Под солнцем и луной, в горе и радости...

                Oh yes I'm the great pretender
                Pretending I'm doing well
                My need is such I pretend too much
                I'm lonely but no one can tell…
                I’m wearing my heart like a crown
                Pretending that you’re still around…

                Buck Ram

XXX

- Пап, а правда, что «Битлы» не поехали на Вудсток, потоу что Йоко не отпустила Джона?

Он задумывается, прежде чем ответить – наверно, это профессиональная привычка. А может, природная склонность – теперь уже не разберешься.

- Что-то не верится. Версия про проблемы с визами кажется мне более правдоподобной.
- Да, мне тоже. Знаешь, многие ругают Йоко и говорят, что она некрасивая, не одаренная и загубила талант Джона. А я думаю, что именно с ней он познал любовь. И что она была его музой. Даже если и не так долго, все равно... 
- Ты думаешь, что 12 лет – недолго?
- Что ты, папа, конечно, нет!

Он улыбается. Ей двадцать, и она считает, что все знает о любви. Впрочем, в ее возрасте он тоже считал, что все о ней знает, а может быть, так оно и было на самом деле.

Они молча смотрят в окно. За ним кружат, медленно опускаясь к земле, огромные, пушистые хлопья - такие рисуют на новогодних открытках. Не хватает только стеклянных шаров – они здорово бы смотрелись на ветках деревьев. Оба задумываются о разном. Он - о том, что срок, отпущенный судьбой этой безумной парочке, сделавшей шоу даже из собственного медового месяца, огромен – в двенадцать раз длиннее одного года. А ведь и год может вместить очень много, потом даже не верится... Она думает о том, что любовь – это единственное, чем и ради чего стоит жить. И если убедить человека, что он достоин любви, он потом не захочет никакой войны. Никогда. Она сама это поняла, уже давно.

- Папа, а ты бы поехал на Вудсток, если бы жил тогда в Америке?
- Я-то? Не знаю... Я бы лучше на вертолете полетел – знаешь, какая огромная пробка была на дороге? Многие так и не смогли добраться.

Она заливается веселым смехом:
- Чтобы ты упустил возможность послушать свою любимую Дженис Джоплин – да никогда в жизни не поверю. Ты бы даже пешком пошел! Уж я тебя знаю.
- Точно, вышел бы из дома за пару недель, чтобы без спешки...

Они любят перешучиваться так за завтраком, обсуждая все на свете. Потом кто-то из них бросит взгляд на часы, и оба, сломя голову, спешно начнут собираться, а потом выбегут из дома по делам – их всегда немало. Обычно для него не составляет труда следить за временем, более того – у него есть какое-то внутреннее чутье, всегда подсказывающее, который час. Но когда рядом дочка, он словно отключает его и радуется каждой минуте.

- Блинчики у тебя просто отпадные! И когда успела так научиться?
- Да ну, чего там учиться! Так, замешала чего-то по-быстрому.
Готовить, шить, вязать, плести, делать украшения – это ее талант . И всегда между делом, за разговором, не задумываясь.
- Руки у тебя даже не золотые, а какие-то волшебные, даже не знаю, в кого ты такая – просто мистика.

Она смотрит на него хитро:
- Кстати, о руках... Ты когда уже закончишь мою фенечку? Два месяца обещаешь!
- А место на твоей волшебной руке для нее все еще есть?
- Конечно, а как же? Для одной точно найдется. А может, ты тайно со мной не дружишь и потому фенечку дарить не хочешь? Говори! – она смотрит на него с суровым видом.
- Ты – моя единственная, - отвечает он ей фразой из их любимого фильма.
Она одним глотком допивает кофе, подходит к нему и трется щекой о его плечо:
- Мур-мур-мур! – а потом нехотя поднимает глаза на настенные часы. – Десять часов, мне пора собираться. Тут рядом, через два квартала  – надо сделать одно редакционное задание, поговорить кое с кем.
- Опять готовишь какую-то сенсацию?
- Да нет, ну так, кое-что интересненькое, вечером расскажу, если все получится – может, со мной и говорить не будут. А потом в универ, надо книжки взять и статьи сдать для практики. Иду с опережением! Все-таки пятая сессия, экватор, дело серьезное. А у тебя какие планы?
- Все просто и обыденно, сначала новый клиент, потом – старый, потом – в суд.
- О, так тебе надо пожелать удачи?
- Да нет, там формальное одно дело, бумажное, до защиты еще далеко.

Она замирает перед зеркалом, хитрым образом завязывая разноцветный шарф, а потом поворачивается к нему:
- Мы с тобой всегда на страже справедливости! Мы там, где есть обиженные! Пусть только позовут, и мы примчимся на помощь! – ее синие глаза весело блестят из-под вязаной шапочки.
- Нет-нет, это ты у нас акула пера, всегда на страже мира и прогресса, а у меня сплошное личное обогащение и материальная заинтересованность.
-Да ну, - хитрым тоном говорит она, - ты у нас альтруист, гуманист и к тому же скромник, каких свет не видывал. Помнишь, как ты ту девочку защищал?
- Какую еще девочку? Никого не знаю, - он делает вид, что забыл.

Она, уже полностью одетая, складывает в свой рюкзачок какие-то тетради и диктофон:
- Ну, девочку-таджичку, или кто она там... Ее родители потом тебе деньги дать пытались, а ты не взял, а ее мама еще плакала от радости, когда вы суд выиграли, - добавляет она тоном разоблачительницы.
- Да ладно, она была явно не виновата, да и всей работы там было на два часа максимум – тоже, нашла альтруиста... – он набирает код на панели охранной сигнализации, и они вдвоем выходят из квартиры.
- Как ты их тогда разбил! Я просто налюбоваться не могла! – у нее аж дыхание перехватывает от восторга. – Хозяйка магазина, которая в суд подала, как тебя увидела, так прямо пятнами покрылась, и охранник тоже... У какой-то лимитчицы такой адвокат...Я тобой просто ужасно гордилась...
- Мне очень приятно, - серьезно говорит он. – Правда.

Они вдвоем выходят из подъезда, он целует дочь в щеку и она, махнув рукой, убегает, а он не спеша идет на работу.

Конечно, он помнит ту девочку... Черные косы, длинная юбка и браслеты на руках – много браслетов. Когда он ее увидел, то ему на секунду показалось, что вернулась юность. Глаза, поворот головы, или профиль...И не то, чтобы она была сильно похожа... Но тогда он понял, что будет защищать ее так, как будто она – это его воспоминания, его 90-е, его вечное лето длиной в год. Его Дженис.

Снег блестит тысячами разноцветных искорок, солнце кажется платиновым на безоблачном небе, и день обещает быть великолепным. Куда девалась влажная питерская зима, откуда такая свежесть и столько света?

«Наверно, это глупо, - начинает он уже привычный внутренний диалог, - но ты все время где-то поблизости. Косы, черные глаза и браслеты той девчонки, и разговоры про Вудсток с Полинкой, и солнце в  жемчужном ореоле. Говорят, что это к смене погоды. Ну и ладно... Тут же все-таки не юг... А ты так далеко, и у тебя сейчас лето - просто в голове не укладывается... Как ты, Дженис?»

Дорога от дома до офиса – минут пятнадцать. Ему нравится ходить пешком до работы. А там уж целый день в разъездах – без машины никак, и пытаться не стоит, иначе везде опоздаешь. Конечно, если сильный ветер или дождь, то не особо приятно, но зато эти пятнадцать минут – полностью его, он может думать, о чем хочет, никому  и ничему в этим минуты не принадлежа.

«Какой же сегодня прекрасный день», - думает он. Впрочем, если день начинается с Полины, то не может быть иным. Такие совместные завтраки случаются не чаще раза в неделю – оба люди занятые. Часто бывает, что он уже выходит из дома, а она еще спит, или вообще ночует у друзей, или что он просыпается, а она еще затемно убежала по срочным делам.

Полина была праздником с того момента, как родилась. Он и предположить не мог, что судьба готовит для него столь щедрый дар. Тогда он сходил с ума по Дженис и тосковал по своей прежней жизни, автостопу, спонтанным сборищам, философским разговорам и общению с теми людьми, частью которых он привык себя ощущать.
Впрочем, все это – дело прошлое, и он улыбается, вспоминая о тех временах. А Дженис – никто и никогда не сможет отобрать ее у него. Он часто с ней разговаривает. Можно прямо хоть сейчас – как будто она все еще рядом.

- Привет, Дженис!
- Привет, Димка!
- Ну, как ты? Все в порядке? Новый год через две недели...
- И у нас тоже...
- Все шутишь?
- Хоть отдохнешь в этом году?
- Ага, в январе поедем с Кирой в Австрию, кататься на лыжах. Когда я билеты ей показал, она обрадовалась, как ребенок! Приятно все-таки радовать своих, правда?
- Точно.
- Мы Новый год опять празднуем с друзьями, скорее всего, у нас дома. Надоели эти рестораны, праздничные программы, увеселения, хочется просто посидеть душевно. Да и Кире это больше нравится... Вы тоже своим кругом?
- Ага.
- Я вот иногда думаю, а как бы у нас все сложилось, если бы мы тогда остались вместе...
- Ерунда получилась бы, Димка... Полины бы не было. Все-таки ее мама – Кира, а не я... 
- Наверно, ты права... Ты вообще всегда права. Смотри, как блестит снег! А чувствуешь, какой запах – хвоя и мандарины... День сегодня просто великолепный. Видишь, как город украсили к празднику? Казалось бы, что такого – гирлянды, лампочки, а настроение поднимает. Вечером здесь очень красиво. Кстати, о любви...
Димка останавливается, достает из кармана сотовый телефон и набивает сообщение: «Удачного тебе дня, держи шарик, люблю!» И фотография яркого новогоднего шарика летит вслед за сообщением.

Он подходит к офису – пора прощаться...
- Ну пока, Дженис, как-нибудь еще поболтаем... Ты сейчас, наверно, ужинаешь c семьей – у вас уже вечер, я помню.
- А может, я устала за день и сплю, и ты мне сейчас снишься... Давай, пока...
- Я тебе сегодня напишу – соскучился.
Димка открывает дверь и заходит вовнутрь. А за несколько кварталов от офиса в рюкзачке синеглазой девушки с ярким шарфом на шее пиликает телефон. Она с улыбкой читает сообщение и пишет ответ: «И тебе чудного дня, папа! Увидимся вечером, люблю!»

