Я- русский офицер. Ч. II. Гл 26

               
                Гл. 26. Генерал Батюшин
               
                «Любовь к Родине – первое достоинство
                цивилизованного человека»
                Наполеон Бонапарт
   
   После встречи со своим бывшим подчинённым штабс-капитаном Горшковым, Николай Степанович немного взгрустнул, и ему сразу вспомнились Россия, Чебоксары, жена Инна и дети.      
  Он уже знал о гибели сына Миши умершего в 1922 году в госпитале города Кушка, от ран, полученных во время войны, с какими-то басмачами, на Туркестанском фронте.  Знал и о смерти Елены, умершей в 1921 году от аппендицита и очень переживал за оставшихся детей и жену, которую очень любил. 
   Его Агриппина (Инна) Владимировна Батюшина, в девичестве – Депрейс, была потомственной дворянкой, имевшей французские корни. Родилась она 21 декабря 1879 года в Казанской губернии.
 В раннем возрасте маленькая Инна потеряла родителей и воспитывалась у тёти.
    Получила образование в институте благородных девиц в Казани, знала французский, немецкий и польский языки. Имела прекрасный музыкальный слух, играла   на  пианино,  и была    заядлым театралом.
   Познакомилась они  в 1898 году в польском городе Сувалки, куда Инна  приехала к родственникам, во время прогулки в городском саду и  полюбили друг друга с первого взгляда.
  Вскоре состоялась свадьба - тогда ему было 24 года, а невесте - 19.
  Инна  стала не просто  его законной супругой, а настоящим  другом и опорой. Взаимное доверие и любовь они пронесли через всю свою совместную жизнь.
    Ещё учась в Михайловском артиллерийском училище, он старался постоянно повышать свой культурный уровень и кругозор,  и  быть разносторонне развитым человеком. 
   Кроме, немецкого и французского языков, он самостоятельно изучил ещё и польский язык, который очень при-годился во время службы в Варшавском военном округе.  Этому, наверное, способствовали его прекрасная память и слух.
  Хорошо развитый  слух, видимо повлиял также  и на то, что он неплохо пел и любил музыку. В их  варшавской квартире  стояло пианино, на котором он часто музицировал.
   Иногда, они садились за инструмент вместе с Инной – и, к большому удовольст-вию детей,  исполняли различные мелодии в четыре руки. 
  Самыми любимыми для совместного исполнения у них  были вальсы Бетховена, Шопена, Чайковского.
Будучи сам музыкально образованным человеком, он уделял большое внимание обучению музыке своих детей. Старшая дочь Ольга стала профессиональной певицей и в составе концертных бригад выступала во многих городах России, младшая тоже любила  му-зыку и пение.
 Любовь к литературе и музыке по-влекла за собой и любовь к театру.  Его приобщение к театральному искусству произошло, ещё тогда же  в Михайловском училище.   
  Потом, уже, будучи офицером и проживая в Казани, Варшаве, Санкт-Петербурге, они старались с Инной не пропускать ни одной театральной премьеры. 
  Последний раз  он виделся с женой и детьми в конце июня 1914 года в Варшаве. Вскоре он отбыл к месту службы на Северо-Западный фронт, и с тех пор им не суждено было уже встретиться.
   Инна  вместе с детьми была вынуждена переехать в Казань к своей родной сестре Татьяне Арбузовой.
  Татьяна и её муж Семен, бывший штабс-капитан царской армии, помогли ей и детям снять там, в городе недорогую квартиру.
   В своё время  он был знаком с Семёном Арбузовым, они несколько раз ходили вместе на концерты Шаляпина в оперный театр в Казани.
  Впоследствии Арбузовы помогали Инне получать письма от него из-за границы.
Война, в которую Россия вступила 1 августа 1914 года, как, оказалось, навсегда разлучила его с семьёй.
   С первых дней войны он возглавил разведывательное отделение штаба главноко-мандующего армиями Северо-Западного фронта, которое вскоре было преобразовано в отделение управления генерал - квартирмейстера штаба указанного фронта.
  В зону его ответственности вошли  тогда большие территории: Прибалтика, Финляндия, побережье Балтийского моря, Петроградский военный округ. Работа отнимала очень много времени и сил, что не позволяло ему навестить родных, оставшихся в Казани.
   Он часто писал с фронта письма жене, которые она бережно хранила, а после 1917 года тщательно скрывала. Потому что Октябрьскую революцию он встретил в доме предварительного заключения в Петрограде, куда его посадили по указанию Керенского.
   Оттуда ему удалось переслать несколько фотокарточек жене в Казань, где он был изображен в генеральской форме, но без ремня и портупеи.
    Будучи сильно стеснённым в средствах (всё-таки находился под следствием), он всё-таки находил возможность материально помогать своей семье. Инна ежемесячно получала от него по 400 рублей,  а по тем временам это были большие деньги.
   Ещё он вспомнил как,  проживая в Варшаве, часто вместе с супругой ходил на рынки, зачастую самостоятельно выбирая и оценивая те или иные продукты.  Ещё он очень любил  русскую природу, лес, Волгу.
