Ночь у костра

«Жизнь-пустыня, по ней мы бредём нагишом.
Смертный, полный гордины, ты просто смешон!
Ты для каждого шага находишь причину -
Между тем он давно в небесах предрешён».
Омар Хайям

Я стою на берегу озера. Спокойная гладь воды, усеянная по-осеннему раскрашенными листьями, напоминавшими кувшинки, ввела моё сознание в состояние невесомости. До восхода солнца ещё было несколько минут, но уже видно было как северный ветер, пригнав с собой черные тучи, разогнал их и размазал ими все небо, превратив еще вчерашнее голубое в сегодняшнее серое. А солнце, неминуемо взойдет через несколько минут и, как старый алхимик, превратит серое в серебристое. И тогда весь наш мир, на земле и на воде превратится в посеребрённый, а само солнце уже не пробьется сквозь этот слой осенней раскраски, а словно фонарик в тумане, будет нам говорить о наступающем дне.
Это отразится и на настроении людей и их восприятии сегодняшнего неба. Вернее, люди даже не захотят смотреть на него, а только бросив свой взгляд, проверят не забыли они зонтики. И никто не поймет, что небо – оно такое же, оно голубое и оно есть там - далеко вверху над головой. Это только временная серость, заполнившая ... нет, разделившая красоту неба с человеком на земле, и она не навсегда пришла, да и не добровольно - её пригнала более могущественная сила, а её – ещё более могучая и т.д. но где это «и т.д.»..., а тучи – они вот, вижу и злюсь на них; а нужно на себя - дурака, что не понимал этого раньше.
Вот стою я, глядя на эту красоту поздней осени, и ощущаю, как во мне сошлись   очищение, пришедшее после вчерашней беседы у ночного костра, с печалью и усталостью, вошедшими в мою душу и тело.
А что было вчера? Что такое необычное произошло, повлиявшее на меня сегодняшнего? Мы ведь просто сидели у костра и беседовали... нет, это не беседы были, а разговоры наших душ, а ещё вернее – мы просто слушали друг друга и были внимательными и сдержанными, то ли усталостью от позднего времени, то ли - самой темой.
Мы разожгли костёр тогда, когда вечер уже позволил первой звезде появиться на небе, которое весь день радовало нас своей голубизной. Мы сидели вокруг и шутили. Тьма, наступившая от быстрого «потемнения» и огня костра, осталась за нашими спинами, напоминая о себе своею плотностью и нашими подмерзающими спинами. Шутки, анекдоты о жизни и любви иссякали по мере приближения полночи. Уставшие голоса не звучали наперебой, а лишь указывали на того, кто ещё способен был бороться с желанием уйти спать ....
Наша беседа чем-то стала похожа на описанную сцену Джованни Боккаччо в его сборнике новелл «Декамерон», сильно отличаясь темой. По очереди, против часовой стрелки, говорил тот, кто желал. Все остальные слушали без права перебивать вопросами или комментариями. Как и положено, мы начали с тем о красоте природы, временах года, звёздах, любви, женщинах и жизни. И как-то «зацепилась» тема смерти.
У костра собрались мои друзья, разные по возрасту, интересам и способам зарабатывания денег на жизнь. Справа от меня сидел Владик, человек с интересным прошлым и очень хорошей специальностью – электрик. Он, живя в Москве, сумел овладеть многими изотерическими знаниями: у шаманов - медитацией, у мастера Рэйки Ирины - умением исцелять себя и других. Это симпатичный малый с милой детской улыбкой, умеющий доставлять удовольствие женщинам своей персоной. Когда улыбается Вадик, женщины «плавятся» и завидуют его жене, которая, как и подобает согласно её семейному статусу, не очень балует его своим «одобрением». Хотя они прожили уже около тридцати лет вместе, но ей  всё ещё не понятно «откуда он всё это знает...».
Ирина сидела рядом с ним и внимательно смотрела на огонь, тепло и мощь которого помогали ей сдерживаться и не возражать... пока они сидели здесь - вокруг костра.
