Не верь глазам своим. 7

     Резкий запах ел ноздри. Кортман протестующе мотнул головой и открыл глаза. Прямо перед его лицом держали едко пахнущую ватку. Вялым движением руки журналист отстранил ее от себя и взглянул на сидящего в кресле напротив человека. У незнакомца была ладная спортивная фигура, короткие русые волосы, открытое волевое лицо. Отбросив ватку с нашатырем, тот откинулся на спинку и принял непринужденную позу, положа ногу на ногу. Но расслабленным при этом не выглядел, а, скорее, как атлет на коротком отдыхе во время тренировок. Одежда его потрясала своей неуместностью – цветастая гавайская рубашка без рукавов и длинные шорты, позволявшие лицезреть загорелые мускулистые конечности. На ногах пляжные сандалии.
     «Не американец», – почему-то сразу решил Том и рассеянно огляделся. Пустая комнатка с обшарпанными стенами и покоробившимся паркетом на полу, в высокое окно с мутными от грязи стеклами заглядывало солнце и чертило пыльные полосы в воздухе. Вся мебель состояла из двух массивных старомодных кресел красной кожи, что сейчас были под журналистом и незнакомцем, да стоящего по левую руку столика с овальной столешницей. В аккуратно разложенных на нем  предметах Кортман без труда опознал собственные вещи, какие были с собой, когда он отправлялся исследовать здание гостиницы. Судя по окружению, не оставляло никаких сомнений, что и в настоящий момент находился он не где-либо, а все там же – в старой гостинице. И велико было  подозрение, этой ночью не покидал ее стен. Короткий осмотр самого себя как будто подтверждал эту мысль: никаких царапин и порезов на кистях, одежда – вся в пятнах засохшей грязи, но целая. Том провел пальцами по мятому вороту рубашки – как ни странно, но та снова была на нем. Однако разум упрямо отвергал казалось бы неоспоримые доводы об иллюзорности пережитых приключений, слишком уж ярки и живы были недавние воспоминания. Так сон или явь? Том постарался прогнать прочь мысли, готовые в очередной раз пуститься в бег по кругу. Оставалась слабая надежда, что сегодня его все-таки удостоят сколь-нибудь вменяемым объяснением. Либо же выпроводят вон, так и оставив в полном неведении.
      Незнакомец, видимо, решив, что выждал достаточно, чтобы дать освоиться незваному гостю, склонил голову и вежливо осведомился:
      – Как вы себя чувствуете?
      У него оказался приятный густой баритон, сделавший бы честь и телеведущему, грамотное чистое произношение – так называемый оксфордский акцент. Последнее, а более всего сама фраза – вместо привычного «вы в порядке?» – окончательно убедили Кортмана в том, что перед ним не американец. Посчитав прозвучавший вопрос лишь банальным приглашением начать разговор, журналист не нашел ничего лучшего, как неопределенно пожать плечами. Но, заметив устремленный на него серьезно-выжидательный взгляд, сообразил, вопрос задан не праздный.
      Том облизал сухие губы и выдавил из себя:
      – Спасибо, хорошо, – и тотчас понял, что нисколько не покривил истиной. Да, во рту сушило и хотелось пить, в голове слегка шумело, как после бессонной ночи, но все это было вполне терпимо. Сущие пустяки по сравнению с тем, как он чувствовал себя вчера с утра.
      Незнакомец, пристально всматриваясь в лицо журналиста, чуть нахмурился. Деликатно извинившись, пообещал скоро вернуться и вышел из комнаты. Не теряя ни секунды, Кортман метнулся к столику, схватил револьвер и понюхал дуло. Кисловатый запах пороха трудно было спутать с чем-то иным, что означало: из пистолета недавно стреляли. Порядком озадаченный этим фактом, Том положил оружие на столик и быстро вернулся на место.
