Грач, Крот и другие Часть 3

        Глава 15
Немного о выборах, избирателях и несколько больше об избирательных технологиях.


С самого утра  на уже знакомой читателю лесной поляне было весьма шумно. Обсуждалась новость о том, что известная в городе журналист Кошечкина Варвара Васильевна заявила о своем решении зарегистрироваться кандидатом в мэры города. Новость эту сообщил Грач, и друзья пытали его на предмет достоверности информации.
   - Ггач, а ты точно увеген, что это не деза?
   - Точнее не бывает, гр-ра.
   - А надежный ли у тебя источник инфогмации?
   - Надежнее не бывает.
   - Ты нас извини Грач конечно, но мляу я вчера смотрел с хозяином телевизор, и 
там ничего об этом не говорили.
   -     И по гадио в последних новостях об этом ничего не сообщали. Скажи нам конкгетнее, откуда ты это узнал. Небось согока на хвосте пгинесла? Или по голубиной почте пгишло?
   -      Ты меня Крот извини но какая разница — сороки, голуби, все ж птичьи сплетни.
   -     Э, Кот, не скажи. Согочьи новости- это точно сплетни да пговокации всякие. А вот голубиная почта — это пгавдивая инфогмация. Голубь , он молча летит, зато конкгетно к адгесату и записочку в лапке несет. А согока — та не успеет увидеть, или услышать звон, и ну сгазу и не газобгавшись лететь и тгезвонить на всю окгугу.
   -     Дррузья, если вам так важно, то можете считать, что это голубиная почта, хотя у меня конечно свои каналы инфоррмации, однако то, что  я вам сейчас сказал — за это я отвечаю. Все прравда, абсолютная прравда, и ничего крроме прравды
   -      А почему же тогда по гадио ничего не сказали об этом?
   -       Ну это мляу яснее ясного.  Ведь на второй срок нынешний мэр идет, и губернатор его поддерживает. А все средства массовой информации у нас го-су-дар-ственные!  Поэтому  и радио, и телевидение сейчас только про нынешнего мэра будут нам рассказывать. И какой он хороший, и какой он пригожий. Тьфу, аж тошно стало.
А  мне ее гепогтажи всегда опгеделенно нгавились. Никогда она не стеснялась
пгавды говогить и называть добго добгом, а зло злом.
   -     Ты про Кошечкину что ли? Тут я с тобой совершенно мляу согласен, мой уважаемый Крот. И не потому, что ее фамилия странным образом напоминает мне об особях женского пола, а вследствие  просмотра местных новостей, где кроме ее и слушать-то особо было  некого. Только вот в последнее время что-то я ее по телевизору совсем не видел.
   -      Это лишний рраз доказывает, что она неудобна телевидению как журрналист, и видимо будет еще более неудобна как кандидат в  мэрры.   Да, нелегко ей дастся эта избиррательная кампания. И уж и нынешний мэрр, да и губеррнаторр тоже наврряд ли допустят ее избррание.
   -     И что ж бгатцы делать-то? Ведь заклюют ее власти. Как пить дать, заклюют. Надо бы ей помочь как-нибудь.
   -    И как ты мляу себе это представляешь? Пробраться ночью в избирком, вписать в списки тебя, меня и Грача, а потом прийти и опустить бюллетени? Так там, между прочим прописку надо указать. Вот люди повеселятся-то, когда прочитают: «Избиратель Кротов Крот Кротыч, прописан Лесная поляна, лунка с первой по шестую, выбирай любую. Как в биллиарде прям. Или избиратель Грачев Грач Грачыч...» Эй, Грач, тебя к какой березе прописать? Да  я из вас единственный, кто хотя бы какую хату имеет, но все равно ни фамилии, ни отчества.
         -    Ты Кот пррав, как у  избиррателей у нас никаких пррав.  Однако и Кррот тоже прррав. Должны же мы помочь этой Кошечкиной.
         -    Что вы все заладили помочь да помочь. Я может быть сам мляу готов ей помочь, но вот как? Вот в чем вопрос!
         -   Знаешь Кот, а ведь мы и когда Игогьку хотели помочь, то спегва не знали как, и потом по Василию Макаговичу долго думали, пгежде чем ты сам и вспомнил пго табличку. Так и сейчас надо возможно долго- долго думать, и что- нибудь да пгидумается. Так всегда бывает, если долго и сильно о чем-нибудь думать, то гешение обязательно  пгиходит. И еще важно- это вегить в то, что все будет хогошо.
         И друзья стали думать.
    Грач стал думать о том, что и действительно этим летом произошло так много событий, начиная с первого знакомства с Кротом, что кажется прошла целая вечность. И они на самом деле помогли Игорьку. Это Грач знал точно, поскольку надзор за объектом на протяжении трех месяцев не выявлял ни малейшего желания последнего вернуться к прошлой жизни, и пожалуй надо будет перевести слежку с постоянной на эпизодическую, а потом и вообще снять наблюдение. И с Василием Макаровичем неплохо все получилось. Ожил человек, даже расцвел на глазах, и все это можно приписать на их, то есть Крота, Кота и его, Грача счет. А впереди осень, пара месяцев пройдет незаметно, и придется расставаться с друзьями на долгие полгода, и как он будет там на заморских землях без этого коверкающего слова, но тем не менее  милого Крота, без этого  самоуверенного  Кота, к которым он за это время так привык, и без которых свою жизнь уже не представлял.
   Мысли Кота увели его в размышление о том, почему у зверей нет фамилий, а только клички а у людей наоборот- не только  имя, но и отчество, и даже фамилия. А среди фамилий, таких разных и интересных, есть много звериных. Вот допустим та же Кошечкина. А может ее далекая прапрабабка была действительно кошкой? И тогда все люди, которые произошли от этой кошки стали Кошечкины. А Кротовы - от какого-нибудь далекого крота. И точно также Грачевы, Сорокины, Воробьевы, Птицины и Зайцевы, Медведевы, Волковы.
           А потом он подумал о том, что ведь не все же животные переродились в людей, потому что звери тоже остались на свете. А тогда по какому принципу проходил выбор тех зверей, потомство которых стало людьми? Может отбирали самых хороших, или наоборот, самых плохих? А может быть у зверей проходили выборы? То есть объявлялась избирательная кампания, и желающие родить человека регистрировались кандидатами. А потом приходили звери-избиратели, и выбирали самых достойных или наоборот, самых недостойных. Да, наверное так будет вернее. И тут мысли его прервал вопль Крота
           -     Угга! Пгидумал!
           -    Крот был единственным из зверей, кто действительно думал о том, как помочь гражданке Кошечкиной в ее избирательной кампании.
           -    Бгатцы, я кажется пгидумал. Все очень пгосто. Поскольку сами мы голосовать по их человеческим законам не имеем пгава, то делать мы это будем как говогится, слева!
           -    И это мляу все? Это все, что ты придумал? Или может расшифруешь нам, что ты имел ввиду под словом «слева»?
           -    Ты Кот как всегда забегаешь впегед. Дай договогить. Смысл моей идеи заключается в том, что избигатель избигателю гознь.
           -   О каких избегателях ты сейчас мляу говоришь? Нам нужны люди, которые пойдут голосовать к урнам, а не те, кто избегают от голосования.
           -     Я и говогю об этих избигателях. И не пегебивай меня пожалуйста, а то замолчу и будете тогда сами думать. Так вот, самыми активными избигателями на сегодняшний день являются кто?
           -    Кто? - по инерции повторили и Кот и Грач.
           -      Давай говорри уж Кррот, не тяни ррезину
           -      А самыми активными избигателями являются бабушки- пенсионегки, зачастую одинокие и общающиеся с такими же бабушками- подгужками. Молодые люди вообще не вегят никаким выбогам,  взгослые люди заняты своими делами и на выходные уезжают, или как сказал  Кот избегают на дачи, и на выбогы пгиходят как пгавило лишь пожилые женщины.
           -     А как же мы сможем повлиять на этих милых пожилых старрушек?
           -        А очень даже легко и пгосто. Зайдем на них слева  с помощью нашего Кота! - и Крот указал когтем на кисло улыбающего друга.
           -       Почти у каждой такой стагушки,- продолжил Крот,-  имеется домашняя кошка, с котогой она обсуждает все свои заботы и пгоблемы. Нашему Коту тгебуется лишь договогиться со всеми кошками гогода, чтобы те ласково мяукали пги упоминании хозяйками фамилии Кошечкина и ггозно щетинились пги упоминании нынешнего мэга.
          -      А  ведь это и на самом деле совсем прросто и верроятно может быть эффективно. Как думаешь,  Кот?
          -        Думаю, что если бы старушки заводили себе не кошек, а домашних кротов, то   идея пришла бы первой в мою голову. Однако делать нечего, придется мляу тряхнуть стариной - навестить старых подружек, проведать всех да не позабыть бы никого, вспомнить, как говорится мляу дела давно ушедших дней.  Нелегкая конечно задачка, придется для массовости других котов привлекать, но дело того стоит. Мэр Кошечкина! Это тебе не Собакевич какой!
     На том друзья и расстались. Крот, довольный тем, что придумал решение проблемы, весело бубня себе под нос тут же закопался в нору. Озабоченный Кот поплелся в дом хозяина, размышляя над тем, начать ли сразу с посещения самых близких кошек, или вначале постараться  составить максимально возможно полный список знакомых, и потом уже работать в соответствии с графиком посещений. Грач же остался сидеть на ветке, поскольку был немного сконфужен тем, что такое простое решение не пришла в его голову и корил себя за то, что отвлекся на воспоминания и упустил возможность показать свою грачиную мудрость. «Ррасслабился как молодой воробей!»- бормотал он сам себе. Однако вскоре успокоился, решив что он тоже что -нибудь придумает в пользу кандидата Кошечкиной.

