4. Старший на борту К-223

       (На снимке: в Центральном посту после погружения. Я еще не снял канадку и шапку, у всех усталый вид после многочасового приготовления к бою и походу и выхода из базы поздней ночью по тревоге. Теперь, после короткого оповещения экипажа о начале боевого похода и после заступления на вахту боевой смены, остальным, кроме командира и вахты, можно будет отдохнуть).
      
             Предыдущее см.http://www.proza.ru/2017/12/06/492).      

           Пока мы еще шли в надводном положении я постарался поближе познакомиться с командиром Дмитрием Новиковым. А уже после погружения с приходом на приличные глубины в Беринговом море, пришло время обойти все отсеки, Боевые посты, познакомиться поближе с экипажем. Неожиданно в одном из отсеков встретил хорошо знакомого особиста Владимира Каткова, который ходил с нами в море раньше. Его, оказывается, заранее отправили самолетом на СФ, с тем, чтобы он принял участие в переходе «К-223» на ТОФ. И вот что он сказал мне:
         - Альберт Иванович, мы давно Вас ждем. Вся надежда на Вас.

           В ответ на мой недоуменный вопрос, что бы это значило, Катков рассказал мне вот что. Почти весь переход Матушкин не выходил из Центрального поста. Практически сам управлял подводной лодкой с помощью своих офицеров штаба. На переходе довольно часто возникали неисправности техники, ошибки членов экипажа. Ругался, почти не спал. Кое-что удалось изменить в лучшую сторону, но пока не всё еще на должном уровне. Конечно, командование, офицеры мичмана, матросы и старшины экипажа понимают это и стараются устранить недоделки и недостатки, (большинство из них уже достойно и грамотно исполняют свои обязанности на своих боевых постах), но многое пока еще не так, как должно быть в перволинейном экипаже на корабле полной боевой готовности. И что теперь,вместе со мной, может быть удастся довести всё до ума.
    
           Вот это последнее  мне очень не понравилось. За сравнительно небольшое время перехода в базу при всем желании много не сделаешь. Да, признаться, после всех предыдущих нагрузок без отдыха большого желания еще работать за кого-то, у меня не было. Приведу, думал, корабль в базу, а там пусть командование дивизии им занимается.

           И каково же было моё потрясение, когда, закончив обход корабля и знакомство с экипажем, я вернулся в Центральный пост, и мы с Новиковым, (как было предписано, после погружения) вскрыли секретный пакет с Боевым распоряжением на дальнейшие действия. Оказалось, что кораблю предстояла Боевая служба, в Тихом океане без захода в базу! На срок, около трёх месяцев!  Для меня это было:  две Боевые службы подряд, месяц на ледоколе и теперь еще одна Боевая служба!  (Позже Катков как-то сказал: «Альберт Иванович, Вы меня просто удивляете. Мало кто так смог бы. Вас, ведь, просто используют на износ!»).

           В одном из журналов как-то прочитал, что в некоторых странах, например в Англии, если моряк провел в море около трех месяцев, то его могут лишить даже права голоса на выборах. А если был там полгода, то, по данным науки, у него могут произойти такие изменения в психике, что на берегу какое-то время его можно считать не совсем нормальным, не несущим ответственность за свои порой необъяснимые поступки, действия.

           Так то там, у них.  У нас же, по-видимому, наверху о том даже не знают или не хотят знать… Как бы там ни было, деваться  было некуда, (здесь весьма подходит известное выражение: «Куда ты денешься с подводной лодки?»), быть пассажиром на подводной локе не принято, да и неприлично. Пришлось начинать работать.
           Прежде всего, надо было подготовить  и принять соответствующее "Решение командира" на выполнение поставленной задачи. То-есть оценить обстановку, противодействующие силы и средства «вероятного противника», характеристику районов Боевого патрулирования, где, когда и как в зависимости от того командир предполагает действовать. Надо было завести "Журнал боевых действий", куда заносятся уже фактические события и действия в той или иной обстановке, проверить фактическое состояние ракетного и торпедного комплексов, соблюдение правил их содержания и обслуживания, и, теперь уже не просто готовности к действию, но и практически проверить в работе в условиях подготовки и старта ракет к пуску, торпед к залпу, технику, оружие, действия их боевых расчетов в бою и так далее.
           Да что там, на корабле не было даже мало-мальски отработанного распорядка дня на период плавания под водой, не проводилось развода и инструктажа боевых смен перед заступлением на вахту, как это было принято на подводных крейсерах 25 дивизии. А когда были проведены учения Корабельного боевого расчета по выходу в торпедную, а потом и ракетную атаку, там тоже обнаружились серьёзные недостатки. Приходилось только удивляться - как готовили корабль штабы дивизии, флотилии к выполнению боевых задач, и, в частности, такому ответственному мероприятию, как переход подо льдами на ТОФ и дальнейшее несение Боевой службы?

