Первая любовь. Часть 3

Глава 3.1
 
   Надо было приходить в себя от солнечного удара. Я встал, пошёл умываться. Засосало под ложечкой. Сутки почти не ел! А в голове всё равно были какие-то отголоски боли. Казалось, что кожа на голове болезненная. Горела спина. И страшная квёлость.

   Кот сожрал ещё не родившиеся беляши. Я достал молоко и свежую булочку. Бабуся принесла. Сел завтракать. Молоко холоднючее. А греть лень. Так и заглотил.
   — Тебя Толька хочет видеть. Утром уже на скамейке сидел. Ты уж с ним не пей, а то матери-то скажу, чем ты тут занимаешься, — заговорила бабушка.
   Раз Толян с утра на скамейке сидел, значит, с третьей смены пришёл. Я надел футболку и выскочил в подъезд и выглянул на улицу. Толяна уже не было. Ну, теперь после обеда появится. А он мне нужен для дела.

   Дурно как-то. Да ещё подгоревшая на солнце спина создавала дискомфорт. Но чем-то надо заняться. Телевизор проверить, наверно, совсем сдох. Но было лень этим заниматься. Чтобы экран видеть, нужна темнота. Но завешивать окно тёмным одеялом совсем не хотелось. Отступился от этой идеи.
   И тут вдруг вспомнились события ночи. Неловко всё вечером получилось. Захотелось говорить про Таню. Иду пытать бабушку, самого покачивает.
   — Ба! А ты как у соседей оказалась?
   — Так Саша пригласил. У них тут бабушек нет. С Лёшей сидеть не с кем, он в первый пойдёт. А при их работах — интернат ему школой будет. Ты ж знаешь. При твоей школе был, так он и не делся никуда. А они сильно не хотят. Я согласилась. Чё, мне трудно парня встретить или утром поднять. Да накормлю. Он вон у них сам суп греет. Пригляжу, да и мне веселее будет. Мальчишка-то у них спокойный. Игрушки вон, каких у тебя не было. Сам играет.
Как всегда, пулемётной очередью молотила бабуся. Всё пока тезисное Подробности будут при заходе на второй круг.
   — Понятно! А что за новоселье?
   — Да так, Саша придумал. Да с тобой познакомится. Он тут, когда дома то остаётся, скучно ему, что ли?
   — А с чего это он меня вдруг музыкантом назвал?! Ты опять по соседям треплешь?
   — Ты чё?! Танюшка твоя весь вечер, как сорока трещала, рассказывала, что чуть не час твой «концерт» слушала во дворе. Какая-то девочка с балкона, говорит, кричала: «Браво!». Оля, что ли? А ты жук, опят с Толькой водку пьёшь? Я матери-то расскажу.
   — Ба, ну что ты опять мелешь? Делать вам, сплетницам, во дворе нечего. Всем кости перемелете. Придумала опять: «Таня моя! С чего?»
Я удалился в свою комнату. Говорить о Тане расхотелось.Ну и бабуля! Трепло! Как она почувствовала? Или так, брешет, язык-то без костей. И Таня тоже хороша! Ну, высказала мне, а бабке-то зачем про то, что заподозрила меня в выпивоне?
    «Твоя Танюшка». Будет ли так? Смогу ли я когда-нибудь сказать, глядя ей в глаза: «Моя Таня, любимая моя Танюшка».


    Слабость и лень шевелиться преследовали меня. Завалился на диван. На душе было неспокойно. Таня….
    Зачем я нафантазировал себе Таню? Да, красивая. Но не для меня. Странно обращалась ко мне: миленький, малыш, синеглазенький? Как я не догадался сразу — это же у неё привычка обращения такая. К примеру сказать, классная руководительница наша такая же. Я же, на самом деле, маленький для неё, пацан. Может у неё братик такой, как я. Правда, я по росту не малыш.
    А она добрая и красивая! А зачем целовала? А поцелуй-то безобидный. Так, из жалости. Думаю, что жалко я смотрелся, расписался, как малыш, вот и пожалела. Как мама!
    Я долго ещё лежал на диване и вырабатывал в себе противоядие. Надо было в корне вытравить в себе лирический настрой к новой соседке. И как можно скорее. И не надо ей ничего говорить. Всё скоро пройдёт. Главное — надо голову в разуме держать. Это от жары в башке бардак.
    Пошёл в душ. Врубил холодную воду и с головой залез под него. Дух захватило. Две минуты, и я бодрый, растираюсь полотенцем. Надрал и так подгоревшую спину.
    На глаза попадают три испачканных кровью полотенца. Они замочены в тазике. Стыдно самому себе стало, что так расписался. И опять виделась Таня.
    Вспомнился Маяковский, где он в стишке каком-то, само Солнце пригласил в гости. Да ещё обозвал Солнце дармоедом. Пьяный, наверно, этот бред писал. Хотя забавный стишок. Интересно, а Маяковский тоже по голове получил от солнышка и тоже крови нахлебался?

    Опять направился к холодильнику. Налил молока, взял булочку-слойку. Ещё раз перекусил.
    Вышел во двор. Сел на скамейку напротив Олиного балкона. Балкон открыт. Из квартиры слышится пиликание скрипки. Ольга свою «скрипу» настраивает. Вот делать-то нечего девке. Каникулы, а она на скрипке с утра пилит. Ей год ещё в музыкалке учится. Поздновато её туда отправили.