       На экране телевизора выступал мэр города. На этот раз он открывал детскую площадку в одном из районов. Старушка сидела на диване и смотрела новости. На ее коленях мирно урчала хозяйская кошка.
             -       Господи, ведь каждый день его показывают, то он там, то он здесь. То дерево сажает, то мусор убирает. Как будто и нет в городе других людей, кого показать можно. Вот ведь как старается, знать на второй срок метит. Как думаешь, Марта, пойти за него проголосовать? - и старушка вопросительно поглядела кошке в глаза.
       В ответ кошка почему-то вся напряглась, шерсть на спине ее поднялась и ощетинилась. Раздалось грудное рычание.
            -       Лежи, лежи Марта,- хозяйка стала гладить кошку. - За кого же нам проголосовать-то. Вроде как еще кандидаты в мэры есть. Вот листовки кидали, уж и не помню кто там был.
      Она переложила кошку с колен на диван, нашла ногами тапки, лежащие рядом на полу, встала и неспешно переваливаясь пошла к столу. Нашла агитационные листовки и начала вслух читать. На фамилии Кошечкина случилось невероятное. Марта спрыгнула с дивана, подбежала к хозяйке и томно мурлыкая стала тереться о ее ноги.
      О событии этом в тот же день узнали почти все соседки по дому.
            -       Представляешь, Петровна, моя Марта-то желает, чтоб я за Кошечкину голосовала.  Показывают мэра по телевизору — она рычит, а как произнесла вслух эту Кошечкину, так мурлыкать стала. Так что мы с Мартой  за Кошечкину бюллетень опустим.  Это нас, старых дур обмануть можно, а зверя не обманешь, зверь хорошего человека от плохого за версту учует, так-то  вот Петровна.
     Еще более странные события стали происходить с агитационными баннерами действующего  мэра, увешанными по всем улицам города. Каким-то невероятным образом на холеном лице мэра, изображенном на плакатах то с радостной улыбкой, то с серьезным лицом, узревшим вдали что-то такое, что не увидеть простому обывателю, стали появляться посторонние пятна неизвестного происхождения.
            Согласитесь, что увидев лицо с пятном, закрывающим один глаз и улыбкой на лице, вы первым делом подумаете не о кандидате в мэры, а скорее об одноглазом пирате, либо бандите, а лозунг «Я  люблю свой город» нормального человека заставит как минимум засомневаться. Или когда на серьезном, взирающим в будущее волевом лице под самым, буквально под самым  носом появляется небольшое продолговатое пятнышко, напоминающее извините детскую соплю, то редко кто не подумает о том, что прежде чем смотреть в даль далекую, не мешало бы прежде посмотреть что творится у тебя под носом. А текст внизу плаката «я знаю как лучше» вызывал истерический смех прохожих и саркастическую реплику типа «куда уж лучше».
    Спустя неделю, команда мэра опомнилась, и работники, обслуживающие рекламные плакаты стали ежедневно стирать эти пятна с лица мэра-кандидата, происхождение которых было определено как птичий помет, однако пятна появлялись вновь и вновь. Кроме того помет был видимо хороший, и даже после оттирки, старые пятна, подсохнув, проявлялись вновь.  Рекламные кампании запросили по просьбе работников спирт для более качественной оттирки пятен, однако просьба эта была отклонена с резолюцией «знаем мы что они этим спиртом будут оттирать».
    Было также замечено, что виновниками нанесения посторонних пятен на агитационные плакаты мэра были исключительно грачи. А также то, что  плакатами других кандидатов грачи совершенно не интересовались. Да по правде сказать, других плакатов то и было- раз, два и обчелся. Поскольку лишних денег у них на баннерную рекламу не имелось.
    Новость эта была наверное самой популярной на протяжении всей предвыборной кампании, несмотря на то, что средства массовой информации об этом упорно молчали. Горожане же наоборот, активно обсуждали данную тему, и фразы   «видимо мэр достал уже не только нас, но даже птиц»,  была не самой едкой в отношении действующего руководителя.
    Команда мэра попробовала было бороться с « актами вандализма агитационных материалов путем нанесения несанкционированных пятен», установив козырьки над баннерами, однако грачи быстро научились бороться и  с этим неудобством. Они просто разгонялись перед очередным плакатом с изображением мэра, выбранным в жертву, пикировали на него, и по всем правилам бомбометания перед самой целью резко набирали высоту, предварительно выпустив порции пахучего вещества.
    За неделю до выборов команда мэра приняла решение демонтировать все плакаты, очистив улицы города от изгаженного лица кандидата, что было расценено жителями как окончательное поражение, и уже мало кто сомневался, что на выборах триумфально пройдет кандидат Кошечкина.



                Глава 16
Не всегда мы говорим то, что думаем, а думаем не то, что говорим. Что планировал сказать Василий Макарович на встрече с мэром и что он сказал на самом деле

