Переживем и реформу здравоохранения!

               

        - Приехали, - сказала одна из двух санитарок, остановив у койки каталку, на которую меня уложили в приемном отделении больницы.
        Я приподнялся, чтобы перебраться на койку.
ПЕРЕЖИВЕМ        -Что ты, милый, что ты! - воскликнула санитарка, прижимая мои плечи к каталке. - С твоим инфарктом, миленький, нельзя двигаться. Лежи спокойненько...Мы сами все
сделаем...Давай, Нюра...
        Нюра поняла коллегу с полуслова. Они одновременно наклонили каталку в сторону   койки и я свалился с нее, как кирпич из самосвала.
        Удар головой об пол был не очень сильным. Поэтому уже на третий день я узнавал близких родстенников, а на пятый — себя в зеркале.
        Осваиваться в больнице мне не пришлось — все здесь было родным и знакомым: ни у кого не было денег, процветала коррупция и ценилась валюта.
        У врачей не было денег потому, что им уже несколько месяцев не выдавали зарплату.  У больных — все уходило на лекарства. Правда, не у всех. Часто на соседних койках лежали последователи совершенно разных путей выздоровления.      Городские больные уповали на  импортные лекарства, сельские — на отечественные продукты.
        Противоречия между городом и деревней мирно сосуществовали благодаря бартеру.
        Так, за отечественную капельницу сельские инфарктники давали городским полкурицы, за японскую — целую.
        Все бартерные сделки равнялись на курс американской и немецкой валюты — американское слабительное и немецкую туалетную бумагу многоразового использования.
        В отличие от валютных бирж в больнице эти две валюты не конкурировали. Они всегда шли рядом. Только повышался спрос на американское слабительное, как сразу же ощущалась  нехватка дойчпапира.
        Иногда в палату заходила наш лечащий врач. Она задумчиво выслушивала наши сердца и говорила:
        - Газ снова подорожал.
        Как-то заметив, что с плафона на потолке, висевшем прямо над моей подушкой, готовятся спрыгнуть два таракана, я переложил подушку на противоположный край кровати, укрылся с головой и задремал.
        Проснулся от холода в ноги.
        Возле койки стояла женщина и, приподняв одеяло, смотрела на мои ноги. Я кашлянул.
        - Ах, вот вы где...- сказала она, опуская одеяло и поворачиваясь ко мне. - Я невропатолог. На что жалуетесь?
       Я хотел пожаловаться на тараканов, которые действуют на нервы, но получил удар   молотком в лоб, после которого назвал невропатолога именем и отчеством своего тестя. Посчитав, видимо, что я издеваюсь над ее внешностью, она опрокинула меня на подушку и, исцарапав  мне грудь чем-то острым, ушла.
       После ее ухода мне стало плохо.
       Соседи по палате успокоили меня - это не от сердца. Все дело в отсутствии в больнице медицинских инструментов. Поэтому невропатолог била меня по голове не медицинским резиновым молоточком, а плотницким, с обернутой бинтами металической головкой.
       Два раза в неделю к нам заходили студенты мединститута со своими преподавателями.Своей деликатностью выделялась женщина-доцент, отводившая студентов от моей койки к окну с тихим рассказом о моей болезни. Только когда мне разрешили ходить, я понял истинную причину ее деликатности. У окна она показывала студентам мою кардиограмму, которой окно было заклеено на зиму.
        Когда одному из нас становилось настолько плохо, что его увозили в блок реанимации, мы, чтобы отвлечься от грустных мыслей, играли в города. Это игра, в которой ты называешь город, а следующий игрок должен назвать город, который начинается с последней буквы твоего.
        - Воронеж, - начинал кто-нибудь.
        - Аспирин, - откликался другой.
        - Надгробье, - подхватывал третий.
        - Кладбище, - слышалось из-под капельницы.
        - Поминки, - шептали из угла палаты.
        Игра проходила живо. Каждый говорил о сокровенном, не всегда придерживаясь правил игры. Главное было выговориться.
        Вечерами в больнице начали отключать свет. Эти потемки назывались акцией по экономии электроэнергии в поддержку отечественного производителя. Первый вечер этой акции привел к трагическим последствиям в нашей палате.
        Когда сумерки сгустились настолько, что стало невозможно найти под койкой «утку», пришлось зажечь церковные свечи, оказавшиеся у 80-летнего больного — ветерана жизни.
        Первая же посетительница, войдя в полутемную палату, увидела своего мужа с закрытыми глазами и свечкой в изголовье. Не успев даже ойкнуть, она потеряла сознание.
        Вторая успела запричитать. Но когда после ее вопроса: «На кого ж ты меня покинул?, муж открыл глаза и протянул к ней руки, как бы желая забрать ее с собой, она тоже лишилась чувств...
        Многие врачи подрабатывали ночными сторожами. Поэтому вместо них часто дежурили студенты-медики. Для них это было хорошей школой. Я запомнил одного такого студента. Вся наша палата с трудом переубедила его, что манжетка для измерения давления накладывается на руку больного, а не на горло. К счастью, его переубедили до того, как я задохнулся.
        Доведенные до отчаяния отсутствием денег, медики решились на акцию протеста. В один из дней вместо обхода больных они двинулись по коридору угрожающей колонной.
        Навстречу, из противоположного конца коридора, двигалась колонна технического персонала из трех человек. 
        Братание участников протеста произошло у двери кабинета заведующего отделением.
        -Зарплату! Зар-пла-ту!!! - неслось по коридору.
        Протест набирал силу. На второй минуте акции из своего кабинета вышел заведующий отделеним и попросил собравшихся выражать свои требования не хором, а одиночными выкриками, чтобы он успевал записывать фамилии коллег-буревестников.
        Через минуту коридор опустел. На полу остались брошенные лозунги, горшки, «судна» и несколько затоптанных медиками больных, солидарно вышедших из палат.
         ...Как не сопротивлялась моя болезнь, но медицина брала свое. Она взяла у моей семьи все, что можно было продать: мебель, телевизор, одежду.
Когда жена пришла ко мне в больницу в кирзовых сапогах и шинели, в которых я много  лет тому назад демобилизовался из армии, я признался врачу, что все семейные сбережения пошли на лечение и на выздоровление ничего не осталось. Врач отнеслась к этому с пониманием и на следующий день выписала меня из больницы.
        Когда с вещами тащился к лифту, встретил своих первых санитарок. Они толкали каталку, на которой лежал мужчина. С левой его ноги свисала половая тряпка, на правой — раскачивалось ведро с водой.
        В отделение поступал новый больной.