б ни радио, можно подумать, - усадьба покинута, и бросили нас.
- Бросили, да. В доме, судя по звукам, некто есть, а кругом! Хоть до Берлина беги.

- Надеюсь, Дитер, ты не собираешься этого делать?
- После того, как нас навестил бешеный бык, - нет.
- Бык – это развлечение. Клетка выдержала! Век бы в ней жил! Однако, если б ни выстрел! А крысы! Видел Крыс!

- Я видел, Ганс, как они видели. Это ужасно. Представляешь: никто не побежал, ни один! Свернули из соломы факелы, вокруг ног провели огнём черту и стоят. Крыс же столько! Громадные! В небо взовьёшься!

-Ты взвился?
- Да. Они же смеются – дерево припомнили.
- Какое?

Отступать некуда; Фогель объяснил про дерево. Почему смолчал – понятно: в глазах товарищей лучше выглядеть предателем, нежели придурком. Скажи он Бунге, сейчас дома были бы. Теперь говорить бесполезно, укорять безнравственно.

- Быка этого, – по секрету (не понятно от кого) прошептал Фогель, - не убили. Шарахнулся и убежал туда. И там привязан, а вокруг него плетёные стены поставлены. Должно быть, надеются зарезать и съесть.

- «Будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им», * так что ли?
- Не знаю, но мяса боюсь: вдруг из него!
- Сам же сказал, - не убили!

- Сказал, но ничего не понимаю: может, – другой бык. Драпануть же отсюда очень хочется. Как думаешь, Ганс, выпустят нас или будут в коммунистов переделывать?
- Пинком и сразу, лишь только я сумею не сдохнуть от пинка. Он, должно быть, духовный лидер. Дорого дал бы, чтоб узнать, кто таков.

Удобен лежачий собеседник, особенно – лицом вниз. Бастиан догадывается, что Фогель придурок. Не следует убеждать лишний раз.
- Про Хорста надо узнать. – Пробормотал Дитер, умудрившись овладеть голосом. - Знаешь, Ганс, давай, ты о нём спросишь, а то мои вопросы мимо дела получаются.
- Спрошу. Смотри! – Завопил Бастиан. - Дверь закрой!

Фогель прыгнул в клетку, задвинул брёвнышко и влез повыше, потому что из-за угла показался тот самый бык, а с иной стороны, почему-то с огорода, вывернулся и поравнялся с ним Дэми на велосипеде. «Что-то будет!» - Не успел подумать Бастиан, и решилось.

- Зараза такая! – Соскочил наперерез быку с багажника ехавший сзади Вася. – Горя не видел, да? Нельзя тебе купаться, понимаешь? Нельзя.

- Бык взмахнул башкой, как водится у них, рогом подцепил помеху. Мальчик отлетел и каким-то чудом оказался на спине животного. Схватил за кольцо ошейника, откинулся назад, вздёрнув голову, выпрямился, усаживаясь поудобней. – Я те уши оторву!
- Вуууууууу! – ответил недовольный жизнью бык, но угнуться, чтобы скинуть, не сумел.

«На бок упадёт, покатится, раздавит!» - Предположил Бастиан. Не стал почему-то падать. А из нижней двери выбежала девочка и на раскрытой ладони протянула зверюгану большой кусок хлеба.

«В Ленинграде людям меньше дают», слепящим лезвием ударила мысль. Ганс зажмурился и, открыв глаза, обнаружил перед мордой быка женщину с бочонком наперевес. - Пей, глупышка, пей и домой поди.

Бык послушался, захлюпал в лохани языком. Сулимов скобой примкнул велосипед к стене. Мальчик, нырнув под крыльцо, вынул тонко блеснувшую, собранную в пук цепь, нечто подал женщине и водворился обратно.

- Домой! – Велел Вася вздумавшему шагнуть к воде быку. – А то ведь уши никто не отменял.
Увещевание не подействовало; свершился второй шаг. Вася сжал уши ладонями; Галина Капитоновна справа и слева захлопала пугой. * Девочка подцепила потерянный в порыве негодования бычий «блин», сбросила на смятую при удалении взрывчатки клумбу, следом пошла.

- Вот что вспять тогда обратило, – шепнул Фогель, не выстрел. И повязку видишь?
- Да. Хромает. Раненый он, оттого и метался.

- Страх, бабонька! – тихо застонал упавший на Ганино плечо Вася. – До срока пусто сказывать.
 - Что за бедствие? С кем?
То самое: привезут подопытных - успеешь, насмотришься.

- Сюда, что ли?
- Конечно. Для того и выпростали место, чтоб привезть и разобраться.
- Ты был в школе? Правда, мучают детей?