За ней сидела Анджела - врач и подруга моего младшего сына, работающего инженером, хотя и молодым, но уже успевшим сделать карьеру и стать действительно специалистом в своей области. За ним - мой старший сын со своею женой. И рядом со мною, слева от меня – моя «половина»... главная часть самого меня.
Вот так, сидя вкругу, затеяв разговор о любви и жизни, мы сами как-то одним словом поменяли тему на абсолютно противоположную – тему смерти, на то, что есть у каждого где-то там, далеко впереди и, кажущейся нам тем дальше от нас, чем меньше говорим о ней.
Я сейчас и не помню, кто первый сказал слово смерть. Но первый, решительно взявший на себя инициативу, заговорил о ней Владик. Он словно ждал это «своего» часа! Бойко и чётко зазвучал его голос, доносивший нам его знания.
Он начал с «нуля». И это было так верно! Мы, уставшие и тайно помышлявшие о постели, заботливо и очень тщательно приготовленной моей женой для каждого, ждали, кто об этом скажет первый, чтобы тут же согласиться.
Но заговорил Владик и мы, как дети, стали с великим интересом слушать его:
- Нельзя так просто и коротко об этом сказать. Нужно к этой теме подойти с другой стороны, чтобы она, как необъезженная лошадь,  не лягнула в самое чувствительное и дорогое каждому из нас место – эго! Поэтому, я считаю нужно говорить сейчас о жизни, но не с позиции «про жизнь мы знаем, мы в ней живем и её чувствуем каждое мгновение», а как об абстрактном, лишенном «персонализации».
Что мы понимаем под словом «жизнь»? – при этих словах все подумали об одном – «сам и отвечай, а мы тебя послушаем». Желание оказаться  в постели стояло где-то за спиной и скромно стало удаляться само, без нас, в сторону дома, который находился в пятидесяти метрах от нашего костра.
- Жизнь – это движение, которое мы видим сами или можем зафиксировать каким-либо прибором. Для нас «есть» всё то, что можем увидеть и «пощупать». Вот «оно», имея форму и тело, двигается, растёт, меняется. Жизнь существует по своим законам - законам проявления и исчезновения. Это нечто биологическое, похожее на всё то, что есть мы – камень, трава, деревья, рыбы, звери и все остальные существа без исключения... и мы - люди, с характерным видом и способом нашего выживания. И только это позволяет нам признавать (!) «есть ли жизнь?» - сказал Владик и сделал паузу, чтобы заглянуть почему-то в мои глаза. Я покачал одобрительно головой и почувствовал себя китайским «болванчиком», но заметив это, я изменил свои покачивания «вперед» на покачивание «в стороны», призывая этим быть ближе к теме.
- Хорошо! - бодрее и увереннее зазвучал голос Влада, - вот пример условности и относительности: лёд – твердая материя, которую мы видим и ощущаем, существующая в условиях низких температур. Но стоит изменить их – и льда больше нет; он «умер» так как лед стал водой, которую мы видим и ощущаем уже как «воду». Нагревая её больше и доведя до кипения, мы  убиваем «воду», переводя её в другое состояние - пар, который мы всё еще можем видеть и ощущать. Если это можем мы проделывать с такой важнейшей материей для нашей жизни как вода, то легко можно допустить и то, что есть ещё «нечто», способное наш пар перевести в другое состояние, невидимое нами и  которое не осязаемо нашими приборами, созданными нами под наши возможности. Тогда  можно допустить и то, что это справедливо и в вопросе жизни и смерти. Получается, что смерти нет как полного исчезновения материи, а есть переходы и т. д. Выходит так, что есть  слово «смерть», которое выражает границу нашего понимания нового состояния, следующего за состоянием «жизнь». Это очень похоже на выражение «Перейти Рубикон», в котором название небольшой реки, есть всего лишь водная линия, разделяющая две провинции Италии. Но всё же... граница, через которую нельзя переходить с целью «познать». Это путь, на который толкает эго - желание прославиться. Но по этому пути уже идёт желание «владеть» и следующим за ними – «управлять». Мы реально можем стать угрозой существования самих себя... это не поставит в тупик систему, а лишь запустит программу защиты её от нас через наше уничтожение. В нашем «недоумии» вопроса  жизни и смерти заложено спасение нас от собственного самоуничтожения.
