Копье Судьбы. Книга Вторая. Глава седьмая

ЛАБОРАТОРИЯ СНА. КАЛОВЫЙ ЗАВАЛ

Пожилая санитарка Фролова, положив себе ноги Скворцова на плечи, ковыряется у него в попе измазанными в масле пальцами. На памперсе у ягодиц уже скопилась горка коричневого крошева.
Что угодно ожидала увидеть Даша, входя в кокон, но не такое!

- Ты смотри, смотри, – подталкивает ее в спину Римма Львовна. - У твоего Сергея «каловый завал». Клизмами размывать бесполезно, выход один - пальцами залезать и отколупывать спрессованный кал по малюсеньким кусочкам. Хочешь потренироваться? Нет? А как ты дома будешь его калить?


От стыда у Даши немеет лицо. Она смутно слышит рассказ о том, что Капитолина  Гавриловна вот уже восемь лет ухаживает на дому за братом-инвалидом, попавшим, как и Сергей, в тяжелую аварию, опыт у нее огромный.


Дверь в Кокон открывается, входит профессор, видит чистку каловых камней и срывается на крик, что на него не похоже.
- Вы что творите, Римма! Почему «этим» нужно заниматься во время сеанса?! Вы только посмотрите, как это отображается в кибер-моргане!


ЛУКЬЯНОВСКОЕ СИЗО. ИЗНАСИЛОВАНИЕ МЫТНИКА


Только через секс возможно выражение максимальной любви и ненависти.
- Запомни, сука! – в дальнем закутке Качан резкими точками загоняет «шершавого» в тугое «дупло» воющего от боли и позора Мытника, Зира и Рубленый держат его на дыбе заломленных рук. - Донбасс! вас! уродов! всегда! имел! и! иметь будет!


Вдруг крик «Хата, тормоза!»
Распахиваются двери. В камеру врывается тюремный спецназ.
Разя щитами и палками, под дикие, парализующие выкрики железная «гусеница»   экипированных в броню и сферы бойцов ползет сквозь шарахнувшуюся толпу прямиком к воровскому стану. Блатных вяжут, выволакивают в коридор, выстраивают вдоль стен, шмонают.


- Сходку мне тут устроили! - расхаживает между шеренгами зам. начальника СИЗО по оперативной работе майор Проценко. – Совсем  распоясались! Руки за спину! Направо. Вперед! Пошел!


Надзиры разбирают зеков.
Проходя мимо, Финт кидает конвойному: «Я попрощаться, начальник» и, наклонившись, целует тебя в губы долгим, мучительно жгучим поцелуем.


                КЕСАРЕВО Сечение змея Горыныча 
Черти делают грешникам темную, ангелы - светлую.


Выводная пара минует подземные тоннели Корпуса следственных действий и по винтовой лестнице спускается в каземат, где не горит даже свет. Фонарик конвоира освещает номер на двери «101». Об этой камере ходят страшные слухи. Это так называемая пресс-хата «Черная дыра», тут ломают непокорных.
Клацают ключи в замках.


На первый взгляд «Черная дыра» выглядит опрятно. Стены выкрашены зеленой краской, потолок побелен. Перед входом постелен коврик. При появлении новичка с нижней шконки спускает опухшие ноги жирдяй с исполосованным шрамами лицом. Глаза его разжижены голубоватой дымкой безумия.


- Обана, @блет! Просыпаюсь я это по утряне, а мой огурец, как столб, маячит, вот и меркую, б…, кому б сраньё на немецкий крест порвать, а на ловца, сука, и зверь-на бежит, гы-ы…


- Заточка на бандитскую не похожа… - на «пальме» садится, скрестив ноги,
жилистый уголовник с таким густым орнаментом по телу, будто наружу проступила вся его кровеносная система. - Начну с того, шо дам ему по роже для знакомства. А покуда принесут обед, эта сука сделает мне минет. Разрешите в вашу пасть вафлю сочную покласть.


На правой нижней шконке оттягивается занавеска.
Заиндевелая харя с черными от чифира зубами расплывается в ухмылке.
- Хто к нам заехал! Скворец! Ты мне ни с кем не изменял? Киншон это мой, братва, примите его по первому разряду.


