Шестая грань бытия - 27. Лесные игрища

(Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/12/03/2296 )

27. Лесные игрища

Непроглядный Лес действительно оказался не только непроглядным, но и непроходимым.

Не погрешили против истины местные мужики, с которыми Зборовский обстоятельно побеседовал в таверне – в тот самый вечер, пока Юрай ворочался без сна под сводами храма Тинктара. А их суждение было на редкость единодушным: "Не-е-е, барин, гиблое это дело – без дороги в наши леса соваться..." 

Для очистки совести энграмские путешественники все-таки несколько раз попробовали углубиться в простиравшуюся рядом с Островским скитом чащобу – туда, на запад, в сторону свейнской границы. Тщетно! Всякая новая тропка, каждая колея в конце концов неизменно утыкалась в глухую непроходимую стену деревьев. Хотя до Свейна было, казалось бы, рукой подать – если измерять птичьим полетом.

Но двигаться по проезжему тракту было тоже нельзя. Все, с кем только не разговаривал барон, начиная от трактирщика и вплоть до мелких служек из храмов Скита, забегавших под вечер пропустить стаканчик-другой некрепкой браги, слово в слово подтвердили то же самое, что сказал раньше скальд Пелле: пограничная стража лютует и смотрит в оба – что днем, что ночью. Изгнанного из Вестенланда еретика не пропустили бы ни за что, хотя Юрай и изменился изрядно за эти годы: магические опознаватели были в ходу на всех границах империи.

Значит, оставался единственный путь. Забравшись в очередной раз как можно глубже в лесные дебри, всадники спешились и, не торопясь, расположились поудобнее на подходящем поваленном бревне. А пока барон занимался необходимыми приготовлениями, Юрай воспользовался случаем, чтобы собраться с мыслями и привести в порядок впечатления от посещения Островского скита.

Прежде всего, нелепая история с "Ключом предрасположенности". Сняв с Юрая амулет и тщательно его осмотрев, отцы-настоятели спорили между собой и препирались до хрипоты, но в конце концов просто развели руками:

– Непостижимо сие, почтеннейший! Непостижимо и неподвластно разумению нашему: как следует из результатов испытания, Созидатель и Завершитель благорасположены к вам равным образом. Аб-со-лют-но равным! Редчайший случай, первый в истории нашего Скита – но результат у нас перед глазами.

– А следует из этого, сыне, – по обыкновению продолжил слова Архелоя уже Перфилий, – что вы вольны в своем выборе. Вольны и свободны – аки сокол в вышине поднебесной, полоз на скале каменистой и окунь в глубинах морских. Кто знает, Юрай, кто знает...

И жрец сокрушенно покачал головой.

–  Возможно, именно в этом и состоит миссия, которую возлагают на вас боги? Выбрать между Светом и Тьмой, между созиданием и разрушением, между правым и левым?

Сокрушенно вздохнув еще раз, отец Перфилий развел руки в выразительном жесте:

– Но ведать этого нам, смертным, не дано. Так ступайте же далее своим путем, и да пребудет с вами благословение Тинктара...

– ... и Армана, – закончил, радостно улыбаясь, русый и широкобровый Архелой. Конечно же, ему было с чего улыбаться: через положенные девять месяцев можно было рассчитывать на трех-четырех, а то и более новых обитателей Скита – новорожденных малышей, несущих в себе крепкую, свежую кровь сыновей Энграма.

Юраю осталось только недоуменно почесать затылок – разумеется, только мысленно. Попервоначалу все эти богословские проблемы его не особенно интересовали, и занимался ими посланец энграмского властителя единственно лишь из необходимости поддерживать свою легенду. Но постепенно, сам того не замечая, бывший алхимик сжился с высочайше назначенной ему "жреческой" ролью и стал относиться к ней серьезнее, тем более, что вся обстановка Островского скита к этому более чем располагала. А уж последний ритуал во славу Армана не мог оставить равнодушным ни одного мужика, хотя какому-нибудь высокородному дворянину участь жеребца-производителя и могла бы показаться оскорбительной. Но Юраю-то с его деревенским прошлым задирать нос было вовсе не с чего, тем более что собственное звание "личного советника Его Высочества" все еще казалось ему насмешкой, если не утонченным издевательством. С другой стороны, Владисвет после означенного ритуала тоже ни на что не жаловался, несмотря на свой баронский титул. А та черненькая жрица с горящими глазами была отменно хороша...