XXX

Саймон осторожно открывает дверь в спальню Мэй Лин, присаживается на краешек кровати. Она стоит перед зеркалом и накладывает макияж – четкие, плавные движения. Он невольно любуется ей – черные гладкие волосы уложены в аккуратную прическу, темно-серый деловой костюм идеально отглажен, белоснежная блузка выгодно оттеняет смуглую кожу слегка желтоватого оттенка. Его жена - безупречая женщина, он больше таких не встречал. И в 35 у нее ни единой морщинки – верно говорят, что азиатские женщины долго сохраняют молодость. Саймон бросает взгляд в окно, за ним цветут ярко-красные розы – любимый цвет жены, задумывается о том, как удачно складывается его жизнь. Ему нравится его дом, обставленный дорого и со вкусом, его сад, за которым ухаживает садовник – Мэй Лин любит иногда возиться с грядками, но сад слишком большой, и следить за всем у нее бы просто не хватило времени. Она не только красива, но умна и образованна, преподает в университете.

Они женаты уже больше десяти лет, и достигли всего этого не сразу – первые два года жили в холодном и старом съемном доме, экономили деньги, Мэй Лин все время простужалась, ему приходилось много работать и учиться, были и кое-какие другие проблемы, но теперь все позади, и оба наслаждаются заслуженным положением людей обеспеченных, счастливых, со сложившимися карьерами. Они самостоятельны и самодостаточны,но и друзей у них немало. Саймон улыбается своим мыслям.

Через неделю Рождество – ему странно представить, что где-то в Северном полушарии в это время года идет снег. У него этот праздник всегда ассоциируется с летом и жарой – так было с детства. Скоро в доме его родителей опять соберется вся семья. Приедут братья и сестры, в честь Рождества будет устроен праздничный обед. Мужчины будут жарить барбекю, пить пиво и разговаривать о всяких серьезных вещах, а женщины – отдыхать в тени с бокалами вина. Его многочисленные племянники будут носиться по всему саду, наполняя воздух звонкими криками – Саймону не очень нравится этот постоянный шум, который производят дети (своих у него нет), но один раз можно потерпеть.  А потом все усядутся за большим столом, и разговоры продлятся за полночь... Его Мэй Лин будет самой красивой, элегантной и остроумной, и он, как всегда, будет ей гордиться.

Наконец она заканчивает макияж и поворачивается к нему с улыбкой.
- Ты ослепительна, дорогая! Я лишь хотел тебе сказать, что Джон и Сара приглашают нас на свою свадьбу в Окленд, это будет 10 января. Хочу сегодня после работы взять билеты.
- Извини, но я не смогу с тобой полететь.
- А почему? У тебя же все равно отпуск? – удивляется Саймон.
- Дело в том, что я от тебя ухожу, и 10 января буду далеко отсюда, - отвечает она, не изменив выражения лица, все с той же приветливой улыбкой.
- Как же так... Я не понимаю... – Саймона эта новость совершенно обескураживает, и он начинает лихорадочно перечислять в голове причины: «Может, она видела меня с Миэко, или кто-то видел и рассказал ей...»
- Причина не в твоей Миэко, и не в ком либо еще из дюжины твоих маленьких приключений... – она словно читает его мысли, и Саймон виновато опускает голову, - дело в том, что я беременна – уже три месяца.

Она снова поворачивается к зеркалу и осторожно вдевает в уши золотые серьги.
- Отец ребенка, я думаю, Ксин? – потерянно спрашивает Саймон.
- Да, это он, ты правильно догадался. На 6 января у меня билеты в Сингапур – я думаю, и для тебя,  и для меня, и для моего будущего мужа так будет лучше. Там мы и будем жить – в конце концов, у Ксина там бизнес, родители, друзья...
- А я думал, тебе нравится, как мы живем...
- Нравилось когда-то, - улыбка исчезает с ее красивого лица, и оно становится задумчивым и грустным. Саймону так хочется обнять ее и утешить, но он не очень-то умеет это делать, да и никогда она не показывала, что нуждается в его сочувствии. Или ему так казалось...

Потом она продолжает:
- Мне уже 35 лет, я очень поздно начинаю. Но я не намерена больше терять ни года, и у меня будет много детей.
- Но ты ведь была со мной счастлива? Или совсем нет...
- Конечно, дорогой. Наши первые два года были прекрасны, - она склоняет голову и смотрит вдаль, словно пытается заглянуть в прошлое, - тот старый дом, и как мы грелись около ужасного газового обогревателя, и как ходили в МакДональдс... Впрочем, это уже неважно.

Первые два года? Самые счастливые? А он всегда их считал тяжелыми и даже не любил вспоминать о них. И думал, что Мэй Лин тоже...
 - А сейчас ты идешь к нему? Ты такая красавица, - говорит он беспомощно.
- Нет. Вообще-то, у меня работа – две пары. Как всегда по пятницам.
Саймон хочет удержать ее еще на секунду, как будто вместе с ней уйдет вся его налаженная, устроенная жизнь.
- А как же Рождественский обед, все соберутся... Мама звонила вчера, она так хотела тебя видеть...
- Не волнуйся, я помню, как для тебя важно то, что подумает семья, и я, конечно пойду вместе с тобой и буду вести себя так, как будто ничего не произошло. Можешь считать это моим подарком к рождеству. Твои родители – хорошие люди, и я не хочу их обижать. А теперь мне пора.

После ухода жены Саймон медленно идет в сад, садится на скамейку в тени, закуривает – он так давно не курил, и вкус сигареты кажется теперь каким-то резким, странным... Он считал, что хорошо ее знает, а выяснилось, что это совсем не так... Да, первые два-три года они хотели ребенка, но выяснилось, что у обоих какие-то проблемы со здоровьем, они постоянно ходили по врачам, сдавали анализы. Оказалось, то, что дается другим парам так легко, для них будет стоить массы усилий. Может быть, если бы они тогда не оставили своих попыток, сейчас Мэй Лин не уходила бы от него...

Была одна проблема: Саймон мог  хотеть только того, что в некоторой степени уже присутствовало в его жизни. Мечтать о лучшей работе или доме – это понятно. Но быть отцом – у него просто не хватало воображения, чтобы представить, что он мог бы чувствовать. А раз не мог представить, значит, и хотеть в полной мере тоже не мог. Ему казалось, что и жена устала от бесконечных попыток, не приносивших ничего, кроме разочарования, и однажды он сказал ей: «Давай не будем зацикливаться на детях. Можно лечиться хоть всю жизнь, а произойдет все равно лишь то, что предначертано». Он помнил о том, что китаянки суеверны и верят в судьбу и всякую мистику, и был уверен, что Мэй Лин с ним согласится. «Если у нас будут дети, хорошо, а если нет – я все равно счастлив потому, что ты моя жена!» А через какое-то время он понял, что, в общем-то, не очень хочет детей. Может быть, и совсем не хочет. Деньги, накопленные на оплату очередного обследования, пошли в счет депозита за их первый дом. Потом и жизнь начала понемногу налаживаться. Саймон был уверен, что Мэй Лин счастлива...

Он смотрит на сад, такой прекрасный, освещенный жарким декабрьским солнцем. Один садовник высаживает новые цветы, другой подрезает кусты. Саймону приходит в голову мысль, что их с Мэй Лин совместная жизнь похожа на этот сад – они сами никогда не вкладывали в нее ни труда, ни души, и единственное чувство, которое она могла вызывать - это эстетическое удовольствие от того, как все в ней было красиво и четко распланировано.

Значит, на свадьбу Джона Саймон поедет один – ничего, Джон поймет. Еще бы старый друг не понял. Традиционный семейный  рождественский обед состоится, а как будет дальше – жизнь покажет. И тут он ловит себя на одной простой мысли – а он ведь даже не огорчен тем, что от него уходит жена. Уходит к отцу своего будущего ребенка. Все, что он чувствует – лишь недоумение. Может, он просто бесчувственный и бессердечный? И, как результат, у него ни жены, ни детей, ни друзей, с которыми он мог бы обсудить то, что произошло: ведь, по правде говоря, эти светские знакомства дружбой можно назвать лишь с большой натяжкой. Хотя, он называл... Ах да, еще всякие интрижки с молодыми девушками... Содержательная сторона жизни, ничего не скажешь...

Ощутив внезапное раздражение, он достает из кармана сотовый телефон и набирает сообщение: «Мы больше не можем встречаться, прости». Он отправляет его по одному номеру, потом – по другому. Значит, новая жизнь... Ему вдруг становится легко – а пусть! Будет новый день, новые события, все еще наладится. Пусть и не с Мэй Лин... И тут он вспоминает, что есть один человек, которому можно рассказать. Ее звать Тэш - когда-то они работали вместе и, вроде бы, даже дружили. Жизнь их развела, а вот номер ее телефона он помнит до сих пор. Иногда он почему-то набирает его, но всегда кладет трубку еще до появления гудков. Разговаривать с ней всегда было легко, и есть у Саймона необъяснимая уверенность, что именно она выслушает и поймет.

- Привет, Тэш! Ты меня еще помнишь?
- Конечно. Как жизнь?
- Да как сказать...От меня жена ушла, а я даже не расстроился.
- Ну, сочувствую, или, наоборот, поздравляю. А почему ты не расстроился? Ты ее не любил, что ли?
- Понимаешь, наверно, нет. Просто выбрал самую красивую девушку из своих знакомых, и женился – показалось, что возраст уже подошел.
- Да ну, какой возраст...
- Я вообще все делал неправильно – мне хотелось всего самого лучшего в жизни. А оказалось, что Мэй Лин была со мной несчастлива. Значит, я ошибся. А ты до сих пор с Алексом?
- Ну да.
- А ты его любишь? В смысле, что, может, ты тоже насчет него ошиблась, а живешь вместе просто по инерции? Если так, то мне кажется, что когда мы работали вместе, дружили, разговаривали, то почему-то не пустили в свою жизнь что-то важное. Может быть, ты любовь всей моей жизни, а я – твоей? Мне эта мысль уже давно покоя не дает... Я и твой номер телефона с тех пор наизусть помню. Может, встретимся? Хотя бы просто, как друзья?
- Ну давай попробуем...