Голый по пояс Гусь вылезает на продол.
Из-под ключиц его глядят вытатуированные глаза одного из девяти аспектов Ужаса, Какодемона Ада, Повелителя Неминуемости. Чтобы встретиться с ним взглядом, надо очень, очень, очень сильно накосячить по жизни.


РИММА ЛЬВОВНА. КРОВОТЕЧЕНИЕ У СК.

 
Кровотечения разные бывают. Язва крованула и перестала. Или кровотечение, остановленное хирургом или эндоскопистом после пары доз плазмы. А вот когда накровило два литра, и давление падает, а плазмы и эрмассы нужных не хватает, и пока их привезут, уже будет ДВС, вот тогда наступает реанимационная лихорадка.


Вызываем дежурную хирургическую бригаду, и, пока они бегут из главного корпуса, спешно готовим Скворцова к операции, даем наркоз, он хоть и в коме, но боль все равно фантомно, да чувствует.
Оперирует Саша Никонов, опытный хирург.


Вскрытие. Зажимы, растягиваем разрез. Кишки лезут. Зажим. Зажим. Зажим.
Внутренности полны крови. Отсос. Тампоны. Ищем дырку.
Дошли до средостения, хлынула под напором темная кровь. Давление уходит вниз. Пора рубить грудину. Кровь идет откуда-то сверху. Кровь, плазма, растворы, гормоны, гемостатики. Прямой массаж сердца. Хирург сжимает кулак, продавливая кровь.


Анестезиолог, травматолог, хирург, оперсестра, пол, стены – все залито кровью. Сцена из ужастика про маньяка-расчленителя.
Нашли! Сломанное при ДТП ребро приткнулось к легкому, и так стояло до поры, пока не пропороло легочную ткань. Ушили. Дырочка маленькая для такой массивной кровопотери. Удалили отломки, сопоставили ткани, сшили мышцы, кожу, предварительно поставив дренаж в плевральную и брюшную полости.


Разряд!
Грудь коматозника вздымается.
Есть! Завели.


ХАРАКИРИ ПО-РУССКИ

Демонические глаза под ключицами парализуют.
Пятеро отморозков приближаются.
Сердце колотится.
- Щас, пацаны…


При поцелуе в коридоре Финт языком втолкнул тебе в рот обломок ножа для резки картона. Это и был его приговор. Теперь ты сам себе судья и палач.
Вынув «мойку» из-за щеки, ты задираешь куртку, прокалываешь стенку живота и распарываешь себя снизу доверху.


Стальной «ромбик» тонет в отворотах брюшного пресса, замокревшие от крови пальцы едва не упускают его в скользком месиве кишок, ухватывают самыми кончиками и доводят невыносимо пекущую «вольтову дугу» разреза до солнечного сплетения.

В затылок шибает кипяток боли, ноги слабеют, стены плывут… кто-то ледяной рукой стискивает сердце… раз, другой, третий… - СОС! СОС! СОС! - в этом ритмичном сдавливании есть свой смысл, как будто кто-то с тобой разговаривает азбукой Морзе…


… м-е-д-л-е-н-н-о в-а-л-и-ш-ь-с-я ты н-а-в-з-н-и-ч-ь…
радиомаяк мозга багровыми пульсациями иррадирует вовне кошмар безнаркозного вскрытия родимого тела… ледяная рука ритмично сжимает сердце…
… бабах! - земля хлопает по спине широченной ладонью – откашляйся!
… едкий вздох…
… бабах! еще вздох! еще!...
… сквозь скрюченные пальцы из живота ползут кишки, штаны намокают, липнут к ногам – м.м.м… сука, больно…
… паханская пристяжь тарабанит в двери…


…Гусь сидит рядом на корточках и запихивает в разрез лезущие наружу слепые головки преждевременно вылупившегося змееныша, еще слабого, но уже огнедышащего. Как же невыносимо печет утробу его дыхание! 