    Я, когда выпросил у мамы гитару в начале шестого класса, купил и самоучитель. Но ничего не понял. Нет, конечно, я был в курсе, что есть семь нот и знал их на память. Знал и про октавы, что в октаве семь основных звуков и пять полутонов. Знал и назначение знаков альтерации: диезы и бемоли, их "врага" - бекар. Разумеется имел понятие интервалов и про размерности тактов. И даже усвоил назначение ключей — знаки линейной нотации, определяющие звуковысотное значение нот относительно линейки нотоносца, на которую указывает центральный элемент ключа. В те годы основательно учили. Эти скудные познания я получил на уроках пения, которые ненавидел. Если что-то не правильно написал, то уж простите  меня господа с музобразованием. Я самоучка. Опять я выпендрился!
    Названия нот были написаны краской на клавишах первой октавы расстроенного и раздолбанного пианино, стоящего в кабинете пения. А к пианино нас не подпускали. Какой-то идиот, должно быть завхоз, по просьбе учителя пения навесил на крышку клавиатуры замочек. Ладно, хоть почтовый, а не амбарный. А когда преподаватель по плану урока должна была нам что-нибудь сыграть, то всегда подолгу искали ключ от этого замка. С музыкой в начальной школе я не дружил совсем.
    Но любил слушать пластинки. Я заканчивал четвёртый класс, значит, это был 1968 год. Был у тётки в гостях. В тот день она принесла долгоиграющую пластинку.
    — Виталь, на-ка, заводи музыку, — попросила Рита.
    Я включил радиолу «Рекорд», поставил пластинку. Когда сам слушал песни, то делал так: не нравится мелодия или слова, или не понимаю смысла, что там всё стонут про любовь, я перемещал головку звукоснимателя рукой на следующую песню. И так обследовал пластинку.
    И вот на этой пластинке наткнулся на красивую грустную мелодию, и инструментальное исполнение было оригинальное. А пели на иностранном языке. Я не знал ещё: на каком. Запала мне в памяти эта мелодия.
    Слух и музыкальная память с детства прекрасные, но в силу причин, никто не способствовал их развитию.

    Весной в нашем дворе того элитного посёлка пришёл из армии парень. По вечерам он играл на гитаре со своими дружками. Как-то раз они заиграли песню в две гитары.
Валерка, так звали того парня, запел:
    — Я хочу вам рассказать, как я любил когда то, правда, это было так давно….
    Мелодия была та же, что и у запавшей в памяти песенки с пластинки. Я сразу же захотел играть на гитаре. И к осени выклянчил у матери желанный инструмент.
    Ничего не говоря родителям, я пошёл в музыкалку. Разумеется, что в элитном посёлке таковая была.
    — Я хочу играть на гитаре, — да, так и сказал.
    Две тётеньки посмеялись и сказали, что мне уже поздно поступать в музыкалку, что в этом возрасте, как я, дети уж заканчивают её. И посоветовали пойти в кружок гитаристов во дворец культуры — там всех берут.
    Так и сделал, и уже через месяц, я освоил азы, и мне не составило больших трудов продолжить самообразование и заниматься им по самоучителю самостоятельно. Разумеется, изъян был. Без подсказок учителей-музыкантов трудно. Но был Валерка. Да ещё один парень, с которым они часто играли в две гитары.
    Дворовое обучение идёт быстрее, ибо оно основано на непреклонном желании знать и уметь! А не из-под родительского ремня, когда знания вколачивают в твою голову, как железнодорожный костыль в шпалу.
    И уже не болели кончики пальцев — теперь мягкие подушечки стали твёрдыми, как молоточки. По существу — это такие особенные мозоли на кончиках пальцев. Их и нащупала Таня на моей левой руке.
    А дальше всё зависит от желания. Ну, и всё же, немного природных способностей, хотя бы слух, и, если он есть, хоть толика, его можно развивать. Вполне, в формате «для дома-для семьи», радовать себя, близких и друзей. Это поможет и в жизни быть «душой компании», и будешь иметь преимущество перед соперниками за женскую половину! Это шутка! А может и не шутка. Играя позавчера битловскую «Девушку», я привлёк к себе внимание очень красивой девушки. Теперь она моя соседка. Она запала в мою душу, и я, кажется, влюбился в неё.