Космос - это цифры, а значит - есть программы управления и защиты законов исполнения. А мы, словно хакеры, пытаемся через своё понимание жизни, а точнее смерти, влезть и овладеть... чтобы управлять, не понимая того, что дадим возможность другим управлять нами, - опять Влад сделал свою паузу, чтобы видеть реакцию уже всех на убедительность своих слов и непогрешимость его знаний.
- Иными словами смерти, как таковой, не существует! Есть переход от той материи и формы её существования, которую мы способны воспринимать, к той, что «закрыта» ограничениями наших возможностей. Смерть – это «антивирусная» программа, работающая на биологическом уровне», - закончил Влад,  полагая, что все точки над «и» им проставлены и других серьёзных возражений не может быть. Я одобрительно посмотрел на него и взглянул на других. Все слушали внимательно, оценивая всё сказанное им по своему, но, не возражая, а лишь задумавшись.
Я выдержал паузу и попросил Анжелику что-либо сказать о смерти в понимании медика. Я не давил и не требовал, а просто спросил о её мнении личном и общемедицинском.
Анжелике не требовалось времени на подготовку, и пауза ей не нужна была. Она, хорошо образованная и молодая, словно ещё только вчера сдавшая экзамен именно на эту тему, начала спокойно и уверенно с интонацией профессора:
- Смертью мы считаем полную остановку биологических и физиологических процессов организма, обеспечивающих жизнедеятельность. Этот вопрос я знаю, так как прошла трёхлетнюю практику в отделении скорой помощи. Курс танатологии (изучение смерти) я прохожу и теперь. Хочу тоже сказать о смерти, связав её с жизнью.
Между жизнью и смертью есть некоторое очень короткое время, а вот путь от жизни до смерти – не короткий, практически – вся жизнь. Это похоже на катание на санках с горы - толчок и мчишься вниз... пока не остановишься. Вначале медленно, затем, набирая скорость стремительно и только вниз и, если не перевернешься, медленное торможение и полное отсутствие движения, - она сделала паузу и взглянула на Влада, как бы убеждаясь, что её хорошо слышат и понимают там, на «галёрке».
- Так и в жизни есть свои периоды и стадии, предшествующие смерти — старение, недоедание, болезни. Смерть несёт на себе отпечаток таинственности и мистичности. Её непредсказуемость и неизбежность, но, в тоже время,   ожидаемость и поиск её причин, вынесли понятие смерти за пределы нашего восприятия.
Самоубийство, убийство и несчастные случаи – это «крушение» на скорости. Здесь можно говорить уже о судьбе, о карме и ещё много о чём. Но медицина - это наука и практика. Поэтому продолжу о смерти как доктор.
Вскоре после смерти тела умерших организмов начинают разлагаться - это период вступления иных химических реакций, начавшихся в результате наступивших измененных условий, связанных с отсутствием подачи питательных веществ и кислорода, - и опять пауза, проверка внимания и готовности к получению новой информации.
- Я читала в «Очерках по реаниматологии», написанных академиком В. А. Неговским, что «ход естествознания приостановился перед изучением смерти», - новая пауза и продолжение, - это явление и теперь столь сложное и малопонятное. И лишь постепенное накапливание знаний о жизни человека позволили робким и элементарным попыткам пытаться оживить человека. «Случайные» и сомнительные успехи начали разрушать эту непознаваемую стену, сделавшую смерть «вещью в себе».
Прошлый век внёс в понятие смерти коренные изменения. Смерть, хотя и перестала иметь мистический характер, но тайну свою сохранила. Смерть является таким же объектом научных исследований, как и жизнь. Один из основателей экспериментальной патологии Клод Бернар в своих трудах писал: «…Чтобы знать, как живут организмы животного, человека, необходимо видеть, как множество их умирает, ибо механизмы жизни могут быть вскрыты и обнаружены лишь знанием механизмов смерти».