- Ночевали с Антоном, весь чердак излазал на животе. Видал гадов, вот, как Аньку, и как мальчишек мучили, видел. Слов таких нету: чудовища! И положение: пикнуть не смей! Земля качается, небо винтерём.

- Поел бы, а?
- Ведёт. Не могу. – Сглотнул Вася отвращение. - Запах съестного у них стабильней времени. Чесноком, что ли? Опротивело до воще.
- Приберу чеснок.

Сделай одолжение, бабонька, унеси. Тоське то же досталось, так же повезло. Он, представляешь, Новиковского видал!
- Лёньку нашего! Господи ты, какое горе! Я ить упустила, не хватился никто! Как же теперь?

- Так вот. Сама говоришь: утро вечера мудреней. Следует дождаться.
- Будем ждать, будем. Взлезь на потолок, родной. Там сено свежее. Или в светёлку: постеля, книжечки там. Благодать, будто под небушком. Полежи. Уже тка, принесу тебе взвару вишнёвого. Будешь ли?
- Ну, принеси.

- Знаешь чего, - Сказала Аня, - есть же отравляющие вещества с чесночным запахом? Водород мышьякастый, иприт, ещё какая-нибудь гадость?
- Мышьяковистый водород, уточнил Вася. - Только я-то не потравлен – душевная мерзота одна. Они там тоже без опаски живут, спят прям в кабинетах. Вонь, должно быть, для здоровья предназначена, от бактерий.

- Идите, умница, ждём вас, - приветствовал показавшуюся с плотины Акулю Сулимов. - Не решаюсь один.
- Там что, Дмитрий Данилыч?
- Вам лучше знать: Вы перевод видели. Привезут, если сложится. Сколь же и каких по факту достанут, кроме Господа никто не ведает. Здесь кончить надо.

- Порядок. – Едва коснувшись спины Бастиана, вынесла Вердикт Акулина михайловна. – Умеете, товарищ генерал. Можно аккуратненько встать ему. Сначала бы на четвереньки для контроля, но как?

- Проще не бывает. - Сулимов вынул перекладину под ногами Бастиана и потянул доску снаружи. - Придержите за плечи, - велел Фогелю, - следуйте за мной. Ваша задача, молодой человек, уползти, не выпрямляясь, едва руки коснутся земли.

Земля оказалась тёплой, чистой, вылощенной ветром.
- Согните колени, - командовал «Эскулап», - спину прямо. Голову вниз. Вот так, не бойтесь.
Бастиан и не думал бояться, полз и полз, невзирая на наготу, радуясь обретению принадлежности к миру движущихся существ.

Склон пологий, отмель широка (малышам купаться). По заплеску вода почти горячая, но едва утратил опору и поплыл, явились снизу ледяные струйки.
- Довольно для начала, - велел Сулимов. – Поворачивайте влево. Руками за ступень. Вставайте. Тут можно окунуться с головой. Всё. Выбирайтесь наверх. Прекрасно. Следует обсохнуть и одеться. Полное счастье: даже волосы вырастают! Хотя говорят: «сняв голову, по волосам не плачь». А рыжему верзиле от меня – привет!

- Кому?
- Рыжий ваш, в коричневом, сколь помнится, один был. Огнём его накрыло. Прикладом - вот так ударил и убежал туда. Каждый в жизни успевает сделать своё.

- Эркенбрехер! Что с ним?
- Эркенбрехер? Не знаю. Забыл представиться. Два варианта: либо мёртвый, либо нет. Подробностей не заметил. Шустриков следовало держать, дабы на вас не наступили.

Бастиан огляделся. Отсюда, с настила над водой, встала и проявилась, как живая, картина тех событий. Действительно, некому было ударить, кроме стоявшего чуть сзади Хорста. Огонь же! Повсеместно вспыхнул, одному Фогелю почему-то не досталось.

Такова судьба. Таков расклад случайностей. Видел Бастиан: в болото бросились эсэсманы, правильно. Только выстрелов оттуда не было. Как же их? Излишне выяснять.

- Я вот чего не понимаю, - вдохновился Дитер мирным течением беседы о войне, - он поволок её, - указал на Аню, - и ему ничего не было!

- поволок! – Захохотал Сулимов. – Кто! Дорого бы я дал, чтоб это видеть. Теперь пусто, заступиться некому. Попробуйте уволочь до того столбика, мы же посмотрим. Одно примите к сведению: медицинская помощь может не понадобиться.

Аня принесла грабли и лопату. – Костылей нет, - сказала, - сделать некому.
Соберите там, - велел Сулимов Фогелю. – Переночуете в доме, завтра – как получится.
Бастиан встал, опершись обеими руками, шагнул к крыльцу. Голова не закружилась, только дрожь в ногах, и всё-таки легко на свете жить.