    Из Ольгиной квартиры донеслись мелодичные звуки. Оля начала «гонять» гаммы, для разогрева пальчиков. У Оли хороший слух. Потому она играет на скрипке. У скрипки нет ладов, как у гитары и многих других струнных инструментов. Потому, поначалу, она немного трудна в освоении. Но потом про это и не вспоминает никто. Пальцы сами находят точное место для извлечения нужного звука. Хоть по нотам, хоть на слух.
    Полилась знакомая мелодия. Ольга заиграла битловскую «Девушку». Далась всем эта песня! Конечно, у неё всё получалось. Память музыкальная отменная.
    Я подошёл поближе и позвал её. Музыка прервалась. Появилась Оля. Обрадовалась. Сказала, что сейчас спустится.
    В светло-розовом сарафанчике, ладненько сидящем на хрупкой фигурке, она выбежала из подъезда и подсела рядом со мной.
    — Ну, здравствуй, Виталик, — Оля взяла меня за руку и заглянула в глаза, — а я тебя вчера ждала весь день, а зайти не решилась. А ты где вчера весь день был?
    Будто тисками у меня сжало сердце.
    — Картошку окучивал, вернулся поздно и устал, — я сделал паузу, раздумывая о том, рассказать или нет про вчерашний переполох.
    — Вчера скорая к кому-то в наш подъезд приезжала, — задумчиво произнесла Оля, — наверно, в одиннадцатую квартиру.
А я всё же не решился сказать, что меня солнышко вчера приголубило. И будто током меня ударило: если бы Оля зашла и увидела, как за мной ухаживает соседка. Мне стало не по себе. Я вчера забыл об Оле. Я ехал ради встречи с ней, а теперь в мыслях появилась красавица Таня. Но зачем мне Таня, она не доступна для меня. Я полгода жил с мыслями об Оле, хотел встречи с ней, но постеснялся зайти. Оля тоже не решилась. А раньше мы запросто ходили друг другу в гости.
    Оля молча смотрела мне в глаза, и вдруг хитренькая улыбка на красивом личике, блеснули глазки озорными искрами, ещё крепче сжала мне руку:
    — Виталька, давай дуэтом играть. Ты так здорово за год натаскался. Ноты знаешь?
    — Каким ещё дуэтом? А ноты знаю только в скрипичном ключе. Не уверенно, путаюсь ещё, а с листа только аккордами играю, и то, если мелодия знакомая, — ответил я.
    — Это не беда, научу-натренирую быстро. А тебе басовый ключ зачем? Ты на пианино собрался играть? А… поняла — на бас-гитаре.
    — Что за дуэт ты придумала? Олька, ты на гитаре стала играть?
    — Гитара со скрипкой! Что дурачком-то прикидываешься.
    — Олька ты в своём уме? Я чё-то не видел таких дуэтов. Разве только у цыган. Солягу, что ли на скрипке лабать будешь?
Я иногда называл Олю — Олька. И она уже знала, что сейчас будет подвергнута критике за нереальные мечты и фантазию.
    — Виталь, ну, давай попробуем. Всё равно делать нечего. Жалко тебе, что ли, — заканючила Оля, — ноты «Девушки» битловской есть? Дашь мне?
    — Есть. Зачем они тебе? Ты и так всё правильно на слух играла. А играешь ты здорово. Тебе сейчас отдать?
    Мне Лёня, бывший сосед бабушки, оставил небольшой сборник популярных песен «The Beatles» с нотами для голоса и для фортепиано, а над нотоносцами расставлено буквенно-цифровое обозначение аккордов. Сборник был издан за границей.
    — Не, мне не до этого сейчас будет. Я вечерком забегу к тебе. Мне мама квартиру прибрать велела. И обед сварить.
    — А тебя что на битлов-то потянуло? Баха играй, — съязвил я!
    — Ты заразил позавчера! Классики уже поперёк горла. Давай эту, твою «Girl», попробуем. Я утром попыталась сыграть.
    Знала бы моя любимая подружка, что я тоже «заразился» в тот вечер. И мне срочно нужно противоядие. И я его нашёл — согласился попробовать играть дуэтом. Это даст мне возможность чаще бывать рядом с этой девочкой. Скрипка и гитара — смешно, наверно, будет. А о вчерашнем переполохе я так ни слова и не сказал Оле.
    Оля упрыгала домой, чуть не выпав из босоножек, видимо, наспех, надетых.
 
    Раньше Оля часто бывала у меня, а я у неё. Детство.
    Сейчас она ростом выше своих сверстниц. Светло-русая. Стройная фигурка. Немного хрупка. Но были бы кости, как говорится. Ещё в прошлое лето я заметил обозначившуюся грудь, теперь уже хорошо различимую. В сочетании с высоким ростом и юношеской хрупкостью и отчётливо обозначившейся грудью, да ещё с прекрасной осанкой смотрелась очень привлекательно. Она по одно время в секцию художественной гимнастики ходила.
    Это я сейчас так пишу. А тогда, в юности, и не сформулировал бы её описания, попроси кто-нибудь это сделать.
    Красивая девчонка. Очень гармоничная. С очень хорошим чувством юмора, общительна, умна. При этом добрая душа. Чем не невеста! Ровесники. Препятствий нет.
    Было одно «но» — я не любил имя Ольга! Кто виноват? Догадались? Конечно, он — Александр Сергеевич Пушкин. В том же «Евгении Онегине». При всей симпатии к этой героине, про Ольгу он напишет так:
        Кругла, красна лицом она,
        Как эта глупая луна
        На этом глупом небосклоне.
    К моей школьной подружке, подружке детства все эти эпитеты вовсе не подходят, кроме утверждения, что она красива. Этот «сукин сын» на всю жизнь привил мне негативное отношение к самому имени Оля, а не к человеку, носящему имя.
    Оля должна стать «громоотводом». И сегодня же начнём принимать «противоядие». Я должен вернуться мыслями к Оле. И никто мне больше не нужен, кроме этой девочки.
    Таковы были стратегические планы.

    Заканчивался июнь. Солнце повернуло на зиму. Ещё только единицами секунд в сутки начал укорачиваться день. День за днём уходило в прошлое беззаботное предпоследнее лето, едва начавшейся юности. Время творило свой обряд.
    В то лето больше ничего особенного не произошло. В памяти стёрлось почти все, что было тогда. Но стёрлось только у меня. И Оля, хоть и помнит многое, да так же, как и я, многого не знали и не подозревали.
    Все мои воспоминания уложатся в три-четыре предложения. За исключением небольших событий, которые, так или иначе, но повлияли на весь дальнейший ход моей жизни.


Глава 3.2

    С Олей стали встречаться каждый день. По часику в день репетировали. С горем пополам мы сыгрались с ней. И не без помощи Олиного преподавателя. У Ольги был очень хороший преподаватель музыки. Она летом нашла время, чтобы написать для Оли скрипичные партии песен, которые мы решили разучить. Мы пришли к ней, и она помогла нам. И дело под руководством Ольгиного преподавателя пошло. Имя её, к моему сожалению, я не помню. За месяц мы освоили «Девушку». Разучили «Нет тебя прекрасней» и «Люди встречаются». Взялись за битловский шлягер «Yesterday» — «Вчера». Уже был русский вариант текста. Партия скрипки была не тупым повторением вокальной партии. Так в моём багаже знаний появилось новое словечко и понятие: «Партитура».

    — Ты, Виталик, молодец! — хвалила меня Олина преподаватель.
    — Это Оля придумала играть вместе, — ответил я, решив, что награда должна достаться, тому, кто её заслужил.
    — Да, Ольга у нас тоже молодчина! Обращайтесь. Здорово придумали, ребята.