В медицине сейчас много занимаются изучением вопросов старения и смерти, словно откликаясь на слова И.П. Павлова:
- Какое обширное и плодотворное поле раскрылось бы для физиологического исследования, если бы немедленно после вызванной болезни или ввиду неминуемой смерти экспериментатор искал с полным знанием дела способ победить ту и другую».
Сейчас фундаментальные проблемы современной биологии и медицины совпали и дальше им идти вместе. Смерть превратилась в объект научного поиска, требующий специальных исследований и анализа. Но и сегодня, я знаю из своей практики, мы не можем на 100% отличить жизнь от смерти! Потому что даже современных знаний  не достаточно чтобы понять первоосновы, отличающие живые объекты от не живых. Хотя одну из них уже нашли - наличие ДНК в объекте, определяющая «живое» от «не живого», - продолжала Анжела, говоря уже не с позиции медика, а более как простой человек.
Мне хотелось вступить в разговор и сказать, что смерть нельзя рассматривать как противоположность жизни и что это не отсутствие жизни, а её окончание, завершение. Поэтому, как мне кажется, смерти противостоит не жизнь, а её рождение, как естественный процесс перехода из живого состояния в не живое. Живое и не живое, выживание и не выживание — это две стороны единого нашего Мира. Но я помнил условия нашего вечера – «не перебивать» и не позволил себе их нарушить.
А доктор продолжала, сама увлёкшись темой и выражением своего отношения к этому вопросу:
- Мы знаем только один вариант жизни - жизнь белковых макромолекул. Теоретически возможны и другие варианты, такие как жизнь, на основе кремнийорганических соединений, энергетических полей и тому подобное.
Но мы всё ещё не можем  определить принципиальные различия живого и не живого организма. Есть интересный подход в понимании жизни - это «совокупность явлений, противящихся смерти».
Ф. Энгельс писал, что «жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования заключается по своему существу в постоянном обновлении их химических составных частей путём питания и выделения» и далее сформулировал следующий тезис: «Жить — значит умирать».
Моё мнение, что в высказываниях и спорах разных учёных, живших в разные времена, принципиальных различий между ними нет. Все они понимали жизнь только с позиций единственной известной им белковой формы жизни, - сказала и замолчала Анжела, как бы спрашивая разрешение на продолжение своего «доклада».
Я подумал в этот момент о реинкарнации. И хотел вставить этот вопрос, но вновь «этика» не позволила меня это сделать.
А Анжела, как это часто бывает при слиянии мыслей в единый поток при беседе с близким, уловила мой вопрос, который, возможно, просто повис у всех нас над головой:
- Были и есть другие взгляды на смерть. Так философ Артур Шопенгауэр, автор теории полингенезии (становление, рождение), указывал на то, что воля человека никогда не умирает, но проявляет себя опять в новых индивидах. Но он отвергал основные понятия реинкарнации, как переселение конкретной души.
Я с трудом нашёл в себе силы не возразить на это таким аргументом, что не только религия, но некоторые философы рассматривают смерть не как противоположность рождению, а как неотъемлемую часть воскрешения. Это доминирует в религии Древнего Египта. А в наше время в Америке в Йельском университете есть целый курс на эту тему... Но я смог вновь соблюсти наш договор.
Анжела продолжала:
- Есть смерть. Но это понятие и процесс не выражаются одним словом и, более того, имеют свои стадии: терминальную и биологическую. И как подкатегория - смерть мозга. Наступление смерти – это вход в терминальные состояния: преагональное, саму агонию и клиническую смерть. И как бы скоро или медленно не наступала сама смерть, ей всегда предшествует клиническая. Из своего опыта могу подтвердить, что если реанимационные мероприятия не проводились или были безуспешными, наступает биологическая смерть. Мы - медики, понимаем под этим необратимость уже прекращённых физиологических процессов в клетках и тканях нервной системы, начало процессов разложения, как продолжение разрушения. Эти стадии – есть рефлекторная защитная реакция организма, цель которой не очень понятна.