    В это утро Василий Макарович опять одел свой лучший костюм и вместе с ним все то, что прилагалось к нему. Предстояла встреча предпринимателей с новым мэром города Кошечкиной В.В.  Приглашение он получил еще недели две назад, и за эти дни даже решил, что возьмет слово и выскажет свое отношение ко всем этим государственным органам и  особенно их деятельности, которые живут за счет налогов, сами ничего не создают, и другим мешают.
    Все последние дни он вновь и вновь возвращался к этому вопросу и даже пытался обсуждать его с Анастасией Федоровной, однако интереса к заявленной теме у нее не возникало, а терпения хватало минут на десять, не больше. Из этого он сделал вывод, что поскольку мэр города тоже женщина, то желательно, чтобы его выступление ограничилось максимум десятью минутами.
    Где-то Василий Макарович прочитал, что главной функцией бизнесмена, его предназначением в обществе, развивающемся на основе товарно-денежных отношений является создание рабочих мест, и все. Фраза эта его так поразила своей простотой и ясностью, что он глубоко задумался. В жизни получалось  иначе. Обязанностей за этот недолгий период его предпринимательской деятельности на него навешали столько, а штрафы и другие неприятности за их неисполнение были так реальны, что изредка его стали посещать мысли, правильно ли он поступил, когда решительно ушел из больницы и создал свой частный  бизнес.
    Оказывается он должен был регулярно в нужном формате и не позднее утвержденных дат отправлять кучу документов в государственные органы, которые изъявляли желание до мельчайших подробностей видеть отчеты его совсем крохотного по масштабам страны бизнеса. О том, что надо платить налоги он знал, но для чего писать столько сопроводительной информации,  объем которой навевал на мысль, что где -то там на него для каких-то неведомых ему целей собирается огромное досье.  Возможно когда- нибудь кому -нибудь этот материал  пригодится, и тогда ему, Василию Макаровичу  ой как не поздоровится.
    Божьего суда он не страшился, поскольку за свою жизнь гадостей особых не делал, за исключением может быть в детские годы, и зла  никому не желал. А если и желал в порыве гнева, то быстро остывал и долго потом раскаивался в своих небогоугодных мыслях. Он даже переделал применительно к себе цитату «судите не по словам их, а по делам», заменив  слово «по делам» словом «по мыслям», считая, что мысли человека более верно определяют его замысел, а действия в зависимости от индивидуального умения, времени и места не всегда  реализуются  должным образом как задумал их автор. И может получиться, что задуманная мерзость со стороны  совсем незаметна, а добрые намерения по мере реализации могут выглядеть как не совсем добрые. Вот на то наверное и нужен Божий суд, чтобы как говорится отделить зерна от плевел.
    Однако дотошное собирание государевыми людьми информации о его чуть ли не ежедневной деятельности посредством иезуитски  придуманных форм отчетности, на непонятном ему бухгалтерско-чиновьничьем и состоящим из набора цифр языке, где внизу каждой страницы под уже отпечатанной фразой «за правильность сведений отвечаю» должна была стоять его подпись и печать предприятия, Василия Макаровича как-то напрягало и заставляло волноваться, причем уже перманентно. Этот суд в отличии от Божьего, как  подозревал наш предприниматель, если будет, то уж будет на десять порядков суровее, и единственным утешением было то, что в отличии от первого он был выборочным, а не тотальным.
    Еще одна неприятная вещь заключалась в том, что он как юридическое лицо   должен платить налоги не только за организацию, но и за своих работников, то есть до выплаты начислений удерживать с них часть сумм и отправлять на различные счета и фонды. Почему так устроено он сообразил быстро. Какой процент соотечественников заплатит со своей кровной зарплаты все налоги и отчисления — гадать не надо. Однако для государства страшнее было бы не это, а то, что таки заплатят, а потом начнут задавать неприятные вопросы различным ветвям власти- куда те потратили их деньги. А так — всем как говорится пофиг: предприятие платит не свои деньги, а с начислений работникам, а те в свою очередь как правило не сильно и задумываются, ежемесячно получая обещанную им зарплату в нужном объеме.
    И таких вопросов у Василия Макаровича было так много, что   он  стал волноваться, как  уложиться в пресловутые десять минут и не забыть затронуть в своей речи основные наиболее острые темы. Откровенное лукавство и шулерство государства вызывало у него такое негодование, что рассказать хотелось обо всем и открыто,  с примерами, фактами, но объективно он понимал, что всего за несколько минут  не рассказать.
    Тогда он решил затронуть лишь один вопрос. Но обстоятельно. Бог с ними несправедливыми штрафами, проверками. Но до какого же издевательства надо дойти, чтобы громогласно заявлять на всех уровнях государства о социальной ответственности бизнеса. То есть получалось так, что и содержать малых и неимущих тоже должен он. Не государство, которое и на это в том числе брало у него налоги и создавало министерства, ведомства, комитеты и отделы, а опять- таки он. Со своей оставшейся прибыли. Нет, он сознавал, что помогать бедным и инвалидам надо, однако все-таки давайте каждый заниматься своим делом. Он, Василий Макарович будет вести бизнес, создавать рабочие места и так и быть, платить налоги, хотя налоги-то по большому счету платить должны в основном граждане со своих заработков, а социалкой пусть занимаются профильные подразделения государства.
          Он же свою прибыль либо пустит на развитие, и тогда увеличит  рабочие места, либо поднимет зарплату работникам, и тогда они заплатят больше налогов. Да если даже только себе все возьмет- сам и заплатит больше налогов с дохода. Хотя таких вольностей в жестком рынке себе не позволишь. Уменьшишь зарплату работникам — уволятся, не будешь расширять производство, поднимать эффективность — конкуренты обойдут.
          И тут появляется государство и говорит- а дай-ка мил человек еще деньжат на помощь больным  да сирым.  Не забывай о социальной ответственности бизнеса. И так и хочется ему родимому ответить: - А вы мне красивый тариф на мои услуги что ли установили? Или я монопольным рынком владею? У меня что, деньги из задницы сыпятся, когда я на работу и с работы иду? Сделал шаг — рубль выпал, пятьдесят шагов — вот уже и доллар. Да я ложусь и просыпаюсь с мыслями о работе -  как выжить да удержаться. А государство дальше тебе - А вот вспомни историю, какие меценаты на Руси были. Строили за свои пожертвования школы, больницы, храмы разные.  Так возродим же старые традиции, скинемся всем миром. А ты им — строить-то они строили, только видать за счет обнищания остального населения. Вот  и построили в конце концов семнадцатый год. А в нормальных странах - люди в большинстве, а не фирмы делают пожертвования, особенно в пожилом возрасте, понимая, что денег всех не истратят, а по наследству передавать — не факт, что пользы больше будет. Поэтому и переводят свои кровные в благотворительные фонды, а то и свои собственные создают.
   Вот примерно с такими мыслями направлялся Василий Макарович в этот утро в здание администрации города.
   В зале было человек двадцать из предпринимателей, не больше, да мэр Кошечкина, да  два человека с ней. Формат встречи оказался хотя и официальный, но без назойливых журналистов со своими прожекторами, вспышками и суетой.
   Мэр сказала краткую вступительную речь и предложила сразу же без раскачки дать слово им, предпринимателям. И тут же слово взял один, потом другой.   Они рассказывали о своих трудностях, которые где-то были общими для всех выступающих, где-то касались отраслевых, а то и частных проблем. Однако Варвара Васильевна слушала внимательно, что-то записывала в тетрадочку, не перебивая и  давая выступающим высказаться даже  больше, чем  пресловутые десять минут. И Василий Макарович тогда подумал, что его Анастасия Федоровна навряд ли сможет быть мэром, потому что мэру требуется терпение и такт.
   Потом наступила небольшая пауза, когда самые первые   сказали все, или почти все, а остальные еще не решались —брать им слово, или нет. Варвара Васильевна посмотрела в зал, и предложила высказаться тем, кто еще не выступал, и Василию Макаровичу показалось вдруг, что она смотрит именно на него, и именно ему и предлагалось выйти к трибуне. И он, несмотря на то,  что все, о чем он хотел заявить либо уже сказано, либо так мелко по сравнению с поднятыми проблемами в выступлениях других предпринимателей, утвердительно кивнул головой, поднялся со своего места и пошел к трибуне.
- Уважаемая Варвара Васильевна. Уважаемые дамы и господа. За этот час я услышал столько жалоб и претензий к главе города, что мне ее стало даже как-то немного жаль. Она сегодня находилась в роли получателя всех шишек, которые по справедливости должны с ней разделить и бывший мэр со своей администрацией, и губернатор со своим правительством, и президент со своими министрами. Поэтому разрешите я не  буду жаловаться,  рассказывать всем вам о проблемах своего бизнеса, а расскажу про одного человека. Зовут этого человека Настя. Ей семнадцать лет. Она очень веселый и жизнерадостный человек. Учится в десятом классе на хорошо и отлично. Однако есть у нее одна проблема. Она — не может ходить. И эта проблема из разряда тех, что могут решиться как говорится всем миром. Одной ей не справиться, поскольку и денег надо много, так как клиника такая есть, но она за границей, в Германии. И терпение нужно, так как  очередь на такие операции существует, и необходимо сперва в план записаться, и конечно же требуется воля и вера в выздоровление.
                Вот пожалуй и все, что я хотел вам всем сказать. Спасибо, что вы меня выслушали, а если кто захочет помочь словом ли, делом а может идея у кого возникнет какая, то вот мой телефон.
    И Василий Макарович перед тем, как покинуть трибуну, медленно и дважды продиктовал номер своего телефона. Он видел, что почти все записали цифры кто на листке бумаги, кто в своем телефоне, и Варвара Васильевна тоже записала, однако надежд особых не питал, прекрасно понимая, что такую, или похожую историю может рассказать почти каждый человек, а тем более предприниматель. Кто детям помогает, кто родителям, кто просто посторонним людям, и отрывать  или не отрывать часть суммы  от одних в пользу других- это решать каждому индивидуально.
    После окончания встречи несколько человек  подошли к нему, дали номера своих телефонов и пообещали посильную помощь, а уже на выходе из зала, к нему громко обратилась Варвара Васильевна, и попросила остаться ненадолго по поводу его, Василия Макаровича выступления.
 


