Первая любовь. Часть 5

 Глава 5.1

    Я не дождался последнего звонка в девятом классе. Я приехал к Тане утром в пятницу, 25 мая. Таня открыла дверь. Она только что встала. Прямо на пороге мы обнимались и целовались. Танюшка тёпленькая, ещё сонная. Неповторимый запах её волос и тела. Тане не надо сегодня на работу. Почему-то на ушко шепнула мне, что взяла отгул. И у нас впереди целых три дня.
   Таня ушла в душ. Слышу, кричит из ванной комнаты:
   — Виталик, я полотенце забыла, подай. Оно на стуле лежит у окна.
На стуле лежало не только полотенце. Я отнёс. Второй раз увидел и впервые прикоснулся к нижнему белью Тани.

   Весь день она ходила в коротком халатике. Когда она садилась, халатик в одном месте топорщился, и между пуговками были видны белые трусики. Таня знала про это и не раз ловила мой взгляд на эти две провокационные пуговички.
   Вечером в полумраке комнаты мы обнимались и целовались. Я шептал Танюшке слова любви. Опять представил её обнажённой. Моя рука легла на её ножку чуть выше колена. Очень хотелось прикоснутся к той части её стройных ножек, которые всегда были скрыты от взора. Таня сопротивления не оказала.


   Утром Таня щекотала мне нос, невесть откуда взявшейся, ниточкой. Я проснулся. Увидел её смущённое счастливое личико…. Как она была прекрасна в то утро! Я даже смутился, что рядом со мной такая красивая женщина.
   — Виталик, миленький мой! С Днём Рождения тебя! Сегодня день рождения МУЖЧИНЫ!
Я, наверно, покраснел, так как почувствовал, что у меня горят щёки и уши. Всё смешалось во мне: и радость, и смущение. Я ещё никогда не испытывал такого. Я был счастлив! Милая моя девочка Таня! И я шептал ей про свою любовь. Так вот когда сбылись бабушкины предсказания. Это было утро 26 мая 1973 года. Мне исполнилось шестнадцать лет.
   На следующий день был Танин День рождения. Мой друг Толян помог раздобыть белые цветы. Их было много, но какие — я не помню. Прохиндей был мой друг. У него старшая сестра работала в ботаническом саду.Вечером повторилось то же самое. И я опять утром я был в смущении.
   Об интимной стороне наших отношений я писать не буду. Это принадлежит только мне и Тане.

   Таня вернулась к воспоминаниям того, что увидела во мне, тогда во дворе, за напускной юношеской бравадой и «приблатнённым» мальчишкой, человека, который на самом деле добрый и отзывчивый. Человека, который может любить. И тоже не могла сразу уснуть в тот вечер, потому и слышала, как я вернулся поздно ночью. Только очень была огорчена, что я тогда выпил. Вспоминала то ранее утро, когда она сидела на диване рядом и теребила мне пальцы, для себя уже окончательно поняла, что влюбилась. Влюбилась в мальчишку. И готова была сказать об этом. Но не решилась. Совсем мальчик ещё.
    Слушая её, мне казалась, что она опять пытается переосмыслить всё то, что было сделано. Меня немного это настораживало. Она заметила моё волнение. Обняла меня.
   — Малыш ты мой большой. У тебя же всё в глазах и на лице было написано. Я знаю, что мучился. И я мучилась. Ты ведь это тоже видел. Теперь всё позади. Но и многое впереди…. Я люблю тебя. И счастлива, что ты полюбил меня. А такого объяснения от тебя я не ожидала. Выдумщик ты мой.
   — Танюша, а что тогда ты не договорила про то, что ты боялась, что я …, а дальше ты замолчала.
Она прижалась ко мне. Задрожала вся. Уткнулась мне в шею. А когда снова стала смотреть мне в глаза, сказала:
   — Я боялась, что ты можешь умереть. Я впервые в жизни полюбила! Полюбила тебя и тут же могла потерять свою первую любовь. Ты был весь в крови… было так страшно.
Она заплакала.
   — Таня, милая, родная моя, не плачь. Мне больно, когда у тебя слёзки. Почему ты так плачешь часто? — я прижал её к себе крепко- крепко, так, как всегда мечтал это сделать.
Вытерли слёзки. Опять воспоминания. Я и так уже всё знал, но продолжал расспрашивать Таню.
   — Таня, а почему, когда ты увидела меня, выходя из ванной, когда чуть дверью меня не пришибла, воскликнула:
   — «Это всё же ты?» — спросил я, специально спросил.
Таня, умная девушка, она, конечно, поняла меня, что хочется мне ещё раз удостоверится, что любит она меня. Что тут можно сказать? Мальчишка я ещё был!
   — Виталик, родненький, да потому, что думала о тебе, когда домой вернулась. А ты ночью зашёл в дом, гитарой об дверь стукнул. И я так хотела, чтобы это был ты! Тот паренёк, который играл и пел про любовь, — Таня обняла меня, — и теперь ты со мной.

   
    Вот и долгожданное лето! Я рвался в Свердловск к своей ненаглядной девочке. Но жизнь омрачило одно мероприятие, которое затеяла школа. Бывших девятиклассников и семиклассников отправили в село Камышево. Назвали это мероприятие спортивно-трудовым лагерем. Для меня это был полный облом. На две недели я напрочь потерял возможность видеться с Таней. Я должен был жить в какой-то деревне, садить капусту в поле и быть оторванным от цивилизации. Рассказал об этом Тане. Она настояла, чтобы я поехал и не отрывался от коллектива. Пообещала мне, что она в выходной день обязательно приедет ко мне. Только по приезду в село, я должен бубу сообщить свой новый адрес. Я вздохнул тяжело и согласился с доводами Тани. Но не поверил, что она приедет.

