2. Работа и выводы Государственной комиссии

    На снимке:  вид с мостика на открытую аварийную шахту уже без ракеты.
          (Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/06/1589).

           Только пришвартовались, подали трап и Голосов сошел по нему на берег к оперативному дежурному, как с пирса двинулись на корабль те самые гражданские. Впереди всех в какой-то шапочке академик. Уверенно поднимается по трапу.   Не только он сам, но и Ревенков  онемели от изумления когда я приказал… не пускать их на корабль!  Академик, не ожидавший ничего подобного, закипел от возмущения, (и это, конечно, могло сказаться на будущих выводах комиссии). Но я вежливо, спокойно объяснил ему, что допуск гражданских лиц на ракетный подводный крейсер стратегического назначения осуществляется только с разрешения начальника штаба флота, по списку подписанному им лично. И что им здорово повезло – начальник штаба только что сошел с корабля и находится у оперативного дежурного, буквально в 70 метрах отсюда.  Так что никаких проблем.
           Всё быстро уладилось, список составлен и подписан, и комиссия приступила к работе. Что произошло с самой ракетой, как действовали при аварии мои подчиненные, установить было нетрудно. К услугам комиссии была и сама ракета, и шахта, и мои люди, и документы, в которых, как я уже говорил, всё было зафиксировано до мельчайших подробностей.

            Уже на второй или третий день выводы в этой части фактически были готовы. Особенно важно, что было установлено: когда в результате повышения давления в шахте из-за нештатного срабатывания насосов заполнения её водой  образовалась трещина и течь в корпусе бака окислителя ракеты, сначала особых признаков аварии не было. (Потому мы с командиром БЧ-2 и не увидели красных сигналов об аварии на табло). Но затем в шахте произошло самовозгорание окислителя. Процесс повышения давления в герметичной шахте, а следовательно и разрушения баков ракеты, стал нарастать лавинообразно, буквально по секундам. Ученые мужи вычислили, если бы кремольера крышки шахты не была отдраена еще 8 секунд (!), её уже невозможно было бы отдраить. Её намертво заклинило бы. И взрыв ракеты с ядерными боеголовками в шахте был бы неизбежным. Что касается его последствий, то о них лучше и не говорить…

           Можно только себе представить: на те 8 секунд задержался с докладом командиру корабля командир БЧ-2, (так бывает, когда боятся докладывать), чуть промедлил с действиями командир, не сумели быстро отдраить кремольеру с местного поста ракетчики по его приказу…  И катастрофа стала бы неминуемой!

           Так что в этой части вывод комиссии был однозначным: экипаж и командир действовали правильно, тем самым предотвратили тяжелую катастрофу с непредсказуемыми последствиями для корабля, базы и посёлка. Оставалось выяснить только одно – почему самопроизвольно запустились насосы заполнения шахты? Установить,  кто в том виноват. Но именно этот простой вопрос оказался самым сложным.

         Всё это время, пока комиссия трудилась в поте лица, вокруг  происходили события, не менее «интересные».  Параллельно с ней «заработали» политорганы, прокуратура, особый отдел. Дотошно опрашивались все члены экипажа, проверялась документация, содержание корабля и т.д. Как водится, выискивались и брались на заметку малейшие недостатки, чтобы потом иметь возможность вставить и своё «лыко в строку». Ну, а, при желании, как говорится, можно накопать кучу замечаний даже в кабине отличного истребителя, не то, что на таком огромном корабле с более чем сотней людей. Даже если эти замечания не имели никакого отношения к аварии.  Например, политотдел выяснял, как часто проводились комсомольские и партийные собрания, присутствовал ли на них командир, а если присутствовал, то почему не выступал. Так же и другие.

                Как-то захожу в ЦП, а там два адмирала из ГШ звонят Главкому. И докладывают, что есть замечанию по кораблю, по ведению документации, кто-то из матросов показал слабые знания и т.п. В общем, вина личного состава экипажа… Я буквально заорал:
-  Что вы делаете?! Комиссия пока еще никакой вины личного состава не установила! 
-  Но, командир, Главком требует информацию… Мы ведь обязаны ему доложить.
-  Обязаны, но не обязаны возводить напраслину!  То, что вы делаете, просто подлость!
-  Но это же только предварительно…
-  А что, можно подумать, вы будете потом менять свои выводы? Сами себя опровергать?  Да и кто потом вас будет слушать, Главкому уже всё ясно, он своё мнение по вашим докладам уже составил.
              И тут заходит в ЦП  Голосов:
-  Что за шум, командир?
Я объяснил ему, в чем дело. Голосов в свою очередь вскипел:
-  Какого черта, почему вы что-то докладываете Главкому без моего, Председателя комиссии ведома? Кто вам дал право делать заключения?