     Немало часов потратила преподавательница, пока построила нас. Конечно, мне тогда «досталось» за моё дворовое музобразование.
     — Что ж тебя в музыкальную школу родители не отправили с таким хорошим слухом? — пытала меня Олина преподаватель.
     Ответ я получил от матери через много-много лет. Ответ её был банально туп.
     — А потому, чтобы не спился. И не умер, как твой отец, — ответила тогда мать, считая, что это должно было меня убедить.
     Отец мой играл на баяне. Хотя и был самоучкой, но свободно играл по нотам. Это я знал от мамы и бабушки. Отца я помнить не мог: когда его не стало, мне было всего полгода. Будучи в нетрезвом состоянии, он умер в ночь на 7 ноября, когда вся страна готовилась отметить сорокалетие Великой Октябрьской революции. Поругался с матерью, остался один без присмотра выпившим и утром не проснулся.
     Есть в этом и вина бабушки: ей надо было отправить мою мать к отцу, а не оставлять её ночевать у себя. Бабушка это осознавала, потому всю жизнь старалась скомпенсировать это, всячески балуя меня.


     С Ольгой было хорошо и спокойно. Дружба мальчика и девочки, точнее — её продолжение, прерванная моим переездом. Между нами был магнитик — нас притягивало друг к другу. Сила притяжения сработала сразу, как только нас в первом классе посадили за одну парту Первого сентября 1964 года. Только вот уже со второй четверти нас разлучили. Олю перевели в параллельный класс. Я сильно переживал по этому поводу.  Но это не стало помехой нашей дружбе на многие годы. Даже мой переезд в другой городок не разрушил нашу детскую дружбу.

    Мне было приятно, что со мной рядом красивая девочка. Олю родители одевали нарядно. В это лето Оля привлекательно смотрелась в свободной зелёной блузке, заправленную в чёрную плиссированную юбку. Особую элегантность придавал узкий золотистый поясок с круглой маленькой пряжкой. Короткая юбочка подчёркивала стройность её ножек, а свободная блузочка скрывала её юношескую изящность. Не повернулось сказать — худобу. Это ей не подходило. Красивая, стройная, грациозная. Не налюбуешься. Парни постарше косо посматривали на неё. А я имел счастье просто и непринуждённо гулять с ней.
    С ребятами с нашего двора катались на лодках на пруду, ходили в кино, загорали на пляже. Правда, после солнечного удара, оно меня напрягало. А по вечерам собирались во дворе. И Оля была всегда рядом со мной.

     Всё, вроде бы, хорошо. Но Таня не выходила из головы. Не выходили из головы тот вечер, когда Таня выхаживала меня после солнечного удара, то раннее утро, когда я проснулся от прикосновения её рук. Стоило вспомнить, и начинала гореть щека от прикосновения её губок того неожиданного поцелуя.
     Мы жили на одной территории и сталкивались с ней порой не по разу в день. Но больше не было случая, чтобы быть так близко друг к другу. Я не решался завести разговор с Таней. И она, не то чтобы держала меня на дистанции, но вовлечь меня в беседы тоже не пыталась. Желали по утрам доброго утра, здоровались днём, да случалось вечером пожелать спокойной ночи.
     Но порой она снова, всё также продолжала поглядывать на меня, с той улыбочкой, с какой она смотрела на меня, когда я пел тогда во дворе. Иногда на кухне Таня наблюдала за мной, как я готовил себе незамысловатый завтрак или ужин: жарил яичницу или разогревал что-нибудь из того, что приготовила бабушка. При этом она мечтательно улыбалась. Я старался поскорее освободить для Тани подход к плите и скрыться в своей комнате.

    Времена моего раннего детства не отличались изобилием и разнообразим еды в повседневной пище. Но нас, ребятишек, ходивших в гости друг к другу, наши родители всегда угощали и приглашали к столу пообедать или поужинать. С детства выработалась привычка пригласить за стол дружка или подружку. И родители никогда не отказывали. Я даже не представлял, как можно сесть за стол и уплетать за обе щёки, при этом кто-либо из друзей молча бы созерцали, глотая слюнки, за трапезой. Бабушка моя всегда старалась угостить ребят или блинами или оладушками. Так же и меня не обходили в других семьях. Особенно были щедры бабушки. Порой случалось так, что у Люськи я мог пообедать, а она поужинать у нас.

    И вот теперь, когда Таня стала с любопытством наблюдать за моими поварскими способностями, я решился предложить Тане приготовленную мною глазунью. А Таня, улыбаясь, благодарила, но отказывалась. При этом сама предлагала сделать то же самое. Я из скромности тоже благодарил и отказывался.
    А вот с бабушкой они часто устраивали чайные посиделки с бабусиной выпечкой и с Таниным вареньем или лимоном.
    Стесняясь Тани, порой оставлял на плите закипающий чайник. Таня, стукнув в дверь, предупреждала:
    — Виталик, чайник твой вскипел, я выключила плиту.
    При этом она иногда дожидалась, когда я выйду из своей комнаты. Перед дверью она стояла всегда так, что преграждала мне дорогу. Взгляды наши встречались. На её милом личике сияла очаровательная улыбка. Ей, похоже, доставляло удовольствие, когда я просил её разрешения пройти в кухню.
    — Разрешите пройти, — опустив глаза в пол, говорил я, не называя её по имени.

    Я опять был в поле, окучивал картошку. Подкопал несколько кустиков и привёз домой. Я разогревал на сковороде варёный картофель и решил раскрыть баночку с грибами. Осмелился, и на Танино предложение помочь мне, предложил угоститься ей солёными грибами с молодой картошечкой и сметаной. Бабушка отменно солила грузди.
    — Татьяна Васильевна, а давайте я вас свежей картошкой и бабусиными грибами угощу, — я покраснел.
    Таня согласилась. Почему-то тоже покраснела, а я испугался её согласия. Танюшка ловко орудовала со сковородкой, я принёс сметану, грибочки и нарезал хлеб. Ели молча. А Таня с улыбкой поглядывала на меня.
    — Виталик, спасибо тебе за шикарный обед. А я тебя вечером угощу, — с улыбкой заявила Таня, — только допоздна не загуливайся.

