Морские байки. карл маркс и кают-компания

Эта небольшая  история произошла на одном из транспортных судов Мурманского морского пароходства в то запоминающееся время, когда флот был полноценным, грузов было навалом, экипажи были большими, а работы всем и всегда хватало. Главной особенностью того времени было то, что работа моряка была востребована и уважаема, что накладывало определённый отпечаток на людей, посвятивших свою жизнь тяжелым морским будням, служению морю.
                Дальние плавания и продолжительные рейсы формировали сильные и мужественные характеры, а добротный флотский юмор помогал достойно выходить из трудных и, порой, курьёзных положений.
Вот именно в такое время в конце семидесятых годов я получил направление на один из теплоходов серии «Д» ( тип «Донской») на должность судового электромеханика. За моими молодыми плечами уже имелся определённый флотский опыт:  после окончания Высшего мореходного училища я  успел четыре года отработать  на транспортах-электроходах у рыбаков и вот теперь мне предстояло влиться в новый экипаж, начать трудиться в торговом флоте.
Судно, куда я попал, не было новым, но и старым его назвать тоже рука не поднималась. Находилось в прекрасном, ухоженном состоянии. Трюма, палуба, надстройка и механизмы сияли свежей краской, идеальная чистота внутренних помещений, отлаженные механизмы машинного отделения – всё говорило о том, что команда здесь профессиональная и, сложа руки, не сидит. Да и рейсы частенько выпадали изумительные.
 В зимнее время мы «бегали» в тропики,  на Кубу. За время холодов дважды удавалось обернуться с Острова Свободы с сахаром на Европу. Так мы ухитрялись «обмануть зиму», а там открывалась и северная навигация. Доставка угля со Шпицбергена на материк для Архангельского целлюлозного комбината – тоже был нашей  работой. Дел хватало.
Освоился я быстро. Заведование у меня было хоть  по объёму и большое, но не сложное. К тому же в электрогруппе были ещё два электрика и работа шла размеренно и без лишней напряженности.
Особое слово хочется сказать о нашей кают-компании. Раньше  даже серийные суда подвергались внутренней отделке индивидуально. Интерьеры кают и мебель на каждом судне были свои, особенные. Кают-компании и салоны команды выделялись оригинальной отделкой и никогда не повторялись.
Так было и на моём судне. Стены кают-компании были отделаны панелями красного дерева. Мягкие диваны повторяли изгибы переборок и вписывались в промежутки между книжными шкафами и буфетами. Обеденный зал с массивным столом отделялся от салона отдыха раздвижной стенкой. Освещение лилось из матовых бра и подволочных светильников оригинальной формы. Рядом с керамическим панно кобальтовой росписи стояло пианино.
 Вся обстановка располагала к отдыху и неспешной беседе. Кают-компания была центром,где проводились официальные совещания комендиров, местом, куда по вечерам собирались моряки свободные от вахты и коротали время за игрой в шахматы или просто в разговорах, как говорят в Одессе - «за жизнь».
Обычный  рабочий день заканчивался  просмотром какого-нибудь художественного кинофильма. После ужина, практически, весь экипаж собирался в салоне команды, некоторое время деликатно ожидал, когда повар и буфетчицы наведут порядок с посудой и освободятся. Тогда моряк-киномеханник включал старенькую, трескучую киноустановку «Украина» и киносеанс начинался. Видео плееров и ноутбуков тогда не было, и показ кино был маленьким, но всё же событием в монотонной жизни экипажа и его никогда не пропускали, хотя через месяц-другой все фильм уже знали наизусть.
После кино моряки разбредались по каютам. Нужно было хорошенько отдохнуть перед вахтой или завтрашним рабочим днём. А у нас сложилась небольшая группа любителей вечернего бдения и мы ещё час-полтора перед сном проводили в кают-компании за перекуром и непринужденными рассказами о жизни, морских путешествиях и всевозможных случаях.
Душой подобных «сборищ» был старший механик Федотов Владислав Вениаминович, самый пожилой и авторитетный человек на судне.
 Когда-то в морских странствиях или в бытовых неурядицах он повредил себе ногу и при ходьбе слегка прихрамывал. О причинах этого недуга мы никогда не спрашивали – стеснялись,  но заглазно, по-доброму называли его Топ-нога. Это прозвище тянулось за ним с очень давних времён, и он на него не обижался. Был человеком с хорошим чувством юмора и к нам, молодым механикам, относился по-отечески. Надо отдать ему должное - рассказчик был отменный. Даже когда немного привирал, делал это виртуозно и слушать его было - одно удовольствие.