Врываются надзиры.
- Вы что наделали? Вам что было сказано? Напугать, вреда не наносить!
- Мы не наносили, начальник! Мы к нему гуманно подошли, гуманно спросили, зачем так себя ведешь? Он ответил агрессивно, вел себя дерзко. Мы его гуманно…
- Зарезали?!
- Зачем так говоришь, начальник. Никто его не резал, сам он вскрылся.
- Где он бритву взял?
- Не знаем.
- Вот вам, подонки! Вот! Вот!
- Э! Э! Больно, начальник! Сам он вскрылся!  Все-о-о-о, начальник, все-о-о-о…


Тебя трясут на носилках: «быстрей, а то сдохнет…».
… эхом колодезным – гу-гу-гу-у-у-у… ты смог… тебе хватило мужества дойти до конца… сейчас ты узнаешь терминальную правду: РЕАЛЬНА ЛИ ЭТА ЖИЗНЬ или… о-о-о-омммм…как больно!!!!!!… сейчас… ну же, скорее!.. где ты, сме…р…ть?.. 


ЗВОНОК КАЛАМБУРСКОГО ГЕНЕРАЛУ ОГУРЕНКОВУ


- Валентин Григорич? Здравствуйте! Леонид Валерьянович. Как наше ничего?
Моими молитвами? Да уж, молюсь за вас денно и нощно, а-ха-ха. Почему звоню с номера капитана Гончарова? Там он у меня в гостях сидит, вам приветы шлет. Ай, нехорошо получилось, товарищ генерал, на инкассаторов моих напали, уж не по вашей ли наводке? Но я вас все равно обыграл, сундучок-то у меня! А? Какой анекдот? Расскажите! Люблю анекдоты.


- Украли у мужика чемодан в поезде… - Валентин Григорьевич расхаживает по  кабинету с телефоном возле уха, - а он смеется: «Ключи-то осе-се!»
- Вы это к чему? – шуршит в трубке голос олигарха.
- К тому, уважаемый, что ключи от «сундука» находятся в Архивном департаменте ФСБ. Все четыре. От «СС», «Абвера», СД и Аненербе.
- И шо?
- А то, что без них открыть сундук невозможно.


Каламбурский даже похрюкивает от удовольствия.
- В Одессе есть такие медвежатники, шо любые замки повскрывают, как оте
устрицы в ресторане «Сирена», шо в Ницце. Не бывали? Приглашаю!
- В сундук заложена мощная мина, - пресекает его ликование Огуренков. - Она
сработает, если будут открываться один, два или три замка в отдельности. Только все четыре, синхронно повернутые, могут открыть сундук. Вы же не станете рисковать  реликвией?


После паузы Каламбурский сердито напоминает.
- А у меня ваш человечек, капитан Гончаров, он вам дорог или можно его на куски порезать? Дорог? Тогда меняю его на ключи. Давайте договариваться, ну! Чего вы хотите? Скоко-скоко? Это за каждый ключ? А не слишком ли жирно за каких-то четыре ключа?


ЛАБОРАТОРИЯ СНА. 

Мир включается, как телевизор.
Щелк! - и появляется картинка, мутная, с невнятным звуком.
Что-то распирает тебе рот, шумно дышит за тебя, горло сокращается и не мо… не может… сгло… не мо… сгло… трубка мешает. Вот отчего ангины в тюрьме и ком обиды в горле… Пересохшие веки отмокают горючими слезами…
Туман, свечение, пятна, фигуры…


Сверху склоняется юное, родное лицо с невозможной надеждой в сердоликовых глазах. В барабаны перепонок гремит гром. «Сережа, ты меня видишь? Ой, прости! Это дедов слуховой аппарат, вставили тебе, чтобы докричаться… Так нормально? Видишь меня? Если да, то закрой глаза. А теперь открой. Сережка-а-а… Римма, он  меня видит! У вас есть косметичка?


- В кабинете осталась.
- Хоть губная. Я страшная? – Даша спешно приглаживает растрепавшиеся волосы.   
- Глупая, он тебя почти не видит! Сергей Батькович, а ну, сожмите-ка мне палец! Да, силенок маловато, ИВЛ пока отключать не будем. Руки бы надо ему привязать, чтобы трубку не задел.