  Под Чебоксарами, в селе Ильинка, у них был дачный участок с садом и огородом. Выезжая туда во время отпусков или редких выходных, он направлял свою энергию и трудолюбие на возделывание грядок. Особенно он любил ухаживать за огурцами и горохом. Часто они вместе с Инной ходили в близлежащий лес за грибами и ягодами. После таких походов они обрабатывали лесные дары, делали из них заготовки и отправляли в Варшаву.   
    Вспомнил он и о самом неприятном эпизоде в его жизни, окончившимся заключением в Петропавловскую крепость.
Толчком для расследования причин царствования  в России экономической разрухи в этот период, явилось исчезновение с рынка сначала сахара, а затем хлеба и других предметов первой необходимости, и это в такой земледельческой, как Россия, стране — бывшей житнице Европы.
   Правительство решило взять в свои руки контроль над распределением сахара, хлеба и прочих продуктов питания, учредив Бюро по продаже сахара — Центросахар.
   Всего Россия производила около 90 миллионов пудов рафинада в год, при-чем значительная часть его вывозилась за границу.
   С началом войны вывоз сахара в воюющие страны прекратился, и тем не менее войскам пришлось давать вместо сахара-рафинада сахарный песок, да и того было ограниченное количество, поэтому было сокращено потребление его и населением.
   Расследованием  комиссии, куда его назначили по указанию генерала Алексеева, и отобранными у российских сахарных королей Абрама Доброго, Израиля Бабушкина и Иовеля Гопнера — председателей правлений Александровско-Корюковского, Тульско-Черкасского и Могилянского сахарных товариществ,  объяснениями, было документально установлено, что около 30 миллионов пудов рафинада, или одна треть годового его производства, была сосредоточена на нашей границе с Персией, на Кавказе и в Средней Азии. 
  В дальнейшим  было установлено, что этот сахар-рафинад переправлялся нелегальным путем через границу, а затем караванами шел на Багдад для снабжения наших противников.
   Такая же схема действовала со жмыхом и зерном. Далее было установлено, что по таким же контрабандным каналам вражеским державам переправляется нефть, бензин и даже железо.
  Он тогда добился ареста Димки Рубинштейна, вывел на чистую воду сахарозаводчиков.
  Будучи монархистом, он тогда даже не мог себе предположить, что выстроенная им цепочка, приведёт к высшей власти…
   Видимо не предполагал этого и сам Император.
  Новоявленные демократы февральской революции, решив моментально расквитаться  и с царём, и с бывшими его министрами и сановниками, а заодно и с их приспешниками – «всесильными охранниками», - «генералом Батюшиным и К», о чём тогда истерично кричали все газеты, тут же освободили Дмитрия Рубинштейна из тюрьмы.
   А вскоре его место в камере, занял он, генерал Батюшин.
 Когда 8 апреля 1917 года его арестовали, он сидел в камере Петропавловской крепости с будущим Главковерхом Николаем Крыленко.
   Когда  большевики совершили октябрьский переворот, Крыленко сразу освободили, а его оставили сидеть.
  Но видимо за долгие месяцы, когда они  вместе находились  в камере, Николай хорошо его узнал, и хотя понял, что места для него в новой стране нет, но что он человек достойный и не враг своему государству, и помог ему бежать.
   После побега из заключения в ноябре 1917 года и оставления Петрограда он отправился в Ялту, где, под чужой фамилией, почти год, работал простым библиотекарем и помог организовать ялтинскую библиотеку.
  Затем, уже зимой 1918 года его пригласил в  штаб Добровольческой армии старый знакомый  генерал-лейтенант Михаил Алексеев, однако никакой должности ему не предложил.
   Только в январе 1919 года Николай Степанович получил назначение при  начальнике штаба Крымско-Азовской армии, генерале Дмитрии Николаевиче Пархомове, своём однокурснике по академии Генерального штаба.
  В результате боёв и переформирований добровольческих частей он вскоре попал в распоряжение Главнокомандующего вооружёнными силами Юга России, генерала Врангеля, где занимался вопросами разведки и контрразведки.
  Пребывая на второстепенных ролях при штабе армий Вооруженных Сил Юга России, куда влилась Добровольческая армия, он тогда мучительно размышлял о судьбе страны.
   Понимая всю гнилость самодержавного строя, ещё, когда возглавлял комиссию по борьбе со шпионажем при штабе Северного фронта, он имел на руках данные о неблаговидном поведении царского окружения во главе с Григорием Распутиным, видел, как слабо духом Белое движение, как идеи большевизма овладевают широкими народными массами.
  Не приняв предложения представите-лей Белого движения о дальнейшем сотрудни-честве, летом 1920 года, он один, без семьи, уехал в Белград, в Королевство СХС.   
   Наверное, если бы он продолжил свою карьеру в составе Белой армии и активно выступал против красных, то, по всей видимости, это сказалось бы на членах его семьи, и они рано или поздно были бы арестованы.
  Как бы ни скрывался факт его участия  в войне на стороне белых, органы НКВД рано или поздно узнали бы об этом.