Стрекоза

По вечерней московской улице, заложив руки за спину, шёл до смешного нелепый человек. Человек был толстоват, кое-как выбрит и невелик ростом. Шёл он, чуть наклонившись вперёд, бодрым решительным шагом, не отрывая взгляда от асфальта. Причём, если на его пути попадались лужи, то человек, не обращая на них никакого внимания, так же резво шлёпал по ним, как по сухому, чем вызывал явное недовольство окружающих, что останавливались и, ворча ему вслед, стряхивали с одежды грязные капли. Однако это нисколько не влияло на целеустремлённость нелюбезного пешехода, и он, не снижая скорости, следовал по намеченной им траектории. При этом он изредка мотал головой и повторял одно и то же слово: «Ни-ког-да!»

Пройдя таким образом весь маршрут, человек остановился у подъезда многоэтажки и, посмотрев по сторонам, назидательно проговорил, - Ни-ког-да… Никогда не верьте в дружелюбие троллейбуса!
Затем он открыл подъездную дверь, насупился и вошёл внутрь. Звали человека Матвеем Ильичом, и считался он жителями дома местным сумасшедшим. А так как любой уважающий себя многоквартирный дом просто обязан иметь своего сумасшедшего, то Матвей Ильич какой-то уникальной достопримечательностью не считался, подпадая под резолюцию – «Ну, есть… и, Слава Богу».
Чем его сегодня обидел представитель общественного транспорта – лягнул ли электрическим током, приобнял ли ненароком дверями, или же укачал своим дёрганым аллюром – осталось неизвестным. Однако было понятно, что затаил Матвей Ильич на него в душе тёмное, потому как в течение вечера, время от времени, он замирал, прерывая домашние дела, сокрушённо качал головой и констатировал, - Эка, прямо скажем, какая скотина рогатая!
И случись при этом обличение сторонний наблюдатель, он бы непременно отметил, что высказываемая Матвеем Ильичом  фраза, его тревожит и даже огорчает.

Само же сумасшествие Матвея Ильича было можно сказать мнимым, так как ни на каком учёте он не состоял и в реестре психов не значился. Однако обходительные врачеватели мозговых кренов всё же отмечали в нём некое отклонение от назначенной ими нормальности. Но при том утверждали, что аномалия эта абсолютно безвредна для окружающих, и что, к примеру, кусаться Матвей Ильич не станет ни при каких обстоятельствах. Ну, разве что забрызгает какого раззяву мутными брызгами при своей стремительной ходьбе.
Суть самой аномалии заключалась в том, что разделение всего и вся на живое и не живое у Матвея Ильича было в корне отличным от общепринятого, и он совершенно искренне считал любую так или иначе движущуюся материю живой и значит одухотворённой, а замершую, хоть и на время – мёртвой, которой не возбранялось в своё время и ожить.
Так, уснувший в бузине воробей был для него такой же непримечательной частью ландшафта, как и валяющийся под этим кустом кирпич. А стиральная машина, жужжащая и временами подпрыгивающая, определялась, как крайне неуравновешенная особь семейства приборных.

Но стоило только воробью зевнуть и потянуться, а стиральной машине скрипнуть последним оборотом барабана, живое и мёртвое тут же переворачивались, а Матвей Ильич терял всякий интерес к умершему агрегату, переключая своё внимание на нахохлившуюся пичугу. При этом он желал общаться, пусть даже и не на родной ему фьють-фьютьском языке. А для большего взаимопонимания принимался щёлкать языком и таращить ближайший к собеседнику глаз. Со стороны всё это выглядело, по крайней мере, странно, и имело различную оценку у случайных прохожих, ставших свидетелями столь оживлённой беседы. Спешащие по своим делам женщины обычно часто оборачивались, бывало, что при этом и спотыкались, но от обидного вердикта воздерживались. Мужчины наоборот, тут же выносили приговор и шли дальше. Исключение составляли благородных кровей пенсионерки – ценительницы академического театра и романов Драйзера. Они умиленно смотрели на чирикающего Матвея Ильича, с воодушевлением отмечая, что и на их улице, наконец-то, появился тонко чувствующий орнитолог. В конце концов, наговорившись досыта, Матвей Ильич резко разворачивался и удалялся, оставляя воробья в некоем недоумении. В таком же недоумении наверняка пребывали бы машины, самолёты и вышеупомянутые троллейбусы – знай они о том, что их причислили к категории живых.

Так что жизнь Матвея Ильича была полна маленьких приключений, ежедневных открытий и переживаний, как со знаком плюс, так и со знаком минус, в зависимости от реакции встреченного им субчика. Одним словом, живое вертелось в живом, чаще всего мягко и ласково, но иногда, нет-нет, да и посверкивая колючими искрами. Возможно, что так бы оно всё и продолжалось, не случись с Матвеем Ильичом нехорошего происшествия.