– Ладно-ладно, приятель, сало по губам в другой раз размазывать будешь! – оборвал Юрай свои похотливые воспоминания и переключился мыслями на разговор с храмовым мастером по металлу. Отец Архелой сдержал свое обещание и перед расставанием проводил Юрая в храмовую кузню. Но, как это ни огорчительно, и там ничего определенного выяснить не удалось. Брат Антип вертел юраево кольцо в руках долго и сосредоточенно. А потом, дотошно расспрашивая алхимика о результатах опытов, которые тот уже успел проделать над кольцом раньше, хитрый кузнец упорно пытался выведать, откуда энграмский гость вообще это кольцо взял-получил. Но Юрай стоял как стена: сыскалось, дескать, в сокровищнице Великого Князя, а как оно там оказалось, за давностью лет неведомо.

В конце концов Антип вздохнул и вынес свое решение:

– Я-те так скажу, достопочтенный: не металл это вовсе.

– Это как же не металл, коли он звенит и блестит? – опешил Юрай.

– Да нет, не в этом смысле, – мастеровой задумчиво потер переносицу толстенным пальцем. Антип вообще был крупным мужчиной с загрубелыми ладонями, в которые намертво въелась черная металлическая крошка. – Это твое кольцо, оно типа как заготовка. Понимаешь, в чём закавыка будет? Его еще как-то обработать нужно: то ли закалки оно требует, то ли отжига, или притомить его надо... Но если ненароком не по делу обрабатывать станешь, без понятия – считай, загубил все то, что в твоем кольце сокрыто.

И подозрительно сощурился:

– А оно не колдовское, часом?

– Да нет, братец, откуда?! – Юрай лицемерно замахал руками, но после этого постарался быстренько распрощаться со слишком уж проницательным мастером.

Тем временем Зборовский уже успел закончить все необходимые приготовления. На земле перед путешественниками был расстелен широкий платок, на который барон выставил три оловянные чарки, бутыль с рябиновой водкой, пол-каравая хлеба и немалых размеров луковицу. А завершала композицию глиняная солонка, полная крупно помолотой сероватой соли – всё это барон заботливо захватил с собой из прихрамовой таверны.

– Ну что, твоё преподобие, готов?

Открыв бутыль, Владисвет наполнил почти до краев все три чарки. Подняв одну из них, он знаком предложил Юраю сделать то же самое.

– Поехали, дружище, чего пешком ходить!

Под эту немудрёную мужицкую присказку оба энграмца дружно выпили. И, как оказалось, не зря.

– Та-ак, м'олодежь, порядок вы знаете, как я погляжу, – раздался низкий и хриплый голос из глубины лесной чащи. – А почто ж старика-то не обождали? А ну наливай по новой – знакомиться будем!

…

– Жалкие недоучки, приготовишки-несмышленыши! Воображают себя корифеями и повелителями стихий, а сами в трех соснах заблудились!! За деревьями леса не видят, да и видеть не хотят!!!

Лорд Сальве возбужденно мерял шагами свои новые апартаменты в Эскуадоре. Магу-изгнаннику было не по себе.

Здесь, в Асконе, бывшего верховного чародея Энграма называли "Сальве Вильдорский", но как раз от всего вильдорского и от всего, что хоть сколько-нибудь напоминало бы ему об Энграме, он старался отрешиться раз и навсегда. Нет уж, увольте – сейчас у него новая жизнь, новые надежды и новые шансы! И Вачи ревностно принялся эту новую жизнь осваивать.