           Вот тогда я понял, почему ругался Матушкин. Но как он мог сам такое допустить? Ведь корабль входил в состав его флотилии, был в его подчинении. Он обязан был вместе со своим штабом всесторонне проверить готовность корабля и экипажа к выходу в море, и ни в коем случае не выпускать в плавание недостаточно подготовленные к тому корабль и экипаж. Тем более к переходу подо льдами Арктики! Не говоря уж о предстоящей потом, без захода в базу, Боевой службе, о чем он не мог не знать.

           Поневоле вспомнилось, какие условия сложились в то время для боевой подготовки экипажей подводных лодок и даже ракетоносцев на СФ. Да, в той обстановке иначе и быть не могло. Еще и еще раз повторю: в том была не вина, а беда наших подводников. Но вина старших начальников, не принимавших необходимых мер для улучшения ситуации, безусловно, была и немалая. Нельзя было допускать выпуск непомерно дорогих подводных лодок большими сериями, не заботясь, по-настоящему, вопросами комплектования и боевой подготовки их экипажей, а также материальным и моральным обеспечением всей их боевой деятельности.

           Пришлось приложить немало труда, усилий, нервов, чтобы привести всё в более-менее достойный вид. Прежде всего, конечно, труда командира, старпома, и других членов экипажа. Ну и при моём, в какой-то мере, участии. Впрочем, так было тогда, практически, на всех подводных лодках и крейсерах, у всех командиров. Практически, все мы устраняли недостатки в подготовке своих моряков и техники уже в ходе Боевых служб. И именно потому возникали многие поломки, неисправности, аварии и катастрофы с гибелью кораблей и людей.

           Ко всему прочему, для Новикова я не был начальником. Назначен старшим на борту, понятно, делиться опытом, помогать, подстраховывать в сложных  ситуациях, но, всё-таки, я такой же командир, как и он, да ещё, к тому же,  командир второго экипажа этого самого корабля. Новиков по характеру крайне самолюбив и самоуверен (может потому и были ссоры со старпомом и не только), а я никогда не стремился изображать из себя начальника, когда фактически таким не являлся.  Как приходилось работать в такой обстановке, ликвидировать пробелы в службе, дисциплине, взаимоотношениях, ведении документации  и т.д. – разговор особый.  Я, конечно, старался не вмешиваться без особой нужды в работу командования и офицеров экипажа, но и находиться сторонним наблюдателем на борту подводной лодки не мог. В том числе и в отношении самого командира "К-223". Кое-что  подсказывал и ему лично, но он не очень-то охотно прислушивался. Это понятно. Несколько больше помог такой случай.

           Упомянутый выше представитель Особого отдела Владимир Катков пригласил нас с Новиковым в штурманскую рубку. Удивились такому необычному приглашению, но пошли. Катков попросил командира разрешение удалить штурмана из рубки, командир дал добро. И у нас состоятся разговор на троих. К моему крайнему удивлению, Катков довольно резко и решительно высказал Новикову всё, что он считает неправильным в его личных  взаимоотношениях с офицерами экипажа. Привел конкретные примеры недопустимой грубости в их адрес в присутствии их подчиненных, небрежности к их вопросам и проблемам.
          Несмотря на то, что он явно перешел грань своих служебных обязанностей, я решил, для пользы делу, его поддержать. Тем более, что и сам собирался о том с Дмитрием серьёзно поговорить. Решил на этот раз интересы выполнения боевой задачи поставить выше командирской солидарности и этики. Сказал: «К сожалению, Дмитрий, Катков прав».

          Надо отдать должное Новикову, он смог переступить через своё самолюбие,  большинство замечаний признал, и в дальнейшем старался их устранить. А Владимир много позже, уже на берегу, сказал мне, что в тот момент, когда я его поддержал, он мысленно вздохнул с громадным облегчением. «Если бы Вы стали тогда на сторону Новикова, - сказал он, -  вы вместе могли бы просто меня сожрать».  Это его слова без купюр.

           В конечном итоге, к приходу в базу по окончании Боевого патрулирования организация службы, документация, готовность к выполнению боевых задач и к борьбе за живучесть корабля оказались на уровне, соответствующем требованиям нашей 25-й дивизии. Такой вывод был сделан после тщательной проверки корабля штабом и командованием дивизии в плане приема нового корабля в состав дивизии. Это была высокая оценка экипажу, обычно обнаруживалось много недостатков, требующих немедленной отработки и устранения.
          Повторяю, именно на Боевой службе мы имели возможность большинство из них устранить. И еще раз подчеркну: в том заслуга всего личного состава экипажа. Но вот заместитель Матушкина по ЭМЧ  Николай Гавриленко, (он в сам многое изменил к лучшему в организации службы БЧ-5) сходя с корабля, почему-то искренне поблагодарил меня за все, что было сделано.

                Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/06/514