События пятидесятилетней давности

Переписка с ЛЮДМИЛОЙ
Магадан – Москва – МОСКВА -Магадан.
(Осень и зима  1967 ГОДА)
********************************

@ «…Андрюша два дня после твоего отъезда скулил, не сходил с моих рук, привставал при каждом хлопанье двери в коридоре….
Сейчас сижу дома. У Андрея опять воспаление лёгких. Два дня была температура до 39*. Всю ночь не спала – дико орал. Сейчас положение выправляется, но хрипы ещё есть. Купи ему в Москве большую куклу. В наших магазинах детских игрушек совсем нет. Видел бы ты, как он играет
С Иринкиной куклой, но она жидится,  и даёт ему её на одну минуточку, а потом забирает. С куклой в руках он весь преображается. Глазёнки горят. В движении и возгласах столько восторга!»

Выслал тут же по почте две куклы.

В двух последующих письмах  получил неожиданное известие.

@  «Аппетита совсем нет – превратилась в высушенную воблу. В животе что-то шевелится – то ли кишки требуют еды, то ли ребёнок.
 К врачу идти некогда….
Живот растёт. Начались колотья в правом боку и изжога. Теперь я уже абсолютно убеждена в том, что там кто-то сидит. Боюсь, как бы не было выкидыша в связи с тем, что Андрюшу часто приходится носить на руках…
С Андрюшей опять что-то неладное творится по вечерам и ночам. Выгибается весь, ножками дрыгает. Вот уже второй день его рвёт после вечерней еды. А в остальном  Андрюшечка  просто золото. Так жаль его!…

Так соскучились по тебе. За окном ревёт и воет холодный ветер, на земле промозглая снежная грязь – и лишь в нашей комнате тепло, хоть и не очень уютно,  нет тебя – нет настроения…
Ещё три месяца тебя ждать! Как долго…

Но ты не волнуйся за нас.   Вынесем. Во имя будущего нашего любимого папочки!… Мама прислала письмо. О тебе пишет захлёбываясь: и умный, и добрый, и красавчик, и где я только тебя такого нашла!…Звонила Маша Ким  из архива – очень все они довольны твоим письмом…».

Ни Людмила, ни я ещё не знали о том главном испытании, которое уже стояло за дверью. Но вот оно настало.

@  « Женюшенька, мой дорогой, нет сил больше молчать, поэтому ругай меня, ни ругай – но поделюсь с тобой своим горем: наш Андрюшенька в дизентерийной больнице.  Пошла уже третья неделя, как я с 7 утра и до 10 часов вечера обитаю в больнице. Сплю по 4-5 часов в ночь. Вначале 3 дня я боролась за его выздоровление дома.
Сынулька ничего не ел, его рвало даже после питья. Носик у него заострился, глазки провалились, организм обезводился. Валентина Сергеевна (ясельный врач) предложила больницу и стала по всем своим каналам добиваться того, чтобы нас положили вместе, и добилась своего.
В больнице стали срочно спасать его. Вначале промыли желудочек – выкачали сплошную слизь. Сутки морили голодом. На вторые кормили одним кефиром, начиная с 20 грамм. Намучился он страшно. Спасали его только мои руки. Двое суток, склонив голову на моё плечо, он продержался у меня на руках в вертикальном положении. На третьи сутки стал понемногу есть. Но стул по-прежнему  жидкий, со слизью.  Четыре раза в день пьёт по столовой ложке 12 различных лекарств.  5 дней и ночей я провела вместе с ним, не выходя из больницы. А сейчас на ночь (после 10-ти вечера) ухожу домой. Варю ему куриный бульон, кисель  и к семи утра снова являюсь в больницу. Сама я питаюсь в больнице  за 1 рубль 30 копеек в день.
В свои 9 месяцев Андрюша весит  8 килограмм.
О тех муках, которые испытал Андрейка (и я с ним), расскажу, когда ты вернёшься. Всё время страшно хочу спать. Мечтаю о том дне, когда ты приедешь, я вручу тебе сына, а сама целый день и ночь, не вставая, буду спать, спать, спать…
К гинекологу ещё не ходила, но где-то в конце декабря по всем признакам должна пойти в декрет.
Делай спокойно своё дело и как можно лучше. Твоего заведующего кафедрой Гарусова «хунвейбины» успели настроить против тебя. Начинать тебе там придётся туго. Помощи и сочувствия не от кого ждать.
Как выразилась Маша Ли, у тебя там открытые враги.
Вот  опять лялька в животе заворочалась основательно. Бедняжка! Ей тоже в будущем не сладко будет…».

