Глава XIX. 1. Две комиссии из Москвы

               (Предыдущее см. http://www.proza.ru/2015/11/10/721).

         Когда пришли в базу и пришвартовались к пирсу, по лицам встречавших нас начальников, никто из нас ничего особенного не заметил. Уже на пирсе нам было сказано, что на берегу все в порядке, в семьях тоже – совсем хорошо. А что нам предстоит дальше, узнаем позже.
         В переводе в Севастополь мне было отказано. Кто, почему отказал – никто мне сказать не мог, или не хотел. Да это ладно. Куда важнее для меня было известие, что вот-вот из Москвы должна прилететь какая-то комиссия. Какая комиссия, зачем, опять, то ли не знали, то ли не хотели говорить. А я был уверен, что она едет в связи с моими обращениями «наверх».  И вот тут мог ожидать чего угодно, вплоть до снятия с должности, (всегда можно найти за что), или  похуже. Смотря, что за комиссия.

         С одной стороны я оказался прав – комиссия действительно летела сюда «по мою душу». Но с другой, волновался напрасно, она была всего лишь флотской, от Главкома ВМФ. Так что снять меня с должности, на которую я был назначен приказом Министра обороны  СССР с согласованием в ЦК, не имела полномочий. Разве что представила бы Министру обороны необходимый для того материал. Возглавлял её адмирал Стариков из политуправления ВМФ, и считалась она, как я позже узнал, почему-то «предварительной». Совсем уж непонятно зачем и кому такая комиссия была нужна.

         Начали, как обычно, с того, что принялись основательно копать на корабле и в казарме. Три дня проверяли технику, оружие, документацию, партийное и комсомольское хозяйство, службу снабжения и т.д. Меня лично никто не трогал, никуда не вызывали, так что я мог спокойно готовить и сдавать в штаб отчеты за поход. Ну как спокойно, волновался, конечно, чего только не передумал за эти дни.
         Наконец, дошла очередь и до меня. Вопросов было много, но всё как-то не по-существу. Больше типа – к кому я обращался с Докладом, кто и как реагировал на него и как отвечал. Для меня это было крайне неприятно – приходилось говорить о своих начальниках в их отсутствие. И ничего хорошего – никто мои труды или не читал, или, если читал, то молчал.  На мой вопрос, когда же речь пойдет  о главном, то есть по существу поставленных мной в Докладе командованию вопросов и предложений,  Стариков ответил, что завтра комиссия соберется у Командующего флотилией, там, мол, и поговорим. Пришлось ждать до завтра.

        В кабинете Командующего флотилией, после того, как проверяющие доложили о результатах проверки корабля и экипажа, (никаких существенных замечаний, нарушений или злоупотреблений обнаружить не удалось),  говорили с утра до самого обеда, и всё опять-таки по второстепенным вопросам. Например, о реакции ГШ и Политуправления ВМФ на мою статью о воинской дисциплине. Было много сказано об актуальности, ценности поднятых в ней идей и предложений. О том, что рассмотреть статью  рекомендовано на Военных советах флотов, флотилий. И, что, всё-таки, обращение по таким вопросам в открытую печать не делает чести таким солидным людям, как командиры кораблей…

        В конце-концов пришлось задать вопрос: почему мы не говорим по существу поднятых мной вопросов в «Докладе»? Почему всё свелось к проверке моего корабля и к статье о дисциплине?
        И тут вдруг выяснилось, что такая задача перед комиссией и не ставилась! Ей было поручено лишь разобраться в правильности поставленных вопросов, кто и как на них реагировал, и в том… куда «Доклад» направить!  Ну и ну!  Свежо предание. Я был абсолютно уверен, что задача комиссии была иной. А именно: накопать на меня компромата, пригрозить, чтобы замолчал. А если не заткнется, выставить меня этаким бездельником-неудачником, несущим всякую ахинею. Не получилось. Пришлось выдумывать что-то на ходу. 