  Глава 17
Последняя. Иван Аркадьевич празднует юбилей. Кое-что начинает проясняться

      В доме Ивана Аркадьевича с утра царило радостное возбуждение. Гости постоянно прибывали, и было их уже наверное человек пятьдесят, не меньше. Праздновали юбилей хозяина. По такому поводу во дворе был сооружен навес и расставлены столы, так как вместить всех стены дома навряд ли смогли, а погода была на славу,- осень в самом разгаре, когда ни жарко- ни холодно, легкий освежающий ветерок нежно сдувает с тела излишнюю теплоту уже не так палящих лучей, мошка, комары и всякие слепни окончательно исчезли до следующего лета, в теплицах наливаются помидоры и дозревают   яблоки на ветках.
     Ах, даже в зоне рискованного земледелия можно, если исхитриться, устроить себе рай на отдельно взятом участке земли.
     Иван Аркадьевич разрывался между уличной калиткой, кухней и столами, одновременно  пытаясь вычислить, кто из  гостей еще не прибыл, хорошо ли запеклась утка, хватит ли на всех стульев и столовых приборов, не забывая раздавать комплименты гостям, остроумно отвечать на их вопросы,   радостно светился и был даже немного больше, чем обычно говорлив. Да и как было устоять, когда при виде каждого из приглашенных теплой волной шли воспоминания из детства, юности, далеких и недавних прошедших лет . С каждым у юбиляра было о чем вспомнить и поговорить, и он даже немного стал переживать, достаточно ли у него  времени, чтобы  пообщаться со всеми. А пока шли первые поздравления, пожелания долгой жизни, благополучия и всего того, что обычно говорят в таких случаях.
    К обеду все приглашенные наконец-то прибыли, и началось праздничное застолье. Гости по очереди поднимали бокалы, произносили тосты за здравие юбиляра, однако долгих речей не было, и торжество не переросло в то скучное официальное мероприятие, где каждый выступающий рекламировал себя, а также ценность его личного внимания к виновнику торжества посредством того или иного дорогого подарка. Наоборот, все было просто и незатейливо, и в то же время весело и приятно.
    Гости отметили крепкое здоровье Ивана Аркадьевича, хваля его подтянутую фигуру и  загорелое, почти без морщин лицо. На что он отшучиваясь говорил, что с такой хозяйкой как у него, животу никогда не вырасти и лишний часок с утра в постели не поваляться. Что было лишь половиной правды.  Другая же половина заключалась в том, что загар был приобретен от постоянной работы на придомовых грядках, и еще, за полгода до юбилея, зная, что пригласит всех своих старых друзей и решив не ударить в грязь лицом, Иван Аркадьевич   решил им, то есть своим лицом, немного заняться. Пришлось потратиться  на стоматолога, и даже в косметический салон пару раз сходить, а накануне вообще целых полчаса просидел у парикмахера. Однако теперь он светился белоснежной улыбкой на смуглой загорелой коже и морщин действительно чуть-чуть стало меньше.
    Да, и еще, не в пример обычному состоянию,  лицо Ивана Аркадьевича было гладко выбрито, и именно от этого, по утверждению супруги, он и помолодел лет на десять.
    Тут же кто-то  предложил непременно прямо сейчас   выяснить истинное здоровье  хозяина, а заодно и гостей тоже, организовав турнир по подтягиванию, благо турник стоял недалеко в саду. И гости шумно двигая стульями, повалили в сад. Составили список и очередность. Иван Аркадьевич был первым и сам того не ожидая подтянулся как в молодые годы, двадцать раз. Последние два подтягивания были конечно же спорными, однако засчитали и их.
    Дальше пошло просто веселье, поскольку из полсотни человек в возрасте с тем же числительным, каких  только экземпляров не найти. Кто-то просто висел, кто-то дергался, а иной пыхтел как паровоз. Одного невысокого, но очень объемного мужчину пришлось поднимать втроем, поскольку допрыгнуть до перекладины самостоятельно он не смог. Один ухватил его сзади за подмышки, а двое — по бокам за ноги, и на счет «три», объемный мужчина так подлетел, что ударился лысиной о перекладину, схватился руками за больное место и вместе с добровольными помошниками упал на землю. Однако не растерялся, а отряхнувшись и произнеся фразу «Человеку свойственно ушибаться», вновь полез на турник. Впрочем внезапно появившаяся супруга разом прекратила этот эксперимент, схватив его за рукав и уводя как она выразилась «от греха подальше». Ему все-таки засчитали одно подтягивание, поскольку как выразился один из судей, если бы голова телу не мешала, он бы и выход силой сделал.
   Желающих не было отбоя и кто-то  подтянулся пять раз, кто восемь, а  кто и шестнадцать. Лишь один мужчина почти догнал Ивана Аркадьевича. Он быстро подтянулся девятнадцать раз, и спрыгнул с турника, сказав, что больше никак не может. И все ему зааплодировали, а одна женщина сказала, что он настоящий друг, и предложила тост за настоящую дружбу, после чего все пошли обратно под навес поднять бокалы. А потом они опять вели разговоры, произносили тосты, кушали, двигали стулья, весело шли смотреть хозяйские помидоры в парнике, возвращались к столам....  Вскоре начало темнеть и  включили свет. Затем принесли пледы для женщин, а мужчины хорохорились и говорили, что они греются внутренней энергией. Женщины же перемигивались и заговорщицки кивали на пустые бутылки. Появилась гармошка и полилась песня, потом другая... . За полночь  те из гостей, что жили рядом, потихоньку начали расходиться. Остальные же, кому предстояла ночевка в доме хозяина или в ближайшей гостинице — особо не торопились. Торжество понемногу перешло в мирное чаепитие с тихими беседами и непроизвольными зевками, после чего один-два человека тихо вставали, пытаясь не нарушить такую чудесную ночь и осторожно ступая уходили в темноту.
   Уже глубокой ночью, когда большая часть гостей разъехалась, а другая мирно спала в кроватях и на диванах, Иван Аркадьевич сидел на кухне со своим старым другом Федором, и  попивая чай вперемешку с коньяком вспоминали совместную работу.
   - А помнишь, когда в Касабланке бананами грузились?
   - А помнишь — в шторм перед Гибралтаром попали?
           Осенние ночи длинные, но воспоминаний было столько, что   забрезжил рассвет, а истории вспоминались и вспоминались, и не было им конца.
   - А помнишь, как в Гаване три недели  стояли? Сначала на рейде, потом
разгружались неделю — не меньше
   - Да, а потом еще обратный  груз ждали. И гуляли почти каждый вечер по городу.

   - А ты Федя еще тогда табличку со стены  ночью снял, когда с ресторана
возвращались. Там их две висело — на русском и на английском. Ты сказал, что русскую мы с собой заберем. Мы ее аккуратненько демонтировали,  принесли на корабль, а это была табличка дома-музея Эрнста Хемингуэя.
   - Ну я тебе ее и подарил. Сказал, будет у тебя Ваня дом, повесишь на входе.
   - Кстати, где она? Почему  не висит?
   - Да где-то на чердаке валяется, сто лет ее не видел. Старые мы уже с тобой Федя, это ж по ребячеству в общежитии таблички на двери да на стенки можно вешать. Нам уже не солидно такими делами заниматься.
   - Да, наверное ты Ваня прав. А кот твой жив ли? Чего-то я его не видел .Ты ж когда с корабля уходил, вроде кота с собой взял.
   - Кот-то? Да до сих пор жив. Шляется где-то. Зимой постоянно на виду, а как лето - сваливает, и неделями не видать. Мыши уже на  кухне обнаглели, а его не дозовешься. Видать своих, кошачьих дел невпроворот. Да пускай себе бегает.







                Глава 18
Самая последняя. Прощальная. Грач собирается на юг. Друзья расстаются.


