Федор

         
         Федора я приметил десять лет назад, но и сейчас можно увидеть людей в чем-то похожих на него своей непосредственностью. Такие люди совсем беспомощны, не ходят без родных в присутственные места, но зато всегда счастливы, потому что в их душе возрождается детская радость к жизни. Наверное, поэтому все знавшие моего героя, хотя и услышали фамилию и отчество, редко о них вспоминали, и, несмотря на то, что их носитель был человек лет сорока и с брюшком, называли его просто Федя.

         Тренажерный зал просыпался. С утра там было довольно много посетителей.  Вот девушка, которую я про себя назвал балериной, в обтягивающих леггинсах с такой легкостью села на шпагат, что мое сердце застучало учащенно не только от того, что я крутил педали на велотренажере. Ее ступни выглядели особенно тонкими, в них не было лишних утолщений, уплотнений, даже цвет на всем протяжении был ярко розовым, как личико у младенцев. Тело грациозно выгнулось, готовясь сделать «мостик».

         Слева лысоватый мужчина работал с весами до тех пор, пока его  майка не становилась мокрой от пота. Он не появлялся без наголовника – куска ткани, оборачиваемого вокруг лба, обожал гири и, хоть и занимался с другими снарядами, только гири шли к нему как добротно сшитая рубашка, носимая много лет. Всегда носил с собой бутылочку с водой, не щадя себя, снова и снова поднимал вес, сживался с ним, словно какой-нибудь Виктор Хоронека, но был далек от идеального тела культуриста, напоминая маленького медвежонка – косолапого, кривенького, со стихийной русской родовой силой, не знающей расчета, не ведающей страха.
Я очень мало видел на кардиотренажерах полных женщин и мужчин любого возраста, а ведь именно для них такой аппарат был бы максимально полезен, хоть он и сжигает жир очень и очень медленно.
В основном, приходят парни и девушки вполне спортивного вида, записывают все показатели в отдельную тетрадь, засовывают себе в уши микронаушники, вешают на шею полотенце и бегут, бегут… Я ненавидел агрессивную и громкую музыку из динамиков, от которой эти бегуны прятались, но микронаушники я ненавидел еще больше.

         Бывают и «мотыльки». Этих людей сразу заметно – приходит такой человек не то, что без тренера, но даже без сколько-нибудь ясного плана, чем заниматься после того, как душ принят и раздевалка покинута. У них много энергии – тренажеры под их «руководством» бесконечно подстраиваются, подвинчиваются, закручиваются, сами пользователи обвешиваются полотенцами, обзаводятся прохладительными напитками, обкладываются вечно поющими мобильными телефонами. Наконец, когда все готово, наступает время неизбежного первого подхода – вес небольшой, делать легко, приятно и… скучно. Уже через пять минут «мотылек» перепархивает на другой тренажер – вместе с ним в путешествие отправляются разные уже названные мелочи. Причем, долг «мотылька», непреложное правило, за которое он готов идти на спор, – непременно обойти абсолютно все тренажеры, что есть в зале, даже те, которые в данный момент не работают, о чем возвещает соответствующая табличка. Если «мотыльку» попадется такой агрегат – он сначала самостоятельно подойдет проверить правильность того, о чем прочел, потом найдет тренера, который подтвердит его опасения, и лишь после этого нехотя продолжит свой марафон.

        Позвольте Вам нарисовать Федора. Карие глаза, а в особенности круглое, лоснящееся лицо его с аккуратно прилизанными волосами носило отпечаток искреннего, неподдельного удивления и у Федора постоянно выходило, что, какую бы эмоцию он ни испытал, ее не только нельзя было скрыть никакими средствами, но и она неизбежно смешивалась с этим удивлением, словно какая-то сила с непременной необходимостью и помимо всякой человеческой воли окунала краски одну в другую: если печаль, то вопросительная, беспокойная, с оттенком светлой грусти во взгляде; если радость, то детская, пустячная, подбегающая ко всякому с докучными вопросами, далее забытыми безвозвратно; если тоска, то любой ее видел и боялся заглянуть в глубины. Движения Федора во всем повторяли эту затейливую характеристику: он допреж сомневался в намерениях, еще не сделав ничего и запрещая себе это, и отсюда у него получалась всечасная борьба, в ходе которой Федор не знал наперед, что у него получится в первый момент: поставить стакан с водой на место или взять его, а, пожимая руку товарищу, ему приходилось захватывать ее рывками, будто повести за собой в какое-то очень важное, никому доселе не известное место. Таковое сомнение находило на все его члены – этот человек ходил рывками, с дрожью и с большим усилием, отчего вид имел угловатый и носил просторную одежду. Говорил Федор всегда с препятствиями: видно было, что мысли его были в голове все на своем месте, знаний накопилось много,  но вывести их наружу так стройно и легко, как раньше, он не мог: часть этих мыслей запылилось от долгого неупотебления, часть знаний совсем забылось, как будто мой герой их никогда и не получал; речь упростилась и выплескивалась под большим напором, как поток воды, сдерживаемый очень долго. В глубине души, наверное, Федор чувствовал, что с ним уже давно происходит нечто странное, но разум все более отказывался служить ему и находил причины весь мир подчинить некоторой условности и непреложному обыкновению, которое избавило бы его от мучительного и каждодневного выбора, которым обычный человек себя нимало не стесняет.