      Незнакомец возвратился быстро. В руке у него загадочно поблескивал небольшой металлический предмет, что при ближайшем рассмотрении оказался обыкновенным термосом, объемом чуть больше кварты. Незнакомец свинтил крышку, наполнил ее парящей густоянтарной жидкостью и протянул журналисту.
     – Пейте, – требовательно бросил он Кортману.
     Том не заставил долго себя упрашивать. Приняв крышку, сделал маленький глоток и с трудом удержался, чтобы не выдать лицом разочарования – это был чай, горячий, терпкий и немного подслащенный. Он же предпочел бы кружку крепкого свежесваренного кофе. И два, а лучше три сэндвича с ветчиной. Но сейчас он был все равно, что в гостях, и полагал, что не вправе на какие-либо капризы. Крышка от термоса к его удивлению опустела быстро, и пришлось попросить пополнить ее снова. Жажду, как оказалось, журналист испытывал и вправду нешуточную.
     «Похоже, все-таки европеец», – мысленно гадал  про себя Кортман, неторопливо прихлебывая чай и беззастенчиво разглядывая вновь развалившегося в кресле напротив русоволосого: «Но откуда именно? По акценту и не определишь. Из Британии? Возможно. Там вроде как помешаны на чае».
     Он понимал, строить свои предположения на основании расхожих штампов самое последнее дело, но ничего больше в голову не приходило.
     Прикончив третью и последнюю для себя порцию чая, Том почувствовал, как к нему возвращается привычная ясность ума. Недооцененный прежде им напиток взбодрил не хуже кофе. Журналист выпрямился в кресле, чувствуя, как в голове роятся десятки вопросов, на которые не терпелось получить ответы, а на кончике языка крутится самый главный: какого дьявола здесь происходит? Но пока Кортман обдумывал, как бы его сформулировать поделикатнее, чтобы не предстать невежей в глазах незнакомца, тот его опередил.
     Играючи легко, он подвинул тяжелое на вид кресло вместе с собой ближе к журналисту. Взял со столика журналистское удостоверение, покрутил перед глазами и небрежно положил назад.
     – Томас Арчибальд Кортман, – четко выделяя каждое слово, заговорил он, – скажу сразу, я далеко не в восторге от того, что сегодня утром обнаружил вас здесь. Не стоит и спрашивать, что вам у нас понадобилось, ваши документы журналиста говорят сами за себя. Понимаю, профессиональное любопытство... Но факт есть факт: вы тайком и с оружием проникли на территорию, являющейся чужой собственностью. И тем самым нарушили закон вашей же страны. И прошу, не говорите теперь, что не понимали, какие последствия ожидали для себя в случае провала задуманного.
     – Вызовете полицию? – Глухо спросил Кортман, силясь подавить в себе закипающую злость.
     – Полицию? – Незнакомец театрально задумчивым жестом огладил пальцами гладко выбритый подбородок. – Вряд ли это хорошая идея. Связываться с правоохранительными органами при сложившихся обстоятельствах – отнюдь не в ваших интересах, а представляемая мною организация – в свою очередь, исходя из собственных интересов, не одобрит подобный шаг и подавно. Самое разумное и справедливое в нашей с вами ситуации – мирно разойтись. Каждый останется при своем, не наживая себе новых проблем. Надеюсь, такое решение вас устроит? Конечно, вы вольны поступить по-своему, но хочу еще раз вам напомнить: в любом случае закон будет не на вашей стороне. Так вы согласны?
     После недолгих раздумий журналист нехотя кивнул: спорить против изложенных аргументов смысла не было. Хмурясь, он молча поднялся, обошел кресло, где сидел, сзади и приблизился к столику. Но уже раскладывая документы и вещи по карманам, не вытерпел, раздражение прорвалось наружу.
     – И все? Так просто? – Кортман уставился на незнакомца, сверля его гневным взглядом. – Вы позволите мне сейчас уйти, полагая, что меня можно испугать тюрьмой? Так вот, плохо вы, мистер, знаете человеческую натуру! Не забывайте, я -
журналист, а у нас своя этика. Откуда вы можете быть уверены, что, выйдя отсюда, я никому не расскажу обо всем?