Глухой удар иглы в легкое, острая боль, беспамятство…


КАПИТАН ГОНЧАРОВ В ПЛЕНУ У КАЛАМБУРСКОГО

- Ты шпион, Гончаров, диверсант и террорист. Изменник родины капитан Середа уже дал против тебя показания. Так что кича тебе светит с ба-а-а-льшим сроком.
В своем кабинете в кресле под своим портретом Леонид Валерьянович с черной кипой на курчавых волосах сербает ложкой из поднесенной ко рту тарелки какую-то похлебку. Избитый капитан кренится в кресле на бок со скованными руками.


- Хочешь узнать, кто тебя подставил? – олигарх утирает бороду салфеткой. – Твой любимый генерал. Видать, прознал, что ты трахаешь его жену (шипучий бронхиальный смех) вот и решил разделаться с соперниками чужими руками. Не веришь? Вот, послушай. – Леонид Валерьянович включает запись своего телефонного разговора с генералом.


– Я предлагал тебя обменять, так он отказался. Ему на всех насрать. Он через любого переступит и дальше пойдет. Так шо думай, капитан, думай своей головой! Короче, вербую я тебя. – Олигарх наливает в два бокала коньяку, встает, ставит один перед пленным. - Будешь моим агентом под прикрытием. Оклад пять тысяч евро в месяц. Если согласен, просто бери и чокайся со мной. Позывной твой будет «Вестник». Весточку ты мне принес от одного человека.


Гончаров не понимает, о чем говорит этот карикатурно толстый и волосатый еврей, никакой весточки он ему не приносил. И на вербовку не согласен. Хотя в качестве запасного варианта такой случай проговаривался при разработке легенды. 
- От Скворцова весточку, - добавляет Леонид Валерьянович. - Как он там, кстати?


«В Лаборатории шпион, кто-то стучит олигарху».
Скованными руками капитан берет бокал, чокается с новым хозяином.
Коньяк прижигает разбитые губы.   
- Он в коме…
- Да наслышан я... – Каламбурский отпивает и возвращается в кресло. – Сам не понимаю, зачем ему кома? Но я слово ему дал привезти сундук на Хануку. Так что к зиме он встанет.


- Не встанет. У него сломаны шейные позвонки.
Каламбурский усмехается и керлингом пускает по столу тарелку с колбасной нарезкой.
- Закуси, капитан! Мне рассказывали про ваши технологии, ну, шо вы видите содержимое души и ее прошлые воплощения. Вот шо ты в нем увидел, а, Гончаров?


Константин старается жевать колбасу медленно, чтобы сохранить достоинство, хотя ужасно проголодался.
- Не знаю… - отвечает он, - видения у него всякие, конечно, были, но это не значит, что в нем обитает чей-то дух.
- Угу, угу… - кивает олигарх и, подавшись вперед, шепотом сообщает, - если хочешь знать, он в одиночку, на моих глазах, завалил копьем свору тюремных отморозков,  а потом подошел ко мне и к щеке копье приложил, - Леонид Валерьянович клюет себя пальцем под глаз, где краснеет след от ожога. – Знаешь, почему след остался? Потому что копье было раскаленным, с него золото капало на пол, а он держал его голой рукой! 


Растревоженный воспоминаниями, Леонид Валерьянович и идет к окну. Между гардинами виден банковский двор, в котором сиротливо стоит искореженный взрывом инкассаторский фургон.
- Вот кто мне машину восстановит?! – поворачивается банкир и идет на пленника, взъярившись от жадности. - Ты мне должен, Гончаров! Этот «Рыцарь» стоит больше, чем ты заработаешь за всю свою жизнь! Его в Германии по спецзаказу сделали! – перекипятив гнев на милость, Леонид Валерьянович предлагает просто и по-свойски. – Убей его, Гончаров, а?! Этим ты сразу закроешь все свои долги. Девка его где?


- В Институте, - отвечает пораженный подобным предложением капитан..
- Ее тоже убей!
- Она беременна…
- Тем лучше! Сделай так, чтобы она подольше мучилась. Сними это на видео. Плачу тысячу баксов за минуту. Сделай так, чтоб он видел, как подыхает его нерожденный ублюдок! - Леонид Валерьянович поворачивает макбук экраном к пленнику.