Через некоторое время в кают-компанию подтягивались вездесущий доктор, кто-либо из штурманов и ещё пара-тройка моряков. Много людей не собиралось, и вначале разговор как-то не очень клеился, пока стармех не произносил традиционную фразу, обращённую ко мне, как самому младшему в сообществе: «А что, Олегович, не заварить ли нам хорошего чая?».
                Все знали, что при стоянках на Шпицбергене, я ухитрялся у своих друзей-полярников запастись дефицитным в то время индийским чаем «со слоном» и неплохо умел его заваривать.
                Я шел в небольшой буфетик при кают-компании, священнодействовал над чайником и, когда по салону и  прилегающим  помещениям растекался живительный аромат крепкого чая, как-то само собой возникал непринуждённый разговор. У кого-нибудь всплывала в памяти интересная тема или  история, обсуждая которую, мы прекрасно проводили время. Даже большой свет не зажигали, сидели в полумраке, попивали чаёк и травили разные флотские байки.
Иногда, к нам присоединялся капитан Чернобров Виктор Петрович – самый молодой, в то время, капитан нашего пароходства, милейший человек и отличный судоводитель. Его появление  мы угадывали по размеренным шагам  и вкусному запаху капитанских сигарет.
Больше ни на одном судне я не встречал такой спокойной и задушевной обстановки. Сама кают-компания притягивала людей, создавала уютную атмосферу доброжелательного общения. К сожалению, эта нечаянная традиция - теперь уже в прошлом.  На большинстве судов от прежних кают-компаний остались только помещения для приёма пищи, о чём приходится только сожалеть.
В нашей же кают-компании, при всей её уютности и респектабельности, находился один элемент,  никак не вписывавшийся в общий интерьер и вечно становившийся предметом беззлобных шуток и дежурных иронических высказываний.
                Каким образом на судне появился скульптурный портрет основателя марксистского учения – никто  не помнил.
                Возможно, это произведение эпохи расцвета соцреализма, созданное на одном из заводов художественного литья, было подарено экипажу судна, а может быть - это была награда за победу в одном из соцсоревнований. Трудно сказать. Но тяжёлый, чугунный бюст Карла Маркса величиной сантиметров пятьдесят, как говорится,- имел место. И этим местом кто-то из ретивых политработников выбрал для него верхнюю крышку интерьерного пианино. Больше поставить было просто некуда.
Основание массивного бюста было заключено в аккуратную, полированного дерева рамочку, чтобы шедевр во время качки не елозил по полировке. Более серьёзного крепления сделано не было. Видимо, решили, что из-за своего веса ( в прямом и переносном смысле) образ одного из вождей мирового пролетариата никуда не упадёт. Но заключение это было ошибочным.
 Разгулявшаяся морская стихия валяла ещё и не такие тяжести. Бюст, видимо, неоднократно падал, подтверждениями  чему служили множественные дырки на ковровом покрытии салона и царапины на самом пианино. Инструменту как-то везло – если бы художественное сооружение хотя бы раз  рухнуло прямо, а не вскользь,  на крышку  клавиатуры, то от него остались бы только полированные щепки. Но пока всё обходилось удачно.
Вопрос с бюстом Карла Маркса когда-нибудь пришлось бы решать. И вот, однажды его час настал.
Хочу сразу оговориться, что тем и интересна, а, порой, и привлекательна судовая жизнь, что за каждый предмет, каждый механизм или винтик отвечает конкретный человек, специалист своего дела. Каждая работа расписана по заведованиям определённых  вахт и служб. У всего есть свой ответственный хозяин, с которого в случае чего можно спросить или стружку снять. Такова судовая реальность, заведенная ещё с давних времён основателем  Флота российского Петром Первым. Не мы её придумали и не нам её менять.
И, когда проблема с бюстом окончательно созрела, взоры всех моряков были обращены к хозяину всех судовых политических вопросов, первому помощнику капитана, помполиту Петру Петровичу Смогину. (Из этических соображений я несколько изменил имя и фамилию нашего комиссара.)
Петр Петрович был добродушным, незлобливым человеком. В прошлом – старший помощник на одном из наших судов. Однажды, видимо,  для себя решил, что быть судоводителем для него – дело слишком хлопотное и перешел в первые помощники капитана. Начал трудиться на партийно-политической ниве.
                В те времена на каждом советском транспортном судне существовала такая должность, и Петр Петрович уже много лет занимался политико-воспитательной работой в экипаже, не очень сильно докучал морякам политзанятиями, умело составлял партийные отчёты,  а в свободное от работы время писал очень неплохие картины. Он был талантливым художником-маринистом и, как все люди искусства, был немного не от мира сего.