     На губах незнакомца промелькнула снисходительная улыбка:
     – Расскажете о чем?
     Но Том уже взял себя в руки и счел благоразумным воздержаться от ответа на саркастический выпад. Он поднял пистолет и демонстративно повертел им в воздухе.
     – Сегодня ночью, – Кортман старался говорить спокойно, – я спустился в подвал этого дома с этим револьвером, и он был полностью заряжен.
     С этими словами журналист с щелчком откинул барабан у оружия и встряхнул его. По столу раскатились пять стреляных гильз, две из них сорвались с его края и звякнули об пол.
     – После, – обличительным тоном продолжил Том, – в течение нескольких часов я… х-м-м… истратил все пули, и я прекрасно помню, как именно это происходило. А потому, бросьте свои игры! И уж во всяком случае не пытайтесь убеждать, что мне все привиделось!
     Высказавшись, он замолчал, с вызовом глядя перед собой. И в удивлении застыл, обнаружив на лице русоволосого широкую улыбку. Улыбку тем непонятную, что казалась искренней и без тени сарказма, как если ее обладателю довелось только что услышать удачную шутку. Потом так же внезапно без перехода его лицо посерьезнело, и он произнес:
     – Хорошо, будь по-вашему. Успокойтесь и сядьте.– Видя, что журналист не двигается, пребывая в замешательстве, незнакомец громко повторил. – Сядьте, прошу вас!
     Твердые нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили Тома повиноваться. Как только он уселся, незнакомец слегка подался вперед, знакомым жестом коснулся пальцами подбородка и заговорил, пронзительно глядя Кортману прямо в глаза:
     – Вы правы, долой реверансы. По мне, так вы заслуживаете услышать правду. Тем более, что вреда своими действиями вы нам не причинили, а в будущем, хочется верить, от вас также не будет никакого беспокойства. Но прежде, давайте разрешим с вами один важный момент. Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось, исходя из существа моего первоначального предложения к вам, ошибочное мнение о характере деятельности нашей организации, как противозаконной.
     Том открыл было рот, чтобы возразить, но незнакомец остановил его взмахом руки:
     — Все нормально. На вашем месте я бы подумал так в первую очередь. Трудно спорить, выбор столь непрезентабельного места, как это здание, для неизвестно каких целей более чем подозрителен. Но тому есть простое объяснение. Вы должны прекрасно понимать, в наше время нелегко делать бизнес: чтобы оставаться на плаву приходится повсюду и всегда быть готовым ко всему. А потому прошу не  судить нас строго за конспиративные ухищрения, единственно продиктованные намерением избежать утечки информации накануне заключения ряда важных сделок. К сожалению, как пришлось убедиться на вашем примере, принятые меры оказались недостаточно действенными. А нам есть чего опасаться. Если конкурентам станет известно о наших планах, о реализации  их можно и не мечтать.
    — Почему же?
    — Слишком неравные условия. Наша фирма — по понятным причинам называть ее не буду, впервые пытается вести дела на вашем континенте. А прийти на незнакомый рынок, где давно сложились свои правила игры, не имея за душой ничего кроме амбиций — в девяносто процентах из ста заочно означает проигрыш. Как раз тот случай, когда эффект внезапности — наше тайное оружие.
    Кортман усмехнулся:
    — Похвально, что вы так печетесь о своих секретах. Но как в таком случае понимать отсутствие охраны и незапертые двери? Это что, какое-то новшество в современной концепции безопасности?
    — Ну, в этом-то вся и суть! Оглянитесь вокруг — район кишит преступниками. Как долго обезопасят здание охранники и запоры? Рано или поздно произойдет столкновение, с неизбежностью влекущее вмешательство полиции. А значит, обо всем узнают  городские власти, репортеры, все… Но что не охраняется — по определению не представляет и ценности. И есть надежда, что никто не побеспокоит в течение какого-то времени. Много нам и не требуется — достаточно всего лишь несколько дней, чтобы успеть завершить свои дела.