    Все когда- то кончается. Подходит к своему логическому завершению и наше повествование. И пока читатель неторопливо мусоля пальчик переворачивал листы книги или  может уже не мусоля, просто тыкал этим пальчиком, двигая страницы на мониторе, самые настоящие листья самых настоящих берез, осин и кленов также постепенно прочитывались летним солнцем, желтели и краснели, возможно что и от непреодолимого желания  походить на это самое солнце и  в конце концов  опадали у подножия деревьев, залегали по впадинам и ямкам, а самые прыткие ловили дуновенье ветра, или свернувшись лодочкой опускались на воду, чтобы напоследок насладиться впечатлениями, увидеть еще какую-то часть этого прекрасного мира прежде чем на них лягут сверху их же собратья,  прибьет колючий осенний дождь и после, в качестве запоздалой благодарности за прожитую жизнь, накроет белая пушистая перина. И все.
   Лес почти весь обнажился, оголив темные стволы деревьев среди которых все более преобладали кривоногие и  старики и старухи, с растопыренными и уродливыми ветками -  конечностями нежели стройные и аккуратные юноши и девушки. Лишь сосны по отдельности и группами радовали  своей  красотой и мощью. Густая зеленая крона на крепких ярко-рыжих ветвях как бы перенимала эстафету у своих лиственных собратьев и обещала сохранить хоть какую-то часть красок лета до следующей весны.
   На  одной из нижних веток  одной из сосен, что росли на полянке,  сидел Грач. На соседней ветке — расположился Кот, а внизу, на свежем холмике- как вы уже наверное догадались — еще один наш старый знакомый, Крот.
-  Значит, завтга улетаешь? - в очередной раз с грустью произнес Крот, слепо щурясь на Грача.
-  Значит улетаю,- тяжело вздыхая согласился Грач, и в очередной раз повисла тяжелая пауза.
        - Послушайте, может мляу хватит уже вздыхать? И так тошно, так вы еще тут
вздыхать начали как на поминках. Ну улетишь, весной опять прилетишь. В первый раз, что ли? Прям как дети малые. Целый час бубните: «улетаешь-улетаю, улетаешь- улетаю». Давайте поконкретнее что ли. Во, первых, Ты Грач, когда прилетишь — дай мне сразу телеграмму, что мол все в порядке а ты Крот — сообщи свою дислокацию на ближайшую неделю, чтобы я тебя по лункам не вынюхивал.  Грач, тебе недели на перелет хватит? Вот и славно. Потом когда нагуляешься, тьфу ты, назимуешься, да засобираешься домой — опять сообщи нам.
        - Я туда не зимовать лечу, а летовать.
        - Лютовать? Да ты Ггач не гасстгаивайся так сильно. Не хватало чтобы ты из-за нас там лютовать стал. Уж полютовал здесь на выбогах и довольно с тебя.
        - Ага, а он еще над собутыльниками Игорька лютовал. Гонял их по всему району. Помнишь Грач? Да, хорошо ты в этом сезоне отметился. Какой-нибудь шустрый орнитолог небось на кандидатскую материала бы насобирал, ежели бы к тебе повнимательнее присмотрелся.
        - А вы себя вспомните! Ты Кот помнишь, как по всему горроду за кошками
гонялся, а поймав — на выборры агитирровал? А ты, Кррот забыл, как ночью заговорр шептал? Весь мокррый, зуб на зуб не попадает, а ты бубнишь и бубнишь.
        - А веник-то не в меня летел, а в Кота. Да и ты Ггач тоже тогда  попегепугался сильно. Ведь сознайся, стгашно было, стгашно?
   И друзья наперебой стали вспоминать свои приключения, произошедшие с одной стороны вроде бы совсем недавно, однако казавшиеся им такими далекими, будто было это не несколько месяцев назад, а несколько лет до того. Они вспоминали и хохотали над своими похождениями, пока Кот  со смеху чуть не свалился с ветки, после чего он решил спуститься на землю, сев  поближе к Кроту, и Грач тогда тоже подлетел к ним и устроился рядом. И в этот вечер Грач научился хохотать «без задних ног». Это ему Кот показал, как это делается. Хохотать Грачу таким образом было необычно и даже интересно, однако возвращаться в исходное положение самостоятельно не получалось, поэтому приходилось просить либо Кота, либо Крота, чтобы кто-нибудь подтолкнул его в бок, и перевернул «на лапки». Это еще больше веселило всех, и так они хорошо провели остаток дня, что только в последние минуты перед наступлением темноты, Крот вдруг вспомнил, что ведь все это начиналось с эксперимента, итоги которого они совсем забыли подвести. А какой, скажите может быть научный эксперимент без подведения итогов?
-   Бгатцы, стойте, - вдруг оборвав смех, воскликнул Крот. Кот, изящно изогнувшись тут же перевернулся из положения «на спине» в положение «стоя». Однако Грач самостоятельно это сделать не смог, и судорожно дергал лапками по воздуху. Повернув свою голову с огромным клювом в сторону Крота, он с укором посмотрел на него.
        -  Что за трревога, Кррот? И как я по твоему мгновенно без посторронней
помощи смогу стоять? Давай, перреворрачивай меня скорренько, что ли.
    В это время в другой бок его уже подтолкнул Кот, и Грачу пришлось быстро подобрать клюв под себя, чтобы не свернуть шею. Поднявшись на лапы, он вновь обратился к Кроту
-   Дрружище, сообщи нам все-таки что случилось? Черрез минуту, не больше
солнце окончательно сядет, наступит ночь, и мы ррасстанемся на всю долгую зиму. И эту последнюю можно сказать счастливую минуту ты   так внезапно прреррываешь.
        -  Бгатцы, пгостите меня конечно, однако же мы совсем забыли, что все это лето ставили научный экспегимент, однако экспегимент этот, как я понимаю закончен, а никакого обсуждения по этому поводу у нас не было: ни отчета, ни дебатов, ни даже гезолюцию никакую не написали. И что, выходит, что все коту под хвост?
        -  Но, но, но. Я бы попросил, мляу без этих тонких намеков. Не будем
портить последний миг расставаний. И проведем его как приличные звери, без скандала.
-  Пгости меня Кот, это поговогка такая, я не тебя имел ввиду. Однако что же мы будем делать, а? Как зиму жить будем без постановляющей части? Была бы постановляющая часть, так я бы за зиму план габоты составил на следующий весенне-летний пегиод. А так что? За зиму все забудем, и весной опять заново спогить начнем, да вспоминать что было, а что не было.
        -  Господа. Рразррешите мне сказать. Поскольку сегодня мы уже ничего не
сможем сделать,  я  хочу пожелать вам хоррошо перрежить эту зиму и надеюсь увидеть вас здесь же, на полянке как только оттает земля, посвежевшими и с новыми силами и идеями. Подводить итоги за то,  что мы тут натворрили, возможно еще ррано. Пусть прройдет врремя. Так не будем же его торропить, отвлечемся на дрругие дела, а к этим веррнемся следующей весной. Ведь люди — не брройлерры же в конце концов. Поэтому ничего стррашного, если мы их посчитаем к прримерру весной.
    Предложение Грача было принято единогласно, и друзья обнялись напоследок, а может даже и всплакнули. Было уже так темно, что различить кто и как уходил, уползал или улетал — было невозможно.
    Пройдя метров десять темным лабиринтом к дому Крот внезапно остановился. Ему вдруг пришла гениальная мысль о происхождении слова «летать», которое они так часто произносили сегодня. И первым его желанием было  тут же вернуться, чтобы успеть рассказать друзьям эту мысль, может они еще недалеко, и он их позовет и они услышат и вернутся, однако тоннель был так узок, а ближайший поворот — не так близок, и Крот, немного постояв, двинулся дальше, повторяя вслух, чтобы не забыть: «Летать - лето, улетать - от лета, прилетать — к лету, летать — лето, улетать — от лета...».
    И долго еще гуляло эхо в кротовьих лабиринтах: «полета, котлета, пеллета, атлета...»

 

         Глава 19
    Точно самая последняя. Весна. Прилетает Грач и  перед  встречей с друзьями слушает продолжение диалога  между Егором и Михалычем  про сына.
   