              Но было поздно. Главком действительно тут же составил свое мнение и сделал выводы. Распорядился снять мой экипаж с корабля, сдать его другому экипажу, а мой отправить на переподготовку в Учебный центр. Слухи о таком его решении быстро дошли и до нас. Наше начальство, ничего мне не говоря, забегало, засуетилось, начало искать кем нас заменить, (наш первый экипаж был в отпуске, он исключался). Я был просто убит. Помню, поднялся из ЦП на мостик, закурил. (В другое время, будучи у пирса, такого бы себе не позволил, на то есть курилка на берегу). В голову лезли всякие мысли, типа: «Какой позор! Дослужился на старости лет.  Что я скажу своим морякам, как смотреть в глаза свои родным, близким?».
             Решил: немедленно подаю рапорт о списании с корабля под любым предлогом. Куда угодно, хоть в запас. В случае отказа, ложусь в госпиталь, списываюсь по здоровью. В общем, всякая чепуха. И тут ко мне на мостик поднимается Голосов. (Чудеса, да и только!  Ну зачем ему надо было подниматься на мостик, когда корабль у пирса? Удивительная способность человека появляться там, где он в данный момент нужен):
-  Что приуныл, командир? О чем задумался?
-  Так вы же знаете – мой экипаж снимают с корабля!
-  А ты откуда знаешь?
-  Не имеет значения. Только я считаю, что это страшная несправедливость, оскорбление всех нас. А по отношению ко мне лично – унижение. И прошу Вас поддержать моё решение об отстранении от занимаемой должности и переводе на берег.
              И вот что ответил мне Голосов. Не ручаюсь, что запомнил всё дословно, но, по сути он сказал так:
-  За те дни, которые я провел у тебя на корабле, я многое узнал, многое понял. И вот что я тебе скажу:  я с тобой согласен!  Решение Главкома преждевременное, несправедливое. Я буду тебя перед ним отстаивать!


      Даже зная Голосова, такого я не ожидал. Неужели действительно решится пойти наперекор Главкому?  Да кто я для него такой, чтобы портить из-за меня отношения с Главкомом?  От которого лично зависело его дальнейшее назначение на должность Командующего флотом?!  Но Голосов есть Голосов, он иначе не мог. Как ему удалось, не знаю, но он нас отстоял. Решение убрать нас с корабля, было отменено.
        Но то – Голосов. А вот как вели себя мои непосредственные начальники. Зашел я как-то к оперативному дежурному, а там сидят Павлов, Амбаров и первый заместитель Павлова  Н.Иванов. Естественно, я поздоровался. Так вот: ноль внимания!  Никто из них даже головы ко мне не повернул!  Я был для них теперь отработанным материалом, виновником их неприятностей, возможных последствий. Мало ли, что было в прошлом.
              Мысленно сплюнув, ушел.
              Комиссия тем временем продолжала свою работу. Проверяли каждый элемент, включали и выключали каждый вид питания комплекса, задевали «случайно» кнопки на пультах, щелкали различными переключателями, (благо на пустой шахте можно было попробовать всё), меняли злополучный блок,  и так далее и тому подобное. Насосы не запускались!  И четвертый, и пятый, и шестой день прошли – ничего. Пошел слух: не тот ли это случай, когда «ученые не знают до конца, что сами придумали»?  Получается, что личный состав не виноват, загадка в комплексе…

            И те же начальники, только вчера еще меня не замечавшие, вдруг изменились, забегали:
-  Вот какие у нас люди!  Мастера, герои!  Как они справились с аварией!

             Естественно, не столько о «наших людях» они при этом думали, как о собственных лаврах – как же, это они и научили и воспитали таких, это их заслуга. Позже друзья мне передали, что где-то на собрании тот же Н.Иванов ставил меня в пример, вот, мол, как надо действовать при аварии, даже если тебя разбудили в 4 утра…

             Пригласили на беседу особисты. Там наши и московские.
-  Что – допрашивать будете? – спрашиваю.
-  Да нет, Альберт Иванович, мы пригласили Вас, чтобы сказать Вам то, что у нас нет никаких претензий ни к вам, ни к Вашему экипажу. Ни одного струсившего при аварии, врущего или что-то скрывающего. Вас можно поздравить.

             И хотя я знал, что так люди проявляются в критической ситуации, что в повседневной жизни и службе они далеко не ангелы, тем не менее, был доволен. Значит, не пропали даром и мои, в числе других, труды по созданию экипажа.

             Пригласил и адмирал-политработник, представитель Политуправления ВМФ. До этого он как-то тоже меня не замечал.  А тут:
 - Вы лично, Альберт Иванович, ваши подчиненные показали себя в сложной ситуации не только настоящими моряками, но большими государственными людьми,- именно так он сказал, но потом, к моему удивлению,  добавил:
 - К сожалению, при всем моем желании, я для вас сделать ничего не смогу.
К чему он это добавил, я не понял. Смысл  его последнего выражения дошел до меня позже.

