Испачканная репутация

Часть на ученье, под руководством командующего округом, обосралась. Причём, обосралась конкретно. И в полном, и в переносном смысле этого слова. Сначала, естественно, в полном.

В разгар масштабного наступления на вероятного противника выяснилось, что наступающих-то и нет, - у всех разболелись животы и начался понос. В туалет нельзя было попасть. Из него слышались душераздирающие стоны.
 
Несмотря на строгие запреты, солдаты для этих целей задействовали все: и окопы, и кусты и углы палаток. Полигон был полностью засран.

Ученья прекратили. Части поставили двойку. И начался изощрённый гомосексуализм.

Сначала все пороли докторов. Они переходили от командующего к командиру, от него – к заместителю по тыловому обеспечению, после  него их поимели все политработники, а уже потом доктора безжалостно перепороли друг друга. Затем командующий, спустив пар на докторах, поимел всех командиров по очереди, после чего командиры поимели друг друга и снова накинулись на докторов. Отчего докторам больными и заниматься было некогда.

В каждом человеке, и в военном тоже (военные – тоже люди) живёт педагог и доктор. И каждый знает как нужно воспитывать, и как надо лечить. И у каждого на этот счёт своё мнение.

Командующий, хлопнув дверцей автомобиля, уехал, а в очаг выдвинулся медсанбат и развернул инфекционный госпиталь.

Тут солдаты почувствовали к себе внимание и заботу людей в белых халатах.  Им  давали  таблетки,  поили,  кормили,  подкладывали  под  них
«утки», а весь полигон залили хлоркой, отчего три дня в радиусе пяти километров невозможно было дышать. Ведь для строевого командира запах хлора всё равно, что валерьянка для кота. Он от этого «тащится».

Старый, точнее просто древний, инфекционист, майор Слива, по прозвищу Пердило, потому что из него постоянно шумно вылетали газы и при этом он сразу же кряхтел и говорил: «О, сукин кот!», взял весь удар  на себя. Он носился по палаткам, выпуская для ускорения струю сероводорода, чем выселял окружающую среду, во всё вникал, был в курсе всех дел.

Перед выпиской всем проводилась ректороманоскопия. Труба вгонялась в задницу, и, приставив к ней свой слеповатый глаз, периодически повторяя: «О, сукин кот!», майор осматривал слизистую. Процедура, сама по себе мало приятная.

Очередь двигалась.

На стол взобрался рядовой Зинкевич, первый разгильдяй части. Раздвинув ягодицы и приняв в себя двенадцать сантиметров трубы, он прохрипел, - Москву видно? – Чем вызвал бешенство у обычно флегматичного инфекциониста. Тот сучил ногами, изрыгал проклятия и брызгал слюной.

Приём был прекращён.

О поведении Зинкевича был написан рапорт на имя командира части и через день тот продолжил своё лечение на гарнизонной гауптвахте.

А через месяц ученье повторили. Вероятный противник был разбит в пух и прах. Славное имя части было восстановлено.

Но горечь осталась.