Контекст

"Да, жизнь талантливее нас... Её произведения непереводимы, непередаваемы..."

                /В.Набоков/


Тихо вздыхаю. И в выдохе моём - не зависть, а сожаление. Хотя, наверное, и зависть в некоторой степени присутствует. Только она необычная. Неземная. Абстрактная. Не имеющая конкретного объекта. Устремлённая  ввысь. В заоблачную синеву. Некая метафизическая зависть, порождённая творческим несовершенством. Невозможностью во всей красоте и целостности воспроизводить ускользающие эпизоды бытия.

Нет, я не спорю. Есть, конечно, и на земле таланты. Есть даже гении, посвятившие свои жизни поиску и фиксации чудных мгновений. Но и они бессильны. И страдают от этого, тем самым отводя от себя и обращая мою зависть к небесам.

Вот и сейчас заворожённо смотрю в окно, выхваченный из состояния полудрёмы восторженным возгласом:

- Посмотрите, какая красота!

Там, на горизонте, среди плывущих лесов, полей и холмов медленно догорает закат. Оказавшись в тесном прямоугольнике вагонного окна, он напоминает своих собратьев с полотен Куинджи. Такой же величественный, насыщенный, многозначный. И всё же другой. Подвижный. Переменчивый. Трудноуловимый. И самое главное - живой. В этом его преимущество перед всеми величайшими и гениальнейшими творениями рук человеческих. Он оригинал, единственный и неповторимый. Всё остальное - статичные копии. Его ничто не сможет испортить. Даже банальная виньетка, обрамляющая края профилями влюблённой пары, поскольку она (виньетка) тоже живая. Именно она первая заметила заоконную красоту и обратила на неё моё полусонное внимание.

На воображаемом холсте торопливо набрасываю увиденное. Пытаюсь остановить мгновенье, вместить и законсервировать в его миниатюрной ячейке многоликий образ осеннего заката и тем самым вызвать в людских душах такие же многоликие и многоцветные переживания. Заведомо невыполнимая задача, даже при использовании новейших стереоскопических технологий, хитро помноженных на бесконечные возможности человеческой фантазии.

Раскрашиваю облака, взбиваю их, точно сливки, осторожно расчёсываю пожелтевшую и поредевшую шевелюру лесов, нежно прикрываю дымчатой вуалью засыпающие овраги, усиливаю тоску и одиночество заброшенных хуторков, не забываю о безымянных речках и озёрах, с трудом постигая замысловатую логику их внезапного появления... А напоследок нажимаю заветную кнопку, чтобы перенести всё это в привычное трёхмерное пространство.

И получаю неуклюжий макет. Угловатое подобие, виновато взирающее на редких посетителей этой скучной выставки.

Бессильно оборачиваюсь назад, к оставшимся за кадром эпизодам. Их довольно много. Они не вписываются в знакомую нам трёхмерность и привносят тем самым в картину безвозвратное отсутствие. Вглядываясь, едва улавливаю его мелькающие силуэты.

В одном из них узнаю попутчика, сошедшего двадцать минут назад на невзрачном полустанке. Он покинул купе и ушёл навстречу закату. Канул в чужой мир. А его похожая на вопросительный знак сутулость осталась... Как остался его мрачный рассказ о бомбёжках, погубивших его семью и разрушивших его дом... Полагаю, что именно они (сутулость и рассказ) устранили неуместную торжественность заключительных аккордов уходящего дня... И одновременно дополнили его простым и понятным состраданием, которое возникло в наших душах, насытило собой бегущий рядом пейзаж и тут же вернулось к нам, щедро отражённое багровым закатным солнцем...

Которое скрылось за горизонтом почти одновременно с появлением в нашем купе очередного пассажира. Им оказалась женщина лет пятидесяти с неприветливым взглядом болезненно выпуклых глаз. Оправдываю её избыточную раздражительность проблемами со щитовидной железой и пропускаю мимо ушей злые реплики в сторону опоздавшего на пять минут поезда, медлительных проводников, тяжёлых чемоданов и равнодушной власти. Допускаю, что именно это неожиданное и неоправданное недовольство, именно это нелепое брюзжание не совсем здоровой женщины придало тлеющим облакам тот самый высокий смысл, который мы иногда пытаемся отыскать, оторвав взор от надоевшей земной серости.

Как передать его, как зафиксировать на холсте? Как указать на присутствие за моей спиной сутулого мужчины и нервной женщины? Как вырвать из контекста тысячу других видимых и невидимых деталей, сделавших этот вечерний пейзаж неповторимым и породивших это непередаваемое сочетание чувств?

Да никак. Вне данного контекста это невозможно. Дважды нельзя... И даже единожды, если верить Кратилу, нельзя войти в одну и ту же реку.

Верю ему. Особенно после того, как предал друга. Я подружился с ним два года назад, сразу же после покупки квартиры. Мы встречались в моей маленькой кухне на пятом этаже... Вместе завтракали, обедали, пили чай, кофе и кефир... Я рассказывал ему о себе, и он понимал меня. А через полтора года активные старушки из моего подъезда предложили убить его. Они долго упрашивали меня. Их мотивы показались мне весомыми, и я сдался. Поставил-таки под приговором свою подпись. И сразу же всё изменилось. Хотите - верьте, хотите - нет, но наш диалог оборвался. Он больше не машет приветливо мне своими ветвями, не успокаивает тихим шелестом листьев, не развлекает игрой светотени... Он знает о моём предательстве и покорно ждёт, когда придут палачи в синих комбинезонах и спилят его. Ждут старушки, когда улетит последний тополиный пух и умрут поднимающие асфальт корни. Жду и я, мысленно поторапливая казнь, поскольку хочу поскорее выбраться из этого томительного контекста...