   Мы загорали после утренней смены под обрывистым берегом на пруду. Сверху меня окрикнул наш воспитатель — он же преподаватель физики Владимир Викторович. Сказал, что ко мне приехали, и мне надо подняться вверх. Я вскарабкался. Владимира Викторовича уже и след простыл, а не берегу стояла девушка, спиной ко мне. Конечно, это была моя Танечка. Мы бросились друг другу в объятья.
   Время до отъезда Тани мы провели за большим стогом прошлогодней соломы. Пришёл в лагерь, меня вроде и не потеряли даже.
   Утром Владимир Викторович, уединившись со мной, с ехидцей спросил
   — Это что за девушка вчера была?
Я ничего иного сказать не додумался:
   — Тетка приезжала, — ляпнул я растерянно.
   — С тётками так не обнимаются и не целуются, — с улыбочкой сказал учитель, — я такой красавицы в Заречном не видел.
   — Она из Свердловска, — ответил я и залился густой краской.
   Я не знаю, поделился ли он с кем нибудь из наших учителей по это. Но когда мы пришли в десятый класс, отношение его ко мне резко изменилось. Мы общались с ним как мужчины, а не как сопливый школьник с педагогом. Ещё больше я чувствовал его уважение ко мне.

   Разлука на этом не закончилась. Была ещё неделя сборов по военной подготовке. Из каникул вылетело почти двадцать дней. Тогда я сполна прочувствовал, как давит разлука с любимым человеком. Но всё это закончилось.
   
    Мы опять были вместе. Всё лето. Прятались в укромных уголках парка, ходили и к той берёзе со шрамами, к болоту, где я в детстве стрелял и ружья. На дальних от дома лугах валялись на траве среди жёлтых купавок, кругом пахло разомлевшими под зноем цветами, пили ледяную воду из родника. Мы тогда беззаботно любили друг друга.
    А ещё строили планы на наше будущее. Было понятно, что мне надо стать совершенно летним. Тогда снялось бы много условностей в наших отношениях. Мы могли бы поженится. Таня была против свадьбы, не хотела это афишировать.
   - Виталик, родной мой, давай лучше устроим путешествие на море. Меня один раз в детстве родители брали в отпуск.
Я согласился.
А я постеснялся сказать, что на море меня родители никогда не брали. И ездили, похоже, специально в сентябре,  а не в летние месяцы. Мои доводы, что есть в классе девочка и ей разрешают пропустить две недели в начале сентября, а потом она всё навёрстывала, потому что очень хорошо училась, моих родителей не убедили. А потом я и сам не стал просится. Вот и постеснялся рассказать Тане. Ведь истинная  причина была вовсе не в моей успеваемости. Дело было в деньгах. А что бы меня взять с собой надо было кроме билетов ещё и на одежду потратится.         

    Было много споров о выборе моей профессии. Таня и слушать не хотела об авиации: ни о военной, ни о гражданской.
   - Малыш мой! Посмотри во что превратилась жизнь Саши! Для него не существует семья. Его не бывает дома. Я хочу чтобы ты всегда был со мой. Я умру без тебя.
При таких разговорах Таня плакала и умоляла меня отказаться от это мечты.
   - Ты прекрасно разбираешься в радиотехнике. Тебя радиофак ждёт.
В конце концов я уступил Тане. Я не мог смотреть на её страдания. И тему эту мы закрыли.

    В этих разговорах у меня возникало ощущение, что Таня что-то не договаривает. Приводя в пример Сашу, мне казалось, что и обиды у ней на него нет. И немного напрягало, что к Лёше теперь она ездила совсем редко. И на лето его не привезли. Он так и продолжал жить у бабушки. Странными мне казались их отношения.
    Необъяснимым казался тот факт, что Саша, зная о нашей любви, никак не воспрепятствовал нашим отношениям. Во всяком случае, со мной он не пытался устраивать разборок. Или  считал это ниже своего достоинства - разбираться с пацаном. Конечно, его отношения со мной стали достаточно холодными. А я всё время был в напряжении, держал себя на готове, чтобы дать отпор в случае попытки физической расправы надо мной. То, что он мужик, меня это не пугало. Я то был по телосложению крупнее его, да за себя умел постоять. Уроки Толяна дали свои плоды! Бить я умел.  Но такое состояние мне было противным. В целом я человек миролюбивый и мордобои никогда не доставляли мне удовольствие. По жизни выработался принцип: "Не торонь меня и будешь цел. Полезешь - пощады не будет, дам отпор по мере сил". Толян учил: "Виталька,почувствовал, что бить будут,  бей первым."   
    С Таней так и не решался завести откровенный разговор. Жил с надеждой, что вот вот Таня разойдётся с ним и Леша вернётся к маме Тане.          

    Ходили на дальний, по течению реки, мост. Рассказал Тане про девочку-сиротку, с которой там познакомился, когда жила она в то лето на даче детского дома. Рассказал, как со своей подружкой Людой часто ходили к этой девочке в гости и угощали её мороженым. Рассказал, что очень хотел, чтобы эта детдомовская девочка стала моей сестричкой. Но её усыновили, а я плакал из-за этого. И девочку эту тоже звали Таней. Таня слушала мою историю и заплакала.