Саймон решительно встает со скамьи – какой смысл в этих воображаемых разговорах? Надо просто пойти и позвонить ей. Решительным шагом он заходит в гостиную, резко берет телефон, быстро набирает номер, одним движением прижимает трубку к уху, а через две секунды смущенно кладет ее обратно. Да уж, если бы он сказал все это Тэш на самом деле, она бы, наверно, сочла его сумасшедшим... А все-таки было бы здорово однажды встретиться. Ну, может, когда-нибудь потом.

Он смотрит на экран сотового - «Сообщение абоненту Миэко не доставлено». Вот это да! Судьба... хотя, конечно, случайность. В любом случае, получается, что она так и не знает про его намерение с ней расстаться. Он набирает номер: «Привет! Как поживает самая прекрасная девушка Японии?» Саймон старается говорить медленно и четко. Миэко приехала сюда изучать английский, и пока в нем не сильна. «Что ты делаешь сегодня вечером?»

«Наверно, я и вправду бесчувственный, - думает Саймон, - а впрочем, без разницы - какой есть. Почему я не могу встретиться со своим другом? Мы ведь, кроме всего прочего, еще и друзья». Насвистывая веселую мелодию, он идет одеваться. Вечер пятницы – он всегда любил конец недели. Никогда не знаешь, что он принесет, но всегда надеешься на лучшее...

XXX

Пит просыпается в половине двенадцатого дня. В его комнате темно и сумрачно из-за кустов, буйно разросшихся за окном. Но едва открыв глаза, он уже знает, что день жаркий и солнечный. Впрочем, в середине декабря здесь редко бывает по-другому. Кстати, да, о кустах... Надо бы выбрать время, взять садовые ножницы, залезть в самую гущу и подрезать их, как следует, а то света не видно. Хотя, еще лучше вызвать садовника, а то наступишь ненароком на змею – они здесь не редкость. А можно никого не вызывать, не особо они и мешают, кусты эти, пусть растут.
Между кустами есть тропинка, она идет в маленький парк со скамейками, прудом и цветущими джакарандами – он прямо за его домом. Сейчас на одной из них сидит целая стая белых попугаев, их резкие крики оглашают окрестности – кстати, именно они и разбудили Пита. «Чертовы птички», - думает он.

Поднимает голову, и сразу же чувствует резкую головную боль – а чего он ожидал? Лег в три ночи... Да уж, вчера все вышло неожиданно...

Пит любит свои выходные – пятницу и субботу, но еще больше – вечер четверга. Когда-то в юности он увлекался рисованием, и с тех пор привык видеть события, явления и даже людей в определенном цвете. Вечер четверга – густого шоколадно-коричневого оттенка.  Пятница – золотисто-оранжевая, как фанта в прозрачном стакане, когда смотришь сквозь него на солнце. А суббота – красно-розовая, спокойного, мягкого цвета, как его любимые лакричные тянучки с малиновым вкусом. Потом приходит небесно-голубое воскресенье, хороший день для работы, начальства никакого, никто не мешает. А вот Тэш - это ярко-зеленый, свежий и праздничный цвет молодой листвы. И это уже не изменится, пусть хоть сколько лет пройдет...

Итак, вчерашний вечер...Пит открывает бутылку Кока-колы, с удовольствием стягивает с шеи галстук и бросает его на стул – конец недели! Потом идет в кухню – надо поужинать. Достает из холодильника коробку с готовым ужином – спагетти болоньезе, так-так, попробуем. Тэш все время критикует его за пристрастие к магазинной еде и к фаст-фуду и советует наконец-то жениться и перейти на домашнее питание. Но он прекрасно знает, что никто, кроме русских и филиппинок, ежедневной готовкой заниматься не будет. Да и разве это так важно? Всегда можно купить пирожок или сходить в Мак-Дональдс. А если хочешь что-то полезно-витаминное, то на это есть яблоки и прочие фрукты.

Кухня заполняется аппетитными ароматами, Пит наливает кока-колу в стакан, берет тарелку со  спагетти и идет есть в гостиную. Включает длинный фильм про инопланетян – он уже давно взял его в прокате и все ждал хорошего случая, чтобы насладиться им в полной мере, без спешки -  наконец-то он ощущает, что выходные все-таки наступили. Очень скучная неделя выдалась... Когда фильм заканчивается, он смотрит все подряд – полицейское шоу, передачу про собак, концовку какой-то комедии про неудачливых путешественников. Ему не надоедает – по его глубокому убеждению, телевизор  – лучший отдых.

Времени – всего одиннадцать часов вечера, спать неохота, хотя за окном теплая, ароматная, бархатная австралийская ночь. Здесь всегда темнеет рано. В телепрограмме больше ничего стоящего, и Пит включает игровую приставку – можно погонять на машинках. Это его всегда увлекает. И совсем он не скучно живет, с чего Тэш решила, что он страдает от одиночества? Она говорит, что и в сорок он не перестал быть мальчиком, который любит игры, но Пит – сам себе хозяин, что хочет, то и делает. Может хоть всю ночь играть – и такое бывало. Вот Тэш себе не принадлежит – муж, дети, родители рядышком, друзей дополна, а еще кошка, собака, и все, несомненно, хотят ее внимания, ведь она - это настоящий праздник, фейерверк...

Долго же не давалась ему эта трасса, но наконец она пройдена. Пит смотрит на часы – целый час бился, вот уже и полночь. Пора спать, что ли? А перед сном можно проверить фейсбук – что-то брат давно не писал.

Он открывает свою страничку и лениво просматривает ленту новостей. Вот с фотографии смеется Тэш с детьми, вот девушки с его работы пьют кофе в уличном  кафе, а вот друг выложил снимки из поездки на Фиджи. Когда он уже собирается выключить компьютер, на экране вдруг возникает сообщение – «Привет!» Какая-то Роуз, на аватарке – белая роза. Кто такая, сколько ей лет... Ну, привет. «Добрый вечер! А мы знакомы?» - «Я Джен». Не помнит он никакой Джен, может, из школы? Но незнакомка понимает, что ее не узнают, и поясняет: «Мы же работаем вместе, я Дженис Роуз!» Теперь все понятно, точно – Пит сразу же ее вспоминает. Такая рыжая, с длинными волосами, в очках, лет двадцать пять, не больше. Кстати, Тэш когда-то рассказывала, что у нее было в юности прозвище – Дженис. Забавное совпадение!

- Как дела, Джен?
- Я там тебе запрос на дружбу отправила...
- Сейчас, - Пит щелкает мышкой, и девушка появляется в списке его друзей.
- Не очень-то у меня дела. Меня Дэвид бросил.
- Вот это да – удивляется Пит. – Вы же, вроде, пожениться собирались?
- Ну, больше не собираемся.
- Ничего, все еще переменится, не расстраивайся так уж сильно...
- Ты имеешь в виду, что он опять ко мне вернется?
- Может быть, и вернется, а может, ты изменишь свое отношение ко всему. Хотя, конечно, такое уже не забудется...
- Пит, мы же с тобой друзья?

Он чувствует, как где-то глубоко возникает знакомое тоскливое ощущение – он узнает его безошибочно. Сейчас Джен попросит о какой-нибудь услуге, а он из-за глупой вежливости, или деликатности – да что там, просто из-за глупости! не сможет отказать. Тэш говорит, что он должен учиться говорить «нет» - стоять перед зеркалом каждый день и повторять на все лады – «нет, нет, нет».
- Ну, друзья, - тем не менее осторожно отвечает он.
- А можешь сейчас ко мне приехать?
- Не, я спать собираюсь, да и тебе лучше лечь, а завтра все по-новому будет... наверно.
- Да я не дома – в баре...
«Черт, черт, черт! – думает Пит. – Вот оно!»
- Езжай домой – если пьешь, то это на самом деле совсем не помогает...
- Я знаю, да... Но у меня деньги закончились...
«Ну конечно! А как еще! Но не оставлять же ее там, правда?»
- Ну ладно, в каком ты баре?
- В «Веселой лягушке».
- Жди, сейчас приеду.

Ругая себя последними словами, Пит садится в машину. Почему он не лег раньше? Зачем начал читать ленту новостей? Да и вообще, почему бы Джен не написать вместо него какому-нибудь мальчику? Почему он? Он совсем не подходит для утешения юных девушек! Он хочет спать. Но потом думает, что все не так плохо – пять минут до бара, может, десять до ее дома – городок совсем маленький, а потом он вернется к себе и через полчаса уже будет лежать в кровати. И человеку поможет, она приятная, Джен, они всегда с ней по-дружески на работе общались.
Девушка сидит за стойкой с пустой кружкой. Глаза у нее покрасневшие – наверно, недавно плакала.

- Привет! Ну поехали, какой у тебя адрес?
Она смотрит на него умоляюще:
- Пит, я не могу сейчас домой, можно к тебе, пожалуйста... Дэвид  днем только в Сидней уехал... как я туда зайду... даже представить не могу... мне кажется, он все еще близко, - и она шмыгает носом.
- Ну ладно, что же делать... – не горит он желанием привозить гостью в час ночи, но бывают ситуации, когда нужна поддержка. Причем, иногда малознакомый человек справляется с этим лучше, чем близкий друг. Наверно, у Джен как раз такой случай. Пит и вообразить не может, что бы сам делал в такой ситуации – от него никогда не сбегала невеста перед свадьбой. Да и после свадьбы тоже. И вообще, за сорок лет он не предпринимал попыток вступить в брак, и о том совсем не сожалел.

- Заходи, - он нерешительно приглашает Джен в дом.
- А там курить можно?
-Не, только на улице.
- Пойдем тогда возле дома посидим. Выпить что-нибудь найдется?
- Нет, извини, только кока-кола...
- Ладно, подойдет, - печально улыбается Джен.

Пит отправляется на кухню за кока-колой и льдом, а сам думает, что странный человек – этот Дэвид. Джен его фотографии на работе всем показывала – Дэвид на велотреке, на вышке в бассейне, на соревновании... Он инструктором в спортзале работает. Такая красивая девушка – и на тебе, бросил.. Ярко-рыжие волосы, большие зеленые глаза, а кожа – как дорогой фарфор. Может, еще одумается? Все-таки непростой шаг – свадьба, нервы расшалились?