- Девочка! – Сулимов протянул руку, обнял Аню, привлёк к себе. – Маленькая совсем.
- Что это вы, Дмитрий Данилыч? Так странно смотрите!
- Больше не ходи в «школу», милая, – Прости, что посылал.

- Нечто, вы посылали! – Взмахнула ресницами Аня. - Батенька ведь согласен был, а мог и возразить. Умею лучше многих, вот и пошла. И как же, коли война, коли некому, коли надо?

- Слово, что война – всех подмяла. Смотри! – Указал Сулимов на плотину. – Давно ли помнишь место?
- Сколь себя! К чему вы?
- Да, к тому. Смотри лучше: рвалось тут, горело, перекапывали. Водица же, видишь, свой порядок навела, исконный.
- А ведь правда ваша! Был изогнутым пруд и остался!

- Имей на примете один пустячок, Аннушка: Прежде всего ты – женщина.
- Не понимаю.
- Я тоже не понимал. Мынор объяснил сегодня. Знаешь Мынорку?
- Да. Он хороший, настоящий.

- То и дело – настоящий. Иначе мне сказал, но повторю, как открылось. Человек родится не сам, и дабы стать человеком, сперва должен состояться тем, в чём рождён. Тогда уж всё у него будет, как хочется, по крайней мере, шансов больше к тому. Из сапожников например, - освой, что ближе – сапоги тачать, и не перечь, будто ты – математик и астроном. Не повредит сапожное ремесло в решении задач, а сил ребёнку даётся столько, сколь просит он.
- Опять не понимаю.

- Мынор таков оттого, что отцу не перечил и прежде всего – чукча, полярный охотник, хоть может быть никогда не станет больше этим заниматься. Сын его, допустим, родится уж не в тундре, а в городе, и всё-таки лучше, чтоб пригляделся к ремеслу отца и навыкам деда, потом свою дорогу выбирал. Понятно?
- Да.

- Женщинам не свойственны боевые искусства. Ты, как человек, выросший в заповедном месте меж двух войн, навыкла, умеешь лучше многих, только прежде состояться должно женщиной, потому что Господь так предусмотрел. Весь этот фемен ни для отстаивания прав женщин, а для умаления роли мужчин. Защищать – их прерогатива. Понимаешь теперь?

- Примерно. Дед говорил тож, но я не вдумывалась. «Сперва душа перед Богом, - он сказал, - исповедь с семи годов. Потом труд перед родителями для взросления. Наконец – жена перед мужем и муж перед женой». Только с современностью это несогласно.

- Современность – баба неверная: миг, и нет её, другая сменила. Счастье, дочь, не во времени, но в ладу. Муж того не может, что жена, и наоборот. Как ни ловка ты, а я и одной рукой раздавлю тебя. Мне же ребёнка нипочём не выносить.

- Согласна с вами. Р’остить – туда же. И чтоб душой – слушался. Господа надо помнить, вот чего. Я ж не умею: разное идёт на ум.

- Больно сегодня здесь, девочка. Час крайний, поэтому говорю. Опосредованно делай мужское дело: до тех пор, покуда война, потому что есть такие случаи, что надорвавшись, себя можно потерять.

- Вона, Дмитрий данилыч! – Аня указала разнежившегося на ступенях Бастиана. – Будто слыхал, будто понял!
- И об этом прошу, Господи: не отвернулся бы он, да не убили! В правильную сторону малый глядит. Ну, что ж, разъясним; Уточним. Знаю способ. А ты обрати внимание: ум тут – вовсе сторона.

Взял Сулимов грабли и крайним зубцом, будто стилосом, вывел на земле текст перевода, произнося по-русски:
«Чтоб бога знать, быть должно богом;
Но чтоб любить и чтить его,
Довольно сердца одного». *

- Как сказали? – захлопала в ладошки Аня. - Довольно, да. Знаю, откуда, знаю! А вы, Дмитрий Данилыч, правда у нас жить останетесь после войны?
- Хотелось бы, особенно, «после войны», - одним глазком остаться.
- В таком случае, - Велела Акуля, - садитесь тут и выпейте.

« Кругом права, кругом. Что там? Больно, очень больно. – Сулимов сел на подставленный табурет, опершись спиной. – Стеночка тёплая. Дерево пахнет тихим, притёршимся. Время скользит меж ладоней. Год уж нет Наташи, а будто миг. Мирон сказал: в командировке, ждёт. Замешкался, да. Ничего. Ты привыкла, ты умеешь. Надо, милая, надо, чтоб хоть кто-нибудь из них моим старанием пожил после этой войны, да чтоб последняя была, последняя.

