Джон

Я провел в США несколько лет с перерывами и одно время жил в Калифорнии, в небольшом ухоженном городке Пасифик Гроу, где в самом начале своей карьеры жил писатель Джон Стейнбек, известный когда то у нас по книгам «Путешествие с Чарли в поисках америки» и «Консервный ряд». Однако рассказ мой о другом американце, тоже любителе путешествий Джоне МакГил, приехавшем с Восточного побережья из штата Вермонт учиться в MIIS - Монтерейский институт международных наук - в соседнем городке, Монтерее. Монтерей - бывшая столица Калифорнии, очень уютный приморский городок с двумя высшими учебными заведениями, хотя мало кто об этом знает. Джону МакГил было недостаточно диплома Йельского университета, он хотел подтянуть уровень своих китайского и немецкого языков на отделении политологии в MIIS, где мы и познакомились.

Я решил написать о нем, этаком американском Иване, так как нахожу его оригиналом и одновременно человеком, вобравшим в себя примечательные черты характера своего народа, которые полезно было бы по-моему знать и моим соотечественникам, сложившим себе не совсем правильное представление об американцах. Таких, как Джон, в России мне встречать не приходилось, хотя в чем-то он удивительно похож и на нас. Кроме того, мне показалось знаком то, что имя Джона по воле его величества случая косвенно связано с именем последнего русского пророка, Александра Солженицына. Ведь дом, в котором Александр Исаевич провел свои десятилетия изгнания и написал знаменитый «Архипелаг Гулаг», строил дед Джона, о чем тот сообщил мне как то особенно не акцентируя значение этого факта. Как бы то ни было вниманием читателя я не злоупотреблю.

С Джоном мы познакомились в фойе института, куда я пришел со своей женой в поисках информации. Он приехал тоже накануне и искал подходящую компанию, чтобы снять дом. Общаться с ним было на удивление легко. Он располагал к себе своей внешностью и ненавязчивой, легкой манерой общения. В нем, выше среднего роста, стройном, с правильными чертами лица, отдаленно напоминающими Давида Микеланджело, кудрявом и с короткой стрижкой я чувствовал больше что-то наивное детское, чем серьезное взрослое. Хотя неопытным его назвать было нельзя. Ведь кругозор его далеко превосходил представления соотечественников, а опыт вмещал самостоятельные путешествия по Европе и Азии. При разговоре Джон чуть откидывает голову назад. От внимания у него собираются две складочки меж бровями и, часто перед тем, как ответить, он по-мальчишески облизывает верхнюю губу. В ответ на что-то интересное он восклицает: «Great!» и, желая подчеркнуть важность своего замечания, часто говорит: «Aсtually» Его очень интересуют проблемы охраны окружающей среды. Об этом он сообщил нам в первом же разговоре. Кстати к встрече с нами он уже был сравнительно хорошо осведомлен о рынке местного жилья и что то присмотрел. Дело для нас упрощалось. Вдобавок ко всему у него была еще и своя машина, старенький Форд. Поэтому долго не раздумывая, мы отправились с ним туда, куда он посоветовал.

Это был просторный деревянный дом с гаражом компании «Gorman Real Estate», в том самом, упомянутом мной выше, Пасифик Гроу. Дом стоял в тихом солнечном месте. В палисаднике перед его входом с южной стороны росли две огромные красавицы сосны. Место нам понравилось сразу и мы, подыскав еще одну соседку, сняли дом на четверых. Надо заметить, что Джон великодушно взял на себя подписание договора об аренде и был посредником, когда возникали какие-то вопросы у обслуживающих компаний. Мы прожили в доме пару счастливых семестров. Нашим четвертым компаньоном стала аккуратная японка из Киото. Звали ее Норико Шиоми. Норика оказалась удивительно дружелюбным и порядочным человеком. Ни разу за все время жизни под одной крышей с ней, да в общем то и с Джоном, у нас не возникло и тени конфликта. Мы все относились друг к другу с большим пониманием и уважением. Хотя у Джона и Норико о некоторых вопросах бытия были разные представления.