Виной всему оказалась случайно встретившаяся ему на улице дама – незнакомая и чужая. Дама эта шла довольно бойкой походкой навстречу Матвею Ильичу, а поравнявшись с ним, вдруг остановилась, охнула и, прижав руку к груди, рухнула ему под ноги. От неожиданности Матвей Ильич попятился, а убедившись в том, что дама, взяла да и пропала, нырнув в обездвиженность, обошёл, возникшее на его пути препятствие в виде объёмного цветастого платья, и уж было собрался идти дальше, как краем глаза заметил присевшую на это платье стрекозу. Он резко развернулся и, осторожно присев на корточки, стал с любопытством рассматривать трепещущие прозрачные крылышки. Он даже открыл рот для приветствия беспокойного насекомого, когда услышал за спиной шаги и следом, вопрос,
 - Что здесь случилось?
Матвей Ильич встал и, указав пальцем на лежащую женщину, ответил,
 - Стрекоза.
Подошедший мужчина окинул его неприветливым взглядом и спросил уже более нервно, - Какая ещё стрекоза? Вы – врач?
Матвей Ильич отрицательно повертел головой и для убедительности произнёс, - Улетела… Такая синенькая, тоненькая… Пойду её искать…
- Стоять! – скомандовал незнакомец, держа женщину за руку и, пытаясь нащупать пальцами пульсирующую жилку.

В это время к месту происшествия стали подходить прохожие. Кто-то вызвал «Скорую помощь», а кто-то собирался вызвать и полицию. Однако, проверяющий пульс гражданин, сказал, что последнее вовсе не нужно и, указав на себя, заключил, - Полиция уже здесь.
Матвей Ильич, наблюдая за происходящей вокруг суетой начал себя уже корить за то, что стал вместе со стрекозой возмутителем общественного спокойствия. Он тихонько повернулся спиной к собравшимся и, сделав шаг, вновь услышал от неприятного мужчины грубое, - Стоять!

Когда «Скорая» увезла, начавшую приходить в себя, женщину, неприятный мужчина встал напротив Матвея Ильича и опять повторил свой вопрос, - Что здесь произошло?
Удивляясь такой непонятливости полицейского, Матвей Ильич ответил уже по слогам, - Стре-ко-за!
- Я Вас не про стрекозу спрашиваю.
- А про что?
- Я спрашиваю Вас про женщину.
- Про какую женщину?
- Про ту, которую только что увезла «Скорая».
- Я не знаю про женщину, - ответил разволновавшийся Матвей Ильич, - Я знаю про стрекозу.
Затем он задумался, вспоминая ход событий, и заговорил уже быстро и сбивчиво, - Да. Была женщина… Но она была раньше, до стрекозы, Она была, была… и потом раз – и не стало… Не стало никакой женщины… Что тут непонятного?
- Куда же она делась?
- Как куда? А куда всё это девается? – переспросил Матвей Ильич, сделав широкий жест руками, - Может исчезла, а может и умерла…
Неприятный мужчина подошёл на шаг ближе к собеседнику и, глядя ему в глаза, жёстко сказал,- Слышь ты… у тебя совесть есть? Человеку стало плохо, а ты даже не попытался помочь.
- Кому помочь? – взмолился Матвей Ильич, - Стрекозе?

Непонятно чем бы закончилась эта нервная перепалка, не подойди к собеседникам знакомая Матвею Ильичу пенсионерка. Она что-то пошептала на ухо полицейскому и тот, смягчившись, отпустил Матвея Ильича на все четыре стороны, проворчав себе под нос , - Ну, если «ку-ку», тогда всё понятно.
Матвей Ильич очень довольный удачным разрешением конфликта, заложил руки за спину и бодро зашагал в направлении парка. Он шёл и думал о том, что как много на свете странных и непонятливых людей. И что это ещё полбеды, а настоящая беда в том, что все эти странные и непонятливые люди к тому же и крайне нервны на ровном месте. Да и в самом деле, с чего так разволновался этот неприятный гражданин, что всё спрашивал его о какой-то пропавшей женщине? Можно подумать, что вокруг него никто никогда не пропадал и не умирал… Можно подумать, что он не знает, что всё живое так или иначе возрождается и вновь начинает чирикать, стрекотать и шастать по улицам в цветастых платьях…

Улыбнувшись своей мысли, Матвей Ильич снисходительно покачал головой и остановился у пешеходного перехода, дожидаясь зелёного сигнала светофора. Когда  светофор разрешил перейти дорогу, Матвей Ильич дошёл до её середины, обернулся, нахмурился и строго погрозил пальцем урчащему на него троллейбусу…