Цыганка Лада

*
Преуспевающий молодой бизнесмен Семён Киров с подругой остановился возле цыганки и со смехом протянул ей свою ладонь.
– Погадай мне.
Глядя снизу верх в глаза Семёна, Лада взяла его руку в свою и прикрыла линии на его ладони  своей рукой.
– Ты умрешь сегодня, – сказала она негромко.
Тот с улыбкой переглянулся с подругой.
– И когда же? – спросил он шутливо.
– Через два часа, - ответила Лада, не отводя взгляда.
– От чего же я умру? – спросил Семён, со смехом взглянув на наручные часы и заметив время.
– От хинкалей, – отрывисто уронила Лада, отнимая руку.
Пожав плечами и не придав значения услышанному, парочка отошла прочь.   
Ровно через два часа в модном винном погребке Семён, кушая хинкали, неловко  поперхнётся, закашляется, сползет с лавки на пол, закатив глаза, и умрет от удушья на глазах своей смеющейся подруги, решившей, что он ломает комедию, используя назначенный цыганкой час.
*
Нагнувшись вперед и вытянув руку, Лада ловко поймала бегущего мимо со всех ног черноглазого мальчонку.
Цепким сильным движением она остановила его и поставила перед собой.
Тот испуганно дышал, глядя на нее.
– Не торопись, – проговорила она тихо и медленно, глядя ему в глаза. – Смерть ждет тебя на перекрестке.
Мальчишка резко вывернулся из ее рук и понёсся дальше.
Цыганка отвернулась.
Ей незачем было смотреть, она уже видела то, что сейчас случится на перекрестке.
На плавно закругляющейся бровке тротуара мальчишка поскользнулся и растянулся во весь рост, хлопнувшись в глубокую лужу между стоящими у тротуара припаркованными авто.
Вода мягко спружинила под ним, и инерция передвинула его упавшее тело на пятнадцать сантиметров вперед, на проезжую часть. Этого было достаточно, чтобы его голова оказалась под правым передним колесом медленно едущего желтого такси. Череп мягко треснул как орех, мигом превратившись в кровавое месиво.  Водитель не мог видеть его, и так же медленно по месиву прокатилось правое заднее колесо.  Такси медленно завернуло направо, на улицу, где на узком тротуаре сидела Лада. Она проводила взглядом водителя. Тот еще не знал, что стал невольным орудием смерти, и недоуменно оглядывался на ближайших прохожих, которые махали ему рукой и начали кричать, чтобы он остановился.    
*
Не в лучшем расположении духа Артур медленно шел по улице поэтессы Аспазии.
Под утро ему приснился противный сон, ускользнувший, как только он проснулся, но оставивший после себя  мутный, неприятный осадок.
Он нерешительно остановился возле цыганки.
Лада молча окинула его оценивающим взглядом.
– Скажи,  мне, что со мной будет, – наконец сказал он, протянув ей бумажную купюру.
Лада взяла купюру и смяла ее в кулаке.
Затем разжала кулак и показала смятый комок Артуру со словами:
– Вот твоя жизнь.
Легким движением руки она подбросила смятый комок на своей ладони со словами.
– Смерть придет за тобой сегодня... до полуночи.
Она аккуратно расправила двум руками  смятую купюру и протянула ее Артуру, негромко повторив:
– До полуночи!
Не взяв купюру, Артур молча повернулся и пошел прочь.
Ноги сами принесли его к Сурб Геворку.
Он прошел калитку в ограде, поднялся по ступеням и вошел в храм.
Кроме двух женщин в темных одеждах за ящиком в дальнем углу, здесь не было ни души. По будням в храме не служили.
Артур прошел под купол, встал на колени перед алтарным помостом и прижал лоб к каменным плитам пола.
Он начал молиться.
Он забыл о времени.
Он исповедовался перед своим незримым собеседником, свидетелем его молитвы.
Он перебирал всю свою жизнь, год за годом, день за днем.
Он вспоминал все свои поступки и слова, мысли и чувства, которые нуждались в правке и раскаянии.
Он возвращался раз за разом ко всему тому, что вызывало в нем хотя бы мимолетное чувство вины.