   Я решил развеселить Таню, рассказал про свою любимую подружку Люську. Рассказал, как мы дружили с ней. Как проваливались через крышу в чужой сарай. Рассказал и другие истории, где Люда занимала не последнее место. Сказал, как мечтал, чтобы Люда была моей сестричкой, и просили с Люськой у наших бабушек, чтобы нам разрешали ходить друг к другу в гости с ночёвкой.
  — Виталик, разрешили вам? — Таня смеялась от души.
  — Обещали, но не случилось такого, — ответил я, — бабушки только обещали. А вот днём часто спали на кровати моего деда под его охотничьим тулупом.
  — Виталик, а ты влюбчивый мальчик был! То, как ты рассказываешь про своих подружек, к девочкам ты был не равнодушен с детства. И Оля — девочка-красавица.
Я смутился. И Таня, похоже, тоже. Она будто осеклась, заговорив про Олю.
  — Таня, я, честно, никогда в детстве об этом не задумывался. Я рос один и мне хотелось иметь братика, а ещё лучше — сестрёнку. А с Олей мы друзья с первого класса. Я её портфель носил. И обзывали нас тогда женихом и невестой.
Таня грустно улыбнулась. Напрасно, наверно, я про Олю рассказал.
   — Значит я правильно представилась доктору, что сестричка я для тебя, — Таня улыбалась, заглядывая мне в глаза.
   - Ты моя любимая девочка,- я опять покраснел.
Таня засыпала меня поцелуями.
   — Теперь мне ясно, откуда у тебя такое нежное и трепетное отношение к девочкам, — Таня помолчала немного, — за это я ещё больше люблю тебя.

    День за днём худел бабушкин отрывной календарь. Пролетало лето 1973. Я был счастлив. Когда Таня была на работе, помогал бабушке сбывать излишки картошки прошлого урожая. Бабушка полностью отдавала выручку мне. А потом вместе с Таней пили чай с шоколадом.

   Как уж повелось, читали то, что предлагала Таня. Тонкая книжонка с рассказом «Сорок первый». В конце рассказа, главная героиня застрелила человека, которого успела полюбить, осознав, что она натворила, кричала:
   — Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синеглазенький!
   Это рассказ Бориса Лавренёва. Рассказ о гражданской войне. «Прочитал его и будто дёрнул в душе какую-то струну, которая потом звучит в тебе не смолкая долгие годы». Тема любви стара, как мир, и «сильна, как смерть». Помню я, как Танюшка уливалась слезами. С тех пор Таня перестала называть меня синеглазеньким.

   Все выходные дни сентября я появлялся у бабушки. Пользовался случаем ещё малой загруженностью занятиями в школе. В это время перестал ходить в радио-клуб.
   Я совсем осмелился, стал оставаться на ночь с Таней. А бабушка будто не замечала этого. Но я стеснялся. И бабушка в отношениях с Таней никак не изменилась. Также ворковали за чашкой чая.

   Традиционно в середине сентября копали картошку. Копали втроём: бабушка, Таня и я. Опять был небольшой костёр и печёнки. Как только погрузили урожай на машину, бабушка деликатно оставила нас наедине. Сгустились сумерки, воздух был теплый. Даже земля сохраняла накопленное за день тепло. Было тихо, и еле заметная голубоватая прозрачная струйка дыма от угасающего костра вертикально поднималась в небо. И нам никто не мешал. Мы были одни. А когда костёр уже мерцал угасающими угольками, мы направились в сторону дома.
   Во двор вошли, когда было уже совсем темно. Рискнули — зашли вместе. Мы не афишировали наши отношения. Но нас увидели. Увидела Оля. Она с января избегала меня. А с этого случая перестала здороваться. Так я и не решился объяснится с Олей. Я и сейчас не могу сказать, почему я не решался это сделать. А с этого случая Оля прерывала любую мою попытку заговорить с ней.

   И была впереди ночь…. Безлунная, но самая яркая....



   Подкрался октябрь. Мы грустили, прощались с коротким разноцветьем осени и были вместе, когда всё становилось серым и скучным. А потом снова радовались первому снегу и лёгким морозцам, которым одарил нас конец октября. Щёчки и носик у Танюшки становилась прохладными и, прижавшись к ним губами, не хотелось от них отрываться. Я был счастлив!

ГЛАВА 5.2

    1973 год. Осенние каникулы. Ноябрьские праздники.
    Ехал окрылённый. Вёз с собой дневник. С оценками за первую четверть десятого класса. Очень хотелось похвастаться. Много пятёрок. Но почти, как всегда: по русскому языку трояк! За девятый класс результат, забыл сказать раньше, был без троек. Правда, четвёрок и пятёрок было примерно поровну. А тут, «лепота»! И эта тройка.
    И всё из-за этих сочинений. Не могу я ошибки у себя искать! И это только полбеды. Время на проверку всегда не хватает. Сочинения, заданные на дом, я всегда писал в последнюю ночь. У всех, наверно, так.
    Прихватил и тетрадь с тем злополучным сочинением. Не помню теперь на какую тему. Да это неважно и тогда неважно было. Главное — это рецензия учителя за сочинение. А она гласила: «Сыров Виталя! Ты Молодец! Чувствуется отличное знание произведения. Осмысленный подход и прекрасное изложение. Но когда ты выучишь русский?» И оценка 5+/«КОЛ». Так и написано словами: «Кол». Да простит меня читатель за сравнение: тетрадные листы были сродни простыни, на которой всю ночь клопов давили. Красным-красно.