    Журналист почувствовал, как губы его помимо воли опять кривятся в недоверчивой улыбке:
    — Вы горазды объяснять, на первый взгляд, самые нелогичные вещи. Но… свободный доступ в подвал, где, похоже, у вас скрыто самое ценное… В это верится с трудом.
    — Вы так говорите, потому что сейчас вам известно много больше любого постороннего. Для всех остальных это было бы очередное пустое помещение в безлюдном здании, лишь немногим отличающееся от других подвалов. Если бы не невероятное стечение обстоятельств, то и ваши ночные брожения по гостинице закончились бы ничем. Можете сомневаться и дальше, но до поры до времени наш метод работал безотказно. Почему, и так понятно. Со дня пожара здание вот уже многие годы пользуется дурной репутацией у жителей района, как аварийное, а мы не торопимся их разубеждать. Да и для любителей поживиться внутри ничего интересного: все, что можно было украсть — давно украдено. Но, верно, у каждого  плана, как бы хорош он ни был, есть и свои слабые места. Я могу только предполагать каким именно образом вы вышли на нас, но с большой долей вероятности напрашивается вывод, что косвенно в этом повинны наши гости. Большинство из них довольно заметные фигуры в обществе, и их визит в город попросту не мог долго оставаться в тайне. А в подобных случаях обязательно найдется кто-нибудь, кто, сопоставив все факты, сообразит, что к чему и сумеет проследить их путь сюда. Я прав?
    Том нехотя кивнул:
     — Все эти люди… Что вам от них было нужно?
     — Это же очевидно. Что бы вы сделали, оказавшись в другой стране со смелыми планами, но не имея ни деловой репутации, ни связей? Правильно, первым же делом вы попытались бы заручиться поддержкой у влиятельных персон. В противном случае вас ждала бы нелегкая участь жалкого аутсайдера. Вот, собственно, чего ради — привлечение инвестиций и выгодные связи, здесь и проводились встречи с людьми, могущими оказаться полезными.
     — Да, но полезными для чего? Чем именно вы собираетесь заниматься в Америке? — Журналист нетерпеливо подался вперед.
    «Европеец» поджал губу, воздел глаза к потолку, несколько секунд изучал его со скучающим выражением лица и снова вернулся взглядом к Кортману:
— Приходилось ли вам задумываться, отчего сегодня, как и много столетий назад в обществе лидируют два неизменных запроса: хлеба и зрелищ? Что ж, первое — насущная потребность, от нее никуда не деться. Как ни крути, со вторым тоже все ясно: любой психолог вам скажет, что людям долгое время, находящимся под спудом стрессов от повседневных проблем и забот, необходима разрядка. Им нужно отвлечься. Или просто развлечься. Убить время. Не важно. Главное, на этом можно неплохо заработать. Но хлеб не наша забота, об этом пускай ломают голову власть предержащие: от его достатка и качества зависит в конечном итоге их судьба. Остается зрелище. Вот что мы собираемся предложить американской публике. И публике, к слову, искушенной, если не сказать пресыщенной. Чтобы завоевать ее, нужно что-то новое, ранее не практикуемое в сфере развлечений. На что это будет похоже — вообразить не сложно, имея хоть какое-то представление о возможных путях эволюции информационных технологий. Закономерным результатом поисков новых направлений в зрелищной индустрии следует видеть органичное объединение творческих возможностей кино и интерактивных качеств видеоигр. — Незнакомец, как к иллюстрации к своим словам свел вместе ладони с растопыренными пальцами, словно сплющивая что-то невидимое. — Но реалии таковы, что даже крупные фирмы с многомиллиардным годовым оборотом, подвизающиеся в этих отраслях, по сей день все еще только нащупывают пути к решению этой задачи, но — увы! — до прорыва им далеко. А все их достижения не идут дальше затратных и шумных рекламных акций, рассчитанных  на поклонников своей продукции.