         День Федора и его мамы в тренажерном зале всегда начинался одинаково. Еще далеко внизу, на лестнице, по утрам можно было услышать возбужденное бормотание: фразы оформлялись не сразу, но когда они, наконец, прорывались, Федор радовался, что может общаться с миром, и уж мало заботился о том, в каком порядке они идут и по нескольку раз повторял начало предложений, причем не дословно, а как-то по-своему, островками, без знаков препинания, громко и почти без пауз, захлебываясь от восторга. «Федя, тише, тише!..» – говорила мама, но его невозможно было удержать.

       Он подходил к лысоватому с гирями, и, едва поздоровавшись, говорил:

– Я лежал в коме… без сознания… лечился у монахов… переводил с английского языка… авария… я думал мне конец… монахи ставили мне иглы… я смог ходить… –  во все это время Федор ожесточенно тряс своего собеседника за руку.

Когда очередь дошла до меня, Федор спросил, как меня зовут. Я назвал себя. «Во… Во…» – закивал он, давая понять, что ему вполне достаточно самого начала моего имени.

– Ноги… что с ногами?

Так родился – ответил я, чтобы не вдаваться в научные подробности заболевания, а отчасти потому, что это было правдой, и так меня научила моя мать.

– А у меня авария… Во… Пьяный был… Монахи…

– Что же так… А сейчас не пьешь?

От моего вопроса Федор пришел в еще большее волнение.

          – Нет, нет… – отшатнулся он.  – Здоровый образ жизни… Иглоукалывание… Вот такие огромные иголки!.. На машине с друзьями… Бах! .. Месяц в коме…

         Федор стал готовиться к тому, чтобы начать заниматься. Он надел свои тренировочные перчатки, окропил гриф штанги контактным веществом, поработал сначала с пустым грифом – обязательная разминка для тех, кто не питает ложных ожиданий – принес и закрепил два десятикилограммовых блина, пригласил двоих страхующих и занял исходную позицию для жима лежа.

        С большим трудом Федор поднял штангу вверх, пот выступил на лбу, его левая рука до конца не разгибалась, ноги ходили ходуном, но он продолжал выжимать: три, пять, шесть раз. Штанга кренилась, но мужчина каким-то чудом ее удерживал. Семь. Федор весь покраснел. Восемь. Федор считал вместе со всеми. Весь зал смотрел на него и весь зал не понимал, как он мог это делать. Десять. Штанга опустилась на перекладину.

      Всех присутствующих Федор стал обходить по второму кругу, принимая поздравления, раздавая советы и уверяя, что он жмет восемьдесят килограммов.
 
Походка его была пружинящей, словно его при каждом шаге ощутимо било током.

      Завтра Федор пришел снова.

       – Как тебя зовут? – как ни в чем не бывало осведомился Федор.

       – Вова… – робко заметил я.

       – Во-вовово,  – одобрительно забубнил Федор. «Узнал!» – с радостью подумал я.

       Потом я опять выслушал его историю. Больничная палата, монахи, авария, знает несколько иностранных языков.

       –  А какая у тебя группа инвалидности?

       –  Вторая, – сообщил я.

       – А у меня первая, первая! – приободрился Федор, как делают это деревенские дети в случае, когда им удается добежать до колонки с водой впереди всех. – Я получаю пятнадцать тысяч рублей (В ценах 2006 года – В.Е.)

       Вдруг Федор наклонился ко мне и прошептал на ухо: «А ты был в Таиланде? Я – да. Там девушки знаешь как… … Я признался, что не знаю, но представляю часто. «Видно, принял за своего, – успокоился я. – Раз признался так откровенно.

       За месяц Федор еще пару раз заинтересовался моим именем, но историю рассказывал непременно, пока его не отгоняла мама.
 
       Весь зал полюбил этого человека, через несколько лет я снова встретил его на улице, но Федор меня уже не узнал.
      
       2017