Буффпротест. Глава 6. Часть Первая. Как пасьянс сл

Как пасьянс сложился

С утра в комнату заглянуло теплое весеннее солнце. Художник сосредоточенно стоял перед картиной, потом немного отклонился, взял тонкую кисточку в руки, как будто бы измерял размеры нарисованного.
На подставке мольберта стояла картина, на которой был изображен домик, утопающий в красных цветах, сочные краски создавали приятную цветовую композицию с розоватым закатом, который отражался на гладкой белой глиняной стене дома зловещими отблесками. В углу полотна, красивым, хоть и размашистым подчерком было начертано «В.Авелли»
Он не врал ей, ни насчет своего имени, ни насчёт биографии. Он был из той породы людей, которым сначала никак не удается хорошо соврать, ради прибыли, должностей, ради того, чтобы казаться лучше для кого бы то ни было, а потом, на закате жизни, и вовсе незачем.
Думая о происходящем, он понимал, что ему то по сути тот сценарий, что шаг за шагом разыгрывался в городе, приносил чисто эстетическое удовольствие. Это было похоже на рев и эйфорию разгоряченой толпы, когда она идет в очередной раз все менять. Но он не стремился быть частью этого бесконечного, возраждающегося от поколения к поколению потока времени, этого движения вечной мельницы судьбы.
Он хотел написать свою картину. Максимально точно, максимально непредвзято, он пытался выразить чувство времени, для чего, как настоящий художник, когда он каждый раз отклоняется от написанного им полотна, он пытался уйти от любых захватывающих его эмоций, радостных, злобных, веселых.
Возможно, он мог бы занять и противоположную сторону, возможно. Ведь все крупные художники в ту или иную эпоху служили властям. И даже не то, чтобы он испытывал какую-то неприязнь к этим кичливым, напомаженным дурачкам в париках, отнюдь. Он понимал лишь одно. Жизнь это один большой театр, и каждый шаг очередного актера по этому большому, безразмерному и невидимому театральному подиуму это лишь ещё один эпизод, из которого склыдывается общий сценарий, и вариаций тут тысячи. Но власть раз за разом играла одну и ту же роль.
Роль чудовища, которое ступает по болотам, населенным маленькими человечками, которые постоянно хватаются за подол его платья, рвут на кусочки его панталоны, цепляются зубами за его ботфорты, а великан лишьухмыляется, стряхивает огромными мозолистыми пальцами очередных негодников, хватает их в свое огромное кулачище, выдавливает из них все соки, и настолько занят этим делом, что давно уже позабыл, зачем и куда он идет по этому болоту.
А темная бездна уже готова с чваканьем захватить в плен его сапоги, затопить своей стоячей водой его толстую талию, дойти до горла.
Как бы он мечтал, чтобы великан начал двигаться. Но увы. Гору не столкнешь с места простым велением пера, для каждого исторического периода необходима своя адская машина, которая готова с гудением, с раздражающим грохотом подвинуть эту несгибаемую громаду. Но и ещё кое-что он знал. В сложной и неналаженной тонким инструментом настройщика машине важна гармония. Движения должны обрести некую синхронность, механизм должен обрести не только подвижность, но и целостность.
Ведь, наврядли можно предположить, что жук, который пусть и мог бы при должном отпущенном времени и старании перегрызть толстую дубовую ветвь, будет заниматься чем-то другим, как волочить свое черное неповоротливое тело навстречу еде и солнцу. Так подсказывают ему его инстинкты.
Человечеству же присуще желание выбраться из своего мира. Некоторые ломают на этом пути свои жизни, некоторые ломают жизни абсолютно чужих им людей, ненавидя в них свою собственную сущность, видя в них свое отражение.
Да и власть по сути это лишь притворное и крикливое отражение массы. Чаще всего притворное, и чаще всего крикливое.