    Уже и вечер навалился, темнеть стало. Суббота, а Тани дома нет. У бабушки спросил. Та вразумительного ничего не ответила. Сказала, что утром завтракали на кухне вместе. Вскоре ушла. Я расстроился.
    Я ушёл к себе в комнату. Что тогда на меня накатило? Представил, что Таня вдруг откажется от меня. Да ещё вспомнилась из детства детдомовская девочка Таня Петрова. Я мечтал, чтобы она была моей сестрёнкой. Но её усыновили и я потерял её на всегда.
    Сопротивляюсь себе, а слёзы градом из глаз. Лёг на диван, уткнулся лицом в подушку. А слёзы текут. И опять тоска, как когда-то давно в детстве. Тоска по тётке, которую дядька увёз в Хабаровск. Ещё полчаса назад был весёлым и ни намёка на грусть. Подушка намокла от слёз.
   Видимо, задремал с дороги. Слышу шёпот:
   — Виталик….
Поворачиваюсь. Таня стоит, на меня смотрит. Кинулись обниматься. Заглянула мне в лицо.
   — Да ты что, роднулечка? Ты плачешь? Малыш ты у меня ещё. Да, вот она я, приехала. К Лёше ездила. Подарок отвезла.
   — Я расстроился, что дома тебя нет. Испугался чего то, и сам не знаю. Таня, я люблю тебя.
   — А мне бабушка сказала, что ты приехал, и я сразу к тебе.

   Кода уже совсем поздно легли спать, я предложил ей перейти жить к бабушке. И что Лёшу надо сюда возвращать. Таня смутилась тогда, по-моему. Лица я её не видел.
    — Виталь, бабушка уже предлагала мне. Я не могу пока принять это предложение. Я потом тебе объясню. С этим и уснули.

    Утром показал Тане свой дневник. Похвалила меня Таня. А с русским такую мне муштру устроила. И это дало не плохой результат. Описывать уж не буду, как она это сделала.

    Каникулы пролетели быстро. Ничего толком не помню. Всё как в тумане. Показалось мне при той встрече, что перемены в Тане произошли.

   В конце ноября я снова встречался с Таней. И ещё больше изменений я увидел в её поведении. Она выглядела поникшей. Что-то терзало её. Осунулась как-то вся. Исчез в красивых глазках озорной блеск. Личико стало бледным. Скованная стала. Но на мои вопросы отвечала, что всё нормально. Работы много, уставать стала. И бабушка, будто мимоходом, сказала мне, что с Таней что происходит.
   — С Сашей конфликты? — спросил я.
   — Нет, кажись-то. Он дома-то не живёт почти. Но дрянь он хорошая, оказывается.
На основании чего бабуся делала такие выводы, разъяснений мне внятных не дала.

   В начале декабря ещё одна встреча. Был у Тани почти двои суток. Но даже гулять не выходили, хотя стояла прекрасная погода. Таня сослалась на недомогание и усталость. Да и по её личику это было видно.
   И опять я уезжал озабоченный Таниным состоянием. А когда прощались, всё происходило так, будто Таня прощалась навсегда. А у меня щемило в груди. И я не мог оторвать глаз от Таниного бледного личика. Она плакала и не хотела меня отпускать. В один момент заплакала навзрыд, даже люди на это внимание обратили. И мы ещё провели вместе полтора часа, сидя на автовокзале. Таня всё это время прижималась к моей груди, я гладил и целовал её нежные руки. Уехал следующим автобусом.

   Чаще стали общаться по телефону. Тане проще было с телефонной станции дозваниваться до меня.
   В двадцатых числах декабря Таня перестала звонить в условленное время, а я не мог дозвониться на её квартирный служебный телефон. Телефонистка межгорода отвечала, что не берут трубку. Я не находил места и никак не мог вырваться из дома.

   Заканчивался 1973 год. У матери с отчимом начались непонятные трения. Ругались. Мать упрекала отчима, что совсем нет денег. Оно и понятно. Мама не вылезала из кредитов — накупила мебели. А отчим почему-то не получал зарплату. Точно я не знаю, в чём было дело. Я не мог выкроить даже три рубля, что бы съездить в Свердловск.
   У меня началась тихая истерика.


ГЛАВА 5.3

   Вырвался из оков только 29 декабря. Украл дома три рубля из материной сумки и в этот же день поехал к бабушке в город. На душе было не спокойно. Что только я не передумал сидя в автобусе. Беспокоил сон, который приснился в начале декабря после одного из телефонных разговоров с Таней.
   Прокручивал в памяти последний на тот момент телефонный разговор. В памяти зацепилось, что было это 19 декабря. Хоть и не видел я Таниного лица, но показалось, что она плакала. Хотя то, о чём говорили, не могло настроить на плаксивость. Чувствовалась сдержанность Тани, будто стоял кто-то рядом с ней. В разговоре том Таня попросила пока не появляться у бабушки. И теперь, в автобусе, вспомнив об этом, страшная мысль закралась в моей голове. Мысленно я гнал автобус: «Скорее… скорее…. Может ещё успею…».