    Как тяжело начинать писать самую последнюю главу, понимая, что история закончена и наступает час расставания. И как наоборот, легко и радостно повествовать например о весне после долгой и холодной зимы. Так разреши дорогой читатель автору совместить эти два явления, дабы постараться укрепить тебя, героически дошедшего до  последней главы еще большим оптимизмом и верой, а также самому не скатиться в длительную депрессию и запой и достойно закончить произведение.
      Итак, весна все-таки наступила. Она всегда либо наступает, либо приходит, в отличии от зимы, которая в наших краях может только нагрянуть, и то, как правило, внезапно.
    И Грач, несмотря на множество границ и таможенных пунктов, все-таки не был остановлен ни на одном из них вопреки отсутствию паспорта, и в предвкушении радостной встречи первым делом устремился к лесной полянке.
    Господи, как он соскучился по своим друзьям, как ему не хватало этих двух совершенно непохожих друг на друга милых существ, их бурчания, шипения, вечных споров, в которых рождались безумные идеи и появлялись заботы и проблемы, которые потом приходилось совместно решать. Эта кипучая жизнь была гораздо веселее и интереснее, чем та, от которой он только что прилетел. Там на юге было лазурное море, буйная зелень, красивые пейзажи и ослепительная архитектура под ярким полуденным солнцем, однако внутри него, в самой его душе жила лишь грусть.
            А здесь при всей невзрачности природы и непролазной серости городка с его убогими строениями и каким-то кособоким солнцем, так ни разу за всю грачиную жизнь и не сумевшим подняться до зенита,   
душа его пела и радовалась, и особенно пела и радовалась последним, прошлогодним летом, когда он познакомился с Кротом и Котом.
    Желание увидеть друзей было так велико, что он прилетел на полянку когда еще лишь брезжил рассвет, и естественно, она была пуста. Покрутившись минут десять и посидев то на одной ветке, то на другой, Грач подумал, что наверное он немного поторопился, и возможно было бы неплохо для начала подкрепиться чем-нибудь съестным. Он решил, что это неплохая идея, и, оставив под деревом условный знак своего присутствия,  взлетел и набирая высоту, выбрал курс к ближайшей ферме.
    Минут десять спустя, пролетая над теплотрассой, возле канализационного люка, он увидел двух мужчин, стоящих с озабоченным видом. Грач усмехнулся, отметив что именно возле этого люка уж которую весну стоят мужчины и каждый раз с озабоченным видом.
           Господи,- Грач поднял голову к небесам,- хоть бы ты научил этих людей уму-разуму. Ну ведь каждый год в одном и том же месте все ломается и ломается. И они все так же чинят и чинят, а потом опять ломается. Ниспошли Ж ты им  Какого материала волшебного Хоть что ли, или руки чудодейственные к телам приделай. А может над ними начальников умных поставить? Или наоборот, всех начальников вообще убрать? Ну ведь в самом деле смотреть стыдно. Вон, кусок ржавой трубы в овраге рядом валяется — три года назад вырезали и на новый  меняли, прокладки рядом рваные,  им года два кажется. А  вот там, поближе к люку — задвижка старая брошена, почти вся в землю вросла. Ей почитай уже лет пять будет. Видимо и  в этом году еще чего добавится. Сейчас поближе подлечу и узнаю,- и Грач пошел на снижение.
                Однако узнать что-либо об аварии  не получилось, так как  ремонтники уже поговорили с диспетчерской и мирно курили,  видимо ожидая приезда техники.
    Грач потоптался минуты три на заборе, и хотел было уже улетать, когда младший из двоих спросил напарника:
   - Михалыч, как твой Ванька-то поживает?
   - Нормально поживает. Весь в делах да заботах. В институте учится, с Настей вот дожидаются вызова в Германию. Со дня на день приглашение должно прийти.
   - Подожди-ка, Михалыч, не так быстро. Что-то я не улавливаю. Выходит
Ванька в институт поступил?   Понятно. А кто такая Настя? Девушка его что ли?
   - Э, да ты Егорка совсем ничего и не знаешь. Да мы с Катькой моей и сами, если
честно сказать, совсем недавно и узнали. Как он  это скрывал? И ведь все сам, даже советов не спрашивал. Хотя, конечно и люди помогли. Сколько людей помогло, а мы, отец его и мать ничего и не знали. Вот же скрытный какой, и еще упрямый.
   - Извини, Михалыч, но я вообще ничего не понимаю. Ты уж сначала да
поподробнее пожалуйста.
   - А чего подробнее. Познакомился он значит еще в школе с девчонкой
одной. Она в другом классе училась,  на два года  младше. И все это время они оказывается дружили. Только у нее болезнь какая-то, и она ногами ходить не может, поэтому на коляске постоянно. Так они у нее дома  общались, он ее на улицу выводил, в магазин ходили. А потом они с какими-то врачами познакомились, и те значит сказали, что болезнь эта излечима,  и есть клиника в   Германии. Потом эту клинику нашли, ну где эти операции делают. Разузнали сколько все это будет стоить, и решили деньги собирать.  Даже фонд создали и деньги почти все  собрали, однако  тут новая напасть вышла. Рубль обвалился. Потом мы как с Катькой все узнали, свои сбережения  добавили.  Однако все равно  денег не хватает. Они тогда решили благотворительный вечер организовать. И перед самым этим вечером приходит к ним какой-то парень и приносит золотой зажим на галстук с бриллиантом. Кто такой- неизвестно. Пришел, отдал, и исчез. Даже имя свое не назвал. В милиции проверили — вроде как чистый предмет, не ворованный. И тогда они на этом благотворительном вечере устроили аукцион и продали его. И вот собрали нужную сумму, списываются эти врачи с клиникой германской, а там отвечают, что на три года вперед все операции расписаны и оплачены. Тут уже мэр наша постаралась. Вышла через побратимские связи на эту клинику и достала какую-то квоту внеочередную для нашей Насти.
     Вот теперь ждем все с нетерпением, вызова. Переживаем конечно, однако надеемся на лучшее.  О, а вот и дежурка едет. Засиделись мы с тобой, пора и поработать.
    Грач тоже вдруг очнулся, и вспомнив, что он летел вообще-то не чужие разговоры слушать, а  быстренько   перекусить и скорее возвращаться на лужайку, где его наверное уже дожидаются друзья, шумно взмахнул крыльями и полетел дальше.




 



Примечания
    Стебы Заи Дормидонтыча Худого, не попавшие в основной рассказ

11.
   Одно время Зая Худой был в дружеских отношениях с Аллой Борисовной. Они часто встречались, и он позволял себе называть ее «моя примочка», а она его звала «Зайка моя». Однако когда на горизонте появился Филипп со своими бессонными ночами, Алла стала почему-то ревновать последнего к Дормидонтычу, и Зая принял решение тихо исчезнуть, дабы не разрушать семейного счастья молодых.

12.
   Злобные критики с самого начала творческого пути Заи Худого не упускали возможности больно уколоть маститного   маститого писателя любым возможным способом. Особенно старался один из его земляков, бывший одноклассник, вероятно затаившийся на Заю злобу ещё со школы, когда признанная всеми пацанами 3 класса «Г» черноокая красавица Оксана предпочла, чтобы ее портфель до дому носил именно Зая, а не Вольдемар, выросший впоследствии в злобного Вольдемара . Заю она выбрала чисто из практических интересов, поскольку второй претендент был мелким и невзрачным, а Зая уже тогда был выше всех на голову в прямом и переносном смысле.
   Надо сказать, что радость от ходьбы с двумя портфелями из школы до дома, где жила  черноокая красавица, у Заи таяла с каждым днем. Проблема состояла в портфеле, а точнее в  разнице веса портфелей. Портфель Заи был весом всего в один кирпич. Почему в один? Потому что там и был всего один кирпич. Почему именно кирпич? Потому что когда на переменах начинались бои на портфелях, то пустым портфелем никого не возможно было отправить в нокдаун. Это Зае папа ещё в первом классе посоветовал. «Чем ходить  в школу с пустым портфелем, положи туда хотя бы кирпич», а на риторический вопрос Заи «Зачем?' – многозначительно ответил: «Подрастешь- узнаешь». 
   Так вот, оказалось что портфель красавицы Оксаны весил гораздо больше, чем один кирпич, и было неудобно их нести в разных руках. То ли папа Оксаны имел более радикальные взгляды, чем папа Заи, то ли  еще по каким причинам, но разница в весе искривляла неокрепший   позвоночник.  
   Зая, обдумал создавшуюся ситуацию и перед очередным посещением  школы положил в  свой портфель ещё два кирпича. Враги на переменах тут же стали уходить в   полный нокаут, однако портфель Оксаны был все равно тяжелее. У Заи взыграл спортивный азарт, и он к числу  три добавил ещё два, спустя день ещё один, и  ещё через день - ещё половинку. Однако вес портфелей так и не сравнялся, а тащить больший вес он физически уже не мог, о чем вскоре и сообщил красавице Оксане. 
   Положительными факторами этой истории были следующие: Во первых, Зая навсегда  перестал драться, поскольку удары его портфеля стали  принимать характер разрушительной силы для здания школы  Во вторых, у него  появилось невероятно крепкое рукопожатие. Но самый главный урок  из всей этой истории   заключался в открытой Заей формуле:  «за смазливым  личиком   может скрываться непосильная ноша».  И Зая Худой это усвоил на всю свою долгую жизнь. 
   Однако вернёмся к злобному Вольдемару. Ненависть к знаменитому писателю не исчезла  после  этой истории. Так, на выпускном балу ставшая куда уж  еще более прекрасной красавица Оксана целых два раза пригласила на белый танец именно Заю, а на Вольдемара вообще не обращала никакого внимания. По окончании школы Вольдемар закончил педагогический, и злобный характер привел его куда и следовало прийти, а именно в общество литературных критиков. Как-то  им была написана особенно непристойная статья в адрес одного из произведений уже признанного на тот момент писателя Заи  Худого под загадочным псевдонимом «Муж Оксаны», которая  вызвала негодование и широкий резонанс в  писательском обществе.  Зая сумел выяснить истинного автора сего пасквиля и как- то вечером, прихватив биту бутылку «Арарата»  зашел навестить Вольдемара. На следующий день последний не вышел на работу, и был обнаружен в плохом состоянии у Склифосовского. 
   Узнав об этой  неожиданной   неприятной вести, Зая решил навестить больного, и снова прихватив биту   бутылку «Арарата», появился в палате. О чем они беседовали друг с другом – неизвестно, однако сразу после ухода Заи Худого, температура Вольдемара подскочила до 40,2 и врачам пришлось перевести больного в палату интенсивной терапии.  Через полгода Вольдемару дали инвалидность выписали из больницы. Теперь он окончательно сменил профессию, уйдя из  литературных  критиков, три раза в году ездит по профсоюзной путевке в санаторий в Карловы Вары  Марциальные Воды, а если кто-нибудь  пытается завести разговор о литературе, тут же со страхом в глазах восклицает: пожалуйста, прошу вас, только не говорите мне ничего худого. 