Волшебница. Что она делает руками? Не туман, не гипноз, только горе чешуёй отваливается, хлопьями уплывает. Солнышко будто зажмурилось, дабы не припекать, ветер улёгся. Осень близка, ненастье. Вот и сумеет Мынор перевезти, отделить, выверить, затеять нашу игру. Случайно бы никого не задеть. Надо постараться, поберечь каждого».

- Напиласи я пьяна, - донёсся издали прозрачный, будто клик птицы, чуть надтреснутый детский голос. – Не дойду я до дому, - вступил другой: мощный, тихий, уверенный, позволил первому брать дыхание, где хочется, без боязни - сломать строй.

- Кто это? – Спросила Акуля, - не признаю.
- Беженцы, - ответила Аня, - с огорода идут. По выговору – Стомол.

Страшное слово - Стомол. Сравнятся ли с ним Ступанки? Ой, не надо! Втрое меньше Сулимова живёт Акулина, и уже столько слов, от которых желание – до небес подскочить, оземь грянуться. Что делали в Стомоле? У этой девочки выломаны руки, порваны щёки, ножки скручены жгутом.

- Довела мене тропка дальняя до вишнёваго сада. – Приблизилась песня, дабы развернуть банальную повесть российских баб.
«Удастся – привезут Ступанцев, - жутью содрогнулась хуторская фельдшерица. – Готово. Малость осталась: баню – с полуночи; воды нагреть; на закате печи вытопить. А дальше что? Они же все под опиатами! Куда твой Стомол!»

-Там кукушка кукуить,
Про судьбу мою чуить. – Предложен вариант дальнейших действий.
Ты, кукушечка, говорушечка,
Где мой милай ночуить.

- Господи! Ужас какой, - Одними губами прошептал Сулимов. – Те беженцы, что половодьем привезли?
- Они самые, - Подтвердила Аня.
- Года четыре или пять должно быть ей! Неужели на ноги поднялась?
- Бегает, да, читать учится.

- Ежли ён при дороге, - возникло уж вовсе близко, за домом.
- Помоги яму боже.
Ай и у вдовушки на пяринушке,
Накажи яго строже.

«Бомбили сегодня Берлин. Лишь за одного этого ребёнка по справедливости следует вкатать всю Германию до центра земли, до люцифера! * Только Божья справедливость инакая, не дадена людям. Видишь ты: поёт. Распрямилась, подросла, может, и вовсе то забыто?»
Сулимов ощутил подступивший к горлу ком, жжение под ложечкой. «Старость, однако! Не уйти, не отвертеться. Напоследок надо стоять по мере сил.

- Али я не такая.
Чем чужая – другая?
-Я ж хорошая и пригожая,
Толькя доля иная.

Что есть любовь к родной земле, желание жить и умереть за её народ, который по сути своей (с точки зрения прогрессивных мыслителей) - миллионы безграмотных «ничтожеств»? Зачем она, к чему дадена? И это - не сусальный лубок, не сантименты маразматика. Ответом, будто песня, - умение их, в отличие от кичащейся сытостью интеллигенции, быть жизнеспособными при любом раскладе, благодарить в любой беде.

- Не хмельна я, не пьяна.
Да не йду домой рано.
А веди ж мене тропка дальняя
До вишнёваго сада.

Фогель собрал пожитки, завязал мешок. "Не съехали, - отметил про поющих. Абсолютный слух, и кому достался! Дотого вульгарно, неправильно, и наполняет мир".

Одна беда не ходит. Идущий низко самолёт Бастиан заметил первым, округлил глаза.
- Рама! Эвона! – Махнула рукой в западную сторону Акуля. – Подбитая, никак! Дотягивает.

- Дотягивай. Здесь - некому. – Подбодрил дохлую машину Сулимов. - Недобрая срета - заяц через дорогу, а добрая срета – волк. Внимание: вот и выкидыш со страху. Смотрите! Прицельно к нам. Ступай Аннушка туда, - кивнул на кошару, для случая - прикрыть. Я ж встречу «гостей».

1.       Ванкарем - чукотское становище в непосредственной близости от ледовой стоянки экипажа парохода "Челюскин".

2.       SPAM - название тушёнки. (Shoulder of Pork and hAM) - "свиные лопатки и окорока".

3.       Орёл, летящий над судном - поставки по ленд-лизу.

4.       Американский флаг в синем круге - "сделано в США".

5.       Евангелие от Марка. Глава 16. Стих 18.

6.       Иван Крылов. «Подражание псалму 17»

7.       С точки зрения католического христианства, загробный мир представлен в виде девяти кругов, окружающих вмороженного в лёд Люцифера.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/12/11/330