На первое время чародей получил для обустройства несколько просторных комнат в одном из принадлежавших его величеству Франсиско гостевых особняков – разумеется, с соответствующей прислугой. Об этом позаботилась донна Мадлейн, а точнее, ее высокий покровитель, дон Серхио Рамиреш, бывший далеко не последним человеком при дворе. И теперь маг-изгнанник старательно наслаждался знаменитой асконской роскошью, разительно отличавшейся от величественно-чванливого стиля гостиных Вильдора и Эгедвереша. Вычурные изгибы позолоченных кресел с бархатной обивкой, обилие лепных украшений, множество скульптур и статуэток – вытесанных из камня, отлитых в гипсе и металлических, бесчисленные поделки и безделушки в чжэнгойском или шахварском стиле на полочках открытых шкафов, устланные коврами полы, гобелены на стенах, и непременный клавесин в гостиной – все это приглашало к изнеженности и утонченности, разительно отличаясь от строгих и четких линий "большого энграмского стиля". Решительно: чем дальше, тем больше приятного и разумного находил Сальве в галантных нравах асконского двора и царивших здесь порядках...

И тем сильнее вызревала в нем день за днем ненависть к стране иной, прежней – к стране, родившей и взрастившей его, вознесшей было на вершины власти, но потом предавшей и изгнавшей. Ненависть к Энграмскому княжеству и ко всему, что его составляло: к недалеким и косоруким властителям, к жадным и нахрапистым дворянам, к зажравшимся сверх всякой меры жрецам, к ленивому и тупому простонародью, к донельзя обнаглевшей нежити всех сортов – от вонючих леших и похотливых ведьм до титулованных кровопийц-вампиров, прячущихся под личинами утонченной и избалованной столичной знати...

Но особенно много яду и желчи накопил лорд Сальве в своей душе на коллег по энграмскому магическому цеху, с немалой радостью воспринявших его уход из Обсерватории. При этом, поразительным образом, особенного зла к леди Клариссе, неожиданно усевшейся на еще не успевшее остыть из-под его задницы кресло верховного мага княжества, он как раз не питал. Нет, Сальве не завидовал ни ее нынешнему положению, ни обретенному впридачу графскому титулу – на роль самостоятельной фигуры Кларисса явно не тянула. Она никогда не хватала звезд с небес и не рвалась к высшим постам, в бытность Вачи верховным магом княжества вполне довольствуясь своим скромным, но надёжным положением "высокой волшебницы" и нисколько не претендуя на большее. В том, что ее случайное, экспромтом Великого Князя, возвышение долго не продлится, волшебник не сомневался ни минуты: не было для этого у "мадам" ни необходимого куража, ни цепкой и отчаянной воли к власти, ни гениальных способностей к магии... Не говоря уже о готовности шагать по чужим головам, совершенно необходимой для любого, претендующего на верховную власть.

О нет, всю свою злобу и ненависть Сальве приберег для другой смазливой бабёнки с золотым университетским значком – для этой невесть что возомнившей о себе леди д'Эрве.

– Из молодых, да ранняя, блин!

Лично с Энцилией лорд Сальве не встречался никогда, но документы из Университета, приложенные к представлению на практику, изучил досконально – и характеристику, и отзывы руководителей. Все сходились на том, что выпускница хотя и наделена немалыми способностями, особенно по классу трансформаций и превращений, но слишком легкомысленна, чтобы упорным каждодневным трудом взойти к истинным вершинам магических искусств. Волшебница второго, ну в крайнем случае первого ранга при каком-нибудь не слишком высоком дворе – но не более того. Именно поэтому, кстати, она и не получила практики ни в Эскуадоре, ни в Шахваре, хотя и подавала заявление в обе эти столицы. Да и поступить в аспирантуру при самом Хеертонском Университете  ей тоже не предложили. А от мест в Пятикамске и Сомье девушка гордо отказалась сама, выбрав пусть и последний из возможных, но все-таки столичный город.