Другое дело тираны. Тиран это жгут на теле, который ограничивает приток новой крови, новых идей и практических реализаций. Вопрос тут только в том, нужен ли жгут для остановки заразы, плавно и незаметно втекающей через артерии в организм и распостраняющей смерть и гибель по телу, или же это перетягивание горла здоровому и вполне процветающему телу.
После некоторых размышлений художник пришел к выводу, что Сатарп это все-таки второй вариант, он полностью встал на путь оппозиции режиму властей. Дальнейшее было делом техники.
Как он встретился с теми людьми, которых считал сегодня своими единомышленниками он уже и не помнил. Наверное, это произошло среди тех немногочисленных пикетов, которые он ещё успел застать.
Зато он навсегда запомнит то серое, и в то же время волевое лицо, которое встретилось ему в толпе.
Ему понравилось то состояние уверенной силы, которое источал незнакомец, и когда он подозвал его еле заметным жестом к большим арочным окнам, ведущим на конюшню, художник с большим воодушевлением последовал за ним.
Пурпурная тень заката уже залила мостовые близлежащих улиц, свет был нежным и пьянящим.
Мир затих, словно именно тишина была естественным состоянием мира на этой земле.
Около конюшни пахло прелым замоченным зерном и сеном. Темные, местами покрытые коркой мха, двери глядели на молодого ещё художника, как широкая улыбка наглого итальянского купца.
Внутри по отсыревшему помещению разносился еле слышный, будто шелест листвы, шепот. Когда они подошли поближе, то художник увидел около лесенки на второй этаж группу, одетую в странные одежды. Каждый из этих людей носил серый балахон, как у монахов, а лицо скрывала тонкая ткань.
Художника обступили плотным кольцом, а незнакомец, который не скрывал своего лица, попросил художника представиться, что тот, конечно же, сделал.
Когда он посмотрел в ответ на серого человека, как он его назвал, тот, не отводя глаз, подошел, положил руку на плечо художника и сказал:
- Меня зовут Мако, я, как ты понимаешь, главный здесь. Все эти люди,- он обвел взглядом присутствующих – они те, кто предан нашему делу, делу преобразования общества. Мы ищем среди протестующих таких как ты, с горящими глазами и отважным взглядом. Предвосхищая твой вопрос, мы не откроем тебе наших лиц ни сейчас, ни позже. Мы вынуждены так поступать.
- А как я вас узнаю?
- Во-первых, у каждого из нас есть один «связной» который известен конкретному члену группы, при этом никто из нас не знает, это член группы, или просто призванный извне, которому поручили передавать весточку о месте и времени встречи.
- Ясно, а какие поручения вы мне доверите выполнять?
- Разные. Листовки, рисунки, и самое главное, когда ты уже будешь готов для этого, безусловно перепись…
- Что за перепись?
- Мы стараемся записывать в книгу новости про все то бесчестие, которое творит Сатарп, про все те гнусности и мерзости, что разносяться, как стаи птиц по свету от его дворца - произнес серый человек, уже намного тише. Художнику показалось, что его голос стал немного сбивчивым. Он понял, что тот не хочет пока раскрывать все карты перед художником.
- Хорошо, а как я смогу с вами связаться?
- Я сам свяжусь с тобой. Мы уже знаем, где ты живешь…
- Вы следили за мной? - округлил глаза Художник. Он не ожидал, что за него так серъезно взялись. Он был по своей сущности свободолюбивый человек.
-Мы естественно проверяем своих людей…
- Хорошо, я согласен с вашими условиями. Но…он вопросительно, и немного смущенно посмотрел на серого человека.
-Что ещё?
- Если вы не сможете прийти ко мне по той или иной причине?
- На всякий случай есть ещё одна схема. Мы дадим тебе список мест, ты должен их запомнить, каждое место, названное по порядку будет соответствовать клеткам на двух рядах шахматной доски, каждый раз, когда я буду встречаться с тобой, я буду говорить тебе место, где будет расположена шахматная доска, с соответствующей фигурой на определенной клетке. В зависимости от старшинства фигуры ты поймешь, насколько важно то или иное задание.