    Кортман хмыкнул:
    — А вам, то есть вашей, никому не известной фирме, значит, удалось то, о чем вы сейчас говорите? — Он наморщил лоб и потер переносицу внезапно вспотевшими пальцами. — Вижу, к чему вы клоните. Что же, для меня уже большое облегчение услышать, что я все-таки не сумасшедший. Правда, и узнать, что по чьей-то чужой прихоти я не в состоянии полагаться на свой рассудок и воспоминания — тоже приятного мало. Так значит, мое ночное «путешествие» — иллюзии от начала и до конца?
    «Европеец» участливо улыбнулся:
    — Но разве не об этом вы сразу подумали, как только пришли в себя? Или у вас есть другое объяснение?
    — Нет, — журналист упрямо тряхнул головой. — Разумеется, я знаю… слышал о подобном. Виртуальная реальность и все такое... Я не вчера родился и представляю, что это. Но там-то… было все совсем другое!
    Незнакомец лукаво прищурился:
    — А знаете, я даже не хочу вас убеждать. Вы сбиты с толку? Прекрасно! Чувствуете себя одураченным? Тем лучше. Ваша реакция — лучшая оценка нашим достижениям, — он довольно осклабился.
    — Ну, довольно, — улыбка пропала с его лица, тон стал подчеркнуто холоден, но вот глаза по-прежнему странно весело поблескивали, — теперь поговорим серьезно. Поймите правильно. Хотите, верьте — хотите, нет, по большему счету мне все равно, с какими мыслями или фантазиями вы уйдете отсюда. Однако легко предсказуемо, что будет дальше. Ваше уязвленное самолюбие побудит вас к определенным действиям, вы начнете что-то копать, выискивать, и ваша деятельность, даже не принеся никаких результатов — а мы позаботимся об этом, будьте уверены! — заставит обратить на нас внимание определенных кругов. В конечном итоге, это может стоить нам дорого. Да и вам не избежать неприятностей. Так не лучше ли нам с вами заключить небольшое соглашение? Смысл его прост: вы забываете о нас на некоторое время, а мы обещаем в день официальной презентации предоставить вам право на эксклюзивное освещение материалов о нашей фирме и ее разработках.
    — Звучит заманчиво. И, наверное, в моем положении было бы уместнее немедленно согласиться. Но я пока немного обожду с решением. Не лучше ли нам обсудить условия сделки? Вы не находите, что ваше предложение в кое-какой части  невыгодно для меня? Вы сами пообещали быть со мной откровенны, но я пока услышал только туманные намеки о неких прорывных технологиях. Конечно, даже это немногое дает пищу для размышлений, но хотелось бы узнать больше. Хотя бы в качестве аванса, как гарантии наших будущих взаимовыгодных отношений.
    — Чисто по-человечески я вас понимаю. Но, к сожалению, — «европеец» развел руками, — мало чем могу помочь. Мои должностные инструкции не позволяют пойти вам навстречу. Единственное, что я готов — дать небольшую подсказку.
    Кортман приготовился слушать.