– Смотри, шо он сделал с моим домом! «Каламбур пикчерс» показывает.
Роскошная вилла на экране сияет в ночи голубой гладью подсвеченного бассейна. Ничего не предвещает беды, как вдруг окна первого этажа все разом взрываются снопами огня и вылетевших наружу занавесок - так пиратская шхуна дает бортовой залп при абордаже.


- Он не только взорвал мой дом… - голос Леонида Валерьянович срывается, лицо  комкается в плаче. – Он сына моего… - пискнув горлом, олигарх захлопывает гаджет, закуривает, глубоко затягивается. Привычные действия немного успокаивают его. Пальцем он манит Гончарова и ложится грудью на столешницу.


- В Скворцове, - шепчет он, - скрывается древний и страшный дух разрушения и зла.
Лучшее, что ты можешь сделать, это поехать и убить его сейчас, пока еще не поздно. Под это я дам тебе свободу и денег. Много денег. Ну, договорились?


КОРОНОВАНИЕ


Ночью в больничке возле кровати Черного Археолога собрались авторитеты – Финт, Резван и Тагир. «Самовскрытием, ты доказал свое мужество, - сказал Финт, - Я дал тебе бритву, и только от тебя зависело, какой выбор сделать. Ты искупил вину кровью и заслужил посвящения в законники. Прими корону со смирением. Это не привилегия, а служение. Поэтому вместе с короной мы даруем тебе крест, крест Великого служения.


Каждый вор делает себе укол иглой в палец, после чего прокалывает кожу на груди посвящаемого в четырех местах - под горлом, чуть выше паха, справа и слева от сосков. Это одновременно клятва на крови и начертание креста, которое заполнит рисунком распятия вызванный по такому случаю опытный кольщик.
«На этом кресте ты теперь распят, паря».
Воры обнимают и целуют новоназванного брата.


- У тебя есть к нам просьбы?
- Да, крестный. Я возненавидел женщину и теперь никак не могу искупить свою
вину. Помоги организовать нам свидание. Говорят, это стоит 40 долларов. У меня столько нет.
- Ты теперь вор в законе, тебе положены общаковские. Я договорюсь с надзирами.


СВИДАНИЕ С ДАШЕЙ В СИЗО


Финт сдержал обещание. После отбоя надзиратель отвел меня в соседний корпус.
- У вас полчаса, - сказал он, открывая дверь в одиночку. Я вхожу.
Даша встает с нар, но, увидев меня, пятится в испуге.
- Не оставляйте нас! – просит она надзирателя. - Я его боюсь.
Двери захлопываются. Замки проворачиваются.


Даша затравленно забивается в угол. 
- Не подходи! Я буду кричать! 
Я как можно спокойнее говорю.
- Привет. Почему ты боишься меня?


- Он еще спрашивает! Кто на последней очке чуть меня не задушил? Вон пятна на горле до сих пор не сходят, – она оттягивает свитер и показывает синяки на горле. Какая она красивая!


- Прости, – силюсь я отвести взгляд и не могу, вбираю, всасываю ее прекрасный облик, чтобы потом, на больничке, вспоминать в подробностях, - я был тогда не в себе. Но сейчас я в своем уме. Помнишь, ты кричала мне на сеансе связи по кружке «ты в своем уме, Сережа!»


- Ты нормальный вообще? – сердито спрашивает она. - Зачем мне кричать тебе в кружку? У тебя точно гальюники, Скворцов!
- На повторной очной ставке ты была такой же сердитой, а потом вдруг изменилась. Помнишь, что ты мне сказала?
- Ну, что? – хмуро любопытствует Даша.
- Что я лежу в коме и вижу оцифрованные сны. И что ты любишь меня и никогда не предашь. И что у нас будет ребенок.


Ее лицо досадливо смягчается.
- Сережа, мы в тюрьме! Это копье свело тебя с ума. А ведь я просила, давай его выкинем, так нет же, ты не послушался! Теперь вот расхлебываем. – Даша подходит, глядит просительно исподлобья. - Давай его продадим, Скворцов! Следак сказал, что стоит тебе согласиться, и нас тут же выпустят из тюрьмы. Ты уже спасал меня в лесу. Спаси еще раз, ну, пожалуйста!