         В конце заседания там же зашел уже непринужденный разговор. Меня почему-то в кабинете Балтина оставили, и я не стал спешить уходить. Балтин вспомнил, между прочим, что в ГШ есть некто А.Горбачев, капитан 1 ранга, в прошлом командир подводного крейсера, который тоже говорит о недостатках на флоте. В связи с ним, рассказал такой случай. На СФ в  дивизии, которой Балтин командовал, готовили к выходу в море на выполнение сложной задачи новый ракетоносец. Им интересовались высокие инстанции, потому в дивизии старались успеть  всё  сделать в срок. Когда всё было готово, собрали совещание по подведению итогов. На совещании  присутствовали высокие чины. Так вот там этот Горбачев поднялся на трибуну и, по словам Балтина,  «начал лить грязь». Дескать, и то не готово, и то не так, корабль нельзя выпускать в море потому-то и потому-то.
       -  Тогда я его, - продолжал Балтин, - буквально согнал с трибуны. Сказал, что нечего нас хаять, что мы проделали огромную работу, справились за шесть месяцев там, где американцам понадобилось два года. Всем присутствующим на том совещании это очень понравилось, - добавил он с гордостью.

          Я дослушал до конца его монолог, с абсолютной точностью передающий сущность того, что в те времена происходило на флоте. Трагедия была в том, что, как и многие другие, Балтин, в принципе очень неплохой человек и моряк, ничуть не сомневался в своей правоте. Искренне гордился тем, что «защитил честь» дивизии, флотилии и флота, сумел понравиться начальству. Он ведь прекрасно знал, что Горбачев во многом прав, но мысль о том, что так можно высказаться в присутствии высоких начальников даже не приходила ему в голову. Как и в головы тех, кто был там тогда. И тех, кто сегодня сидел в его кабинете. Не принято тогда было так делать, и это уже давно стало нормой.

         Выждав, пока все, искоса посматривая на меня, отсмеются, обратился к Балтину:
-  Понимаю Ваш намек, товарищ Командующий.
-  Да что Вы, Альберт Иванович, к Вам это не относится, как Вы могли так подумать!
         Относилось, конечно, относилось,  и всем это было понятно. Потому промолчать не мог. И продолжал:
-  Да, вам удалось ценой огромных усилий, прежде всего матросов и офицеров, но и Ваших лично, подготовить к плаванию и выполнению боевых задач корабль в сжатые сроки. Все мы знаем, каких трудов это стоило.  Ваш труд и поступок на совещании не мог не понравиться высокому начальству.  Только есть во всем этом одна неприглядная сторона.

         Далеко не каждый может сказать, тем более в присутствии высоких начальников, всю правду, как она есть. В данном случае о том, что достаточно времени и возможностей для полной подготовки корабля и экипажа к плаванию не было. И замечаний, недоработок всё еще много. Вы же сами признаёте, что для такого же дела американцам понадобилось два года! Они что – бездельники или настолько глупые?  Или у них возможности ниже наших?  Вы прекрасно знаете, что это не так. Они просто подходят к делу тщательно и скрупулезно, зная, что в наших делах недоработки чреваты тяжелыми последствиями. Ни о каком стремлении доложить что-то побыстрее высокому начальству там и речи нет.  Может потому они, в отличие от нас, в последние годы кораблей и людей не теряют? И если у нас копнуть поглубже, то оказалось бы, что базовое обеспечение кораблей, учебные классы, тренажеры на берегу не выдерживают критики и не способны обеспечить должную подготовку личного состава, а в технике, оружии, акустике мы отстаем от «вероятного противника». Больше того, даже те мизерные возможности для боевой учебы, которые есть, подводники не могут использовать, потому что выполняют массу других работ, не связанных со своими обязанностями, вплоть до уборки урожая в колхозах. И может кого-то вместо награждения, пришлось бы привлекать к ответственности. Но не каждому по плечу сказать правду. Даже Герои Советского Союза, бесстрашные в критических ситуациях, часто не решаются проявить простое гражданское мужество. Предпочитают "не огорчать" вышестоящих, делать доклады об успехах, утаивая серьёзные недостатки и недоработки, и тем подвергая риску подчиненных в надежде, что те вывезут, все обойдется. И в большинстве случаев не ошибаются, моряки, ценой своей жизни и здоровья, действительно вывозят. Но, ведь, бывает и по-другому…

       Не ручаюсь, что произносил именно эти слова, в волнении и запале они могли быть и другими. Но по смыслу так. Закончил говорить в полной тишине. Трудно поверить, но никто не только меня не перебил, но после всего сказанного мной, никто не сказал ни слова. Балтин, (а он ведь тоже был Героем Советского Союза!) сделал вид, что ничего не произошло, просто закрыл совещание, любезно попрощался со всеми за руку, включая меня. Но я был уверен, что с этого дня  между нами должна «пробежать черная кошка». Иначе быть просто не могло.