От нас было совсем недалеко до моря, до известного по всей стране огромного морского аквариума, до прекрасного мыса Lovers Point - места влюбленных - с рестораном, в котором в так называемые часы Happy hours с обильным бесплатным шведским столом собирались почти все студенты MIIS. Также было недалеко и до скромного дома Джона Стейнбека, по дороге мимо которого я с удовольствием прогуливался, а также было близко и до известной дороги Number one – самого красивого в США прибрежного шоссе, проложенного среди великолепных ландшафтов живописного побережья Тихого океана, расцвеченных зеленым сукном десятков идеальных гольфовых полей. Далеко моим студентам было только до самого института, но это не трогало их совсем. Правда до поры до времени. Все с удовольствием пользовались велосипедами. Я сам, например, радовался, что приобрел отличный горный велосипед в уцененном магазинчике всего за двадцать пять долларов. У Джона было два дорогих велосипеда, шоссейный и спортивный. Они были на удивление легкие и поразили меня, совка из провинции, знавшего в ту пору только две советские велосипедные марки. Помню, наш «Урал» - тяжелый, как трактор, у меня отняли на таможне в Чопе, когда я впервые ехал на поезде за границу и шеф дежурившей тогда на вокзале бригады воронов особистов, которым в то смутное время нечем было заняться, сказал: «Может быть ты туда еще на тракторе поедешь?» Другим советским велосипедом был спортивный, назывался он «Спутник». О нем при советах многие молодые люди только мечтали, так как стоил он семьдесят рублей, тех самых, которые поддерживались тогда золотовалютными запасами...

У Джона один велосипед был надежным транспортным средством, а второй спортивным снарядом и закадычным другом. А поскольку дождей тогда почти не было, чаще всего по возвращении с занятий он ставил в садике перед домом к забору свой шоссейный велосипед, заносил учебную сумку на лямке в свою комнату, надевал шорты, майку стреч и велоботинки, проходил в них, цокая, как скаковая лошадь, на кухню, доставал из шкафа щепоть спагетти и, аппетитно хрустя на ходу, шел своей пританцовывающей походкой в гараж. Как дорогого скакуна выводил свой спортивный велосипед и был таков. Возвращался довольный и лишь чуть взмокший через пару часов. Я долгое время не знал, что за это время он успевал проехать от семидесяти до ста километров. И это после полного учебного дня.

С домом нам, мягко говоря, повезло не особенно. Нас подкупило то, что он был светлый с хорошей планировкой. Но большим недостатком его оказалась типичная американская каркасная конструкция из досок два на четыре дюйма, обшитая снаружи флэйк бордом - щитами из клееной крупной стружки - и внутри листами сухой штукатурки. Без утеплителя! Поэтому в нем, несмотря на сравнительно теплый приморский климат средней Калифорнии, было сыро и зябко. В нашей комнате теневой угол со временем покрылся плесенью. И сколько мы не проветривали ее по вечерам, чувствовался дискомфорт. Большой камин в гостиной по всей видимости был муляжом - завлекалкой, так как сколько и как мы не старались с Джоном развести в нем огонь, дым упорно шел только в помещение. Каким то самым невероятным образом в нем не было тяги. В итоге, поближе познакомившись с традиционным жилым домостроением, я сделал вывод, что американцам каким то образом навязано превратное представление о достоинствах их деревянных домов. Хотя за отопление иных они платят в холодные месяцы по триста долларов, строятся они по всей стране, в Техасе, в Вайоминге и по всему Восточному побережью, вплоть до элитных мест Марта Виньярд и Лонг Айленда. За всем этим стоят нефтедобывающие компании. Они заинтересованы в повышении прибылей именно за счет объемов потребления горючего населением, так как цены на горючее в США сдерживаются правительством. Тем самым вместе с этим бессмысленным отоплением атмосферы Земли, вместе с громоздкими пикапами и внедорожниками, жрущими по несколько ведер горючего на сто километров, и чудовищно огромными стадами скота американцы являются после Китая первыми виновниками парникового эффекта.