    — Смотрите, — продолжил незнакомец, — общеизвестно, человек получает информацию об окружающем мире посредством своих органов чувств в основном по двум каналам — слух и зрение, как правило, полностью полагаясь на них, и чуть в меньшей степени — по результатам остальных рецепторов: обоняние и осязание. По совокупности их этого вполне достаточно, чтобы позволять составить нам мнение о достоверности или, наоборот, недостоверности полученной таким образом информации. Важное звено в этой системе занимает, бесспорно, наш мозг, с его неоценимой способностью воспринимать и критически анализировать поток информации извне. Но названное качество одновременно делает его и самым уязвимым местом в этой системе. При малейшем, даже кратковременном расстройстве аналитических способностей человеку может грозить утрата связи с объективной реальностью. Гипотетически подобную ситуацию возможно воспроизвести искусственно. Спросите, для чего? Да хотя бы, в качестве одного из способов воплощения в жизнь идеи пресловутой виртуальной реальности. Мы за долгие годы как-то привыкли толковать это понятие однобоко, подразумевая чисто техническую сторону ее происхождения в неразрывной связи с возможностями существующих информационных технологий,  а вместе с тем этим термином можно обозначать все что угодно. Все, что способствует формированию в наших головах системы образов и представлений, не являющихся объективным отражением окружающей действительности, — если угодно, наших с вами фантазий. Так почему бы вместо того, чтобы позволять осуществлять эту задачу посторонним людям, опосредованно транслирующим нам в разум плоды своих творческих усилий, не доверить это дело непосредственно собственному сознанию? Именно здесь, — он постучал пальцем по лбу, — скрыт ключ от дверей, ведущих в невероятные миры. И, будьте уверены, при надлежащей стимуляции человеческое воображение способно увести в самые невозможные дали. Вот, собственно, и все, что вам нужно пока знать.
    В попытке переварить услышанное от умственного напряжения у Кортмана опять нестерпимо зачесалась переносица, он нахмурился:
    — Мне кажется, или я ошибаюсь, и речь о чем-то вроде наведенных галлюцинаций?
    — Не совсем корректный пример, но по сути близко. Я бы предпочел назвать это сном наяву. Но, опять же, на самом деле все не так однозначно.
    — Сон? Вы всерьез? Разве спящий может… Черт! — Том хлопнул себя по лбу. — Лунатизм! Вы о нем? Ей-богу, не верится, что вы способны творить такое с людьми.
    — Строго говоря, в нашем случае не стоит говорить о лунатизме, как таковом. Точнее, это тонкое пограничное состояние между сном и бодрствованием при сохранении нормального уровня психомоторики. Внешне такое состояние характеризуется только небольшой заторможенностью, но это не проблема. Нам важно здесь только одно: в этом состоянии человек никак не может отличать генерируемые собственным разумом иллюзии от реальности.
    — И вы, считаете, подобные манипуляции над людьми законны?
    — Ну, положим, в вашей стране это никак не преследуется. Напротив, я слышал, в некоторых штатах у вас не возбраняется употребление наркотиков, и это подается как одно из достижений демократии.
    Том покосился на гильзы на столе.
    — Пистолет, — медленно проговорил он. — Я пользовался им там. Ведь, правда? Но для вас это не стало неожиданностью. Скажите — почему оружие?
    — Удачный рекламный ход. Ведь что продается лучше и дороже? Искусственный адреналин. Возможность пощекотать собственные нервы, но без риска для здоровья. Действительно, почему бы и нет? Отчего бы простым обывателям не позволить себе хорошенько встряхнуть нервную систему, позабыться, отдавшись простым и ясным эмоциям и инстинктам — гнев, боль, страх? А реальность, каждодневно несущая настоящие страдания и разочарование — стрессы, инфляция, безработица, страх перед грядущей войной, пусть все это на короткое время станет несущественным. В общем, чистая психология. Острые ощущения придают особую привлекательность любому товару, — «европеец» одарил Кортмана выразительным взглядом, — а порой, как магнит, тянут испытать приключение заново.
    — Вот уж увольте, — Том криво усмехнулся, — я-то точно не ваш клиент.
    Он покачал головой:
    — Признаю, впечатлен. Вы прекрасно подготовились.
    — Спасибо. Подавляющее большинство американцев, не примите в обиду, в душе ковбои. Не сыграть на вашей слабости было бы непростительно. Конечно, ради этого пришлось пойти на дополнительные траты в связи с бронированием стен подвала, но оно того стоило. Наши гости, — кое-кто из них оказались заядлыми охотниками, — особо оценили затею с оружием, а некоторые, положительно, узнали о себе немало нового.