И теперь Вачи нисколько не удивлялся её крутому взлету в фаворитки Великого Князя, а заодно и попаданию в ближайший круг Тацианы. Благо свет не без добрых людей, и все скандальные сплетни о событиях при дворе Ренне и в Обсерватории он получал еще не успевшими остыть.

– Шлюхой она была, шлюхой и остается! Шлюхой и вертихвосткой. Рассчитывает в постели заработать то, на что ей честным порядком никогда ни старания, ни усердия не хватит. Под князя уже легла, а завтра и под княгиню ляжет, недаром ведь и с Клариссой по этому блудному делу уже снюхаться успела. Притёрлась, можно сказать, – волшебник криво усмехнулся, наглядно и в деталях представив себе процесс этого бабского взаимного "притирания". – Погоди-погоди, новоиспеченная графиня: не пройдет и пары лет, как твоя подопечная уже из-под тебя высокое кресло бодренько и вышибет. Для себя самой, естественно!

Сам того не замечая, лорд Сальве распалился уже до последней степени, и его злость требовала немедленной разрядки. Но какой? Не сжигать же дотла тот роскошный дом, в котором он едва обустроился...

И вдруг до его обострённого злостью слуха донесся какой-то шорох и легкий писк над полом.

– Тут что, мыши водятся? Вот и прекрасно!

Через минуту кусок вытащенного из буфета сыра уже лежал на полу, окутанный дымкой простенького заклинания "притягательного вкуса". А еще минутой позже бедная, ничего не подозревающая серая мышка завороженно облизывалась у этого манящего кусочка... До тех пор облизывалась, пока не ухватили ее крепкие мясистые пальцы расплывшегося в  недобной улыбке мага.

– А со шлюхами и выскочками мы будем поступать вот так!

Да, разумеется, можно подходящим заклинанием остановить несчастной животине сердце или заледенить кровь. А можно, например проткнуть ее ножом или раздавить каблуком, предварительно обездвижив... Но насколько же приятнее, всё-таки, вот так вот ухватить одной рукой за задние лапы, а другой за нежную шейку – и плавным, но неостановимым движением разодрать заживо надвое эту мягкую пушистую плоть под истошное предсмертное верещание. Видеть льющуюся кровь и вываливающиеся наружу кишки... И представлять себе, как точно таким же манером раздираешь за ноги одну хитрозадую университетскую выскочку, и чтоб наружу вываливались все ее бабские причиндалы! Так и только так.

– Бьянка, голубушка, уберите-ка отсюда эту мерзость, да поживее!

Надо думать, что любая служанка из нормального господского дома вздрогнула бы при виде разодранной в клочья мыши на полу – только что собственноручно разодранной гостем дома. Но здешней прислуге к такому было не привыкать: а чего еще прикажете ждать от личных гостей самого дона Рамиреша, одно имя которого наводило ужас на все население Асконы? Начальника тайной стражи Его Величества, властелина и повелителя эскуадорских застенков и заплечных дел гроссмейстера?!

…

– Ну и какие же у вас леса там, в энграмских краях?

Фейнский леший оказался совсем не таким, как его представлял себе Юрай. Те немногие представители "лесного народца", с которыми ему доводилось встречаться раньше, выглядели и вели себя совсем по-другому – и приграничный вестенландский шишкарь, мимолетно встреченный во время поспешного бегства из Хеертона, и лесной дух в окрестностях Медвежьего Угла, с которым алхимик и травовед волей-неволей сдружился за регулярным собиранием всяческих трав и кореньев... Оба были приземистыми и коренастыми полуросликами и походили если не на родных, то хотя бы на двоюродных братьев – с бугристыми круглыми лицами, обильно обросшими нечесаным волосом, и мускулистыми короткопалыми руками, не к месту хикающие и по-старчески ко всему подозрительные. Это сколько же времени и сил ушло в свое время у Юрая на то, чтобы приручить медвежьеугольского лешего!