От этого сообщения защемило сердце. Продолжать свои дела в этот день уже не смог. Тут же написал ответ:

@  «Получил тяжёлое сообщение о болезни Андрюшечки. Так и вижу его маленького, родного и беспомощного. Вижу и тебя со всеми твоими страхами, заботами, трудностями и переживаниями.
Нас разделяет огромное расстояние, и я мучаюсь оттого, что не имею возможности напрямую помочь вам в этот труднейший час серьёзного испытания».


@   « Мне очень хочется, чтобы скорее родился Женя. У Андрюши будет с кем дружить и играть, а у всех нас полноценная семья.
Все ли посылочки ты получила? Что скажешь о туфлях, о матроске, об игрушках? Получила ли к дню своего рождения конфеты?
Получил Андрюшину фотографию. Что за славный человечек наш Андрюша! Ты обратила внимание на его взгляд. Это целая гамма чувств!
Славный, славный мальчик, но вот мученик бедняжечка.
Спасибо тебе за дельную мысль насчёт базара. Завтра еду на ближайший Крестовский рынок у Рижского вокзала. Если удачно, то вскорости жди бандероль.
Купил ещё книг. Часть из них по истории Интернационалов, а часть по всеобщей истории. Ещё одно везение. Купил у букинистов «Бравого солдата Швейка» и решил подарить его нашему Анатолию Степановичу.  Уверен, что она у него лежать без дела не будет.
Если найду ещё что-нибудь дельное, вроде «Москва и москвичи» Гиляровского, то приобрету и её.
Вижу Кирьянова – скучает по Магадану, и готов хоть сейчас туда вернуться…
Заметь – остался месяц! Скоро приду тебе на помощь. Будем с тобой, как и прежде, делать всё вместе, и нам будет легко и весело».

@  «…Когда я думаю о прошедших двенадцати  месяцах, то в первую очередь мне хочется поблагодарить тебя за твой ум, за твой такт, за твою волю, за ту помощь, которую ты оказывала и оказываешь мне; за то, что ты друг настоящий; за то, что ты жена редкая; за то, что ты мать золотая;  за то, что ты вынесла такие большие перегрузки без хныканья.
Всё это даёт мне право думать о новом 68-м годе  без страха, и надеяться на хорошие результаты.
И тянет   меня в холода….

 

Я   высоко в воздухе.
В кресле.
На борту воздушного лайнера
(сказать «самолёта», значило бы  снизить его уникальность и шикарные технические данные тех лет).
Повезло.
Сижу у самого иллюминатора.
Рядом девочка и её мама.

К каждому  полёту я уже привык  готовить себя биологически.
Это значит, что до первой посадки в Красноярске, соседей своих я  не потревожу, не буду  протискиваться к проходу, чтобы пройти в служебный отсек покурить или посетить  туалетную комнату.
До Красноярска даже шторку на окне не раздвигал.
С большим удовольствием спал до первого кормления и после него.
Голова удобно покоилась на верхнем пуфике мягкого откидного кресла.
Индивидуальный вентилятор тугой струёй  приятно холодил кожу лица, гул турбин своей монотонностью  вводил в сонливость.
Ноги вытягивались в поисках   свободного пространства, голова заваливалась набок, и наступало блаженное состояние спокойного сна.

В Красноярске размял ноги, прохаживаясь вместе с другими пассажирами по залам Аэропорта, освежился крепким морозным воздухом на площади, под высокими, начинающими уже тускнеть утренними звёздами, и вдруг начисто забыл, откуда я лечу, и что со мной было до этого  момента - как-то перестал об этом думать.

Москва и Рязань были резко смещены в сторону совсем другими картинами.

Вначале  мысли суетливо нащупывали что-то новое в пёстром ворохе видений, а потом  успокоились, найдя то, что становилось теперь главной моей душевной потребностью.

Они знали теперь только одно место на земле, только две живые души, которые не выходили теперь из моей головы.

И сразу после этого, уже ни на минуту не оставляя меня в покое, понеслись передо мной волнующие меня картины, которые  уносили  туда, куда стремилась сейчас душа.