    Вечером бабушка ушла на свою «службу». Вскоре стук в дверь.
    — Виталь, пойдём ужинать. Я блинчиков приготовила. И не вздумай отказываться. Тебе с маслом, со сметаной или со сгущёнкой? Выбирай сам.
    Я предложил поужинать в нашей комнате, сославшись, что на кухне тесно. Таня согласилась. И опять почти молча проходил ужин. Только Таня посматривала на меня взглядом, полным тоски. Будто что-то её мучило, что хочет сказать о чём-то, но не может. Взгляд её был печален, глазки начинали блестеть от набежавших слёзок. Я перехватывал её взгляд, когда сам решался незаметно посмотреть на неё, но наши взгляды встречались. И опять я, смущаясь, опускал глаза. Я поблагодарил за вкусные блины. Правда — вкусные!
   
    В тот вечер у меня не хватило смелости признаться в любви. Вместо этого прозвучало только пожелание спокойной ночи, когда Таня уходила к себе. И показалось мне, что будто прочёл тогда в её вопросительном взгляде:
    — Малыш! Ну, когда же ты решишься сказать мне, что любишь меня?
Фантазии мои зашкаливали! Но во мне поселилась догадка:
    — Может, называя меня малышом, Таня подсказывает мне, даёт понять, что она неравнодушна ко мне.
    Я, отвергал эту дерзкую догадку, то вдруг снова верил в неё. И готовил себя к признанию.

    Однажды утром я услышал, как Таня стукнула в дверь, предупредила про чайник. Я не успел дойти до двери, как раздался мужской голос:
    — Иди давай, что под дверью опять торчишь?
Это был голос Саши. В те дни его долго не было, видимо появился ночью. Я вышел, только и услышал, как закрылась Танина дверь.
    Пока я ходил на кухню, до меня доносилось монотонное, но громкое ворчание Саши. Слов я не разобрал. Да и не собирался подслушивать.
    И после этого случая, когда Саша бывал дома, Таня продолжала предупреждать, что выключила плиту, но меня у дверей больше не встречала.
     В какой-то момент я заметил, что Саша почти перестал бывать дома. Не возможно же работать всё время. Спросил у бабушки.
     - А он как отвёз Лёшеньку к матери в деревню, чё-то редко стал появляться. Заскочит на пол-дня и опять на работу. Таня-то вот теперь часто туда ездит.
Я тоже замечал, что Таня уходила из дома с большой сумкой. Именно часто это бывало после появления Саши. 


     Таня знала, что Оля бывает у меня дома. Знала и о наших репетициях. Как-то у Тани был выходной посередине недели. С Ольгой уже играли слаженно. В одну из наших репетиций в дверь постучала Таня и попросилась поприсутствовать. Она зашла, села на диван и увидела на подоконнике знакомый ей горшок со столетником и засмеялась. Ольга в очередной раз прикололась: принесла-таки цветок мне.
    — Я, вижу, награда нашла своего героя, — улыбаясь, сказала Таня, — Оленька, ты остроумная и весёлая девочка. У вас, я успела услышать, уже очень хорошо получатся. Сыграйте для меня. А я вас чаем напою с пирожным.
    Конечно, мы сыграли. Я путался, сбивался с темпа. Боялся даже взглянуть на Таню. Я дал себе зарок, не смотреть ей в глаза. И вообще, ощущал себя будто в кандалах. Был обещанный чай и пироженки. Таня и Оля быстро нашли общие интересы. Они сидели напротив меня. Две девушки-красавицы щебетали, как птички. Только Оля и я были ещё детьми.

    Я лёг спать. Из головы не выходил вопрос: «Почему Таня решилась зайти ко мне в комнату именно тогда, когда пришла Оля?» Но вразумительного ответа, кроме того, что Таня хотела послушать и посмотреть на нашу игру, не нашёл.

 
    На следующий день вечерком с Олей сидели на скамейке у дома. Обсуждали качество нашей игры. Олина преподаватель уехала в отпуск, и мы теперь варились в собственном соку. Оля в лоб спросила меня:
    — Виталь, а ты не влюбился, случаем, в соседку? Ты скованный при ней стаёшь. Ты всегда смотришь ей в след, когда она по двору проходит. У тебя настроение меняется, когда видишь её. А вчера при игре? Ты что так разволновался?
    — Ты с чего это взяла? У неё муж есть!
В ответ Ольга выдала известную тираду о бедном муже, который много съел груш.
    — А ещё вижу, и она тебя всё время сверлит глазками. Всё смотрит и смотрит, — толи в шутку, толь всерьёз сказала Оля, — ты что, слепой, не замечаешь? Дурачок ты, Виталька, она, похоже, тоже не ровно дышит на тебя! Очень красивая у тебя соседка. И часто она к тебе заходит?
    — Оля, помнишь, ты спросила меня: не про тебя ли песенка «Нет тебя прекраснее»?
Оля глянула на меня с улыбочкой. Я опять смутился. Но решился:
    — Оля, девочка — ты мне нравишься! Не веришь?! — выпалил я, как из ружья дуплетом, — я скучал и думал о тебе после минувших зимних каникул.
    Я быстро осмотрелся: нет ли кого вокруг. Прижал Олю к себе, и прилип к её губкам, и, не получив сопротивления, не отрывался от неё. Приятно было ощущать её хрупкое тельце. Я чувствовал, как в унисон, застучали наши юные сердца — всё чаще и чаще. А целоваться-то я не умел абсолютно.

