Глава 4. Интервью

В доме Беловых суета, ждут корреспондента из телевизионной компании.  Наде все-таки удалось уговорить Матвея Ивановича с его женой Верой Ивановной рассказать о своей жизни. Спасибо невестке, Светлана Михайловна предложила встречать гостей на их половине дома, в гостиной. Несмотря на то, что сегодня будний день, дочь старшего сына Маша, была выходной, и пришла помогать. А за ней заглянула в гости и Галя, ее отпустили с работы, плохо чувствовала себя.

На столе, вокруг небольшого позолоченного самовара, стоят чашки такого же цвета в широких блюдцах. Из кухни, сквознячком забегает запах жаренных сырников. Дед с бабой расселись посередине стола. Матвей Иванович напряжен, посматривает исподлобья на жену, а той не до него, рассказывает невестке, как ее муж вчера с пойманной  и уснувшей щукой разговаривал о своей жизни.

- Так я, случаем, думаю, ну все, дед, крыша у тебя поехала, с щукой разговариваешь. Прям, как в сказке про Емелю, получается. А он знашь, Света, как ее называл-то? Надей. Младшого твоего сына так девушку звать.

- Да, ладно тебе! – стукнул по столу старший Белов и, поднявшись со стула,
вышел в кухню.

- Света, дай чего-нибудь, а то в горле першит, - прошептал Матвей Иванович невестке.

- Ой, и правда, Валька то, как узнал о интервью, так сказал, чтобы я вам дала немножко водки.

- А есть?

- Не-а, коньяк только.

- А, давай его, - махнул Белов рукой.
Светлана достала из серванта чайную чашку и наполнила ее коньяком:

- Не много? – подавая ее ему, спросила она у свекра.

- Та, кто ж знает, много это или мало, - Матвей Иванович смерил глазом чашку, и понюхал напиток, налитый в нее, и крякнул. - Нынче брешут везде, на этикетке  пишут сорок градусов, а на самом деле, там и двадцати не наберется.

- Да скажете такое, Матвей Иванович, - усмехнулась невестка, - вы ж с Валентином его сами гоните, этот самогон. Там, небось, под семьдесят, а то и более того будет.

- Фу-у, скажешь такое. Сын мне такой крепости водки не дает, боится за мое здоровье, разбавляет ее на половину, сейчас скажу сколько градусов получилось.
Дед медленно пил настойку с причмокиванием.

- Хорош-ша! Хэээ. Только уж она что-то и не коньяк-то совсем, а так, только капельку кедром отдает, видно сильно разбавил водой его. Хотя, мягкая настоечка, скажу тебе, невестка, - улыбнувшись, помотал головой дед.

- Так, это ж ваша водка, Матвей Иванович.

- Хороша.

- Еще вам налить, Матвей Иванович? – улыбается Светлана Михайловна.

- Да не, а то песни одни петь буду вместо разговору. Когда с корреспондентами распрощаемся, дашь мне остатки в бутылке? Не прячь тока, и бабке не говори, а то знаешь какая она.

- Конечно.

- Вот и хорошо, невестка, - улыбнулся дед. – И за что я тебя так люблю?

В дом с улицы зазвонили, и дед, накинув на себя куртку, остановив Светланку, сам пошел во двор, к калитке.

- 2 –

- Да мы жили на улице Железнодорожной, в общежитии, - охая и покачивая головой, смотря куда-то в стену, рассказывала корреспондентке Вера Ивановна. – Отопление печное, дровяное, угля не было. Комнатки у нас в двухкомнатной квартире, в которой мы жили двумя семьями, манюхенькие такие. Да, да, две кровати с шихфоньером еле помещались в нашей. У нас тогда уже было двое детей – Максим, он в школу ходил, а Ирина еще в садик должна была ходить, а там мест не было. Все обещали да обещали место в садике нам дать, но не давали. Ну, так вот. Мы жили в той квартире вместе с семьей Жуковых, а у них две девочки, погодки с нашими детьми.

У Глаши муж работал, как и мой, в аварийном поезде, царство ему небесное, - перекрестилась Вера Ивановна. - Утонул в болоте вместе со своим трактором. Не успели спасти его. Это было позже, когда нам дали квартиру, а Жуковы остались в старой.