 
          На шестой, (или восьмой, уже точно не помню), день гражданская  часть комиссии  вздохнула, наконец, с облегчением.  А то ведь назревала очень неприятная ситуация – что делать, если причина запуска насосов не будет найдена?  Как быть со всеми аналогичными комплексами на других кораблях?  Причина нашлась:  насосы запустились при включении того самого блока, который меняли. Это произошло при неполной стыковке его со стойкой системы  АУ КСППО… У гражданских ликование, у нас полный упадок настроения. Менял блок  наш командир группы БЧ-2. Да, в присутствии и под контролем гражданских представителей ГГН.  Но – наш.  Значит, наша вина.

              В принципе, я давно это понимал. Да и как могло быть иначе, если всё произошло именно при замене блока. Знал, кто именно из наших его менял... Надежда теплилась, что, может быть, всё-таки, причина в чем-то другом. Увы.
              Я, конечно, не мог сдаться так сразу.  На итоговом заседании комиссии, куда меня пригласили, попросил слово.  Сидевший рядом комдив:
-  Да брось ты, что тут можно еще сказать, всё ясно.
              Но Голосов:
-  Давай командир, говори!
              Я поднялся и предложил еще раз вернуться к вопросу о причине аварии. Сказал, что мой командир группы менял блок под контролем инженеров ГГН. Он обязан делать это строго по инструкции, которая при этом должна лежать перед ним. Спросил у присутствующих здесь представителей ГГН:
 - Была ли перед командиром группы Инструкция? Если была, может он в чем-то, тогда в чем именно её нарушил?  Есть ли претензии к командиру группы?
   
           Представители ГГН, естественно, ответили, что Инструкция была, и у них к командиру группы никаких претензий нет. (Они  и нужны были  на корабле  для контроля, чтобы никто не допустил ошибок.  И если бы они ошибку командира группы прозевали, не предотвратили, то в аварии была бы и их вина). Конечно, признать такое они не могли.
           Тогда дальше:
        -  Если претензий к командиру группы нет, значит, он действовал по Инструкции. Тогда скажите: как он мог перед включением блока в работу убедиться в том, что он полностью состыкован со стойкой? Есть ли на блоке или на стойке какая-нибудь сигнализация, светодиод или хотя бы механическая риска, свидетельствующие о том, что блок полностью состыкован? В чем он таким образом  мог и обязан был убедиться? 
           Представитель ГГН признал, что никакой сигнализации или иного указателя там нет.
        - Нет!?   Так скажите, в чем его вина?

            Повисла тишина. Ни одного возражения, но и никаких комментариев. Пообещали учесть в будущем, этот пункт доработать. Ну а уже составленный Акт комиссии утвердить. Каким было его содержание, какие выводы – меня с ними никто не знакомил. В одном меня на словах заверили: комиссия против каких-либо наказаний личного состава. Что ж, спасибо и на том.

         Думаю, не лишним будет упомянуть и о выводах следствия и прокуратуры уже с учетом последних результатов работы комиссии. Они просты:  вины личного состава в происшедшей аварии нет. За решительные действия по предотвращению катастрофы личный состав экипажа заслуживает поощрения. (На что, как позже рассказал мне сам прокурор гарнизона, ему было отвечено: «Не ваше дело, мы сами знаем, кого поощрять, кого наказывать»).
 
        И еще об одном, мне кажется, стоит упомянуть.  Несколько позже, как-то в разговоре один из офицеров ракетно-технической базы, который участвовал в подаче ракеты на  корабль, обмолвился, что, когда услышал об аварии у нас в шахте №2, у него внутри всё оборвалось. Оказывается, при транспортировке, когда именно эту ракету на пирсе поднимали краном с ложемента, она стукнулась об одну из стоек. Повреждений не обнаружили, так что решили продолжать погрузку. Я тогда сам того не видел, о том не знал, и позже, услышав о том уже после отъезда комиссии, нигде об этом разговоре упоминать не стал. Во-первых, поезд уже ушел. А во-вторых, не будь заброса воды в шахту, может,  никакой аварии  и не было бы. Но в уме осталась мысль – возможно два события  наложились один на другой, и в результате случилось то, что случилось.

             Наконец настал день, когда всё закончилось. Уходя с корабля, Рудольф Александрович Голосов пожал мне руку, как-то по-доброму улыбнулся и сказал:
-  Ну что, надеешься обойтись без фитиля?
-  Да вроде бы не за что.
-  Эх ты, забыл, что ли – «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!».
Пожелал успехов в службе, счастливого плавания и с тем ушел. (Забегая вперед, скажу, что  Командующим флотом он так и не стал. Очевидно, там,  «наверху», такие, как он, были не нужны).

                Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/06/1624