Он просеивал свое прошлое сквозь сито трезвости и бесстрастности – и мысленно исправлял его, заглаживая свои промахи и неловкости, ошибки и огрехи, оплошности и оступания.
Он вспомнил все нелепицы и неурядицы своих дней, все  ссоры и обиды, все свои несправедливые слова и гневные выплески.
Всё это было его жизнью.
Так продолжалось много часов.
В храме стало темнеть.
Наконец всё пережитое за годы жизни уравнялось, как бы ушло в тень, сгладилось, истаяло, исчезло.
И тогда он ощутил в своей голове пустоту.
Он простерся на полу на животе во весь рост, крестообразно раскинув руки, закрыл глаза, и лишь неустанно губами сердца повторял про себя на родном языке: «Господи помилуй, Господи прости. Господи помилуй, Господи прости».   
Это продолжалось так долго, что он впал в полузабытье, из которого его вывело легкое прикосновение к плечу и слова с извиняющейся интонацией:
– Мы уже уходим.
Две женщины в темной одежде стояли возле него.
Он поднялся и вышел из храма.
Женщины, заперев входные двери, вышли за калитку и тотчас растворились среди уличных прохожих.
Артур ощутил, что ему нельзя отсюда уходить.
В сторожке он нашел молодого парня, Айрапета, сторожа, и попросил у него разрешения помолиться до полуночи у могильных плит перед храмом, возле святых хачкаров, освященных по древнему обряду.
Айрапет внимательно посмотрел на него и молча кивнул.
Сцепив ладони, Артур присел у могильных плит и закрыл глаза.
Теперь его молитва была бессловесной.
Чем-то, что было им, он мягко окутывал и обнимал всё сущее.
Свой город, эту землю, весь мир.
Всех, кого он знал и встречал когда-то, и всех, кто был ему незнаком.
Он мягко светил собою в теплый животный полумрак окружающей его жизни.
Незадолго до полуночи, не открывая глаз, он ощутил, как смерть, пришедшая за ним, приближается к храмовой ограде – и нерешительно медлит у калитки.
Ей не давала войти не калитка, и не храм, и даже не его молитва.
Она как будто колебалась .
Она недоверчиво протягивала свои незримые руки к Артуру - и уже не узнавала его.
Она не за тем пришла, кем был теперь он, кем стал он за эти часы храмового бдения.
Посланник не находил того, за кем был послан.
Пробило полночь.
Артур глубоко вздохнул, открыл глаза и поднялся.
Он попрощался с Айрапетом. Тот выпустил его на улицу и запер за ним калитку на ночь.
Артур вышел на улицу, веся гораздо меньше, чем днем, когда он заходил сюда.
Совсем другими шагами ступал он по знакомым тротуарам.
Ночная фура, которая должна была раздавить его на углу Мира и Сиреневой, появилась через десять секунд после того, как он уже перешел проспект. 
Изрядный кусок каменного карниза, который должен был оторваться при легких сотрясениях почвы от его шагов и размозжить ему голову, не получил достаточно сильных вибраций, удержался на своем месте и упал лишь рано утром следующего дня, когда близ бордюрной кромки пронесся мотоциклист, а на тротуаре перед домом не было ни души.   
Ветхие набухшие деревянные мостки через котлован с вечно парящим кипятком на дне, которые  готовы были подломиться и рухнуть, устояли под легкими шагами Артура. А к вечеру следующего дня их наконец заменили надежной металлической фермой.   
*
Цыганка Лада сидела в месте скорой смерти, поэтому ей легко было предсказывать будущее тем, кто обращался к ней.
Не она выбрала это место – место выбрало ее.
Она могла видеть печать смерти в коконе человека.
Видела она и многое другое, о чем обычно не говорила.
В ней сохранилось свойство ее древней расы – видеть.
Ее предсказания были предупреждением.
Они обладали реальной силой предвидения.
И эту силу можно было использовать.
Мало кто понимал это, еще меньше было тех, кто был способен реально применить полученное знание.
И всё же она знала, что должна заниматься тем, что она делала.
Предупреждать людей о них самих.
О смертельной опасности, которую они несут в себе, собою,  самим себе.
Говоря людям об их смерти, цыганка Лада делала это ради их жизни.
*