Не понимая причины больших расходов, многие американцы пытаются экономить на всем и перегибают палку. Джон тоже оказался не исключением. Экономил и был невзыскателен к себе. Носил добротную одежду, выглядел в ней демократично, но гардероб его был совсем скуден. В его комнате не было шкафов, на полу лежал лишь матрац, а вещи валялись в абсолютном беспорядке. Порядок там он никогда не наводил. Его занимали только общение, спорт и путешествия. Он был легок на подъем и не чувствовал географических границ. Я не хочу быть грубым в своих суждениях, но мне показалось, что для него решающую роль во многих случаях играла утилитарность. Могло случиться, что и на нас он остановил свой выбор потому, что моя жена австрийка, говорит по-немецки, на японке, так как китайцев не нашлось, а я воспринимался им экзотом... Да, старенький Форд, доставшийся ему от бабушки, его не смущал. Он не жалел его и обращался с ним пожалуй так, как домохозяйки обращаются со своими старыми кастрюлями на кухне. Новые царапины и вмятины на Форде его не трогали. Он их не замечал. Это хорошо было видно на фоне того, как он относился к своему спортивному велосипеду. Из-за концентрации на привычке экономить его иногда буквально захватывал мальчишеский азарт. Так как то он нашел дешевого провайдера телефонной связи и постоянно рекомендовал нам его экономкарты. Сам от радости звонил беспрерывно и использованные карты стали валяться в доме повсюду. Еще как то за парковку в неположенном месте полиция арестовала его Форд, надела на одно из колес железный башмак. За каждый день стоянки набегал штраф пятнадцать долларов. У Джона денег, как и желания, платить не было, а машина была нужна в тот момент для какого то запланированного путешествия. Поэтому под покровом ночи ножовкой по металлу он спилил башмак и уехал. Дома с восторгом показывал нам тот самый массивный башмак. Потом у него были сложности, но все как-то само собой образовалось. Конфликт шалун потушил искренним раскаянием. Это вызывало симпатию и ему все сходило с рук.

Сам он удивлялся тому, как легко я зарабатывал себе на жизнь, пусть даже и минимум. Я тогда, в отличие от него, не учился, был свободен и не гнушался ничем. Легко и с удовольствием заводил знакомства. Например, не часто, но регулярно убирался в саду у одной старой преподавательницы института, построил ей в нем теплицу. Еще как то ухаживал за старенькой женщиной инвалидом. Кроме того, предусмотрительно захватив с собой из России пару наборов своих слайдов о Соловках, где работал продолжительное время, и об архитектуре нашей традиционной деревни, чем занимался профессионально, я устраивал слайд-шоу в общинах Русской Православной Церкви за рубежом. Иногда мне удавалось организовать что-то прямо дома, благо гостиная наша была вместительная. Например, для отделения славистики MIIS. Ко всему этому я много фотографировал. Ведь морское побережье представляло из себя живые кулисы театра нетронутой природы, на сцене которого ярко исполняли свои роли морские коровы и котики, огромные чайки и пеликаны. А человеку там отводилась роль зрителя. Кроме этого, в нашем и соседних, сравнительно богатых городках с яркой архитектурой колониального и викторианского стилей встречалось множество романтичных мотивов. Так что, когда мне удавалось уловить что-нибудь необычное, я предлагал фото хозяевам местных ресторанчиков. Однажды у меня купили что то при Джоне. Джон же учился, гонял на велосипеде и отдыхал, ему было не до заработков. На что он жил, секрета не выдавал. Но я думаю, что жил он не на родительские деньги, а, как большинство студентов американцев, в кредит. То есть еще и поэтому экономия была его основной фишкой.