Так вот, - еще раз перекрестилась Вера Ивановна, подтирая слезу коричневой косынкой, надетой на белесые от седины волосы, - тогда они уехали на аварию, наши мужики. Мороз был, жуть, а у нас вода в колодце, что во дворе стоял, замерзла, печь еле-еле грела комнату, до такой степени стены промерзли, наружние, наледь на них изнутри была.

Так вот, я пошла за дровами, что в подъезде у двери лежали, а их там нет, кто-то унес. Так все, развела я руками, не знаю, что и делать. Вышла на улицу, может там они лежат. И там их нет. Слезы в три ручья. Без дров остались. А идет женщина с соседнего дома, жена директора нашего, послушала мои причитания, спросила, с какой квартиры я.

И вот через час, может меньше, стучит кто-то в дверь. Я открываю, а то та женщина, цветущая красавица была, старше меня лет на десять, а может и больше. И говорит, Верочка, берите, а за ней санки с ветками стоят, с сосновыми. Вот, бери, говорит, чтобы печку растопить, а дрова сейчас привезут, муж мой распорядился. А я и не знаю, что ей сказать. На колени упала, а она, смеется. Затащила в прихожую свои сани, ветки ломает, печку помогает мне растапливать. Почаевничали мы с ней. Прекрасная женщина.

- Это была жена первого генерального директора? – спросила Надежда.

- Она, она самая. Простая женщина была, с Минска к мужу приехала в нашу тьму таракань.

- А вы ее до этого не знали?

- Да нет, - пожала плечами старушка. – Да у нас здесь все просто жили тогда. Будь то генеральный директор, или лесоруб, все жили, кто в вагончиках, кто в общежитиях. Леспромхоз богатым был, там по тысяче рублей люди зарабатывали, а наши газовики – копейки. Я Матвею говорила, иди в леспромхоз, там спокойнее, а он кричал на меня. Герой! – последнее слово Вера Ивановна сказала как-то с издевкой, и в комнате сразу же возникла тишина.

Сделав глоток остывшего чаю, продолжила.

- Когда его привезли в машине с аварии, думала, умер. Голова в крови, бинты аж бордовые такие. А водкой от него разило. Думала спьяну в траншею упал, или еще что-то с ним. А мужики, притащившие его, сказали, мол, специально его напоили, чтобы не замерз. А кровь. У машины, у крана, трос не выдержал морозу, лопнул, и труба прямо на него опустилась, а он варил ее.

- Ой, Матвей Иванович, расскажите об этом, - повернулась к нему корреспондентка.

- Да, что там, обычная история, девочка, - вытерев набежавшую слезу с лица, сказал дед. - Мороз за пятьдесят стоял. Труба взорвалась, а так как у нас она одна в то время была, так министерство давало семьдесят два часа на ее ремонт, не больше. Петр Христофорович с нами выезжал на ее ремонт. Директор наш, мужик был во! – Матвей Иванович поднял вверх большой палец на правой руке. - Шланги лопаются. Пропан, что в них идет, как кисель, разливается.
Так вот костер развели и грели баллон со шлангами, а мы там, в траншее. Я толком и не помню, как там чего было то, ведь все всегда одинаково. Ложишься под трубу, или на нее залезаешь, и варишь, варишь, варишь ее стык.

А все труды больше на монтажников ложились. Они ее конец, от разорванной трубы обрезали, выбирали на нем фаску. Потом замеряли между разорванными трубами свободную длину, чтобы на это место, вставить другую трубу, катушкой она называется. Так вот, ее, ту самую катушку, между разорванными трубами впритык друг к дружке ставили, чтобы соединить их между собою.

А я в то время сварщиком был. Помню только одно, последний стык трубы мы заварили. Пиловцы пришли, стали тот  стык пленкой обматывать, чтобы радиационным лучом его проверить, хорошо мы его сварили или нет. Ну, а я полез под нее, ту трубу, чтобы забрать рукавицы оставленные там. Полез, а она меня и припечатала. Упала.