Я глубоко вздыхаю и сажусь на корточки. Ноет шов на животе, ноги дрожат от слабости, того и гляди грохнусь в обморок.
- Хорошо, - говорю я в ладони, - я сделаю, как ты просишь. Можешь уходить.
Некоторое время в камере стоит тишина.
И вдруг я чувствую, что кто-то гладит меня по волосам.


Открываю глаза и вижу светящиеся счастьем Дашкины «сердолики».
- Сережа, любимый… - шепчет она, покрывая мое лицо легкими поцелуями, -
видишь, я не боюсь «серийного убийцу», ты мой муж и отец моего ребенка, да-да-да, ничего не говори, молчи, просто слушай и верь. Я - Даша-из-будущего. Меня только что к тебе подключили.


До этого ты общался с моим двойником, Дашей-из-прошлого. Не сердись на нее, она такая, какой ты ее мыслишь. Ты же обижался, думал, что я тебя предала, верно? А я тебя не предавала, я хорошая, понял? Сейчас я лежу в малом коконе, и мы через нейронную сеть видим один и тот же сон. Сережа, ты должен знать правду. На самом деле, мы доехали до Москвы в том самом поезде, где нас якобы арестовали, и уже в Москве ты попал в автомобильную аварию и впал в кому. Не волнуйся, у тебя переломы, но ты выздоравливаешь, уже глазки открываешь, ты же видел меня после вскрытия в той ужасной камере?


- Видел… - шепчу я, обесточенный ее нежностью, - но я подумал, что-о-о-о…
- Что ты подумал?
- … я подумал, что то было посмертное видение... знаешь, как люди летят по
по темному тоннелю, а в конце их ждет ангел-хранитель. 
- То был не ангел, а твоя любимая Дашенька.


Я замечаю, что на правой ее руке не хватает пальцев. Она прячет руку, но я нашариваю ее и тяну к себе, смотрю на обрубки.
- Как это случилось, Даша? Кто это сделал?
- Я не помню, - она стеснительно отнимает руку. – Ты будешь меня любить такой?
- Конечно!   


Я осмеливаюсь поцеловать она, она подставляет щеки и губы, блаженно улыбаясь.
- Ты говоришь, что мы доехали до Москвы? – шепчу я между поцелуями. - Но нас же арестовали при досмотре.
- Досмотр был, да, но таможенник поставил штамп и пошел себе дальше.
- Он не нашел Копья?
- Нет. Он и не искал.
- И никто нас не арестовывал?
- Никто.


- Погоди, но мы с тобой сейчас в тюрьме, да? Вот же она, вот! – я хлопаю ладонью по нарам, по стене. Даша качает головой.
- Это тюрьма твоего ума, Сереженька. На самом деле ее не существует.
Я стараюсь успокоиться.
- Хорошо. Если это сон, то почему он такой достоверный, такой логичный и правдоподобный?


- Это тебе только кажется. Твой сон не достоверный и не логичный. Ведь во сне мы тоже верим в реальность происходящего и, только проснувшись, понимаем, насколько все было нелепым и абсурдным!
- В чем абсурдность моего сна?


- Да во всем! Ты все себе выдумал. Представил меня предательницей.
- Но ведь ты спрятала от меня копье, не дала мне отбиться от ментов!
- И правильно сделала! Ты же сорвался с креплений! Начал махать копьем направо и налево. Стоп, что я несу. То была не я. Точнее, этого вообще не было! Это все происходило в твоих снах! Нас не останавливали в поезде! Никто нас не арестовывал. Ты совсем сбил меня с толку.


- Допустим. Нас не арестовали. Драки в поезде не было. Тюрьмы тоже нет. А майдан в Киеве? Такое нельзя придумать! Или это сон сразу огромного количества народа?


У Даши безнадежно опускаются плечи.
- Нет никакого майдана, - говорит она устало. – Это твой ум создал майдан и гражданскую войну на Украине!
- Как? Разве на Украине началась гражданская война?