    Сколько мы были в объятьях друг друга? Вдруг сзади раздались шаги приближающегося человека: «Цок-цок, Цок-цок…», — вторили чьи-то каблучки. Мы отпрянули друг от друга. Шла Таня. Она улыбалась своей доброй улыбкой, также слегка склонив свою головку.
     — Виталик, вот и нашлась твоя любовь! — будто продолжила Таня тот разговор во дворе, когда я спел битловскую «Девушку». И уже, поравнявшись с нами, сказала:
     — Счастья вам, ребятки!
     Не оглядываясь, Таня зашла в подъезд. А я ощутил себя предателем. Стало совестно самому себе. Обнимая и целуя Олю, я будто предал её из-за внезапно родившихся чувств к Тане.
     Стал искать в своей памяти, что-то такое, что могло бы оправдать самого себя. Но, увы! Память была на стороне моей совести. Вспомнились ранние школьные годы. Тогда я предложил носить Ольгин портфель. Какой-то прибабахнутый парнишка из соседнего двора, похоже, специально поджидая нас, всегда кричал нам в след про тесто и жениха с невестой. Я напомнил Оле об этом. И она, хихикая, прижалась ко мне, обвила мою шею своими хрупкими ручками и прижалась своими нежными губками к моим. Целоваться Оля тоже не умела.
     Были ещё тёплые ночи. Мы вернулись домой, когда под утро начала выпадать роса и трава в парке стала мокрой. Да ещё в обнимку долго стояли в подъезде и молчали.
    Утром вспомнил, что Оля заподозрила меня, что я влюбился в Таню. Может Оля права, что Таня не равнодушна ко мне. И мои фантазии о том, что Таня, называя меня малышом, даёт понять, что я для неё не пустое место. Что творилось тогда в моей душе! Казалось, я начал сходить с ума.

   А лето неуклонно бежало на встречу к осени. Сильно этого не хотелось.
   После того случая Таня некоторое время, как показалось, избегала меня. Но потом опять начались перехваты взглядов. И я не мог оставаться верным своему решению: не смотреть Тане в глаза. Мне её присутствия не хватало как воздуха. И Таня всё время ведёт себя так, будто, как выразилась Оля, не ровно дышит на меня. Порой я сомневался в искренности её пожеланий счастья в наш с Олей адрес. Но так и не решался войти в контакт с Таней. Хотя совместный ужин случался довольно часто. Не умел я с женщинами.

Глава 3.3

    Живя с Таней на одной территории, я стал замечать, что взаимоотношения у них с мужем не такие уж гладкие и безоблачные. Мне казалось, что они далеки друг от друга. Любит ли её Саша? Красивая добрая девушка, а он на какой-то дистанции от неё. Оказалось, что мелкие размолвки для них не редкость. Пару раз я слышал как они разговаривали на повышенных тонах. Точнее Саша, Таню я не слышал. Но о чём они говорили, я не знал.
    Один раз довелось увидеть её заплаканной. Я выходил с кухни со стаканом чая. Таня неожиданно выскочила из своей комнаты и кинулась в ванну. По щекам текли слёзки. Мгновенно возникло решение остановить её. Взять за руки и успокоить. Мешал стакан с чаем. Следом выскочил Саша, чуть не сбив меня с ног со стаканом кипятка, и следом за ней в ванну. Я не решился вмешиваться.
    Он что-то громко говорил, но из-за шума воды я ничего не мог расслышать. А когда он выходил, то достаточно громко сказал, чтобы она прекратила смущать человека и не портила ему и себе жизнь.
   — И закрой воду, дурочка, — напоследок грубо крикнул Саша. Во мне ёкнуло: не про меня ли? Но счёл, что это глупо.

   Я ещё некоторое время стоял в коридоре, в надежде, что Таня вот-вот выйдет. Вышел Саша и с тарелками направился на кухню. Я вернулся в свою комнату.
   Было больно на душе. Я не находил себе места. В голове прокручивалась только что увиденная сцена размолвки Тани с мужем. От отчаяния я уткнулся в подушку на диване. Бесило собственное бессилие. Что я мог сделать? На глаза навернулись слёзы и потекли ручьём.
    — Сам он дурак старый. Как же он может обижать Таню? Она, как девочка ещё. Нежная, добрая и красавица. И любит ли Таня своего мужа?

    Пришла бабушка. Увидела мои покрасневшие от слёз глаза.
    — Ты чё, Виталька?
Бабушке, больше чем родителям, я часто доверял свои сокровенные помыслы, потому рассказал ей то, чему стал невольным свидетелем.
    — Сашка не хороший мужик, — со вздохом произнесла бабуся. Помолчала, глянула на меня.
    — Ну-ну…, — только и промолвила бабушка.
Я понял, что бабушка раскусила меня. Она поняла, что я влюбился в Таню.
    Сашу с этого случая я потихоньку стал ненавидеть. Он перестал у меня вызывать уважение. Человек с героической профессией, а так обходится с такой доброй, милой девушкой. Я бы никогда не посмел. И так захотелось набить ему морду.

    На следующий день я встретился с Таней на кухне. Она даже не глянула на меня. Я попытался заговорить с ней. Я был готов на признание.
    — Татьяна Васильевна, — начал я разговор. Но Таня засуетилась, прихватила сахарницу и быстро направилась на выход. Приостановилась, повернулась ко мне лицом.
    — Виталь, не говори ничего. Я знаю…. И быстро удалилась в свою комнату.

    Что знала Таня? Догадалась, что я спрошу про вчерашнюю её размолвку с мужем? Этот вопрос мучил меня. Но задавать такой вопрос было бы крайне бестактно. А может она давно догадалась, что я влюблён в неё? И догадалась, что я готов сказать ей про это? Решила меня остановить? А я, и правда, был тогда в шаге от признания в любви. Но не судьба.