- Ну, вот, - он протягивает стакан Джен. – Ты, наверно, хочешь рассказать, как и что, а я буду внимательно слушать и советовать с высоты своего опыта, - шутит Пит.
- Было бы что рассказывать, - она машет рукой, - в общем, он раньше с другой девушкой был, с Элси – со школы еще. Оригиналка, каких поискать: волосы синие, вся в пирсинге, а работает в тату-салоне. Они оба на спорте просто помешаны были – то в заливе скоростной заплыв, то на велисипедах по какой-то сложной трассе, то марафон. Но больше всего любили альпинизм – всю Австралию облазили, в Индию собирались полететь, там какая-то особая гора есть... В общем, как-то была вечеринка, и Элси не пришла, а я – пришла... Ну, и... – она затягивается сигаретой и отводит взгляд, а потом продолжает, подняв глаза на Пита:
- Ты не считай, что я, как хищница, на него напала, или что-то такое – он с Элси тогда почти не встречался, отошли они друг от друга, что ли... А мне он всегда нравился, ну и так получилось, что... Я потом думала, что беременна...
- А оказалось? – сочувственно спрашивает Пит.
- Оказалось, что тест ошибся. Я как узнала, сразу же Дэвиду сказала, что ошибка, но он уже с ней расстался, так что... Мог бы вернуться. Она, думаю, не очень-то его любила. Знаешь, что ему на прощание сказала? Что все у него еще будет очень хорошо! И чтобы он не огорчался. А потом уехала в Индию и на гору залезла, вот так...
- Ну и история, - удивляется  Пит. – А как вы здесь оказались, в этом городе?
- Мы хотели, чтобы все было по-серьезному, Дэвид предложил начать новую жизнь, даже альпинизм бросил. Здесь ему хорошую работу предложили – старшим инструктором в спортзале, да и дом снимать дешевле, чем в Сиднее...
- И знаешь, что самое обидное? – глаза Джен опять наполняются слезами. – Он ведь такой весь положительный, честный. Говорит, что если поженимся, то поломаем свои жизни...
- А Элси его ждала?
- А кто ее знает? Сорвался к ней, наверно, теперь они вместе...

Она замолчала, погруженная в свои невеселые мысли. А Пит смотрел на звезды и думал, что сегодня во вселенной была восстановлена справедливость – любящая пара воссоединилась после разлуки. Но одновременно произошла и несправедливость – Джен потеряла того, кого любит...  Впрочем, вселенной нет дела до людских переживаний – это космос, неодушевленная материя. Ей даже неважно, есть ли жизнь на ее планетах.
- Джен, - осторожно начал Пит, - я не знаю, что тебе посоветовать... Даже что сказать – и то не знаю... Наверно, только одно – ты должна идти дальше...
- Это понятно, - невесело усмехнулась она, - пойду дальше, куда деваться-то...
- Каждый несет свою собственную боль...- добавил Пит.
- А ты когда-нибудь влюблялся?
- Может быть, - с загадочным видом отвечает он, - но это уже другая история, а сейчас уже поздно.
- Да уж... – Джен достает из кармана телефон. – Какой тут адрес? Хочу такси вызвать. А может, мне остаться? - она бросает на Пита быстрый взгляд.
- Не стоит, уже поздно, пора спать, - мягко отвечает он, - и такси не надо – я тебя отвезу.

Он чувствует, что она чего-то ждет, и неожиданно для себя самого предлагает:
- А пойдем в кино в среду!
- Ну давай, - улыбается она впервые за вечер.
- «Рассвет на Венере» как раз пойдет, новый фильм, сегодня премьера в Нью-Йорке, представляешь? Там столкнулись две цивилизации инопланетян. Одна – совсем как люди, ну, точно такие же, но абсолютно прозрачные, а вторая – просто как электрические разряды. Там Брэд Питт играет.
- Слушай, - говорит Джен удивленно, - тебе же, наверно, лет тридцать пять, а ты просто как мальчишка!
- Да, и Тэш считает так же...
- Тэш? Но это, как мне кажется, уже другая история...

Через полчаса Пит уже укладывается спать.
«Вот видишь, Тэш, ты говоришь, что я ни с кем не общаюсь, а тут девушка сама в друзья рвется. Кстати, очень красивая! И все-таки жаль, что тебя сегодня не было здесь. Ты бы точно нашла, что ей сказать, с твоим-то хипповским отношением к любви... Наверно, ты бы с ней даже покурила, вспомнив привычку юности... Она Дженис, и ты тоже – какая разница, кто дал вам эти имена и в какой момент жизни, вы бы точно нашли бы общий язык... Я тебе обо всем напишу завтра, а сейчас я буду спать, ладно? Пока...»

Ему снится, что он командир космической экспедиции, и почему-то одновременно – Брэд Питт, а Тэш – инопланетянка, она радужный луч, который падает с неба, и он удивляется тому, как можно любить существо, состоящее целиком из света, и приходит к неоригинальному мнению, что любовь -  это сложная штука и нет смысла рамышлять о ее странностях, особенно, когда инопланетные серые камни загораются вдруг малиновым, золотисто-желтым, ярко-голубым, и мир становится праздничным.

XXX

Прошло несколько лет, и однажды он решился ей позвонить. А лучше сказать – решил. А еще точнее – весь день пошел как-то по-особенному, и без суеты и спешки подвёл его к тому моменту, когда он, задумчиво гуляя с фотоаппаратом по аллеям центрального парка, набрал ее номер и вполне непринужденно повел разговор.
Это был один из тех редких случаев, когда с самого утра необъяснимо и категорически не хочется на работу, и кажется невозможным сесть в машину и поехать в офис, а там провести целый день за компьютером, когда на улице идущее к закату лето, и кажется, что именно в нем -  жизнь. И ты не день пропустишь, а целый кусочек жизни. И потому он взял выходной, с удовольствием, никуда не торопясь, позавтракал, пролистал свежую газету, а потом взял фотоаппарат и отправился в город.

На Кафедральной площади застрял надолго – там, словно три эпохи встретились. Сам собор – это, конечно, глубокая старина, королева Виктория, англиканство и все такое. По сути, зарождение страны. Раньше ведь как было? Хочешь основать город – ставь собор и строй дома вокруг. Интересно, с чего начинаются современные городки? Может, с автозаправки? Или с супермаркета? А вот эти два высотных отеля рядышком – это семидесятые. Спокойное, тихое время, век скоростей еще не нагрянул. Молодость родителей. И вот, совсем новенькое здание Новотеля – это сегодняшний день, в самом прямом смысле. То есть, оно еще не достроено.
И по извилистой дорожке, где пешком, где на машине он добрался до той самой скамеечки на берегу реки Эйвон, достал телефон из кармана и без единой мысли набрал ее номер.

- Привет, Тэш, как жизнь?
- Привет... – напряженное молчание. – Саймон. Ты?
- Узнала?
-Ну, у меня хорошая память на голоса, да. Как ты, чем занимаешься?
- Сегодня ничем – выходной.
- Ты ведь уже в казино не работаешь?
- Да, давно уволился. Да и ты тоже? Что сегодня делаешь?
- Я в The Press с утра. Ну, в газете.
- Ого? Ты теперь журналистка?
- Да нет, какое там. Просто написала статью, принесла одному человеку показать, а его сегодня нет, в командировку уехал неожиданно.
- А ты там надолго?
- Ну, я с народом общаюсь. Тут интересно – я с России не была в редакции газеты.
- А со мной пообщаться не откажешься? Посидим, кофе выпьем, давно не виделись! Давай встретимся через полчасика в центре?
- Не, давай не в центре – там парковку не найдешь. Сейчас-то меня братья журналисты на свою пустили...
- Хорошо. Знаешь кафе «Миллениум» около университета? Давай там?
- Все, договорились. Скоро увидимся.

Как же все просто оказалось, сам себе удивился Саймон. Взял, да и позвонил, и теперь Тэш приедет в этот суперсовременный «Миллениум», где играет космический лаундж и всегда прохладно. Он посмотрел на экран телефона – 12.20 дня. Обычное время одного из летних  месяцев не очень примечательного гогда. Но почему-то ему захотелось запомнить это мгновение. Может быть, воспоминание поможет, когда ему опять не будет хватать решимости сделать что-то важное? Ведь сделать шаг оказалось совсем несложно. «Наверно, все-таки осталось что-то недосказанным еще с казино, - подумал Саймон, - а может, мне так только кажется. Ладно, пора ехать», - и он встал с удобной скамейки и пошел к парковке. Река блестела, по ней скользили утки, и лета оставалось всего восемь дней... 

XXX

Звонок Саймона удивил Тэш, и искренне обрадовал. «Надо же,старый друг, можно сказать, позвонил... Да конечно, друг, так и есть...» Сразу же вспомнилось  казино; они всегда находили минутку, чтобы перекинуться парой слов. «Почему же мы перестали общаться?» - с запоздалой досадой подумала Тэш. Конечно, все заняты, и жизнь разводит, но все-таки нельзя ей позволять разводить.

«Какой все-таки Саймон молодец, что позвонил! – радовалась она, сбегая по ступенькам. – А вот бы собрать наших, казинских, посидеть, поговорить, можно и у нас дома, кстати... Сегодня Саймону предложу...»

И эта ее новая идея, оформившись в четкую мысль, полетела прямиком во Вселенную (а может, переместилась, как будто через портал), и Вселенная услышала Тэш и подкинула ей подтверждение того, что она, конечно, мыслящая материя, потому что... Вот эта девушка, которая только что вошла в здание редакции, ей хорошо знакома! Светлые волосы, круглые очки... Удлинненные темные глаза, высокие азиатские скулы...

