Однажды осенью

Замечали ли вы, как обостряется наше восприятие осенью? Сквозь дождь и туман, осеннее ненастье роятся в памяти неясные полузабытые воспоминания, грезы и явь сливаются воедино и тешат душу поэтической недосказанностью. Вот в один из таких вечеров, когда еще только сгущались сумерки, он неожиданно столкнулся с ним, другом, полудругом, порою недругом. Их жизни всегда шли параллельно, не пересекаясь. то или иное событие сближало или отдаляло их друг от друга, но духовная близость, помогавшая им с полуслова понимать друг друга, сохранялась. И сейчас, поздоровавшись, они, не сговариваясь, зашагали по направлению к уютному кафе, издавна посещаемому ими. Народу в кафе было мало, но они сели за самый отдаленный столик, заказали по рюмочке коньяку и    чашке кофе и в полумраке продолжали как бы прерванную беседу.
- Помнишь, как наши мамы после ареста отцов  одни поднимали нас? Теперь-то я хорошо понимаю, как это было нелегко. Да еще при этом терпеть наши претензии. Но они ничего, справлялись, не роптали и теперь смотрят на нас с небес с чувством выполненного долга. Святые были женщины. сильные, мужественные. А нас со временем прибило волной к нашим первым женам - скажи, в них было что-то общее?
 - И вместе потому сразу сыгрывались и заводились.
 - И не случайно нам какое-то время было хорошо с ними. Но потом пришло    отрезвление. И почти одновременно... Что же ты не пьешь ни кофе, ни коньяк?
 - Я пью, пью, просто маленькими глотками.
 - Уж слишком маленькими. Потом понесло нас, расшвыряло по жизни. Мы будто хотели все изведать, ко всему приобщиться. Захлебываясь, тонули и в последний момент каким-то чудом выкарабкивались, чтобы совершать новые безумства, идти навстречу новым зигзагам судьбы. А когда встречались, то, радуясь, что вновь обрели друг друга, мы спорили, вспоминали давние обиды, упрекали друг друга в давно прошедших злоключениях, но сознавали, что жизнь друг без друга нам представляется пресной...
 - Что ж, и братья ссорятся, но не перестают быть родными... А когда ты женился во второй раз и стал отцом, я радовался, кажется, больше всех. После всего, что тебе довелось пережить...
 - Да, что-то не дало нам состояться. Всегда говорили о нас как о людях талантливых, но что-то направляло нашу целеустремленность не в ту сторону, мешая преодолеть ограничения...
 - Ты прав. Мы с тобой самовыразились скорее в личной жизни. Но я ни о чем не жалею. Главное, что имела место увлекательная схватка с жизнью.
 - Что же ты не пьешь? Да, и я так думаю. Избави нас Бог от благополучия. Тогда наши переживания не были бы столь богаты и ярки. Всегда быть в центре внимания - как это утомительно. Потому последние годы я проводил исключительно с самыми мне близкими людьми, вдали от суеты. Шумные сборища уже начали утомлять, а престижные встречи - тем более. Но правильно ли жить так?
 - Не мне об этом судить. И потом - все это в конечном итоге неважно. Сколько мелочной суеты, обид, коллизий, а кончается все более или менее одинаково.
 - Ты прав. Одно то, что я могу сидеть вот так с тобою и облегчать душу, уже высокий для меня удел. Не надо играть вымученную роль, сохранять бравый вид. Но знаешь, все же что-то гложет изнутри. Вот я вспоминаю год восемьдесят пятый. Я вернулся с Балтийского побережья отдохнувший, полный новых сил. И задумался. А что же будет дальше? Верно, уже что-то такое носилось в воздухе, опережая события. Что-то подмывало к действию. Теперь уж мы испытали на себе все последствия грянувших событий, но тогда это все еще    было в зародыше, гнездилось в подсознании... А ты ничего так и не выпил. И не пойму, слушаешь ли ты меня?
 - Я давно слышу тебя. Потому мы и встретились. Это назревало долгие годы.
 - Да, возможно. Но так как мы шли параллельно, всегда на одном уровне, я и спрашивая тебя: помнишь ли ты лето восемьдесят пятого?
 - Не могу я этого помнить...
 - А ты напрягись, вспомни. Для меня это очень важно...
 - Не могу я этого помнить, - спокойно, печально и торжественно повторил   собеседник. - Ты, верно, забыл, дружище, ведь я умер еще в восемьдесят четвертом...

1995