Пришел в себя, когда меня по щекам били. Хотел в ответ зарядить этому мужику кулаком в нос, а меня кто-то держит за руки, мне бинтом голову обматывают. А шея, ничего, не болела. А труба если бы на меня полностью легла, то раздавила бы. Траншея меня спасла.

Там что было, - поднял руку дед, прося внимания. - Трос, что держал трубу, на трубоукладчике лопнул, она, значиться и упала. А я под ней был. Не, спину и шею мне не сломала, просто она ударила меня, с ног, значиться, сбила, вот я в ту траншею и упал, значиться. А труба в нее не легла, просто, значиться, подвисла.

- А я ему после этого, говорю, Матвей, иди в леспромхоз работать. А там тоже история страшная была, деревом раздавило человека, с машины оно упало, когда он его вязал? - Начала креститься Вера Ивановна. – А потом еще и в цехе их станок человека закрутил. Ой! И говорю Матвею, поехали, мол, отсель, лучше спокойно жить будем на Кубани, чем на Севере здесь мерзнуть и гибнуть. Не всем он всласть был этот длинный рубль. А Матвей мне кулак, да говорит, понюхай, чем пахнет.

- Ой, ой, да не было такого! – возмутился дед. – Вот ведьма, а. Только дай ей, что придумать, значиться!

- А-а, это ты сейчас, старый хрыч, только и знаешь всем говорить, что вру. А-а-а! А когда тебя в Тюмень самолетом увезли, забыл, как ты там меня перед дохтором обзывал? Забыл?

- Ой, так то с горяча! – отмахнулся дед.

- А почему, Матвей Иванович, вас в Тюмень повезли? – пытаясь разрядить накалявшуюся обстановку, спросила Надя.

- Та, что я там, помню все, что ли, - отмахнулся дед, и, сняв с ворота микрофон, и отдав его Наде, пошел в кухню.
За ним тут же, вскочив из-за стола, побежала Светлана Михайловна.

- Что ты мне за коньяк дала? – посмотрел в глаза невестке Матвей Иванович. – Вода крашенная. Зачем развела?

- Да нет, папа, крепкий тот коньяк, Валька его называет настойкой кедровой, вернее, «Кедровиной».

- Ну, так дай мне еще соточку его, а то сейчас ух!

- Ой ли! – развела руками невестка. – Сейчас, сейчас, Матвей Иванович.

- Давай, давай, а то, значиться, как насела на меня Верка-то, слышала? Вот баба! - рокотал дед.

Посмотрев на рюмочку, поднесенную ему невесткой, Матвей отвел ее в сторону. Взял бутылку и, выдернув из нее пластмассовую пробку, наклонил ее горлышко перед чашкой. Жидкость, чайного цвета, быстро наполнила ее до краешков.

- Вот так нужно, э-э, - сказал дед, и, поднеся чашку к губам, стал медленно отпивать ее содержимое. – Вот это по-нашему, по-Беловски, значиться.
И, постояв еще с полминуты, направился назад, в гостиную.

- Матвей Иванович, - встретила его с потаенной улыбкой корреспондентка. – А как же так, вы оказывается, живот тогда надорвали, грыжа была, и, не слушая жену с врачами, через полтора месяца снова на газотрассу направились? Неужели вам себя не жалко было, ведь боли жуткие были, говорит Вера Ивановна.

- Та все, то пустые брехи, значиться, - махнул рукой дед. – Бабе лишь бы только выдумать и ля-ля, тополя, значиться.

- Ой, ой, а я то, что не видела, как ты кривился, а? Слезы бежали, стонал по ночам. Все видела, Матвей, а ты все как этот…

- Кто? – взорвался дед. – Да что ты меня все жалеешь, баба, а?

- Да, стахановец! Мол, он под землей тоны угля давал, где и не то, что развернуться, а и дышать не чем было.

- Ой, ой, а что не так, Верка. Стране нужен был газ, а сюда, какого с Большой земли сварщика то затянешь. Рубль, во! – дед скрутил кукиш. – Им только стройку подавай, где по тыще, да по две тыще платили. А здесь за двести рублев ни кто не хочет и спину гнуть, им косую, минимум, как подавай, значиться.