- Ю?
- Тэш? – и девушка крепко обняла ее, - Тэш, ты совсем не изменилась, такая же красивая!
- А вот ты изменилась, - изумленно сказала Тэш.
- Я покрасила волосы и испортила зрение, - засмеялась Ю. – Ну, еще я замуж вышла, и у меня есть сын двух лет.
- Ты поразительная! Замуж? Ребенок? Я так за тебя рада! Как ты теперь зовешься?
- Джейд Коллинз.
- Да ты и имя поменяла, что ли?
- Да, а то неудобно как-то, когда ко мне обращаются «Хай, Ю!». «Джейд» по-английски значит то же самое, что и «Ю» по-китайски – камень этот зеленый, из которого маорийские украшения.
- Интересно, я и не знала! Кстати, если ты скажешь, что стала журналисткой, ты меня окончательно сразишь. Просто наповал.
- Вот в этом как раз ничего удивительного нет! Я же училась в университете на журналистике, когда в казино работала, все время свои статьи во всякие газеты пристроить пыталась. А сейчас, вроде, что-то получилось. Но я пока еще только начинаю, в один проект вот взяли, посмотрим, как пойдет дальше. Слушай, идея! – и Джейд вцепилась в рукав Дженис. – Пойдем, я тебе покажу, где я работаю. Я на верхнем этаже, и из окна такой вид красивый.
- Нет, сегодня – никак, - огорчилась Дженис, - мне надо бежать – очень не люблю опаздывать. Кстати, идея получше – знаешь, с кем  я сейчас собираюсь встретиться? С Саймоном, помнишь, супервайзер на игровых автоматах? И ведь столько лет не проявлялся, а тут позвонил! Пойдем со мной, а? Я думаю, это будет для него отличный сюрприз! – Тэш говорит быстро и сбивчиво, словно так убедительнее. Она не может отпустить Джейд,  не сейчас, когда все стало складываться. Саймон, теперь она... Это ведь казино, приличный такой кусок жизни, его так просто не забыть. Много сигарет, мало сна, сумасшедший график, пиво после работы, душевные разговоры  в два часа ночи, а кто-то присоединялся и в четыре. Вечерняя смена чаще всего заканчивала работу как раз под утро. Но что-то в этом было... Единство какое-то, что ли? Сейчас и не разберешься, но вот вспоминается иногда, не уходит.
- Саймон? – Джейд удивленно поднимает брови. – Отлично помню, симпатичный такой, у него еще жена кореянка была. Было бы здорово встретиться, но мне еще поработать пару часов надо... Ну пойдем со мной, всего на минуточку, посмотришь, как я устроилась, и сразу на свою встречу.

Тэш смотрит на нее, как будто узнает заново. Платиново-белые волосы - растрепанное каре, а глаза черные, упрашивающие, клетчатая мини-юбка, ножки тоненькие, как у девочки-подростка, а туфли на внушительной платформе. Что за девушка такая, просто персонаж из мультфильма анимэ...

- Ну что с тобой делать, - говорит Тэш, - ты же мертвого уговоришь!
- И уговорю, и еще интервью возьму, - смеется Джейд, и они, схватившись за руки, как две школьницы, бегут обратно, в здание. Тэш еще успевает подумать, что Саймон не обидится на нее, если она опоздает минут на десять, и дверь за ними закрывается.

XXX

Саймон добрался до кафе раньше назначенного времени. Ну, и ничего – нравится ему этот «Миллениум». И то, что кофе подают не в традиционных белых чашках, а в безумного вида радужных стаканчиках, и приземистые столики со столешницами из оргстекла, в глубине которого бегут друг за другом по спирали красные огоньки, и потолок – синий металлик с нарисованными на нем планетами и мерцающими звездами- лампочками. «Это ж сделать – элементарно, схема простейшая, а как смотрится!» - думает Саймон. И музыка здесь расслабляющая, фоновая.

Он подумал вдруг, что миллениум – это столетие. Владельцы кафе, выбравшие космическую специфику, имели в виду 21 век, очередную страницу в истории Земли, свежую, неисписанную, всего-то десятилетней давности. Почему-то люди часто ассоциируют будущее с космосом... Что касается Саймона, его эта тематика не увлекает – не то, что в детстве... А вот в будущее он не отказался бы заглянуть. Но, конечно, этого не получится – он же не медиум. Единственное, что он может предсказать более-менее точно, это встреча с Тэш – она вот-вот должна появиться. Интересно, как она живет, чем занимается...

Стаканчик вдруг задрожал так сильно, что немного кофе пролилось на стол. «Ничего себе, грузовичок проехал!» - успел подумать Саймон, как и сам стол мелко затрясся. Показалось, что красные огоньки в глубине столешницы забегали быстрее. И через одну самую долгую в его жизни секунду все вокруг заходило ходуном. Он быстро взглянул на дверь – «эх, далековато!», и бросился на пол, закрыв голову руками. Вспомнилось, как в детстве они с друзьями ловили жуков, сажали их в спичечные коробки и устраивали им такие встряски. Это называлось «школа космонавтов». Сейчас он и сам ощутил себя таким «космонавтом» - да, туго приходилось бедным жучкам!

Со столов падала посуда, со стеллажа за прилавком посыпались бутылки с сиропами и ликерами. Нежно звякнув, словно предупреждая об опасности, на кусочки разлетелся стеклянный фасад–витрина. Саймон интуитивно вжался в пол и тут же почувствовал, как будто кто-то сыпанул горсть песка и мелких камешков на его шею и руки. Ему повезло – он выбрал место в глубине кафе, и крупные осколки до него не долетели. 

Тут же в голос  зарыдала девушка, лежащая где-то рядом. Саймон наощупь дотянулся до нее, сжал ее ладонь и начал успокаивать. Он говорил ей, что сейчас все закончится и они выйдут наружу, что здание очень крепкое и современное, и ему не страшны землетрясения. И в этом он не ошибся. Толчки прекратились, и Саймон медленно, словно боялся неосторожными шагами опять разбудить силы, прятавшиеся под землей, вышел на улицу.

И не поверил своим глазам! В воздухе стоял оранжевый туман и резко пахло пылью. Фонарь напротив кафе рухнул на припаркованную рядом машину, проломив ее крышу. Здание напротив потеряло фасад, и казалось, что столы с компьютерами, большой принтер, факсы, кофейный автомат стоят на просторной открытой террасе, сильно неприбранной, забросанной листами бумаги, разноцветными папками, а также обломками пластика и дерева. Магазинчик справа, казалось, почти не пострадал, но его яркая вывеска упала на землю – через нее озадаченно перешагивали продавцы и покупатели, спешившие выбраться на улицу. От старинной маленькой церкви на углу осталась груда кирпичных обломков – так вот откуда эта оранжевая дымка, догадался Саймон. Всюду были люди – растерянные, испуганные, кто-то не мог сдержать слез, кто-то кричал что-то в телефон. «Тэш! - вспомнил Саймон и набрал ее номер. – Где ты? Ну бери же трубку, поскорее!» В горле щекотало от пыли, и его одежда тоже приобрела красноватый оттенок.

Он не знал пока, что пыль будет стоять в воздухе целые недели, что за 10 секунд, которые длилось землетрясение, город потерял не меньше половины старинных зданий,  что от собора, который он фотографировал, остался лишь фундамент, а вот его современный и просторный дом совершенно не пострадал – с кухонной полки упала только одна пивная кружка. Он не знал, что офис, где он работал, не получил ни единой трещинки, но центр города с сегодняшнего дня будет окружен кордонами, и потому Саймон нескоро сможет вернуться на работу. Он и представить не мог, что вскоре его шеф, человек серьезный и уважаемый, известный в городе бизнесмен, не взирая на стройжайшие запреты, прячась от патрулей, как в фильме про шпионов, ночью тайком проберется в брошенный офис и вытащит из компьютера жесткий диск. Потому что работа фирмы должна продолжаться. Она и продолжится. Как и сама жизнь - для всех, кроме 185 человек – почти все они находились в момент замлетрясения в двух зданиях. Потом будет следствие, и эксперты признают, что при их проектировании были допущены крупные ошибки, но это уже ничего не изменит и никому не поможет. Саймон не знал, что город будет восстанавливаться долго и болезненно, и ночная жизнь уйдет из центра, сосредоточившись около крупных моллов, во временных уличных забегаловках, а городским и церковным властям не хватит и пяти лет, чтобы решить судьбу разрушенного Кафедрального собора. Он не знал, что Тэш при всем желании не может ответить на его звонок – ее телефон, покрытый толстым слоем пыли,  безнадежно звонил под обломками верхнего этажа редакции.

XXX

Димка брел по травяному косогору. Даже не так, это был высокий, метра в три, вал – то ли укрепление времен давней войны, то ли остаток древней стены. По верху его шла тропинка – самая обычная, такие постоянно встречались в детстве. Утоптанная пыль и мелкие камешки, в окаймлении острых травинок, зонтиков кашки и колосков в шелковистом оперении. По обе стороны от вала расстилалось чистое поле – уж действительно, чистое, глазу не за что зацепиться, только трава, подсушенная щедрым августовским солнцем. Димка заметил интересную штуку – если смотреть вниз, не отводя глаз, то все приближается, картинка становится крупной.

Взять хотя бы цветок клевера – вон их сколько растет внизу. Скромненький, беленький, полусорный, ничего в нем нет интересного. Но если приблизить его чудесным способом, открывшимся вдруг Димке, то увидишь его весь, настоящий. Это фантастический шар, чуть вытянутый, но это нисколько не лишает его гармонии. Он весь из изящно выгнутых, резных поверху трубочек, похожих на высокие восточные кувшины или на цветы каллы, но без их официальной торжественности. И они не белые – в каждом переливается бледная радуга. И звучит музыка...

Знакомая мелодия, тягучая, полная летнего зноя и смертной тоски. Summertime… Послеобеденный отдых в сумрачной тени деревьев, респектабельные спальные районы, солнечный блеск замер на стерильно голубой воде бассейнов. Ни одного человека на улицах, ни одного чувства в сердце. А хочется жить ярко, гореть факелом, но если решишь сбежать, то ноги станут ватными, и мягко упадешь на идеально подстриженный английский газон. No, no, don’t you cry…

«Я всегда знал, что вы звучите», - говорит Димка. И поднимает глаза к небу. Пока он познавал сущность клевера, там произошло что-то тревожное. Легкая берлинская лазурь, усилившись многократно, превратилась в глубокий лиловый. «Ну и гроза сейчас вдарит!» - думает он с ужасом и восторгом. С ужасом – потому, что хорошо видит себя со стороны: маленькая фигурка на гребне высокого вала в бескрайнем, как океан, поле – легкая добыча для молнии. И в ответ на его мысли горизонт прочерчивает мертвенно-белая тонкая змейка. Он ускоряет шаги. К тому моменту, как она превратится в огнедышащего дракона, он должен быть далеко – там, где ждут.
Но он почти на месте – вон он, маленький поселок, внизу, хорошо видимый в грозовом свете. Молниям никогда не дотянуться до зеленой низины, по которой течет серебристая речка,  до домиков, окруженных густыми палисадниками, до того, кто ждет его, Димку. И это очень хорошо. Но тут же он понимает, что и ему вниз никак не спуститься. Травяные бока вала превратились в каменистые обрывы, и высота такая, что аж дух захватывает.