    Дверь открыла бабушка. Огромная наша прихожая пуста: нет холодильника, нет обувной полочки…. Я всё понял.
    — Где Таня? Где? Почему ты молчишь? Почему ты мне не сообщила? Ведь ты же знала, что мы любим друг друга. Ну почему…?
    Я дёрнул ручку двери Таниной комнаты…. Дверь открылась. Зазвенели на связке ключи, вставленные в замочную скважину с обратной стороны. Передо мной пустая комната…. Помутилось в глазах….

    Ответ бабушки был как взрыв! Неожиданный, как от шального снаряда. Рвануло прямо впереди меня. Осколки впились во всё моё тело, лицо, выбило мне глаза, я не мог ничего выговорить — глотка была залита кровью. И только контуженый мозг твердил:
    — Зачем же так со мной? За что? Я люблю тебя, Таня! Вот тебе и синеглазенький!

    Таня переехала из этой квартиры. Значит, про развод с Сашей мне Таня говорила не правду! Я по наивности считал, что разведётся и поселится у бабушки. На мои вопросы бабушка ничего вразумительного сказать не могла. Или не хотела. Но я чувствовал, что бабушка что-то знает, но молчит, как партизан. В сговоре, похоже, были с Таней. Бабушка только и сказала, что Саша, прощаясь, сообщил, что уезжают жить в другой город.
    И вспомнилась мне моя любимая тётка Рита. Её муж, чтобы спасти семью, приехал со службы из Хабаровска и забрал её с собой. А теперь Саша, похоже, сделал тоже самое. Позорно было бы для взрослого мужчины воевать с шестнадцати летним пацаном, которого полюбила его жена. Он просто изолировал Таню от меня. Думаю, у него были такие возможности. А Таня не смогла противостоять.

    Квартиру Саша освободил 27 декабря. Об этом мне сказал Толян. Он видел как грузили ГАЗ-53. Только он не понял, кто переезжал.
    Опоздал я на два дня. Может, тогда бы я мог что-нибудь узнать и остановить Таню.
    А бабушка предала меня! Она имела все возможности сообщить мне, о том что происходило в те последние декабрьские дни 1973 года.

    В душе я и раньше чувствовал, что у Тани происходило переосмысление наших отношений. Как ни крути, с точки зрения той морали, наши отношения выходили за рамки. И, видимо, она решила вот так резко разорвать нашу связь.
    Ощущалось, что к этому решению она пришла под давлением извне. Кто-то или что-то вынудило принять такое жёсткое решение. Что-то произошло такое, что она резко отказалась от наших совместно принятых планов на будущее.
    Возможно, что Таня просто спасовала. Будущий муж из малолеток. Ни образования, ни специальности. Мальчик со школьной скамьи. Пообщалась со мной и поняла, что я ещё ребёнок. Поняла, что поторопилась ответить взаимностью. Так я тогда думал. Это для меня было самое логичное объяснение.

   Ни мои и ни Танины родители не одобрили бы наши отношения. Но я бы проигнорировал мнение своих. Это — правда! Только бабушка всё видела и знала. И не только молча дала согласие на наши отношения, но и словами рекомендовала мне забрать Таню, только подождать нам надо было. Я прекрасно понимал, что бабушка была в восторге от Тани.

   От нахлынувшей обиды на Таню начали наворачиваться слёзы на глазах. Я не мог понять, почему она не сочла нужным сказать, что уезжают в другой город.
   Почему она не захотела увидеться? Почему не звонила? Я просто не понимал, за что так жестоко Таня решила обойтись со мной.

   На стене остался только большой календарь с изображением ТУ-134, который год назад повесил её муж в прихожей. Но календарь уже был «прожит». Год прошёл. И был теперь только красивой картинкой, да напоминанием о прожитом годе и наших, ушедших в небытие, счастливых днях, проведённых с Таней. Она, пожелав мне счастья в наступающем новом 1973 году, сама же и разрушила его перед новым 1974 годом. Это был удар судьбы. И устоять от этого удара было нелегко.

   Жизнь тогда казалась конченой. Я со стены сорвал календарь с самолётом и в клочья разорвал его. Бабушка потихоньку убралась в свою комнату. Всё же знала она что-то, о чём не могла сказать мне. Пытать бабусю больше не стал. Что толку.


Глава 5.4

    Мне не хватало чуть меньше полутора лет, чтобы стать совершеннолетним. Но для Тани не это было главным. Став взрослее я нашёл море причин, которые тогда могли позволить Тане так поступить со мной. Нет смысла писать об этом.

    Медленно я оправлялся от удара. Обида на Таню угасла. Но ощущение предательства не покидало меня очень долго. Мысленно стал оправдывать её тем, что иначе она и не могла поступить.
    Какой-то внутренний голос останавливал меня искать Таню. Узнал только сразу по горячим следам, что с двадцатого декабря 1973 года Таня уже не работала на телефонной станции — уволилась.