Причем он беспокоился за всех и за вся. Так его беспокоил большой расход воды на душу населения в Калифорнии. Отчего штат испытывал существенные трудности и зависел от соседей. Полушутя полусерьезно Джон предлагал повесить в туалетах регистрационные листы, чтобы учитывать расход воды каждым. Он с беспокойством говорил, что унитаз зараз сливает 3-5 литров чистой воды. И ворчал из-за того, что наша японка часто моется в ванной. Что только за воду в месяц нам приходилось платить по двадцать пять долларов. Милая же Норико, учившаяся на ювелира, отчего глаз ее особенно чувствовал нечистоту, то и дело жаловалась на самого Джона. Они делили с ним на двоих ванну и туалет. А у Джона от родителей был унаследован принцип: „If it is yellow, leave it there, if it is brown, push it down!“ То есть, сходив по малой нужде, он не сливал воду в унитазе... Нам он запрещал включать отопление в доме. Поэтому мы вынуждены были это делать по-партизански и в его отсутствие включали отопление на полную катушку. Понятно, что когда он приходил, первым делом бросался к реле отопления. Как то от отчаяния он предложил заполнить пластиковые бутылки водой и разложить их в окнах в качестве аккумуляторов тепла. Гарантировал, что днем солнце нагреет воду и вечером в доме будет достаточно тепло... Потом вечерами, когда нам случалось после дневных забот собраться всем вместе в пустой гостиной и мы полулежали на полу, прислонившись к подушкам у стены рядом с «камином», рассказывали друг другу о прожитом, он продолжал фантазировать. Предлагал достать где-нибудь бутылку шесть-семь метров высотой, прорубить крышу и поставить ее, заполнив водой. Чтобы по вечерам греться у нее. Хотя бутыль такую сложно будет найти, размышлял он дальше, а вот ветряной двигатель купить реально. С ним будет экономней. Правда где достать деньги на двигатель не пояснял. Захваченные его идеями, мы говорили о центральных штатах, Скандинавии и Японии, где такие установки давно пользовались широким спросом...

Понятно, что любая идея по экономии принималась Джоном на ура! Так однажды вечером мы вместе додумались сдать в аренду наш гараж. Он пустовал и его надо было лишь благоустроить. Сказано - сделано. Опять ночью мы съездили по его подсказке к большому универсальному магазину, где таясь и прислушиваясь, как мыши у норки,  разобрали на заднем дворе контейнеры с остатками и выброшенной дефектной мебелью. Домой привезли большой обрез зеленого коврового покрытия, диван-кровать и тумбочку. Дефекты исправили. У знакомых я получил за так большой старый телевизор с комнатной антенной. Где то нашелся еще и большой торшер. Все это нашей заботой превратило гараж в жилую комнату. Мы смеялись от души, но постоялец нашелся быстро. Цена подействовала неотразимо на молодого пуэрториканца, серьезно накаченного бармена из солидного приморского кабака в туристической зоне Монтерея. С нами он почти не разговаривал, но в гараже ему явно нравилось. Судя хотя бы по тому, что там много времени стала проводить его крупногабаритная подруга, а он без конца сновал из гаража на кухню и обратно, готовя очередное аппетитное блюдо. И все шло гладко, он платил свою часть исправно, пока не узнал, что мы собираемся из дома выехать. И опередил нас, выехал неожиданно, не заплатив за последние два месяца и даже не вернул долг Норико. Нам с Джоном какое то время пришлось серьезно охотиться на него. И мы это сделали. Застали на рабочем месте в баре. На работе осложнений он не хотел, поэтому со скрипом, но рассчитался.

Тогда же Джон неожиданно собрался ехать в Китай. Ему позвонила из Германии подруга и предложила слетать туда за ее счет. Он согласился. Мы с барышнями решили перебраться поближе к институту и найти для жизни что-то более подходящее.

Сдавать дом «Gorman» пришлось с приключениями. Чтобы получить залог полностью, надо было навести порядок и внутри, и вокруг дома. То есть оставить его без каких либо следов проживания. Форд Джона нам сослужил добрую службу. Вещи на нем мы перевезли на новую квартиру, а ненужное развезли по разным случайным уголкам. Для чистки ковровых покрытий взяли на прокат специальную машину и купили для нее моющие средства. На улице же произошла заминка. Сосновых иголок в палисаднике нагреблось два контейнера. Утилизировать их в городском коммунальном хозяйстве Джон не хотел, так как это стоило денег. Тогда мы покумекали и решили утилизировать их методом веселого развеивания. Уложили контейнер с иголками в багажник Форда в горизонтальное положение, к крышке его привязали веревку, перекинули ее через «плечо» открытого капота, чтобы без заминки открывать ее на ходу. Поехали на красивый, прямой и холмистый Сансэт бульвар и, разгоняясь навстречу заходящему солнцу, открывали контейнер. Холмы, как океанские волны, мягко подбрасывали машину, позволяя иголкам равномерно рассеиваться по всему бульвару широким веером. Нам казалось, что и солнце, чувствуя наш азарт, надрывается от хохота, отчего выдавливает из себя необычно густую оранжевую краску. Это походило на сюрр, некое священнодействие, одновременно совсем глупое и очень красивое.