Постояв чуть-чуть, он садится на край. Страх куда-то проходит. В общем-то, он уже пришел, куда хотел, и чувствует, что покой, какого давно не испытывал, опускается на него. Он закуривает, прикрыв огонек ладонью – ветер здесь, наверху, сильный и порывистый, он треплет его длинные, как в юности,  волосы. Можно смотреть на домики внизу так же, как на цветок клевера, и они приблизятся. И пусть это будет иллюзия... Нет, он не спрыгивал вниз – это было бы полным безумием. Но он чувствует вдруг, что падает. Но падение это замедленное и происходит словно рывками. Раз – и он замирает в воздухе, красные крыши не так далеко, можно рассмотреть черепичные плитки, два – и подсолнухи в палисадниках машут ему лепестками, три – оглушающий грохот и темнота. Гроза? Молния?

Как будто весь мир перестал существовать, превратившись в звук. Когда он стихнет, останется только бездна, заполненная тьмой, как до сотворения мира. И он стих. И стало темно.

Димка открывает глаза и протягивает руку к тумбочке, чтобы проверить время на телефоне. Без десяти четыре... Странно... Этот шум, его разбудивший, был частью сна или пришел извне? Может быть, с улицы? Он оглядывает комнату. Ночи здесь всегда серебисто-серые, северные, и взгляд не надо напрягать, чтобы понять, что все предметы на месте. И тут он замечает – форточка закрыта. Когда ложились спать, оставили открытой, видимо, ветер ее захлопнул. Ничего себе, ветерок! Он встает и подходит к окну. За ним, вопреки ожиданиям, не бушует ураган – там искристо-безмятежная неподвижность. Замерли деревья, на ветках их - целые сугробы, холодным голубым светом чуть мерцают фонари, на улице ни прохожих, ни машин. Но почему-то эта мирная картина вызывает у него тревогу – что-то не так... Ему слышится какой-то подземный гул, он вселяет в его сердце панику, сбивает дыхание. Сразу же в голову приходит мысль, что хлопнувшая форточка была дурным знаком, и теперь непременно произойдет что-то непоправимое. Гул усиливается, и вдруг из-за угла дома медленно выезжает снегоуборочная машина – она, словно жук, ползет по дороге, оставляя за собой черный след.

Димка с облегчением выдыхает – как глупо получилось! Действительно, а когда еще чистить дороги, скажите? Если уже через пару часов, а то и раньше появятся первые грузовики с молоком, хлебом, мясом, и если не ликвидировать все это зимнее блестящее великолепие на проезжей части, то к восьми можно ожидать серьезной транспортной пробки.

Приступ страха прошел, но тянущее чувство беспокойства, похожее на начинающуюся зубную боль, осталось. Димка снова лег. Сна – ни в одном глазу. Этого еще не хватало! Завтра с утра ожидается много бумажной работы, хотелось бы иметь свежую голову. Просто все так неудачно совпало – этот тревожный сон с падением, а потом грохот хлопнувшей форточки, и машина эта дурацкая...

На самом деле, заснуть не так сложно – нужно просто следить за тем, чтобы дыхание было ровным и размеренным. «Вдох, и выдох, вдох, и выдох», - медленно повторяет он про себя. И тут, расслабившись наконец-то, он в предрассветной тишине начинает вдруг различать музыку. Сначала он думает, что проваливается в сон, но потом понимает, что она звучит не в его голове, а где-то рядом. Как будто появилась из воздуха.

Эта песня всегда была для него особенной. «Golden slumbers fill your eyes…» Воспоминания распахиваются веером, как будто все было лишь вчера. Сияющий август, ромашковое поле, какие бывают только на открытках, девушка с двумя косами, в пестрой юбке, с деревянными бусами на шее танцует под магнитофон, смешной парень в тюбетейке подыгрывает на губой гармошке, еще одна, гибкая и цыганистая, выходит из палатки и замирает с мягкой улыбкой, словно само лето обнимает ее. Где были все остальные? Не вспомнить... Он смотрел только на Дженис, она танцевала, забыв обо всем, словно сама пребывала в каком-то золотом сне.

Эта музыка – она совершенно точно ему не снится. Мистика какая-то... Но объяснение оказалось простым  – проверяя время на телефоне, он случайно включил плэер; пока стоял у окна, встревоженный необычным для столь раннего часа шумом, музыка не была слышна, а теперь – вот, пожалуйста. Но все же, пора спать... Димка выключает плэер и поворачивается на другой бок. Напоследок он бросает взгляд в окно – а за ним медленно и величественно падают большие пушистые хлопья, подсвеченные голубым. «Насмарку вся работа «жука», чистившего дорогу», - сонно думает он. На секунду ему кажется, что среди этих хлопьев он различает силуэт танцующей девушки.

XXX

Новость о землетрясении принесла сестрица Оливия. Она позвонила родителям как раз в тот момент, когда Пит забежал к ним в гости, буквально на минутку. Трубку взяла мама.

- Вы что, телевизор совсем не смотрите? там по всем каналам уже!
Оливия была самой информированной в семье и всегда раздражалась, когда родители, из всего многообразия программ выбиравшие лишь вечерние телешоу, пропускали важные события, что случалось нередко.

Мама округлила глаза и на секунду прижала ладонь к губам:
- Да ты что, боже мой, когда?
Папа поднял глаза от газеты:
- Что-то с тетей Джоан?

Джоан была черной овцой их семейства. Или белой вороной. С юности она привыкла жить, как вздумается. А на восьмом десятке ей вздумалось поселиться в маленьком домике, окруженном несколькими акрами земли, в компании дюжины кроликов и пары лошадей.

Мама растерянно посмотрела на них, на секунду забыв о телефонной трубке:
- Нет, с Джоан все в порядке. Я надеюсь, что все в порядке. Очень сильно надеюсь, потому что у них было большое землетрясение – шесть с половиной баллов! – и она снова схватила трубку, как утопающий  соломинку. – Оливия, ты там?

Папа хитро улыбнулся и шепнул Питу, бросив осторожный взгляд на маму:
- Джоан землетрясением не напугаешь.

Маму полностью поглотил разговор:
- Детка, ты звонила тете?
- Да, она не отвечает.
- О-о, - только и смогла вымолвить мама.
- Но ты же знаешь, летом она дома только ночует, а все остальное время проводит на улице.
- А сама позвонить не догадается, пусть все из-за нее с ума сходят. Всегда была эгоисткой... Ронни, милый, сделай мне коктейль - пару капелек джина в тоник. По-моему, все в кухонном шкафчике...

Папа аккуратно свернул газету и послушно направился в кухню.
- Нет, не могу представить, что там сейчас творится...
- Все-таки удачно, что я продала дом, - заметила меркантильная Оливия, - и вас убедила сделать то же самое.
- Милая, как ты можешь сейчас – о доме, когда там такое, - и мама замахала рукой, будто отгоняла муху. Даже, пожалуй, что-то покрупнее – например, пчелу или большого шмеля.
- Да, прости, мама, - Оливия шмыгнула носом, - у меня просто голова кругом, там ведь в двух зданиях погибли люди – в редакции The Press и на телевидении. Представляешь, я нашим звоню, никто не отвечает... я так за них боюсь... – жалобно закончила она.

Еще со школы Оливия не расставалась с фотоаппаратом, и потому вопрос о выборе профессии, столь мучительный для многих семей, в их случае вообще не возник – только фотожурналистика. Прежде, чем ее неуемная натура обрела покой под сенью толстого журнала Australian First , она много где поработала. Знакомства в журналистских кругах были обширными.

Включили телевизор, там – развалины, облака пыли, какие-то дымки, совершенно неуместные в центре города, пусть и разрушенном,  горы кирпича на улицах, в общем, война, да и только. Питу на секунду стало жутко – Оливия нередко бывала в обоих зданиях, а что, если бы и она тоже... Любительница брэндов, знаток светской жизни, неисправимая пижонка, так не него непохожая и все-таки такая близкая любимая близняшка.

Да и вообще – знакомых и друзей в городе было немало. Но вряд ли кто мог оказаться в этих двух зданиях... И все же... Он сразу же набрал номер Тэш, а потом и сообщение отправил. Конечно, она не ответила – видимо, не до того. Пит помнил, что ее дом в северной части города. В новостях сказали, что она почти не пострадала. Значит, все должно быть хорошо.

Тетя Джоан позвонила сама.
- Я знаю, что ты волнуешься, Лин, - без приветствия, резко сказала она. – У нас все хорошо.
- О, какое облегчение это слышать...
- Мне пришлось долго успокаивать Черную Молнию, она сильно перенервничала, покачало нас все-таки порядочно. А Дикий Ветер совсем не испугался – у этого мальчика всегда было в избытке смелости.
- Ты только и можешь говорить о своих лошадях, - не без удовольствия заметила успокоенная мама, - как ты сама, как дом?
- Дом в норме, а мне что сделается?

Оказалось, что к северу от города подземные толчки были гораздо слабее, они больше походили на легкое качание на волнах в хороший день при ясной погоде. И вдруг ему вспомнилось, что и его однажды покачало вот так, правда, не настолько сильно. Было это во время одной длинной предрождественской смены. Народ толпился в казино целыми сутками, без сожаления расставаясь с деньгами. И все это под непрерывную трель игровых автоматов, развеселые эстрадные ритмы сработавших джекпотов, сухое щелканье игральных карт, сделанных, между прочим, из первоклассного тонкого пластика, под гул голосов и звон рюмок. В общем, жизнь кипела, и смены пролетали на одном дыхании.