    В середине августа мы вполне прилично играли дуэтом. Оля предложила дать «публичный концерт» во дворе. Я посмеялся над ней.
    — Олька, кто нас слушать-то будет? Наши сплетницы во дворе? — съязвил я.
    — Будут! Твоя Таня приходила послушать и остальные послушают, — ехидно ответила моя подружка.
    — Да и разучили-то всего четыре песенки. А «Yesterday» играем ещё неуверенно.
    — Ну Виталик…, — включила Оля свои способности уговаривать.
Конечно, я согласился. Так это я, повыделывался. А Оля туда же, за моей бабушкой: «Твоя Таня…».

    Мы встали в тень под берёзкой, растущей в нашем дворе. Оля любила всякие шуточки. Положила на травку открытый футляр от скрипки и свою шляпку. Что бы «пожертвования» туда зрители клали. Был вечер. Уже закончился рабочий день. Люди шли с работы, останавливались и слушали. Бабушки-соседки и дворовые ребятишки стали нашими главными зрителями.
    Подошла и Таня. Она с улыбкой смотрела на нас. И только я видел, что глазки у неё были грустными.
    «Репертуар» отыграли быстро. Потому Оля сыграла несколько коротких классических пьес. Запомнился только Полонез Огинского. Музыка лилась божественная.
    Таня пожертвовала нам металлический рубль.
    — Удачи вашему милому дуэту! Какие вы молодцы, ребятки! — улыбнулась, заглянув ещё раз мне в глаза, глянула на Олю и ушла в подъезд.
    Выручка от «концерта» составила рубля два. Оля на все деньги купила разной карамели и угостила малышей в нашем дворе. Ольга, всё же, выдумщица.
 
    Оля сняла мостик со скрипки, ослабила натяжку волоса на трости смычка и сложила всё в футляр.
    — Виталь, давай посидим немного.
Я согласился. Оля решила обсудить наш будущий репертуар.
    — Оля мы уже, наверно, ничего не успеем разучить. Давай аккорды для гитары к Полонезу подберём. Успеем, я думаю! Лето кончается. Всего две недельки осталось. Так жалко. Жалко, что меня родители увезли в этот Заречный.
    — Виталь, почему у твоей соседки такие грустные глаза? Улыбалась, а глазки грустные. Мне, правда, кажется, что она влюбилась в тебя. А жалеешь ты только о том, что живёшь в своём Заречном, а не здесь. И в квартире у вас поселилась такая красивая соседка. Ты влюбился в неё. Я чувствую.
    — Оля! Не сочиняй. Она же взрослая женщина. Я же с тобой и мне очень приятно, что мы очень дружны.
    — Да, но смотрится она как девчонка! А ты, точно, влюбился. Жалко!
    Говорить с Олей о Тане вовсе не хотелось. Таня сегодня взглядом заколдовала меня. Будто неведомая сила затягивала меня домой. Оля больше ничего не говорила. Склонила мне голову на плечо. Так и сидели молча. А я целовал пальчики на её ручках и хвалил за виртуозность. Оля грустно вздохнула.
    — Да, лето пролетело! Я и не заметила. Жалко. А так хорошо с тобой. Виталь, а у нас ещё одно лето впереди! Детство ещё наше не закончилось. Пойдём-ка по домам.
   
    Оля напомнила про детство. Опять будто со стороны, увидел себя и Олю: мы первоклассники, уже весна, мы идём из школы. Оля буйно о чём то рассказывает, размахивая руками, как дирижёр, а мои руки заняты — я несу портфели.
Меня тут же осенило. Взял гитару. Держа за гриф, положил её на плечо. Забрал у Оли футляр со скрипкой, и мы пошли в подъезд. Я приостановился, дал Оле обогнать меня, позвал её. Она обернулась.
    — Оля, тебе это что-нибудь напоминает?
Она сообразительная девочка. Глянула на меня и мило заулыбалась.
    — А сейчас бы стал мой портфель носить? — лукаво спросила Оля.
    — Носил бы, не сомневайся. А тебе кто сейчас портфель твой носит?
Оля не ответила.
   
    В подъезде Оля, пользуясь тем, что руки мои заняты, неожиданно поцеловала меня в губы, выхватила у меня футляр со скрипкой, и с задорным смехом взлетела на второй этаж.
    — Виталька! Я никому не доверяю свой портфель. Только тебе! А ты меня не поймаешь… не поймаешь! — она опять залилась озорным смехом. Дверь за ней захлопнулась.


     Я зашёл домой. Танина дверь предо мой. Опять беспокойно стало на душе. Зачем Оля подлила масла в огонь? Зачем заговорила про Таню? Сегодня опять её взгляд достал до моего сердца.
     — Не смотри! — шептал внутренний голос Хоме, главному герою повести Гоголя Н. В. «Вий».
     А я, вопреки своему зароку, опять сегодня надолго встретился с Таниным взглядом. Играя на гитаре, не мог оторвать от Тани глаз. Только глазки её на протяжении битловской «Девушки» оставались грустными. Хоть я и не пел. Мы только играли мелодии. А теперь я не нахожу себе места.

     Весь вечер Таня не выходила из комнаты. А во мне разгоралось желание увидеть её глазки. Я допоздна прислушивался, ловил момент, когда она пойдёт на кухню, может пригласит чаю попить, но она так и не вышла. Будто специально.
     У меня рецидив. Я уже был готов сказать ей про свою любовь. Мой мозг разрывался на части от дум по Тане. Я уже нашёл повод: предложить ей поучится играть на гитаре. Она же сама при знакомстве в шутку попросила научить.
     Я уже был рядом с дверью. В комнате полная тишина. Телевизор молчал. Может Таня уже легла спать? А я струсил. Не решился постучать в дверь.

