Свет далёкой звезды, гл. 12

Мы едем в город, где прошло моё детство. Все вместе: я, Аня и дети.
- Потянуло к корням? - шутит жена.
Я качаю головой. Корни не здесь. Они там, за тысячи километров к югу в чужой стране, в городе, которого больше нет. Даже имя его зачёркнуто, исправлено на новый, не имеющий ничего общего с советским прошлым, вариант.
Каждый год я езжу в Подмосковье на кладбище. Навещаю могилу бабушки, которую никогда не видел. Она умерла за год до рождения Тани, когда обо мне самом и речи не шло.

Впервые я побывал здесь в пятнадцать лет. Заросший травой холмик с покосившейся оградой по периметру небольшого участка ничем не выдавал того, что здесь похоронен человек, у которого ещё есть родственники. Дед не верит в загробную жизнь и содержать в порядке клочок земли, в котором не осталось ничего от когда-то любимой им женщины, для него бессмысленная трата времени и сил. Там только прах, соединение химических веществ, которое вскоре распадётся, поддерживая непрерывный, созданный природой, круговорот.
Как там было? «Каким судом судите, таким будете судимы и какой мерой мерите, такою и вам будут мерить»? Кажется, у Булгакова. Или в Библии? Если так, то мне искренне жаль деда. В конечном итоге он получит лишь то, во что безоговорочно верил всю свою жизнь – пустоту, темноту и забвение.
Мы навещаем бабушку, ставим цветы у обновлённого памятника. Знаю, что для неё не так важен наш приход. Он важен для нас. Чтобы помнить и никогда не забывать, кто мы и откуда пришли в этот мир.

Мы проходим по улицам города. Я показываю школу, где учился, медицинское училище в здании старой усадьбы, от которой остался лишь яблоневый сад да колонны у входа. Остальное – уничтожено, перестроено и закрашено. Идём мимо сетевого магазина, серые стены которого под новым задорно-оранжевым цветом ещё помнят меня, тощего мальчишку, стоявшего в бесконечной очереди за хлебом и ароматными бубликами с маком. Наконец подходим к торговому центру, с торца которого прилепился неуместный здесь отдел ЗАГСа. Я рассказываю, что тут и стоял «учительский дом», в  котором я жил до девятого класса.
Марк зевает, Лика стучит мыском по бордюру. Им скучно. Марк маленький и быстро устаёт, а Лике, как она  любит повторять, «по барабану». Ей хочется жить, с надеждой смотреть в будущее, а я, заросший плесенью старичок, бубню о корнях, затягивая её в покрытое пылью прошлое.

Идём к вокзалу. Там на меня долго смотрит пожилая женщина в пёстром платке. Из кармана красной вязаной кофты торчат жёлтые головки мать-и-мачехи. Я вспоминаю – весна на дворе. Как незаметно летит время. Женщина улыбается доброй лучистой улыбкой.
- Я случайно услышала ваш разговор, - говорит она. - Вы жили в учительском доме?  Жалко, что его больше нет. Такой красивый. Настоящая старина, истинная.
Я отвечаю, что дом держался из последних сил, пытаясь сохранить равновесие, но он был слишком стар и немощен, чтобы продолжать жить полноценной жизнью. Люди в нём просто мучились и выживали, а не жили.
Женщина смеётся и говорит, что у меня оригинальное мышление и мне нужно писать книги, а потом дарит нам по цветку. Аня вставляет цветок в причёску и смеётся. Солнце золотится в её волосах, играет в солнечного зайчика с серёжками-лепестками. Мне безумно хочется обнять её и закружить в безмолвном танце, но я, как часто случается со мной при большом скоплении народа, скован и не могу сделать ни шага.

В электричке Марк сразу же засыпает, Лика вставляет в уши наушники, отгораживаясь от остального мира, а Аня прижимается ко мне и просит рассказать сказку.
- Обычно мужчины рассказывают сказки до свадьбы, а не после, - говорю я.
- Ну я же хочу послушать не о любви, а о чем-то более приземлённом, например об этом одуванчике. Сможешь? Вот так, с ходу?
- Это мать-и-мачеха, - автоматически поправляю я.
- Неважно, - Аня улыбается, - сможешь или нет?
- Попробую, - говорю я и начинаю рассказ.

ИСТОРИЯ ОБ ОДУВАНЧИКЕ.

Под синим безоблачным небом, на сером прожжённом солнцем и высушенном ветрами поле там, где чернеет у горизонта неровная полоска леса, рос одуванчик. Маленькое жёлтое пятнышко упрямо тянулось к своему старшему брату-солнцу.
Он не знал другой жизни. Только промелькнёт порой высоко в небе птица, словно знак чего-то далёкого и недостижимого. Да толпится над полем всякая мелочь: толстые неповоротливые шмели, деловитые жуки с блестящей панцерной спинкой, разноцветные бабочки, мошкара да кузнечики. И всё это бежит, суетится. Куда бежит? Зачем? Разве есть что-то кроме этого поля, высокого неба и леса у горизонта? Одуванчик был навечно пригвождён к крохотному клочку земли. Он любил его, знал каждую травинку вокруг себя, каждую впадинку и холмик.
Однажды прибежали двое: парень и девушка. Молодые, разгорячённые бросились они в траву совсем рядом с одуванчиком. Праздник жизни, которой он не знал.
«Ну, и что, - думал цветок, - что с того, что они умеют бегать? Всё равно они не найдут ничего лучше, чем это поле и солнце, которое, говорят, на всеё земле одно и тоже».

А потом, когда солнце сменилось три раза, прошло мимо стадо коров. Огромные животные оставляли в земле глубокие ямы. Одуванчик чуть было не погиб под тяжёлым копытом.
- К ручью, к ручью! - монотонно мычали они. Цветок знал лишь один ручей – подземный. Он питал своими скудными водами длинные корни растения.
- Как красив! Как прекрасен ручей! - щебетали воробьи. - К ручью! К ручью!
- Какой он? - спросил у одного из воробьёв одуванчик.
- Быстрый! Прозрачный! Как дождик! Только течёт не сверху вниз, а с юга на север!
Одуванчик любил дождь не меньше, чем солнце. Дождь приносил прохладу, освежал засыхающие листья.

И одуванчик затосковал. Вот бы увидеть ручей! Хоть на минутку! На мгновение! Взлететь вместе с ветром и приземлиться в прохладной воде. А после плыть, плыть. Кто знает куда...
Быстро время летит, катится к концу ясное лето. Побелел совсем одуванчик, покрылся тонкими семенами-парашютиками. Цветок знал, что скоро умрёт. Но он не унывал, даже ждал этого момента. Взлетят тогда лёгкие пушинки, понесутся вдаль и увидят волшебный ручей.
«Ничего не кончается, - думал одуванчик, - а становится только полнее, чудесней. Ведь буду не один я, а много цветов. И всё, что недоступно мне, познают они».
- На юг! На юг! - прокричали в вышине журавли.
«Вот и всё», - решил одуванчик, наблюдая за белым рассеянным над землёй облаком.
- Летите! Летите дальше! - шептал цветок вслед разлетающимся пушинкам. А сам склонился к холодающей земле, чувствуя тяжёлые шаги подступающей осени.

- Вот за это я тебя и полюбила, - говорит Аня, когда я замолкаю, - за способность возвыситься над обыденным и посмотреть чуть шире, попытаться заглянуть за горизонт сиюминутных событий.
- Только выходит всё как-то по-детски, - возражаю я.
- Все мы в душе дети. Просто не хотим вспоминать об этом.

Продолжение - http://www.proza.ru/2017/12/10/110