Он бежал с перерыва по узкому коридору – уже опаздывал, когда его качнуло к стене, а потом мягко, но сильно – к другой. Пит растерянно остановился и подумал, что все-таки надо бы как следует высыпаться после работы, а то никакого здоровья не хватит. Когда он добрался до своего рабочего места – стойки администратора в игровом зале, напарница осторожно спросила его:

- Слушай, минут пять назад было землетрясение, или это у меня из-за недосыпа в голове что-то не то?
- Я точно так же подумал! Что это со мной не в порядке, когда меня к стене вдруг повело.

А вскоре все уже обсуждали недавнее происшествие. Кто-то слегка испугался, а кто-то вообще ничего не почувствовал.
- Как тебе наша «дрожь земли»? – спросил Пит Тэш, поймав ее в момент затишья около игровых автоматов.
- Я была слишком занята работой, между прочим, - смеясь, ответила она, - как раз «Колесо Фортуны» крутила, народу за столом – человек двадцать, так что мне было не до землетрясений.
- Ты во сколько сегодня заканчиваешь?
- В два ночи, а ты?
- В четыре. Думал, предложить тебя домой отвезти.
- Отвези, пожалуйста, - Тэш радостно вскидывает на него глаза, - я в «Большой рыбе» буду, вроде, наш народ собирается.
- Не понимаешь своего везения – смена всего до двух часов! Это ж мечта и прекрасная возможность выспаться. Какая еще «Большая рыба»?
- Э, брат, я и не усну без пары пива и нескольких сигарет, - и не поймешь, всерьез говорит или шутит, - да и то не спится толком, - и она морщит нос с видом капризной принцессы.

Но вдруг пейджер на ее поясе начинает трезвонить – несколько вызовов одновременно, и она, лучезарно улыбнувшись напоследок, исчезает. Пит смотрит ей вслед.

У нее проблемы со сном, у нее дома не прекращаются вечеринки, она постоянно что-то готовит и с удовольствием угощает тех, кто заходит в гости, ее муж Алекс – компанейский парень, брат всем и каждому, но все же у него своя жизнь, она поет под гитару, потом вытягивает из пачки сигарету и долго с наслаждением курит и молчит, она постоянно его поддразнивает и вообще никогда не бывает серьезной, иногда это слегка раздражает, иногда вызывает грусть, и больше всего хочется посадить ее в машину, увезти на ферму, закрыть в комнате, и – не подумайте чего-то плохого! – пусть она уже наконец выспится. И никакой громкой музыки, никаких газонокосилок, машинок для стрижки деревьев, пусть ферма превращается в замок спящей красавицы. А он будет заниматься повседневными делами и лишь замедлять шаги, проходя мимо ее комнаты.

Такой он видел Тэш в первый год их дружбы, в первый год его любви...

XXX

Саймон растерянно оглянулся. И где теперь ее искать? Может, пойти ей навстречу... Но куда – направо или налево? А если она припарковалась на одной из боковых улочек? А если дорогу ей преградил какой-нибудь обломок стены или гора битого кирпича? Лучше всего было бы, конечно, созвониться... Он опять набирает номер Тэш...

«В данный момент звонки доступны лишь на номера экстренных служб города, позвоните абоненту позже или отправьте сообщение,» - этого и следовало ожидать.
Почему он не догадался позвонить ей на час раньше? Теперь были бы уже вместе... в смысле, рядом, и не пришлось бы искать друг друга. То есть, ему искать ее. Жизнь несправедлива – дразнит своими возможностями, но потом вмешивается реальность с какими-то нелепыми случайностями, досадными, невозможными событиями, навроде этого землетрясения. Вдруг Саймон замечает на углу улицы людей в желтых светоотражающих жилетах – они перегородили полосу, ведущую в центр, поставив на нее переносной знак с красным запрещающим въезд «кирпичом», и терпеливо перенаправляют транспорт, подъезжающий к перекрестку, по какому-то другому маршруту. Ну что ты будешь делать? А если и Тэш теперь плутает так по городу?
Саймон закрывает глаза, как в детстве: «Хочу, чтобы она пришла. Сейчас. Один-два-три!» Конечно, мироздание не реагирует на его просьбу, и Тэш не появляется. А ведь точно, была такая игра, и он невольно улыбается, окончательно вспомнив. «Хочу, чтобы мне купили щенка, и я весь год буду чистить зубы два раза в день!», «Пусть мама выздоровеет, и я не буду есть сладкое целый месяц!» Он не обращался к высшим силам по пустякам, а потом старался не жульничать. Может, поэтому его способ срабатывал безошибочно. А если и сейчас попробовать? Он крепко зажмуривает глаза: «Пусть Тэш придет. Тогда я...» А что тогда? Перестану отвлекаться на Фейсбук на работе? Начну бегать по утрам? Что еще... Перейду на безалкогольное пиво?

Все-таки ему нечего предложить своему давнему всесильному союзнику... Раньше он чувствовал постоянную связь со всей вселенной, и его действия были важны для нее. Теперь он окончательно и бесповоротно вырос, стал независимым и обеспеченным, у него есть работа, дом, друзья, во многом похожие на него, но что-то главное  очень ценное исчезло из его жизни. Сегодня ему показалось, что, может быть, Тэш поможет ему вернуться назад - перехитрить время и ускользнуть в прошлое. Там мальчик возвращался из школы, бросал школьный рюкзак прямо у калитки и бежал через лужайку к дому, а ему навстречу мчался черно-белый бордер-колли со струящейся шерстью. И когда мальчик обнимал своего верного друга, то ощущение счастья заполняло его, и он cмеялся во весь голос, а Спот заливался веселым лаем. Это не могло быть так давно...

То, что всегда помогало раньше, не имеет силы сейчас – волшебство закончилось вместе с детством. Саймон мысленно говорит: «В общем, вселенский разум... или мыслящий космос... у меня нет ничего на обмен, так что, значит, не судьба увидеться с Тэш сегодня. Просто хотелось как-то изменить свою жизнь, думал, может, в ней появится что-то важное... Но пусть все-таки с Тэш будет все в порядке, если можно – землетрясение сильное было».

Нет смысла стоять здесь столбом, пора идти и забирать машину. Хорошо, что выбрал обычную уличную парковку, а ведь был соблазн заехать на многоэтажную! Но задумался и пропустил нужный поворот, а возвращаться стало лень. Надо ехать домой, там все, наверно, вверх дном. Он не спеша идет по улице, изменившейся до неузнаваемости за каких-то пять минут. Ну что ж, это его город, это его жизнь, все, как есть...

Вдруг его окликает знакомый голос: «Саймон!», и еще один, тоже знакомый: «Эй, Саймон!» Он оборачивается и видит, как к нему бегут две девушки – издали видно, что это брюнетка и блондинка. Он не решается признать, что детский способ, старая игра, о которой он не вспоминал все эти годы, все-таки помог, и вот она, Тэш, с запыхавшимся лицом и растрепанными волосами. А рядом с ней – личность тоже хорошо знакомая, это же китаянка Ю, с которой они вместе когда-то работали в казино. Блондинка в мини-юбке! Он пораженно смотрит на нее: если бы прошел рядом, никогда в жизни бы не узнал. Девушки начинают говорить наперебой:

- Мы столкнулись прямо около редакции! Ю потрясающая, правда? И теперь она зовется Джейд, представляешь?
- Это мы из-за меня опоздали, я очень хотела показать Тэш, где я работаю!
- Но мы только на секунду в редакцию забежали, посмотрели на ее стол – и сразу сюда, к тебе. Ты сам-то как? Сто лет ведь не виделись!
- Это Тэш придумала, чтобы мы устроили такой мини-сбор бывших работников казино! Только надо будет повторить, и народу чтобы побольше, и вообще... это же ужас, что такое, мы так перепугались!
- Это надо было видеть! Только остановились, из машин вышли, и все как затрясется! Я даже видела, как волна по асфальту прошла! Ну просто как по воде!
- Мы друг в дружку вцепились, стоим, дрожим от страха!
- Точно, дрожим от страха и трясемся вместе со всем городом.
И они одновременно замолкают – как будто заряд закончился.

Он переводит взгляд – с одной на другую, с одной на другую. Значит, вот оно как – мини-сбор бывших работников казино, получается. А совсем не романтическое свидание, вот так... Но вместо досады его начинает, словно волна, накрывать ностальгия. А что, вполне приличный осколочек его жизни! Он был женат на Джунг. И хотя ее имя означает на корейском «любовь», они находились в состоянии развода, окончательно измотав друг друга дикой ревностью и полным нежеланием понять. В него еще тогда влюбилась маленькая словенка, Эва, официантка в одном из ресторанов казино, а он был, словно на куски разбит на исходе своего первого бурного брака, какая уж тут взаимность? Эх, незабываемые были времена. Он делает маленький шаг к девушкам и осторожно обнимает обеих, вполне по-братски. У них разные духи – у Тэш – горькие луговые травы, а у Джейд – что-то сладко-цитрусовое, очень ей подходящее.

- Я очень рад видеть вас обеих, - говорит он серьезно, - потому что теперь я точно знаю, что у вас все в порядке. Как знать, что там с другими...
- Да уж, - огорченно соглашается Тэш, - позвоню-ка я мужу. Я уверена, что все в порядке, но чтоб убедиться... – и она засовывает руку в плетеную сумочку. – Черт! Джейд, я у тебя на столе телефон оставила.
- Ничего, - утешает та, - будет повод вернуться. Звони с моего!
- Лучше отправь сообщение, - советует Саймон, - я уже пробовал звонить, доступны только экстренные службы.
- Час от часу не легче, - сокрушается Тэш, - ну ничего, хоть так...

И тут телефон Саймона начинает громко и, как всем показалось, отчаянно трезвонить.
- Алло! – удивленно отвечает он.

Сначала он ничего не может понять в сбивчивой смеси из безудержных рыданий и японских слов, перемежающихся, правда, английскими. Но главное он все-таки понимает, и сердце его екает. Не от радости или страха – от стыда. И он медленно и отчетливо произносит в телефон:
- Наоко! Скажи, где ты сейчас? Я скоро приеду.