- В твоем уме она уже давно идет. Я все видела, Сережа. Горящий Донбасс, залпы «градов» по городам. Разве такое можно представить на мирной и доброй Украине? Ты сделал неправильный выбор в точке бифуркации и поэтому живешь в параллельной реальности.
- Но я не могу в это поверить!


- А в гражданскую войну на Украине ты можешь поверить? Пойми, от состояния
твоего ума зависит ход дел в твоей личной вселенной. Пожалуйста, не сердись, стань разумным, мудрым человеком, каким я тебя и люблю. И тогда ты очнешься и выйдешь из комы, и мы снова будем вместе в настоящем мире.


Медленно сканирую обстановку.
Нары. Коричневые стены.
Ржавая раковина. Тусклая балдоха.
Вчитываюсь в Дашино лицо, ища подвох. Что, если она врет по навету следователя?


- Вот, смотри, - я расстегиваю рубаху, показываюя на животе шрам. – Я вскрылся в пресс-хате, чтобы меня не изнасиловали подонки. Мне было больно и страшно, а ты говоришь, что это мне только почудилось!   
Глаза ее наливаются слезами. Она наклоняется и касается губами грубой штопки на моем животе.


- Сереженька, у тебя точно такой же шрам в реальности. Тебе сделали операцию, у тебя было внутреннее кровотечение. В это трудно поверить, я понимаю, но мозг умеет создавать такие иллюзии, что их невозможно отличить от правды. И вообще, мы и в реальном мире все видим и ощущаем мозгом, поэтому нет разницы между кибер-морганой и реальностью, жизнь происходит все равно в мозгу, на экране, который называется махсом.


А ведь она права, осеняет меня, мы создаем реальность только своим умом. Значит, тюрьму и майдан тоже создал я, только я, и никто другой! А упираюсь я из страха признать себя виновником своих страданий. И не только своих. Мокрый от пота, опустошенно и благодарно обнимаю я свою единственную, ненаглядную женщину.


- Прости меня, Дашенька, за то, что обвинял тебя в предательстве и ненавидел. Прости, что и сейчас не до конца верю твоим слова. В это слишком трудно поверить. Да и черт с ним, настоящий это мир или нет! Главное, что мы любим друг друга. Господи, - вдыхаю я ее запах, - как же я соскучился!


Мои руки и губы смелеют. Даша понимает мои чувства, но не идет им навстречу.
- Я тоже соскучилась, - шепчет она, отцепляя мои пальцы, - но Дашка-из-прошлого, она же ничего не поймет и распсихуется. Сейчас меня отключат, и она очнется. Не суди ее строго, она еще глупая и многого не понимает. Зато потом, когда она узнает, какой ты хороший, она полюбит тебя, ведь она – это я в прошлом. Мне пора, Сереж… Мне нельзя надолго подключаться, это требует напряжения всего организма, а я женщина беременная. Ну, целуй меня на прощанье и помни, я всегда рядом и люблю тебя.


Я приникаю к ней поцелуем, она закрывает глаза и… до чего странно наблюдать, как резко вдруг она отпрядывает от меня, хватается за губы и вытирает их с отвращением.
- Ты что со мной сделал, Скворцов? Ты меня загипнотизировал?
Видя, что я не делаю поползновений в ее сторону, она немного успокаивается. 
- Следак сказал, что у тебя гон. Ты в норме? Больше не будешь меня душить?


- Прости. Я думал, ты предала меня. Я ошибался. Теперь я вижу, что ты прежняя, отважная и верная Дашка, с которой мы вместе сражались в крымских горах.
- Сереж, так ты в норме? – смягчается она. - Ты прежний Сережа?
- Да. Я прежний Сережа.
- Слушай, давай продадим копье! Спаси меня в последний раз. От тюрьмы.
- Ради тебя я готов на все.


Щелкают замки. Надзир заглядывает в дверь с похотливым любопытством.
Увиденное разочаровывает его. Мы стоим вдали друг от друга.
Между нами пропасть в несколько жизней. 
Выходя, Даша машет рукой на прощание.
Все пальцы на ее правой руке целы.