     Надо было бы уже лечь спать. Но сон не шёл. Снова ощутил себя предателем. Я, увлёкшись Таней, предаю Олю. Я целую её, она отвечает взаимность. Хоть мы и не говорим о любви, но нас, как магнитом тянет друг другу. Мы целыми днями вместе, у нас общие интересы. Не нам ли быть женихом и невестой?! А Оля догадалась, что я влюбился в Таню. А я отнекиваюсь, значит вру Оле. Она понимает это. «А ты, точно, влюбился. Жалко!» — вспомнились сегодняшние слова Оли. Милая Оля! Что же мне делать? Я не знаю.


     К концу лета я окончательно потерял покой. Ведь надо было уезжать. Да ещё Оля неожиданно в последнюю неделю уехала с мамой повидаться к родственникам в Ленинград. И вернуться должна была к самому началу школы. А то и опоздать на день другой. Провожал Олю и её маму на вокзал. Попрощались не целуясь. При маме, которая не торопилась заходить в вагон, постеснялись.

     Лето закончилось. Пришло время расставаться. Ольга не вернулась. Таню не увидел: в день моего отъезда она работала. А я был решительно настроен сказать ей о любви в последний день лета.
     А теперь оставалось только вспоминать начало лета. Вспоминать те первые дни, когда так неожиданно вошла в моё сознание Таня.
     Посчитал себя дурачком, что так и не нашёл случая сказать Тане про свою любовь. И этот дурацкий зарок: «Не смотри». Что толку от него. Не глазами я уже любил Таню. Я ехал в автобусе, а на глаза наворачивались слёзы. Слезливый стал. Мокроту под глазами развёл.

     Меня не покидало отвратительное ощущение раздвоенности. Я остро осознал, что очень подло обошёлся с Олей. Гулял и целовался с ней, а думал о Тане. Сам себе от этих мыслей был омерзителен.
     В мыслях моих досталось от меня Оле. Зачем же она заводила разговоры про Таню? Ведь этим самым она сбивала меня с толку. Я был нацелен на серьёзные отношения с Олей. А она таким способом проявляла свою ревность. Мы так и не произнесли слов: «Я тебя люблю». Я хоть и сказал, что нравится она мне. Но ведь поцелуйчики — это не любовь ещё. Конечно, мы были ещё детьми. И потому говорили на одном языке. Вопреки моим планам не смогла Оля стать «громоотводом».


Глава 3.4

    Началась школа, радиокружок. Тоска отступила.
    Переписывался с Олей. Вспоминали наше лето и наш дуэт. Да щекотали себя «любовными» воспоминаниями. Это были платонические отношения, и кроме поцелуев ничего не было. Ну, разве, только мои провокации, когда целуясь с Олей, я клал ей руку на оголённую ножку и, нежно поглаживая, потихоньку перемещал руку выше под короткую юбочку. Но в определённый момент Ольга вырывалась из объятий и, смеясь, говорила, что ещё рано.

     В середине сентября был у бабушки. Приезжал помочь выкопать картошку. Бабуся моя была великим организатором. Она обратилась к отцу Толяна за помощью по вывозу картошки с поля. Отец Толяна был шофёр. Родители Толяна завели поросёнка — картошка им явно не помешает. Отец Толяна согласился. В ту осень «карты» для бабушки сложились благоприятно — нашлись помощники.
     В копке картофеля принимало участие два мужчины: я, и Саша. И две женщины: бабушка и Таня. Три сотки выкопали в момент. Бабушка поровну разделила урожай. Ей столько не надо было. Урожай был отменный. Отдав третью часть родителям Толяна, оставшаяся картошка с трудом вместилась в овощную яму. Таким образом, и Танина семья была обеспечена на зиму запасом картофеля, который заложили в нашу овощную яму.
     Саша хвалил меня, что не даром трудился летом. Он припомнил и тот переполох. Он вспоминал, а я периодически поглядывал на Таню. Взгляды наши встречались, и я смущённо опускал глаза. В памяти ярко всплыли события того вечера и раннего утра, когда Таня ухаживала за мной. И опять, будто наяву, я слышал Танины слова: «Миленький мой… мальчик мой… синеглазенький…». И казалось мне тогда, что Таня тоже вспоминала эти моменты.

     Были и печёнки. Оказалось, что Саша прихватил бутылочку вина. Он предложил мне с устатку, но Таня пристыдила его и так сурово глянула на меня, что я отказался. Я же обещал ей не пить. Вино пили бабушка и Саша. Мы с иронией наблюдали за ними.
     Заметил я тогда, что Саша с доброй ехидцей поглядывал на меня. Будто фиксировал те моменты, когда я пытался глянуть на Таню. Он прекрасно понимал, что влюблён я в Таню. Наверно, и правда интересно наблюдать за влюблённым мальчишкой.

     День пролетел пулей. Мало что осталось в памяти. Запомнилось неудержимое желание пригласить Таню к той берёзе, которая не раз по весне утоляла мне жажду и спасала от палящего летнего солнца. Так мне хотелось рассказать, что в июне минувшего лета лежал под берёзой и думал о ней. Но не решился при Саше.

     Вечером виделся с Олей. Болтали о том, о сём. Не играли — гитары не было. А потом целовались в подъезде. И опять Оля упрекнула меня за Таню.
     А когда лёг спать, виделась Таня в спортивном костюме, плотно облегающим её фигурку. Казалось, что сейчас открою глаза и увижу её красивое личико. День тогда был сухой и ветреный. Земля пылила, и Таня повязала платок на голову. Повязала таким образом, что концы платка были повязаны вокруг шеи. Какая Таня красавица!

     Уехал домой утром. Опять щемило сердце и опять ругал себя за нерешительность. И опять на глаза наворачивались слёзы из-за осознания, что любовь моя никогда не получит взаимности.

     Учебный год продолжался, жизнь шла своим чередом, я торопил время и ждал осенние каникулы.
     Где-то там, не очень далеко, есть две красивые девушки: Оля и Таня. Умом я был с Олей, но сердцем — с Таней.

               
Продолжение, часть четвёртая: http://www.proza.ru/2017/12/06/584