И вот однажды за завтраком перед началом рабочего дня Петр Петрович, видимо, ещё не полностью проснувшись и не продумав, как правильно сформулировать тему обращения, многозначительно произнёс:
- Да, с Карлом Марксом нужно что-то делать…
Обычно, в таких ситуациях, после короткого обсуждения   наш комиссар «брал быка за рога» и уже, обращаясь к кому-либо из командиров конкретно, предлагал выполнить какую-нибудь общественную работу или поручение. Не было в том ничего необычного, и проблема решалась довольно быстро. Но здесь оказался не тот случай. Такого легкомысленного упоминания создателя великого учения никто не ожидал. И, тем более - от кого? Присутствующие командиры притихли и с интересом стали наблюдать, как будет развиваться интрига.
Немного подогрел ситуацию наш бесшабашный доктор:
- А что это Вы хотите сделать с Карлом Марксом…?
Петр Петрович, прихлёбывая чай и  налегая на бутерброд с колбасой, наивно обозначил предстоящую работу:
- Да надо убрать его куда-нибудь… Не дело всё это…               
Имелось ввиду, конечно, что пианино – не самое лучшее место для  скульптурного изваяния, но моряки уже почувствовали запах жаренного и упускать такую возможность никто не собирался.
- Кого это убрать…?  Карла Маркса..!?,  Да как же это..?,- пробасил с невозмутимым видом стармех.
- Да, нет. Не то, чтобы убрать, а так, более удачно его куда-нибудь переместить, закрепить, подвинуть… ,- всё ещё не унимался Петр Петрович.
- Кого это подвинуть…?  Карла Маркса…?, - подыграл стармеху 4-й механик Миша Сорокин. Ему, молодому парню частенько доставалось от комиссара за излишнее пристрастие погулять на берегу и не всегда в надлежащем виде являться на родное судно. А тут - такая возможность отыграться на партийных струнах политработника.
Из присутствующих уже никто не интересовался чаем и все с любопытством наблюдали, как будет выкарабкиваться из этой ситуации наш недалёкий помполит.
Пётр Петрович уже по настоящему завёлся и был готов на партбилете клясться  в лояльности чугунному изображению Вождя:
-Да что вы всё меня на слове ловите… Я вовсе не то имел ввиду… может как-то лучше его закрепить… Ближе как-то, поставить к стенке…
-Кого это поставить к стенке…? Карла Маркса…?, - уже почти хором вопрошала вся кают-компания.
Завтрак комиссару был окончательно испорчен. Недоеденный бутерброд в сердцах полетел на тарелку, а сам помполит в растрёпанных чувствах убежал в свою каюту.
Уже под вечер, успокоившись,  Петр Петрович договорился с пожилым мотористом, что тот на ночной вахте, когда не будет много работы, изготовит  оригинальное крепление и закрепит «по-морскому» злополучное изваяние. Моторист пообещал всё выполнить добросовестно и в самые сжатые сроки. И, будучи человеком ответственным, обещание своё сдержал.
На следующее утро перед глазами командиров в кают-компании предстала удивительная картина. Тяжеленный бюст Карла Маркса, как и прежде, стоял на своём месте на верхней крышке пианино и был капитально прикреплён к переборке (стене) двумя стальными полированными полосами толстого металла. Причём  дальние концы этих кронштейнов были намертво закреплены на переборке, а ближние - сходились на затылке скульптуры и были привинчены мощным болтом с резьбой метрической на 10 миллиметров. Теперь никакой даже самый жестокий шторм не мог свалить это сооружение. Сработано было на совесть.
Издали, правда, казалось, что произведение литейного искусства привинчено к судовой стене за уши и выглядело весьма комично. Бедный Петр Петрович чуть было инфаркт не получил, когда увидел плоды добросовестных стараний исполнительного моториста. Он уже мысленно распростился со своей хлебной должностью, вспомнил  рассказы о былых сталинских временах, когда люди за меньшее неуважение к изображениям  партийных высокопоставленных персон могли оказаться в местах не столь отдалённых от мест не столь близких. Что-то ему в душе подсказывало, что до такой строгой кары дело, возможно, не дойдёт, но с партийным билетом всё же придётся расстаться.
 На комиссара было жалко смотреть. Исполнительный партийный функционер был полностью деморализован и уже готовился к самому худшему. Даже едкие шутки моряков его уже не трогали.
К счастью, все его страхи оказались напрасными. Вся ситуация разрешилась благополучно. К вечеру злополучный бюст куда-то исчез,  и от всей истории остались только воспоминания да глубокие царапины на крышке пианино.