В Лантивии после этого начались неспокойные времена. Изредка человек с серым лицом посещал художника, и уходил с готовыми материалами. Не более того.
Во время попытки свержения Сатарпа, художник постоянно ждал появления вестника, задерживался в своей уютной мастерской, заваривал себе крепкий кофе и смотрел, как за окном медленно опадают осенние листья. По дороге изредка прохаживались неторопливые непричастные, потом, когда ситуация сложилась благополучно для восставших, стали появляться пестрые группки вооруженных людей. Но посланник так и не появлялся, как будто все, что происходило тем жарким днем на площади и в конюшнях было лишь плодом его, художничьего, воспаленного воображения.

Ну а позднее, когда события уже близились к своей кульминации, в двери постучали. Художник был осторожен, и выйдя с ночником к двери, спросил у гостя обязательный для группы пароль. Услышав правильный отзыв, он стал отворять дверь. Заскрипел плохо смазанный засов, и вот уже художник, при неровном свете ночного фонаря удивленно взирал на абсолютно незнакомое ему лицо.
Молодой парень в побитом временем простеньком жилете, военный ополченец, как можно было понять из потертостей на рукавах и ногах одежде, некоторое время неуверенно мялся на ступеньках, а после попросил:
- Можно войти? Неспокойно на улице…
- Конечно, заходите.
Виктор пустил ополченца к себе в дом. И вот уже в печке шипел разгорающийся огонь и постреливала искрами разгорающаяся лучина, а они сидели за столом в прихожей. Войн сидел в полоборота, словно ожидая внезапной атаки, поглаживал обросшую щетиной щеку и пытался успокоиться.
- К сожалению, большинство наших войнов предало нас, теперь они готовы отдаться в руки правительственных войск, только бы не мириться со своими же братьями- рассказавал гость, пока художник ставил на раскаленную плиту тяжелый металлический чайник-  Мы отступаем, только сейчас нам доложили, что дом, в котором прятался один из наших военначальников после гнусного предательства и удара со спины, загорелся. Жители, которых мы встретили по дороге рассказали нам, что уже начали обваливаться тяжелые металлические балки с потолка.
Виктор уже начинал догадываться, почему человек с серым лицом не смог прийти. Скорее всего, именно он остался в том самом доме.
- Но он жив? - с надеждой в голосе обратился художник к войну.
- Возможно, все возможно…-грустно усмехнулся воин. Он никогда не сдавался просто так перед лицом опасности…
- А что же делать мне в данных обстоятельствах? – голос художника был полон надежды на то, что ему вот-вот поручат некую особо важную миссию, которая сможет спасти дело заговорщиков.
- К сожалению, сейчас пока не могу дать никаких инструкций,- как-то особенно удрученно произнес ополченец и потупил взгляд.
- Но мы, если сможем пробраться к вам в город, обязательно свяжемся с вами, мы вернемся, ждите – немного приободрившись добавил он.

Прошел ещё месяц, потом два, и только весной, после того, как на улицах закапала мерзлая капель, а ручейки наполнились прозрачной и столь же холодной, как и капель, водой, пришли новые весточки от группы.
Одним солнечным днем, когда художник собирался выехать на пленэр, и уже собрал в плотный холщовый мешок свои принадлежности, в дверь опять постучали.
Пожитки сразу же очутились на полу, и художник встретил в дверях уже изрядно осунувшегося, бородатого мужчину, в котором узнал того молодого ополченца.
На руке ополченца была черная кожаная перчатка, другую руку он вообще старался прятать за спиной. Но выправка была четкой, шаг чеканным. Ох и сложно же было ему претворяться городским сумасшедшим, в одежды которого был обряжен ополченец.
- Приветствую, путник!
- Мы только в начале пути!
Предвидя вопрос, который буквально застыл в глазах Виктора, ополченец пояснил:
- Мы сейчас прячемся в лесах. Потому, что отлично понимаем, какая судьба ждет нас в случае нашего возвращения.
Художник поставил на плиту чугунок с пловом и плов стал урчать на медленном огне.
Естественно, что художник предложил гостю стул и ужин. После того, как странник подкрепился, Виктор спросил:
- Вы будете продолжать сражаться?
Гость чуть не поперхнулся. Ударив кулаком по столу, он раздраженно бросил художнику
- Ты что-же думаешь, после того, как мы потеряли свои семьи, после того, как наши товарищи покинули эту землю и переместились в лучшие миры, мы забудем это унижение со стороны Сатарпа, и поклонимся ему в ножки? Нет, конечно мы будем мстить. Не зря же я пришел сюда.
- Хорошо, хорошо,- замахал руками художник в знак примирения,- я понял. Я и сам не планировал сдаваться. Но что же мы можем сделать?
- Я пришел как раз за тем, чтобы рассказать тебе про твою роль в операции.
После чего ополченец красочно расписал очень хитрую и продуманную операцию по внедрению своего человека в команду бургомистра столицы Лантивии, и спросил:
- Мы все аспекты уже продумали, но вот в чем вопрос, согласишься ли ты отказаться на время от своей жизни, ради реализации сценария команды?
Художник чуть не подпрыгнул.Наконец ему поручат нечто серъезное.
- Да, конечно же я согласен.
И тогда ополченец выложил ему все подробности плана, который потом и реализовался как перестрелка в доме у озера.
-Следуй за сражением- произнес на прощание ополченец, что на их внутреннем сленге означало приказ прибыть в последнее место, указанное серым человеком, место, в котором должна была распологаться искомая шахматная доска.