И никто на свете, кроме этого могучего воздушного лайнера, не мог сейчас исполнить  моего главного и нетерпеливого  желания –
быть скорее там, с моим городом, моим домом,
женой и сыном.

Снова во всю мощь взвыли все четыре турбины.
Длинный разгон, плавный отрыв от земли -  и мы в воздухе.
Я раздвинул шторки своего иллюминатора.
Шёл набор высоты.
В предутренней,  быстро растворяющейся мгле  хорошо были видны  очертания мощного крыла. Сна не было ни в одном глазу.
На большом удалении замаячила, быстро разрастаясь, кромка розового цвета.
Далеко внизу стала видна плотная белая масса изумительно красивых облаков.

Глубокие тени от скользящих лучей восходящего солнца придавали им вид зимней альпийской сказки.
Оторвать глаза от всего этого было нельзя.
А яркий свет уже заливал всё небо.
Душа в груди торопливо, как утренний цветок,  раскрывала свои лепестки и выпускала наружу светлые  и чистые чувства.
Всё,  о чём бы я сейчас ни думал, было окутано  возвышенными эмоциями  и оживлялось тихой, мягкой музыкальной мелодией.
Какой же это чудесный музыкальный инструмент в одиночку может творить такие волнующие звуки  здесь, высоко над облаками, в слепящих лучах новорождённого солнца?
Для меня это мог быть только Аккордеон.
Он, и только он!
А вот вид бескрайнего Моря, к берегам которого я лечу, мог бы озвучить для моей души лучше всего Саксофон.

Скрипичная или фортепьянная музыка была всегда  незаменима для меня в тусклый, пасмурный, дождливый день.

За праздничным столом, среди веселящихся людей, я отдал бы предпочтение музыке семи струн.
Гитара умеет объединять всех едиными чувствами, а значит, и едиными мыслями.

Мне скоро,
совсем скоро
 исполнится тридцать лет.

Для себя я только сейчас твёрдо решил, что всё это время должно стать лишь Прелюдией  тому, что должно начаться с моим возвращением домой.
У разных людей она, эта прелюдия к жизни,  по длине, по  прожитым годам разная.

Иной может с уверенностью считать, что начал свою сознательную жизнь гораздо раньше своих 30 лет.

Я к ним не принадлежу.

Так уж получилось, что целых тридцать лет у меня ушло на подготовку к жизни, и теперь надо бы поспешать, чтобы оправдать своё назначение.

Думая так, я всё больше и больше входил в то состояние, которое посещает человека не часто, скорее  всего, очень редко, а бывает, что и никогда.

Это было особое, трудное для глубокого описания  состояние души.

Оно приходило ко мне и раньше, в этом я не был обделён, но только всегда в тот момент, когда я обозревал окружающий мир с большой высоты.

Я испытывал подобное состояние в Пятигорске, находясь на вершине Машука и глядя из-под руки на все стороны света.

Испытал однажды, стоя на отрогах горного перевала в Карпатах.

Такое же состояние охватывало меня и на вершине Магаданской сопки, когда Ты, Небо, Облака  и Море, уходящее за далёкий волнующий  горизонт.

Видимо, особенность эта для меня  имела своё начало ещё в далёком детстве, когда я взирал на мир с вершины горы Митридат в Керчи и видел то же Небо, Облака и Море.
Я не припомню, чтобы подобное состояние души посещало меня, например, на бескрайней равнине Чёрных земель, где  подростком я работал прицепщиком на тракторе.
Тогда по вечерам  я постоянно уединялся от своих сверстников и любовался в одиночку редчайшей и неописуемой красотой громадного остывающего  солнечного шара, медленно уходящего за далёкий горизонт ровной, безжизненной степи.
Но ничего, кроме тоски по дому, я тогда не испытывал.
И позже по времени  райские кущи фруктовых садов, цветы всех видов, форм, расцветок и запахов, тихие пруды и полевые тропинки никогда не отзывались в душе с такой силой, с какой отзывался  окружающий Мир, когда я взирал на него с высоты птичьего полёта.
 
Сейчас опять был тот самый момент.
Голова моя наполнялась сильными чувствами и яркими видениями:
впереди меня ждёт Мой Город, а в нём меня с нетерпением ждут Жена и Сын.
Из всех людей на земле самые близкие мне люди.