    Незнакомец продолжал что-то еще говорить, но Кортман уже не слушал. Он не сводил глаз с сидящего напротив. Секунду назад, Том готов был поклясться, на его лице проскользнуло совершенно новое выражение, плохо вяжущееся с образом самоуверенного коммивояжера. Но что это было? Ярость? Горечь? И в связи с чем? Журналист лихорадочно припоминал, о чем они только что говорили. Что бы это ни было, оно означало, что у «европейца» есть свои слабости, чем неплохо было бы воспользоваться. Это был шанс заставить его разговориться. Наконец он вспомнил.
Стараясь ничем себя не выдать, Кортман пошевелился в кресле, как бы расправляя затекшую от сидения спину, деликатно кашлянул, прерывая собеседника:
    — Хочу сказать вам спасибо. В самом деле, вы тратите время, терпите меня — вот уже сколько? полчаса? — и за одно это я вам уже благодарен. Знаете, давно не приходилось общаться с глазу на глаз с тем, кто недавно был по ту сторону океана. Когда еще появится шанс поговорить с умным человеком. Как у вас в Старом свете с политикой? Интересуетесь?
    — Как все, вряд ли больше других.
    — Вы упомянули войну. Чувствуется, эта тема задевает вас за живое. Почему? Верите, что она будет?
    — Да, — незнакомец ответил, не задумываясь, словно о самом себе разумеющемся. И тут же спохватился, уловив удивленный взгляд журналиста. — Но вы же хотели знать мое мнение? Она неизбежна, и не потому, что я чересчур доверяю новостным каналам, просто такова неминуемая логика текущих событий. Желаем того или нет, старый мир подошел к своему закономерному концу, все возможные политические и экономические ресурсы исчерпаны, на подходе — новый мир. И старый мир, в лице Америки, вне сомнений, не готов уступить место. Нет, он уйдет громко, напоследок грохнув дверью. А учитывая военную и экономическую мощь вашего государства — грохота будет на весь мир. Вот во что я верю.
    — Прошу прощения, — Кортман издал нервный смешок, — но ваши обвинения звучат… несколько обидно. Неужели мы, в самом деле, в ваших глазах, такие звери? И, хотелось бы знать, что вы, точнее, кого подразумеваете под «новым» миром? «Красных»? Но нам ли их бояться? Долго ли они продержатся?
    — Как знать? Как-то же они продержались четыре года, и, насколько известно, хуже, чем было, там не стало. Хотя старая власть и подсуетилась: оставила их с пустой казной, вывезя все капиталы за границу. Но сам факт существования коммунистической России, неважно в каком виде, для вашего правительства уже угроза. Равновесие в мире нарушено, и прежняя система трещит по швам.
    Он умолк, и оба обменялись взглядами: незнакомец, как и прежде, смотрел уверенно и немного снисходительно-насмешливо, журналист — угрюмо и с откровенной неприязней. Том сам был уже не рад, что затронул щекотливую тему.
    — Ну, хорошо, — он вдруг закашлялся, в горле отчего-то запершило. Прочистив горло, снова повторил. — Хорошо, пусть, по-вашему. Но разве нет другого выхода? Почему не договориться, как раньше?
    «Европеец» изобразил удивленный вид:
    — Вы меня спрашиваете? Обратитесь лучше к своим правителям. Но, боюсь, они рассуждают совсем иными категориями, чем мы с вами, и человеческие жизни явно не в приоритете их ценностей. Их, в общем-то, понять несложно, утрата контроля над целой страной — прежде всего удар по международному авторитету и, если хотите, самолюбию, и одновременно значимо ощутимые экономические потери. Но самое страшное — опасный прецедент… 
    — Но мы же победим, разве не так? — Не выдержав, перебил незнакомца Кортман.
    Тот уставился на него долгим пронзительным взглядом, полным непонятного сожаления.
    — Да, — наконец произнес он ровным, лишенным всякого выражения, голосом, — победите.