Но здешний леший, фейнский, оказался совершенно иной породы. Ростом он дотягивал Зборовскому почти до подбородка, а статью был жилист и крепок, хотя на лицо и старик стариком, с густой сетью морщин и парой застарелых шрамов. Пышная волнистая шевелюра его светлых волос была аккуратно расчесана и едва ли не уложена, равно как и борода с усами, а ноги обуты в какую-то кожаную с мехом обувь – башмаки не башмаки, пимы не пимы, но что-то очень аккуратное и удобное, в отличие от вестенландского и энграмского леших, ступавших по земле босыми, покрытыми коростой грязи ногами. Но главное – в глазах фейнского лешего светилась не подозрительность, а забота. Воистину, это был настоящий смотритель здешнего леса, его управляющий, если не хозяин. Любопытный к миру за пределами своей округи и изначально ожидающий от пришельцев не вреда, а наоборот, пользы и новых возможностей для подопечного хозяйства.

– Какие у нас в Энграме леса? А что ж, знатные у нас леса, добрые, – горделиво рассказывал Юрай. – Есть и лиственные, и сосновые. Вот в княжеском заповедном лесу, например, и бук растет, и граб, и березы. Зверья тоже полно всякого, и птиц немеряно. А уж если про грибы да ягоды рассказывать, так я и до утра не остановлюсь, столько зелий да отваров из них наварил. Про один смородиновый лист, наверное, уже диссертацию мог бы написать.

– А с другой стороны посмотреть, – вступил Зборовский, плавно переходя к делу – разве ж это леса? По сравнению с вашим, так малые рощицы. Посуди сам, хозяин: в наших-то лесах всякая тропка у графа или маркиза на карту нанесена, а у каждого зайца почитай, что бирка с номером под хвостом висит! И такого, чтобы сквозь лес ни поехать, ни пройти, просто и не бывает вовсе. Не то, что в твоих владениях, просто ничего похожего! А нам сейчас, вот незадача-то какая – огорченно вздохнул Владисвет, опрокинув очередную рюмку смородиновой, – как раз твой лес насквозь пройти надо, до самого Свейна.

Действительно, время поджимало. За неторопливым обстоятельным разговором часы летели незаметно, и уже начинало смеркаться. И это при том, что ни хлеб, ни водка никак не желали заканчиваться: все те же пол-каравая и на три четверти полная бутыль, хотя все трое приложились и к выпивке, и к съестному уже далеко не по одному разу. "Забавная магия, – подумал Юрай с интересом, – надо будет расспросить потом Энцилию поподробнее. За нашим местным лешим я такого не замечал. Впрочем, я с ним и не выпивал толком, только гостинцы из деревни регулярно приносил да кусты по его просьбе пару раз прореживал".

Тем временем Фейнский леший, судя по всему, пришел к своему решению.

– Ну что ж, гости дорогие. Парни вы справные, по всему видать, и лесу вреда не причините – ни моему, ни какому другому. Порядок знаете, старика уважили, с разговором не торопили... Так что, смотрите!

И он разжал свои сжатые ладони, выпуская из них два жужжащих зеленых огонька с бронзоватым отливом.

– Вот вам путеводные светляки. Пойдете прямо за ними, не сворачивая. Можно и на лошадях ехать, но только шагом. К ночи выедете к Юкколе, это ближайшая деревенька на той стороне с постоялым двором. А понадобится обратно пройти, так вы уже знаете, как меня позвать.

Леший взмахнул обеими руками, словно подымая вверх что-то невидимое на распахнутых вверх, к небу ладонях, и лес расступился, открыв тропу, по которой хотя и осторожно, но вполне могли проехать бок-о-бок два всадника. И светлячки с призывным жужжанием устремились вперед  на высоте в два-три локтя от земли.

А смотритель здешнего леса в мгновение ока исчез в глубине чащи.


(Следующая глава: http://proza.ru/2017/12/04/2025 )