       (Только гораздо позже, сейчас, когда пишу эти строки,  подумал – а не о «К-223» говорил тогда Балтин? Ведь – новый крейсер, ответственное задание – переход на ТОФ подо льдами Северного ледовитого с последующей Боевой службой в Тихом океане. Похоже, что да, его они готовили. Именно здесь важны были сроки, их диктовала не только воля вышестоящих начальников, но и ледовая обстановка в Северном ледовитом океане...
        И вот именно на "К-223" во время перехода, адмирал Матушкин  почти не выходил из Центрального поста, ругался последними словами по поводу слабой, явно недостаточной подготовки корабля и экипажа к выполнению столь ответственного задания. Интересно, а что было бы, если бы там не было  Матушкина с целым штабом? И, после его ухода на ледокол, присутствия там кое-кого другого?  Жаль, что тогда такая мысль не пришла мне в голову. Было бы что рассказать комиссии, как тогда на СФ  подготовили  корабль и экипаж  к выполнению ответственного задания, и насколько прав был тогда Анатолий Горбачев).
 
       Вышел с кабинета Балтина с ощущением свинцовой тяжести во всем теле, физического и нервного опустошения. Отходил долго. Вспомнились слова великого русского флотоводца адмирала Корнилова, которые он, будучи еще в прошлом веке командиром  парусного корабля «12 апостолов»,  написал в письме адмиралу Лазареву:
      "Но что же делать, когда у нас на Руси не созрело еще понятие общего блага, общей пользы. Горько признаться, а оно так!  Всякий думает только о собственных своих выгодах, о собственном своем чине…".

       Похоже, что не созрело оно и до сих пор. Казалось бы, у нас, при социализме, всё должно быть иначе. Вот и Черненко на февральском Пленуме ЦК говорит: «Нам следует подумать о том, чтобы творческие начинания, новаторство стимулировались у нас морально и материально».  Слова, слова.  А что на деле? Читаю в «Литературной газете» письмо одного из таких, «пытающихся что-то улучшить» : «Меня опять уволили».  Игорь Гамаюнов там же пишет: «Да, люди с таким характером конфликтны. Они вносят смуту в души, жаждущие покоя, возвращая им свежее, острое чувство правды – чувство, без которого нельзя ощутить себя личностью…  Эта конфликтность – род социального творчества, утверждающего истинные жизненные ценности там, где они подверглись опасной коррозии».
        Еще пару лет назад такие слова вряд ли появились бы в газете. Но, как я уже говорил, наступали новые времена.

        Приехала во флотилию еще одна московская комиссия, рангом пониже, но как сказать... На этот раз из Главного Политуправления СА и ВМФ, по вопросам воинской дисциплины. (Не исключено, что и в связи с моей статьей). Её начальник, полковник Петров пригласил меня на беседу. Впервые услышал доброе слово из уст представителя «верхов»:
    -  Вы максималист, конечно, но мыслите глубоко, обоснованно. Приятно встретить такого офицера, я уже и не думал, что они еще есть. Очевидно, Вы скоро получите продвижение по службе.
       Святая простота или прикидывается?  Отвечаю:
    -  Вы ошибаетесь, всё как раз наоборот.
Он тут же меняет мнение:
    -  А Вы как думали?  Подхватят Ваши идеи на «ура»?  Но если взялся за дело, борись до конца. Во всяком случае, я доложу, где надо, что вот такой толковый, мыслящий офицер есть. Вам сколько лет?
    -  Да уже сорок четыре исполнилось.
    -  Да, многовато. Но лет 10-12 активных у Вас в запасе есть, так что не сдавайтесь. Желаю Вам в Вашем нелегком деле успехов.
С тем и уехал, на том все и закончилось. Но, как говорится, не наказали - спасибо и на том.

               Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/07/392