14.
   В то лето, когда Зая Худой путешествовал по Кавказу, у него было множество интересных встреч. Однажды он заночевал в кошаре у чабанов. Чабаны оказались гостеприимными хозяевами и угостили Заю  вином чаем. Так, попивая чай они неспешно разговаривали о погоде, о женщинах, о детях, и даже о международной обстановке. Когда же речь зашла о работе, то чабаны завздыхали тяжело.
   -        Почему вы так тяжело вздыхаете? - спросил их Зая
   -  Э-э, - ответили чабаны,- надо отара гнать в дальний ущелье, а он там, за дорогой. - и чабаны махнули куда-то в темноту рукой. - Как через эта дорога столько овец перегнать, большая проблема однако.
   - А в чем проблема? - не понял Зая.
   - Э-э, добрый человек, - опять завздыхали чабаны. - Дорога большой? - большой. Машин круглыя сутки туда-сюда много едет. И овец много. Больше две тысячи будет. Овца глупая, машина тоже... еще больше глупая... бывает. Задавить может, что делать, что делать... - вновь заохали чабаны.
   - Так надо письмо написать в ГАИ. Пусть перекроют дорогу. Машина может и глупая, но ГАИшника послушается и остановится. Если хорошо все организовать, то минут за двадцать всех овец и перегоним.
   - Да мы  за десять все сделаем, только в ГАИ письмо писать нельзя.
   - Это почему нельзя,- удивился Зая.
   - А потому что  начальник  овцу дай, его первый  заместитель - дай, второй заместитель -  дай командир взвода - дай, водитель дай, экипаж - дай. Всем дай. Нельзя в ГАИ письмо писать.
     Задумался Зая Худой над проблемой, замолчал надолго, приткнулся в углу к тюфяку, да так незаметно и уснул. А наутро проснулся, и говорит чабанам.
   -  Где тут у вас районный центр? Схожу я к милицейскому начальнику, авось и договорюсь. Чабаны показали Зае дорогу в город и недоверчиво проводили его до поворота.
           Пришел Зая Худой в районный отдел милиции, нашел кабинет, на котором было написано золотыми буквами «Начальник милиции», ниже «Майор», а еще ниже  «Уважаемый Рафик Ардавастович». Постучался в дверь.
   -Кто там? - спрашивает Уважаемый Рафик Ардавастович. Зая Худой представляется. Так мол и так, я Зая Худой. Надобно бы решить проблему небольшую, отправить экипаж ГАИшников, чтобы на десять минут перекрыть дорогу в горном ущелье.
   -      Кому надо? - спрашивает тот .
   -     Мне надо,- отвечает Зая.
   -     А кто ты такой? - опять спрашивает начальник.
   -     Так я Зая Худой.
   -     Этот дорога не дорога, а магистраль. И  большой, огромный стратегический значение имеет. Никак нельзя   его перекрывать. Так что иди домой, Зая Худой. 
   -     А как тогда овец перегнать? Их же машины подавят. Овца глупая, машина тоже... еще больше... глупая …  бывает.
   -     Вах, что за непонятный ты человек. Я же тебе русский язык  сказал, этот магистраль очень важный объект. Нельзя перекрывать, и все. Не мешай работать. Я понимаешь серьезный дело занимаюсь, а ты дорога-шмарога, магистраль -шмагистраль.
   -     Послушайте, а если большой начальник, ну допустим губернатор республики поедет, или сам президент, тогда перекроете дорогу?
   - Э-э-э, если большой человек поедет, если он еще больший  стратегический значение имеет, чем этот магистраль, конечно перекроем.
   -    Так и мне тогда перекройте.
   - А ты кто такой?
        Зая понял, что разговор пошел по очередному кругу, и решил сменить тему.
   - Послушайте, Уважаемый Рафик Ардавастович, мне же это нужно не для каких-то там овец, или чабанов. Я -  Зая Худой, знаменитый режиссер. И  мы снимаем фильм про вашу республику. По сюжету картины нам надо   отснять кадры как чабаны совместно с мужественными так сказать ГАИшниками организуют перегон стада через дорогу на новое пастбище. Камера крупным планом снимет суровые лица чабанов и отважных работников милиции. Чабанов съемочная группа нашла. Теперь ищем милиционеров. Вот у  вас есть отважные и достойные сотрудники, кого не стыдно будет показать в фильме? 

        …    До сих пор сидя вечером у костра и попивая чай вино, вспоминают чабаны как сам начальник милиции Уважаемый Рафик Ардавастович и его первый заместитель целый час и совершенно бесплатно стояли с милицейскими жезлами по разные стороны дороги, пока самая последняя овца не пересекла  автомагистраль стратегического значения.

15.
     Как-то раз Зая Худой присутствовал на очередном собрании то ли пабрианцев, то ли бирреанцев. А может это было еще раньше, на собрании ресторанцев, это уже не важно. И кто-то завел разговор о Кавказе. Именно после того случая Зая и загорелся желанием посетить этот необыкновенный край,  что он впоследствии, как мы знаем и сделал.
     А тогда Зая  с интересом слушал увлекательный рассказ  о народах, населяющих горы и ущелья, гостеприимности местных жителей, об их нравах и обычаях. И все было хорошо, пока рассказчик не заговорил о посещении особняка одного потомственного князя.
     И вот когда он описывал интерьер кабинета хозяина дома, старинную мебель, книжные шкафы, рога и шкуры диковинных животных на стенах, ковры на полу, в тот момент, когда внимание то ли пабрианцев, то ли бирреанцев, а может и ресторанцев переключилось на уникальное ружье 19 века, висевшее над не менее древним из пурпурного бархата диваном,  вдруг один из слушателей грубо  прервал монолог, сообщив, что это форменное безобразие, и ружья в соответствии с законодательством, распространяющим свою силу на всю территорию нашей родины, должны храниться подобающим образом - в специальном сейфе и под замком, и он, как работник милиции должен об этом немедленно сообщить в соответствующие инстанции. 
     Завязался спор, и Зая, и так-то  недолюбливающий органы милиции, решил не участвовать в нем. Однако то ли оттого, что милиционер немного перебрал был честным служакой, то ли еще почему, но перебранка не стихала, и тогда решили по очереди спросить у каждого члена клуба: «Что бы он сделал в случае, если бы увидел на стене ружье». Когда же с этим вопросом подошли к Зае Худому, то он недовольно ответил: «Что сделал, что сделал... Ущипнул бы себя посильнее, не происходит ли все это на  сцене чеховского спектакля...»