    В тот роковой день 29 декабря 1973 года я решил вернуться домой. Не мог оставаться в той квартире у бабушки.
    Стоял на конечной остановке троллейбуса. На притоптанном снегу увидел двух копеечную монетку. Решение возникло мгновенно. Я подобрал монетку и направился к будке с телефоном-автоматом. Набрал рабочий телефон Тани. Ответил женский голос. Попросил Таню.
    — Ты Виталий? Да?
    — Да, это я. Откуда вы знаете меня? — дрожащим голосом спросил я.
    — Ты где сейчас?
    — Я на Химмаше, на конечной остановке. Где Таня?
    — Подходи к проходной завода. Я могу выйти.
Я согласился.
    Минут через семь вышла девушка. Я не раз видел её с Таней. Похоже, что они были подружками. Меня она, видимо, тоже знала, так как сразу направилась ко мне, хотя у проходной стояло несколько парней, причём несколько человек стояли в одиночку.
    — Ты Виталий, я знаю тебя. Ты Таню не ищи. Не мучай себя. Я знаю, что нелегко тебе. Но не ищи…, — на глазах у девушки мелькнули слёзки.
    Я и слова вымолвить не успел, как она развернулась и бегом бросилась за двери проходной. Только и успел крикнуть ей вслед:
    — Это Таня Вас просила передать?
Слышали ли она меня?

    Вот и всё! Таня отказалась от меня…. Осознала, значит, что поторопилась ответить на мою любовь. Решила вот так вероломно бросить меня. Случилось то, что я предчувствовал….
   
    Я долго стоял на остановке, пропуская один за другим отходящие троллейбусы. Неведомая сила не пускала меня зайти в троллейбус. И только когда я окоченел, стал дрожать от холода, перестал ощущать пальцы на ногах, решился уехать.
    Негнущимися от холода пальцами я нащупал в кармане монетки, чтобы заплатить за проезд…. Мозг отключился… Пустота… Наверно, сработала какая-то внутренняя защита.
    Я не помню, как я приехал домой. Не помню, что я делал в те дни. Эти дни последних зимних каникул стёрлись из памяти.


    Выживал теперь сам. Стал подавленным и агрессивным. Устроил драку на катке. Получил сполна тогда. Лежал в больнице. Тупо смотрел в потолок и сожалел, что не убили меня в той драке.
    Тогда же на больничной койке пришла мысль, что я переживаю только потому, что это первая любовь. А потому и такова участь. Первая любовь зачастую бывает не долгой. Утешение, конечно, слабое и неубедительное. Да теплилась надежда, что объявится Таня. Может так надо пока? Таня не была свободной: замужем и ребёнок.
Я не знал, как складывались у неё отношения с Сашей. 

Глава 5.5

    Школа заканчивалась, впереди выпускные экзамены. Вдруг в одной девчонке из класса заметил сходство с Таней. А главное — имя у неё Таня. Сходство внешнее, я, скорее, дорисовал, чем оно было на самом деле. Невольно воспалённый мозг должен был дорисовать. Мне очень хотелось какую-нибудь девочку называть Таней. Я понимал, что увлекаясь Таней-одноклассницей, я только усугубляю своё положение.

   Люда! Она мне с первого появления в нашей новой школе напомнила Олю. Выделялась она среди других девочек оригинальным цветом школьного платья. Очень красивая девочка! Даже как-то решился к ней прийти домой, постучался. Она открыла. Но я ушёл, сказав, что ошибся. Я сделал вид, будто удивился, что она здесь живёт. Я не решился сказать ей о цели своего прихода. А Люда, конечно же, и не поняла ничего. Да и сам не понимал, зачем надо было идти к Люде в дом. Можно было и в школе завести разговор, как-то предложить дружить.
   
    Была ещё Оля. Я уже писал, что отношения с ней прекратились.

   Я метался. Мне нужна была подруга. Я привык иметь в друзьях девчонок.


    В мае 1974 года исполнилось семнадцать лет. Таню вспомнил. Вспомнил наши первые две ночи, когда перешагнули рамки платонической любви. И было неимоверно больно…. Опять пожалел, что в драке не убили меня.

    Лето. Вот и школа позади. Аттестат на руках. Так себе по баллам. С тройкой по русскому языку. Документы подал в институт на радиотехнический факультет. Это был резерв на случай, если не попаду в лётчики. Мечтать о небе перестал ещё с февраля. Зрение подвело: драка в феврале не прошла бесследно.

    Август 1974 года накатил стремительно.
    В институт не поступил — не добрал полбалла, и мне ничего не оставалось, как пойти работать. До армии ещё год, а может и полтора. Окончательно переехал жить к бабушке.
 
   В конце августа кто-то из соседей попросил отремонтировать радиоприёмник. Я в чулане искал радиодетали и в коробке обнаружил конверт. Это было письмо от Тани. Я сразу это понял. На конверте было написано моё полное имя. Таня часто на листочке бумаги выписывала моё имя, отчество и фамилию. Заглавные буквы Таня выписывала вензелями. Я наблюдал за этим, а Таня, хихикая, дописывала, что она любит меня.
   Я уже полчаса сидел в чулане на полу и боялся распечатать это письмо. Руки дрожали. Затеплилась надежда, что я снова смогу увидеть свою милую, любимую Танечку. Поеду к ней хоть на край света. В письме должен быть её новый адрес!
   Это и заставило меня распечатать конверт. В голове, как молот звучало: «АДРЕС! АДРЕС!»
    Это было большое письмо, на трёх двойных тетрадных листах. Быстро пробежал по всему письму. Адреса не было…. Ещё раз…. Адреса нет.
    Я не буду, пересказывать это письмо. Да и теперь вряд ли я смогу подробно вспомнить его содержание. И очень это личное. Самое главное в письме — Таня убедила меня, что любит меня и будет любить всю жизнь! И не раз упомянула, что впервые полюбила. Писала, что была бы счастлива, если смогла разделить со мной всю жизнь. И только большая разница в возрасте не позволила ей дать мне какие-то надежды согласиться стать моей женой. Разница была в двенадцать лет. Мне тогда почти семнадцать, а Тане должно было исполниться двадцать девять. Нам надо было ждать ещё год, чтобы я стал совершеннолетним.
    У Тани и тени сомнений не было, что не станет препятствием для меня её почти девяти летний сынишка. Она верила мне, что я искренне готов усыновить Лёшу. Взаимоотношения у меня с ним были, как с младшим братишкой. Только обсуждала она эту тему как-то не охотно, сразу уходила от разговора. Я сам до десяти лет рос без отца, познал, что такое отчим. У меня был хороший отчим. Потому был у меня пример, и никаких препятствий стать отцом Лёше у меня не было. Только Таня всегда уходила от этой темы.
    А ещё она пожелала мне встретить прекрасную девушку. Таня знала о моей дружбе с Олей. Но в своём письме не обмолвилась про Олю. Я чувствовал, что у Тани была некая ревность к ней.
   Судя по тому, что письмо было написано разными по цвету чернилами, писала она его не один день. А на последних страничках были видны высохшие капельки. Наверно, она плакала. И я, увидев эти слезинки, тоже облился слезами. Это были слёзы безысходности, но отнюдь не обиды на Таню.
    Несколько раз в письме Таня просила у меня прощения. Просила правильно её понять.