- Ишь, какой герой! – насупилась Вера Ивановна.

- Ну, и што с ней судачить, а? – вспыхнул дед. – Пошла отседова, а то разговаривать не буду!

- Сам иди туда, куда меня посылаешь! - стукнула по столу кулачком Вера Ивановна.

- Ну, как хочешь! – встал из-за стола Матвей Иванович, и, взглянув сердито на невестку, пошел в кухню.

- Напьется сейчас, - помотала головой Вера Ивановна.

- Да не сильно, - прошептала Светлана. – Я там больше, чем наполовину развела настойку кедровую водой. Градусов десять может и осталось у нее крепость, а может и того меньше. Ваш сын посоветовал, а то мало ли что, сердце.

- Да оно у него как камень, - вздохнула Вера Ивановна. – И так всегда, я вам скажу. Вижу, что вымотался он, что трудно ему на той газотрассе работать. Приедет, помоется, в кухне стакан водки выпьет, двести граммов, а сам как стеклышко, и в слове не поймаешь, что окосел. А он и на праздник больше стакана не пил, вдруг авария на газопроводе. А если так, то его тут же вызывают и едет на трассу, ремонтировать трубу. Ее больше любил, чем меня с детьми, трубу ту, свою, газовую.

- И Валентин такой же, - взмахнула руками Светлана Михайловна. - Весь в отца.

- Да хоть раз бы поплакался, что ли, - замотала головой Вера Ивановна. – Говорю ему, Матвеюшка, трудно там было, на твоей газотрассе, так хоть расскажи, что там было-то. Мол, нечего на душе тяжесть держать, расскажи. А он, обнимет меня, придавит к себе, да так сильно, аж кости мои хрустят. Да говорит мне, а что там, труба, она, Верка, как баба. То ты под нею, то ты над нею, то сбоку. Тока детей нет. Вот так.

- А я слышала, - перебила Веру Ивановну Светлана Михайловна, - что Матвей Иванович, когда искали они на трубе трещину, в болоте она лежала, в воде. Так вот он, Матвей Иванович, нырнул в ту болотину с головой и искал ту трещину руками, где из нее газ выходит. Вынырнул, мотает головой, мол, не нашел ее, той трещины, или как они называют ее свищом. Потом он снова туда нырнул. И только после пятого разу нашел ее. Как так можно? – вздохнула Светлана Михайловна.

- Ой, Света, да он всегда был чекнутый! – махнула рукой Вера Ивановна. – Везде первый.

- Так я, когда Валентина начинаю расспрашивать, какие трудности у него там, на работе бывают, а он, отвечает. Это как в семье, без трудностей не бывает. Труба как баба, с характером. Если у нее плохое настроение, то к ней только на «вы» нужно обращаться.

- Ну, Вера Ивановна, а вы как-то, через кого-то узнаете, с какими трудностями ваш муж там сталкивался? – спросила Надя.

- Ой, Надюша, так только тогда, когда кто-то из его дружков напьется, да начинает рассказывать о том, как им работается на той трубе. Бывает такая жуть, не знаю, как наши мужики там выдерживают, - Вера Ивановна перекрестилась.

- А можно, хоть какую-то историю рассказать?

- Ой, Светочка, поди, чай поставь подогреться, да посмотри моего, не сильно ли он там налакался.
Когда невестка скрылась, а за ней и Галина, она прошептала на ушко Наде:

- Нельзя при Гале рассказывать о страшном. Она беременна, мало ли чего подумает, ведь ее Игорь, такой же сварщик. Давай в следующий раз что-нибудь расскажу тебе, когда ее не будет рядом. Лучше сейчас давай поговорим о чем-то простом, бабьем. Ведь они-то, мужики, хоть и герои, но это там, на газотрассе. А на нас по воспитанию детей все тяжбы как ложились, так и ложатся…

- Да, да, да, - согласилась Надежда. – А Костя вам не звонит?

- Ой, так у вас с ним что-то есть? – заулыбалась Вера Ивановна. – Как я рада.