После гость скупо попрощался, снова одел свою хламиду, и не успел художник моргнуть, как скрипнула дверь, и ополченец скрылся без следа.
Чуть позже он прибыл в кафе, которое было указано, как поле сражения. В темной витрине, за столиком, действительно стояла словно бы забытая одним из посетителей, шахматная доска.
На доске стояла фигура, которая стоила трех пешек. Это была фигура на тонкой ножке, с четкими гранями, с высоким гребнем, лакированая, и вообщем-то изящная, как, впрочем, и то животное, которое она изображала. Это был конечно же конь. Виктор в голове стал перебирать выученные за долгие вечера при неровном пламени свечки, обозначения мест.
Довольно быстро в голове возникло соответствующее фигуре обозначение, это был обрыв за городской стеной.
Прибыв на место, Виктор не обнаружил ничего, на чем можно было остановить свое внимание, ветер шумел вокруг, задувая желтый песок с дорожки прямо на городскую стену. Художник подумал, что это конечно же хорошее место для очередного пейзажа, но как же задание?

Переспросить было не у кого, уточнений ему никто не давал.
 Потоптавшись на месте, художник уже пару раз ударил по песку на дорожке, обозначая крайнюю степень неудовольствия происходящим, как на дорожке появилась какая-то несуразная конструкция.
Это оказалась арба, которая невероятно громыхала, наезжая своими, окованными железом, колесами по каждому дорожному камушку.
Телега подъехала поближе, и художнику улыбнулась золотыми коронками небритая физия. Как выяснилось, местная цыганская семья перемещалась на новое место стоянки.
Сначала Виктор не понял, к чему всё это веселье, пока он над этим размышлял, шумная стайка цыган выпорхнула их вагончика и окружила бедолагу.
Виктора встретила разодетая в цветастое платье, веселая полная цыганка, которая заходила вокруг него и запричитала на непонятном ему языке.
Потом она отвела его в сторону от пестрой толпы и спросила:
- Будущее свое хочешь узнать?
Виктор махнул, а цыганка протянула к нему свои темные ладони и взяла его руку:
- Ты воин. Следуешь за сражением? - ухмыльнулась цыганка и махнула длинным концом своей шали, как будто-бы приглашая его в вагончик.
Художник удивился, но проследовал за женщиной. На входе в своеобразный «шатер сидели три высокорослых и курчавых парня с гитарой и пели, но как только к кочевому жилью подошел Виктор, они почтительно расступились, и художник почувствовал весь тот пьянящий аромат сена, старых пеленок и растерзанных куринных тушек.
Цыганка позвала его к своему сундуку и достала из него колоду карт, после чего раскинула свой обыкновенный пасьянс и начала вещать:
- Вижу большииие изменения милок, такие, что ты и не подумаешь. Ждет тебя встреча сердечная, да ты не должен от судьбы своей убегать. Горькая она будет, судьбинушка твоя, но ты недолго жалеть будешь, потом вижу народа много, выстрелы, и большая радость, руки вверх летят, много огня, и свет вместо тьмы.
Много темных набежит, а ты каждому должен свой амулет положить, чтобы выжгло их душу черную. А судьба твоя она вот, буквально за пару кварталов от тебя. Руководит кафе.  К тебе наш придёт, принесет чернила, которыми ты и подпишешь свой договор с судьбой. И текст он передаст. А ты, как и принято, отдашь его своей горлице, пусть она каждому гостю доставит, и в карман их положит…
Художник понял- это и есть послание от группы. Он поблагодарил цыганку, спустился на землю, и только когда кибитка уже отъезжала пошарил в карманах. В левом кармане он нашел небольшую коробочку, там находились небольшие карточки, и он вспомнил, именно про это ему рассказывал посланник.