16.
   Как мы уже знаем, Зая Худой был, да и по сей день остается мастером короткого романа, однако звание это ему регулярно приходилось защищать. Так, на одной из встреч с читателями, некто спросил Заю:
- А может ли уважаемый писатель одной фразой описать всю человеческую жизнь, допустим  на своем примере?
   Дормидонтыч мгновенно понял, что вопрос был задан не из любопытства, а как говорится «с подковыркой», однако виду не подал, подумал секунд десять, и кивнув утвердительно, ответил:
           - Могу
           - И как же будет звучать фраза, характеризующая всю вашу жизнь?
           -  Между Молотовым и Навальным,- улыбаясь произнес Зая Худой


17.
   В молодости Зая Худой любил ходить в баню. А в бане, поскольку силы у Заи было тогда ого-го сколько, мужики просили его то спинку потереть, то веником побить, а то и массаж сделать. И так у Заи это споро да ладно выходило, что всем на загляденье. Особенно когда в парилке Зая веником махал. Да и не махал даже, а не хуже дирижера какого работал. Только у дирижера одна палочка легонькая да тонюсенькая, и плюс в пюпитр значит, за подсказкой подглядывает, а наш Зая и по два веника в руки брал, да без всяких подсказок, будто сам знал как клиенту удовольствие сделать. Да с такой красотой у него эти венички по всей парилке летали, и то чуть одним листочком спинку клиента цепляли, чтоб значит мурашки по коже побежали, то вдоль по всей спине вскольз пройдутся, а то вдруг будто как рассердятся, да припечатаются со всей силушки сперва первым веничком, а потом сразу и вторым следом, и тут же Зая их сверху всей силушкой и придавит к горемычному. Клиент аж всхлипывает.
    Тут уж на Заю вся парилка в очередь из желающих собиралась. Так он и не отказывал никому. До трех человек за один  заход охаживал. Потом выскочит из парилки, опрокинет на себя тазик с холодной водой и обратно туда, в парилку то бишь, да еще троих бедолаг веничком припечатает.
   Вот один мужичок -то заглядевшись на Заю и заявляет, что  Дормидонтычу ( так Заю в бане все звали), да, так вот, говорит, что мол Дормидонтычу и профессию выбирать не надо. На роду тебе говорит написано банщиком быть. Да с твоим- то мастерством, тебя любые Сандуны за милую душу возьмут да  увидев тебя в деле, какой хочешь оклад положат.
   - Не,- отвечает тому Зая, погодя, - Не быть мне банщиком.
   - Так чего ж так? - вопрошает мужичок,- в себе не уверен, не сдюжишь, что
ль?
   - Сдюжить-то сдюжу, да только ежели банщиком быть, так имя менять
придется. А имя мое очень уж  мне самому нравится.
Призадумался мужичок, а минуты через три  опять спрашивает:
           -     А тебя часом не Борей зовут? Ежели Борей, то тогда оно понятно.  Был у нас один банщик. Борей звали. Так себе был работник. За порядком не следил, парилку топил абы как, в общем не работал, а время отбывал. Его так и звали: «отставной козы Боря банщик».
          -      Не, я не Боря,- ответил тому Зая, - но мысль ваша правильная.
Замолчал мужичок, подумал-подумал, да так больше ничего и не надумал.

 

18.
Память у Заи Дормидонтыча была избирательна и хранила не столько даты и числа, а все больше фрагменты из жизни. Зая легко запоминал множество историй и похождений  с мельчайшими подробностями: интонации диалогов, последовательность действий, жестов, различные второстепенные вещи, как-то: время суток, погода, место и окружающее пространство, где происходило то или иное заслуживающее внимания действие, что впоследствии сильно помогло ему в написании коротких романов и стать признанным автором этого жанра. Еще он хорошо запоминал то, что ему предстояло сделать. Он так и говорил: «Я хорошо помню будущее». Но об этом в другой раз.
А вот различные  имена, названия,  даты, и особенно цены в магазинах   у Дормидонтыча не задерживались вообще. Он никогда не помнил дней рождения, и близкие, зная это, ему, как правило, напоминали о предстоящем событии заранее. Соответственно он никогда не мог мгновенно ответить на казалось бы такой простой вопрос: сколько  лет какому-нибудь знакомому. Зае приходилось сначала пытаться вспомнить, в каком хотя бы году этот человек родился, либо пойти еще более сложным путем — попытаться сравнить со своим возрастом и  вычислить разницу в годах, а после вспомнить сколько  лет ему самому. 
Исключение составлял лишь папа Симы.
Кто такая Сима?  Как , вы не читали истории про Симу? Ну так я же вам говорю, что память у Заи избирательная.  Ну, про нее тогда  после,  в других романах прочитаете.  Да, так вот, Зая Дормидонтыч Худой практически мгновенно мог назвать лишь возраст Симиного папы.
А случилось это с того дня, когда Сима с Заей пошли к ее родителям поздравить  папу с Днем Рождения. Особого торжества не было. Сели за обеденный стол на кухне, и пока мама что-то накладывала, а папа что-то наливал, Зая решил намазать на хлеб майонеза. И так он ловко махнул из тюбика на хлеб, что получились две загогулины, похожие на две шестерки. Зая, удивившись такому фокусу природы, решил проверить свою догадку, и показывая натюрморт с этими майонезными загогулинами спросил у папы Симы: «Правильно?». На что тот  моментально протянул свой указательный палец правой руки к только что сделанному бутерброду и со словами «Вот так правильно», этим самым пальцем  исправил вторую цифру «6» на цифру «8».
Поскольку в этот день  на папу обижаться было никак нельзя, Зая   обреченно  выпил рюмку коньяка «5» звезд,   закусил хлебом с начертанным номером «68»,  и крепко запомнил магическое  число



19.
Разменяв шестой десяток, Зая  Дормидонтыч Худой окончательно решил перебраться подальше от суеты, купил землю на окраине одной из деревень поближе к водоему, поставил там дом со всеми удобствами и зажил со своей Симой в ладу и согласии.
По утрам, особенно в холодную погоду он растапливал в своем кабинете чугунную печурку а заодно варил на ней кофий по турецки. Потом выходил на улицу и садился у дома на лавочку, что возле забора стояла, да кофием угощался.
А сразу   за забором- опушка да  борок небольшой. Как солнце поднимется, так сосны   от лучей и переливаются, птицы свистят, чирикают на все лады. А Зая еще кормушку сделал. Корма в нее подсыпет, так всякие пичужки туда залетают, щебечут, радуются.
А с недавних пор и большая птица прилетать стала. Может ворона, а может  и грач. Зая уже не молодой, зоркости-то былой нет. Так он для этой птицы отдельно столик рядом со своей скамейкой сделал. В маленькую кормушку -то она не пролезает.
Он вообще зверушек стал любить да жалеть. Тут с  деревни коты повадились, так он и им корма в магазине купит, и подкармливает. Как-то весной выводок  лисят недалеко обнаружился, и пришлось Симе и им кашу варить. Даже на кротов  Зая уже не обижается, что на полянке каждую весну холмики делают. «А что на них обижаться — ведь это не они у нас в гостях, а мы у них»,- размышлял Зая.
Да и к людям он стал тоже по другому относиться. Теперь у него ни злобных критиков, ни сочувствующих писателей нет. Всех он  называет по имени и ласкательно, а если прохожего какого надо окликнуть, так он его либо «корешочком» позовет, либо «дружочком», либо «молоденьким», или на крайний случай «бедолагой». А лиц женского пола — исключительно «барышнями» да «красавицами» нарекает. Сима на него даже обижаться стала.
   - Меня,- говорит, - все строишь да ругаешь. Чуть не по твоему сделаю, так
по матушке кроешь, а сторонних -то людей вона как ласково называешь.
   - Эх, Сима, Сима. Сколько раз тебе говорить. Не о себе, Сима думай, а об
людЯх, об людЯх наших близких, - отвечал Дормидонтыч и  тихонько   хихикал, радуясь удачно сказанной фразе.
Да, чуть не забыл. Тут  Зая еще такое выдал. Он за это время оказывается произведение написал, почти что роман, да не короткий, как обычно, признанным мастером которого  являлся и является и по сей день, а приличный объемный романа. Правда некоторые злобные неопытные критики считают, что это и не роман совсем, а просто рассказ, ну или в лучшем случае повесть, однако Зая по этому поводу ничуть не обижается и не возмущается. «Считайте кто как хочет. Мое дело написать, а ваше - либо читать, либо не читать», -  отвечал он таким критикам. Только вот куда-то потерялся у Заи роман -то этот. Рукописи в печать отдавать, а их хвать - и нету. И в компьютере тоже файл этот куда-то пропал. Зая даже у Симы спрашивал — не могла ли она тот файл  стереть? Так Сима  сказала: «Не могла».
Пригорюнился  тогда Зая.  «Всего два  романа некоротких  за цельную жизнь -то и написал, так один сжег по молодости, а другой потерял... на старости. Ну прям как в анекдоте».
Может кто из вас читал роман тот, или рассказ? Там вроде про зверушек написано. Так вы это, не почтите за труд, напишите Зае, да скиньте текст хоть почтой, хоть нарочным, хоть еще каким другим способом. А то Зая переживает очень, места себе не находит.