Однако во дворе дома нас ждала еще одна проблема. Джон случайно разлил в центре пандуса гаража какой-то лак. «Gorman» хотел, чтобы пандус был чист. И вот, пока мы с барышнями убирались в доме, чистили, мыли и скребли, Джон, как алхимик, колдовал над пятном. Ездил за средствами в разные специализированные магазины и фирмы. Однако, чем больше экспериментировал, тем более отвратительней выглядело пятно. В конце концов он купил какой то радикальный растворитель и поставил «точку» - пятно стало от него черным на всю глубину бетона. Помню, Джон стоял над ним ошарашенный и чесал себе беспомощно затылок. Теперь убрать пятно можно было только со всей толщей бетона. Но, о чудо! И в этот раз тоже все обошлось. Так, словно Джон обладал магией. При расчете о требованиях никто не вспомнил.

В общем мы поселились в светлой мансарде красивого дома. Джон оставил свой Форд, набитый вещами, у моей знакомой и улетел бродить с подругой по северному Китаю. Вернулся через пару месяцев свеженький, словно, как обычно, после занятий в школе погонял на своем велосипеде. Немного потусил в Монтерее и без диплома об окончании укатил на своем Форде на Восточное побережье. После его отъезда на наш адрес приходили неоплаченные им счета за рекламу в местной газете и письмо из института. В письме писали, что у банковской кредитки, которой он воспользовался для оплаты учебы, срок действия истек и долг за ним остается.

Перед отъездом в Европу моя жена побывала по приглашению Джона в доме его отца, в штате Вермонт. Было Рождество. На улице лежал снег. Джон был, как всегда, очень душевный, но в доме было не топлено и моя жена мерзла. Кроме того, ей запомнилась в столовой большая пустая столешница с одинокими кружками с чаем, которым их при встрече угостил отец. Он, кстати, кардиолог, и как и его молодая супруга, то есть мачеха Джона, много занимается спортом. Я, кстати, тоже побывал у Джона в гостях, но в Вашингтоне. Он работал там в каком то правительственном департаменте. Жил довольно скромно. Снимал небольшую квартирку вдвоем с товарищем. Я переночевал у них и утром Джон угостил меня хорошим завтраком. Потом мы гуляли по городу и невольно подвели итог нашим многочисленным разговорам о социализме и капитализме. В главном оказались единодушны. Социализм – духовен. Это сладкая идея человека о любви к ближнему, но на практике жизнь, навязываемая обществу и каждому в отдельности с принципами равенства, создает среду для развития паразитических наклонностей и ведет к деградации. Капитализм – материален, поэтому жесток, безжалостен и эгоистичен, понуждает индивидуума к крайнему напряжению сил, то есть износу. В итоге, обе системы являются крайностями. Значит человеку нужно что то среднее со сдерживающими их ценностями... Потом Джон рассказал о своей поездке и о работе. В Германии, где он побывал тогда на обратном пути из Китая, ему не понравилось. Родители подруги оказались консервативными. А в Вашингтоне - столице бюрократии – ему не нравилось, так как любая работа оценивалась исключительно по массе обработанных бумаг. Это был пик Эры бумаги. Нынче там все в цифре. Джон работает за компьютером и, видимо, очень, занят. Так как на наш вопрос на его странице в фэйсбуке, правда после продолжительного перерыва: «Джон, это ты жил в Пасифик Гроу с Алексом, Марией и Норико?» он сухо ответил: «Yes, it,s mе!»  И все