Чаще всего причиной смерти являются тяжёлые либо очень болезненные повреждения биологического тела. А это всегда связано с соответствующим психологическим состоянием человека, сопровождаемого полной или частичной потерей сознания, равнодушием к происходящему, потере чувствительности к боли. В это время нарушаются функции центральной нервной системы, снижается артериальное давление, дыхание нарушается, становясь неглубоким, нерегулярным, но, частым. Отсюда недостаток вентиляции лёгких, приводящий к недостатку кислорода в тканях (тканевой ацидоз), а основным видом обмена веществ остаётся окислительный. После учащенного дыхания внезапно наступает его полное прекращение. Мы, полагаем, что агония – это попытка организма в условиях потери функций жизненно важных органов использовать последние оставшиеся ресурсы для поддержания жизни. В самом начале агонии обычно увеличивается давление, полностью восстанавливается сердечный ритм, начинаются очень сильные дыхательные движения. Но лёгкие при этом не вентилируются, происходит сокращение дыхательных мышц. Часто я и сама наблюдала как в этот момент всего лишь на миг, но восстанавливается сознание. Из-за отсутствия кислорода в тканях быстро накапливаются недоокисленные продукты обмена. Продолжительность агонии обычно невелика, не более 5—6 минут, иногда - до получаса. Затем артериальное давление падает, сердечные сокращения прекращаются, дыхание останавливается, и наступает клиническая смерть, продолжающаяся до развития необратимых патологических изменений. Как только заканчиваются накопленные в клетках запасы, нервные клетки умирают. Через две или две с половиной минуты происходит омертвение клеток коры головного мозга и мозжечка. Вот почему восстановление жизненных функций организма после смерти коры головного мозга становится невозможным. Клиническая смерть переходит в биологическую.
Мне казалось, что её слова о смерти звучали уже не из её уст, а рождались треском костра и вылетали из его середины и, взлетев над нашими головами, обрушиваются на нас, входя в полностью открытые  уши.
Голос Анджелы затих. Всем стало ясно, что всё сказанное ею есть реальная неизбежность для каждого, а она сама – большая умница.
Неловкость и растерянность одинаково выражались в глазах у всех. Я понял, что все в равной степени ощущают своими спинами ночной холод, усиленный услышанным. Каждый из сидевших стал поглядывать в мою сторону,  «съёживаясь», но, не решаясь заговорить первым.
И я,  на правах хозяина, сделал попытку возврата к теме жизни, напомнив о завтрашнем дне и ожидающих нас заботах житейских. Её приняли с благодарностью и оценили как очень своевременную и уместную. Все дружно, встали, как после окончания концерта, с той лишь разницей, что не хлопали стульями... и побрели к дому. Что-то магическое было в  молчаливом движении теней и людей, не спеша  удаляющихся от воды и огня. Я со своим старшим сыном остался у костра. Нам нужно было позаботиться о костре, а о людях - моя жена-хозяйка там - в доме. Мой сын, очень любящий уединение на природе, сидел спиной к костру и смотрел на звездное небо. Его глаза, не ослепленные огнем костра, позволяли ему всё это время наблюдать за тем, как ночь поглощала вечер, а потом, как первые признаки прихода дня начинали не спеша и властно оттеснять ночь. 
И вот это утро...  и я один, стоящий на берегу. Мои мысли о вчерашней беседе сменились монологом моего ума. Он говорил тихо и спокойно о болезнях, сопровождающих нашу жизнь от рождения и до последнего дня и часа. Его монолог всё же был более похож на беседу, в которой он проявлял уважение ко мне и надежду на мою разумность. И мне казалось, я сам  отвечаю на свой же вопрос:
- Что есть наши болезни для нас? Для чего они даются (!) нам? Это награда или наказание?  Мы мало живём, но так много болеем... при этом ещё должны делать себя и других счастливыми и любить... и быть любимыми!
Сам спросил и сам ответил себе:
- Болезни – это письма смерти, напоминающей нам о себе, постепенно готовящей нас к неизбежной «разлуки» с «нашими» телами!