   «Буду любить и помнить тебя всю жизнь» — это последние слова того прощального письма. Надежды мои рухнули: адреса нет, и никаких надежд! И снова ручьём полились слезы, капая на тетрадные листы, растворяя Танины высохшие слезинки.

   Почему Таня не захотела об этом сказать мне в глаза? Почему она решила поступить так жестоко? Она сказала, что впервые в жизни полюбила. Я верил в это. Но она в угоду чему-то решила разорвать нашу любовь.
   Не поверил я в причину. Она знала, на что шла, ответив мне взаимностью. Что-то другое давило на неё в последние наши встречи. Какие-то обстоятельства встали между нами непреодолимой стеной.
    Зная Таню, я понял, что не захотела она смотреть на то, как я буду мучиться. Из письма было понятно, что мне не стоило искать её, тем самым не превращаться в тряпку, не волочиться за ней. Хотела, что бы я остался мужчиной. Может боялась, что не сможет, глядя мне в глаза, отказать.

   К сожалению, письмо это я прочёл только три раза. Возможно, прочти я его спустя некоторое время, я смог бы по-другому осмыслить его содержание. Не исключаю, что решился бы со временем увидеть Таню. Но поначалу я даже боялся брать письмо в руки. Я спрятал его. Но письмо пропало со временем. Полагаю, что моя бабушка нечаянно «слила» моей матери о нашей любви. И подозреваю, что письмо могла уничтожить моя мать. Вероятно, в один из приездов, когда я служил в армии, она рылась в моём столе, разыскивая хоть какие-то следы, которые могла оставить мне Таня. Если это так, то очень глупо со стороны моей мамаши.
    И если бабушка и правда рассказала о нас с Таней матери, то она второй раз оказалась причастна к моей будущей судьбе. Причастна к потере близких мне людей.
    Есть подозрения, что мамаша лично приняла «превентивные» меры для разрушения нашей любви. Я представляю, что она могла ей наговорить. Могла ли беззащитная девушка устоять от «озверевшей» моей матери? Бедная моя Таня, что же ей пришлось тогда пережить. Видимо она смирилась с той судьбой, которая была ей предначертана.
Хотелось, что бы это были только мои подозрения.

    Письмо это окончательно меня добило. Я остался ни с чем. Потерял любимую девушку, не поступил в институт. И в армию меня ещё не могли забрать — я был ещё несовершеннолетним. И было невыносимо больно ходить через проходную завода, куда я устроился работать. У этой проходной я часто встречал Таню после работы. Всё против меня. Трудно было, не скрываю. Никогда в жизни я не ощущал себя таким отверженным.


    Не стал я разыскивать Таню через адресный стол, хотя я знал все её данные, вплоть до последнего адреса проживания и дня рождения. А мысль о том, что была у Тани веская причина, так и осталась у меня навсегда. Но я верю, что любила она меня. Верю до сих пор. Если бы Таня просто решила избавиться от меня, как от надоевшей игрушки, она бы так и написала, что разлюбила меня. Верю и в то, что для неё это была первая любовь. Пусть со стороны, может, это и странная любовь к юноше.


    Радио клуб ещё в январе 1974 года забросил. А потому «Морзянку» не доучил. Не довёл до уровня рефлекса, как поучала меня Таня.
    В институт поступил через год, в августе 1975 году. Но на электротехнический факультет. И получил отсрочку от призыва в армию.


    Сон, о котором я упомянул в начале повествования, первый раз увидел в декабре 1973 года, совсем незадолго до того, как потерял свою Таню. Я обнимаю её. Она стоит на цыпочках, крепко держит меня, обхватив мою шею обеими рукам, но неведомая сила отрывает её от меня. Не смог удержать Таню. Очнулся от собственного крика.
    Такой же по содержанию сон видел ещё один раз. Уж сильно реально всё в нём. И оба раза эти сновидения, как вещие! К разлуке!

    А шрамы в душе долго не заживали. Слишком грубо и вероломно они были нанесены. И долго оставался в памяти тот болевой шок в груди, будто безжалостный хирург резал меня без наркоза по живому сердцу.