Неудобно получилось – он даже не вспомнил о ней, когда все вокруг заходило ходуном. По правде говоря, в последнее время они почти не встречались. Не то, чтобы расстались, но дело к тому шло. Саймона это вполне устраивало – он терпеть не мог шумных объяснений. Что делать, раз не получается у него с девушками?

Он поворачивается к подругам и говорит:
- Простите меня, но мне нужно бежать. Я бы с удовольствием проводил вас до машин или выпил бы с вами кофе из автомата – другого сейчас, наверно, не достать. Но мне нужно помочь другу – она в городе не так давно, и английский пока не блестящий, вот и испугалась.
Тэш делает к нему шаг и берет его руки в свои.
- Саймон. Ну что ты? Еще и извиняется, странный такой... Конечно, беги, это ж друг все-таки... представляю, как она себя чувствует – и врагу такого не пожелаешь. Обязательно надо помочь – ты же отлично умеешь спасать!
- Почему ты так решила? – он в недоумении морщит лоб.
- А ты думаешь, я тебя с кем-то путаю? – в ее коричневых глазах зеленые искорки – Саймон раньше не замечал.
- Давай, беги, правда, - улыбается Джейд, - пожалуй, сейчас всем не до кофе. Я помчалась в садик за ребенком, наверно, он боится...
- Ну... ладно тогда, - и Саймон отступает назад на пару шагов, словно не решается уйти, но потом решительно машет девушкам рукой и все-таки уходит, быстрее и быстрее, почти бегом. Надо торопиться...

XXX

Этот день казался бесконечным, а точнее, оказался. Но все в этом мире подходит к концу, особенно такая невечная штука, как всего лишь один день. Солнце закатилось за горизонт, полыхнув напоследок красно-золотым, и измученный город погрузился в темноту. В некоторых домах зажегся свет, и это было хорошо – значит, электричество не отключили, а там, где золотистые электролучи, отгоняющие все страхи, там и жизнь. Некоторые дома остались неосвещенными – невозможно было и подумать о том, чтобы в ярком свете взглянуть на комнаты, в которые никогда не вернутся те, кто ушел утром. А в некоторых районах ужинали при свете фонариков или даже свечей – землетрясение повредило что-то, и света не было. Слушали новости по радио, собравшись вместе, как в прошлые времена.

Город до сих пор потряхивало, и эти легкие толчки вгоняли в панику, заставляли замереть и сжаться в комок, чтобы стать незаметнее и тем самым, казалось, получить шанс на спасение.

В центральном парке был разбит палаточный городок. Он немного напоминал скаутский лагерь. Там расположились на ночь те, чьи дома сильно пострадали от землетрясения. Даже командировочные, не успевшие улететь домой, сидели возле палаток со стаканчиками кофе. Этот импровизированный кемпинг стал и их временным жильем – крупные отели были закрыты и вход туда запретили, аэропорт был закрыт.
Если в такой темноте глянуть на город сверху, то сразу же бросится в глаза мрачное черное пятно в самой его середине – это центр... Оттуда надолго уйдет жизнь. Во многих районах дела обстояли куда лучше – и повсюду были разбросаны огоньки. Теплые желтоватые и холодные голубые, покрупнее и помельче, некоторые мерцали, словно под музыку, а некоторые горели ровным светом.

...Саймон вышел в сад. Красные розы, которые посадила его вторая бывшая жена, превратились в большие кусты, и над остывающей землей стелился их сладковатый аромат. Сегодня он добирался до дому три часа вместо обычных пятнадцати минут. Город вдруг превратился в лабиринт, и если тебе нужно было проехать прямо, чаще всего приходилось сначала повернуть направо или налево, а то и в обратную сторону. Когда он наконец выбрался на свою улицу, то понял, что она оказалась неподвластна стихии. Как и его дом. И тогда у него появилось чувство нереальности всего происшедшего, которое с течением времени только усиливалось. Но вполне реальна была девушка, спящая сейчас в его гостиной.

Вообще-то, обычно она не боится землетрясений – в мегаполисе, где она выросла, постоянно потряхивает, но небоскребы лишь покачиваются подобно деревьям благодаря гибким суперпрочным металлическим стержням, надежно укрепившим мощные каркасы. А вот когда с домов дождем сыплются кирпичи и в асфальте на глазах возникают огромные трещины, неудивительно испугаться за свою жизнь. Саймон бросает быстрый взгляд через стеклянную дверь – спит, конечно, а что ей еще делать? Два тоста с арахисовым маслом и две рюмки коньяка сработали безошибочно. А что – вполне в японском стиле. Есть же у них мясо в клубничном соусе, засахаренные кальмары и сырный лимонад. Выпить, что ли, лимонаду? Конечно, не сырного, а вполне обычного, лимонного. Хотя, лучше просто лечь спать – день был тяжелый. Но почему-то ему еще немножко хочется побыть в тишине, под звездами. Он неожиданно понимает, что любит этот сад. И это странно – раньше он был к нему равнодушен. Все, что здесь есть – плод стараний Мэй Линь. Она сама все здесь распланировала, посадила растения и с любовью за ними ухаживала. «У тебя зеленые пальцы», - шутил Саймон, намекая на ее талант садовода. «Точно», - и она со смехом протягивала ему руку, а пальцы действительно были зелеными от травы.

Когда Саймон лег, то, вопреки его надеждам, сон куда-то улетучился. Навалились мысли о завтрашних делах. К родителям надо съездить... «Саймон, мне кажется, что наш дом вот-вот развалится, ведь нас так страшно трясло! Ты должен приехать и все проверить!» - требовала мама. А как он будет проверять, и какой в этом смысл? Он ведь никакой не строитель, это его брат Том – строитель. Но он не поедет по такому поводу. Саймону кажется, что он слышит его недовольный голос. «Я не папа и не обязан реагировать на каждый  мамин каприз, у меня, между прочим, семья!» Сестру нужно проведать, как она одна с двумя малышами? Сказала, что после землетрясения у нее трещина в полу гостиной и полный двор песка. Да еще проявился школьный друг Эдриан, устраивает вечером барбекю. «Я понимаю, что повод – не очень, но моя Кортни совсем расклеилась, так хочется сделать ей сюрприз!» Да еще Наоко эта прилипла...

Словно вспомнив что-то, Саймон встает, осторожно идет в гостиную, где на диване спит девушка и включает торшер, который погасил перед тем, как лечь. Ему вдруг пришло в голову, что если ночью тряхнет и Наоко проснется, то может испугаться, оказавшись в темноте. Все-таки со светом не так страшно...

Уже засыпая, Саймон вспоминает Тэш и Джейд. Все-таки Тэш совсем не изменилась, да и Джейд тоже. Всего-то лишь волосы покрасила, да очки надела. Главное осталось. Да и он сам не изменился – времени прошло совсем немножко. Ну подумаешь,сменил профессию и развелся с еще одной женой – с любым может случиться. Сегодня он внезапно вспомнил о детской привычке, которую считал забытой, а значит, не так далеко он ушел от мальчика, самозабвенно бросавшего мяч своему бордер-колли – неизвестно, кто испытывал большее счастье в тот момент. «Кстати, не пора ли появиться мистеру Споту номер два? – подумал Саймон. – Вот племянники обрадуются... но опять же, собака... я и дома-то редко бываю... надо как следует обдумать...»

Если бы звезды, слабо мерцающие сейчас над домом Саймона, над его потрепанным стихией городом, над всей спящей половиной Земли могли говорить, то они сказали бы, что за все время, что они помнят эту маленькую голубоватую от покрывающей ее воды планету, ничего на ней глобально не изменилось. Что уж говорить о людях? Звезды живут миллиарды лет, и что по сравнению с этим – какие-то восемьдясят-девяносто, отпущенные человеку? Разве можно за такой короткий срок как-то серьезно поменяться? В мире так много вчерашних мальчишек, которые никак не могут встретиться со своими родственными душами, с теми, кто всегда поймет и одарит радостью, а они порой совсем близко, лишь руку протяни. Да и у вчерашних девчонок дела обстоят не лучше. Сложные существа – люди...

... Он родился через полгода после дня большого землетрясения на расстоянии ста  километров от эпицентра. Была глубокая ночь. Сам бы он, конечно, не смог отличить ее от яркого дня – его глаза, такие зоркие и ясные в будущем, пока не умели видеть. И сам он был маленьким и беспомощным, бессмысленно вертел мордочкой в разные стороны, пополз куда-то, но мама положила лапу на его пути, он ткнулся носом в это теплое и приятно пахнущее – а все-таки он не один в этой темноте, не имеющей названия. Мама знала, что он вырастет сильным и крепким, у него будет черная шерсть, отливающая на солнце красно-рыжим, пушистый «лисий» хвост с белым кончиком и широкая белая полоса посредине лба. «Может, его назовут Спот? Это было бы подходящее имя для него», - подумала она. Мама была молодой собакой, и это был ее первый щенок, но она многое умела предчувствовать.

Однако, и она не могла знать, что жизнь его будет долгой и радостной, он не будет гонять овец, как все его предки, но жизнь в большом доме – все же дело хлопотное. Особенно, когда люди разъедутся по делам. Нужно отгонять птиц от деревьев, смотреть, чтоб чужие кошки не пробрались в сад, следить за тем, кто проезжает или проходит по улице. За соседями нужен глаз да глаз – какую еду готовят, каких гостей принимают? В общем, дел хватает. Но около пяти часов наступает самый волнительный момент, ради которого и завертелся весь этот длинный день. Сначала с легким жужжанием поднимаются ворота. От этого звука ему хочется мчаться куда-то, не разбирая дороги, но он только весь напружинивается, и чуткие уши вытягиваются в струнку. А потом во двор заезжает сияющая красная машина, и ему кажется, что из-за горизонта выстреливает еще одно солнце, так много света вдруг становится вокруг. Из машины выходит самый лучший в мире, его собственный человек, подаренный ему щедрой судьбой в три его собачьих месяца. Они обнимаются, как старые друзья после долгой разлуки. Споту кажется, что все это с ним уже было когда-то давно, и закрывает глаза от полноты чувств. А когда открывает, то все остается таким же, как было, и он знает, что так будет всегда. Значит, можно жить дальше, под солнцем и луной, в горе и радости...

2017, Крайсчерч