    Семь лет я жил в таком состоянии. По мере взросления всё крепче в моём сознании укреплялось мысль, что Таня решила сохранить семью. Думаю, что с Сашей у ней были серьёзные разговоры на эту тему. У Тани был сын и оставлять его без отца она не решилась. Саша имел престижную высокооплачиваемую работу. Конечно, его профессия лётчика гражданской авиации требовала жертв — он был оторван от семьи, мало бывал дома, не мог полноценно, как отец воспитывать Лёшу. Не исключал я и то, что Лёша был специально Сашей отправлен к бабушке в другой город. Возможно он шантажировал Таню, что в случае их развода, сына Таня не получит. А я прекрасно помню, как уходила Таня от разговоров на тему усыновления Леши, когда я достигну совершеннолетия и мы сожем поженится. А кто я? Сам ещё ребёнок! Когда Таня приняла это жестокое для меня решение, до совершеннолетия мне ещё оставалось полтора года. Без профессионального образования как бы я мог содержать семью? Не исключаю, что Таня об это тоже задумывалась. И Саша мог ей об этом говорить. А я знал, что зарплата у неё была не большая. Глядя на скромный Танин гардероб, я решил, что Саша очень скупой человек. И мечтал, что когда буду хорошо зарабатывать, одену Таню как царицу, и Лёше ни в чём отказа не будет. Мальчишка я ещё был.

   Был ли мир и согласие в Таниной семье, после того как она оставила меня? Я не решился вмешиваться в Танину семейную жизнь. Потому и не стал её разыскивать. И, повторюсь, боялся отказа.

    Периодически сдавливало в груди сердце, и наворачивались на глаза слёзы, и вставал перед глазами, уже расплывчатый, образ красивой девушки Тани со слёзками на её красивых глазках.


    За долгие годы стёрлись детали тех дней. Теперь воспоминания как старая киноплёнка. Они прерываются, потому что плёнка часто рвётся, тормозит из-за порванной перфорации. Обнаруживаются места старых склеек и отсутствие целых фрагментов. Царапины и нерезкие, размытые кадры по всей плёнке.

     Когда-то услышанная в десятилетнем возрасте и навсегда врезавшиеся в память битловская песня «Девушка», а потом, в ранней юности, исполненная мной под гитару во дворе в кругу друзей, неожиданно привлекла ко мне внимание красивой девушки Тани. Невольно удивляюсь, что незамысловатая по содержанию песенка стала знаковой в моей судьбе и красной линией прошла через всю мою жизнь:

        Is there anybody going to listen to my story
        All about the girl who came to stay?
        She’s a kind of girl you want so much it makes you sorry,
        Still you don’t regret a single day.
        Ah, girl, girl, girl.
Старый стал — сентиментальный! А воспоминания мои для кого-то, как старое несовременное чёрно-белое кино.

    Вот и рассказал я Вам свою историю, как я любил когда-то! И правда — это было так давно!

   На этом можно было бы и поставить окончательную точку. Ибо закончилось повествование моей истории о ПЕРВОЙ ЛЮБВИ. О многом я не стал писать. Больно… Но кому нужны эти подробности!

   Пожелание Тани встретить прекрасную девушку сбылось. Эта девушка вернула меня к жизни. С ней мы уже тридцать шесть лет вместе. Имя у неё Ирина.

    Я никогда не писал. Эта повесть моя первая в жизни.
    Никому я не рассказывал историю моей первой любви. Честно говоря, стеснялся рассказывать, чтобы избежать насмешек или, наоборот, сочувствия. Знали только те, кто был в те годы рядом со мной. Знали только то, что было на виду, без подробностей. Бабушка, Оля, Толян и Саша — они были невольными свидетелями. Только в мае 1980 года, вернувшись из армии, я рассказал Оле  всё в подробностях. Об этом во второй маленькой повести «Поезд 192 Ленинград — Свердловск».
    Жена Ирина узнала об этой истории только летом 2017 года. Ей тоже не решался рассказать о той личной трагедии, которую я пережил в юности. Боялся…


     ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Конец октября 2016 года. Кафе.
     Напротив меня сидит молодой человек, тоже Виталий. Он передал мне письмо. Сердце заколотилось. В горле ком.Дрожащими руками я вынул письмо.

     «Виталик, дорогой, Виталька — милый мой мальчик, мой мужчина! Я люблю тебя всю жизнь! Прости меня, если можешь! Твоя Таня. 26 мая 1993».
     И Танина подпись — достаточно оригинальная. Таня подписывалась стенографическим письмом.
     Вот и весь текст этого письма, написанного двадцать три года назад. Тетрадный лист уже пожелтел от времени и чернила поблекли. Тогда Тане было сорок восемь лет, а мне тридцать шесть.
     Я не сдержался и вышел из кафе. Выкурил не одну сигарету. Вроде успокоился и вернулся в кафе. Глянул на Виталия. Лицо его было бледным. Похоже, он сочувствовал моему состоянию. Наверно, я жалко смотрелся. Меня колотило и потряхивало, как троящий двигатель. Ощущение присутствия третьего собеседника ещё больше укрепилось в сознании. Вот звякнет колокольчик на входной двери, и зайдёт Таня…
     — Откуда, Виталий, у Вас это письмо? — спросил я.
     — Таня, Татьяна Васильевна — это моя мама….

       Продолжение в повести «Свет далёкой любви» http://proza.ru/2017/12/11/881