Безграмотность и реформа

Говорят ЕГЭ сильно повысил безграмотность и поснизил уровень знаний. Писать неграмотно стало своего рода шиком. Убедиться в этом можно, открыв любой форум в соцсетях. Впору снова начинать кампанию по ликвидации безграмотности, как сто лет назад. Но единственный ли это случай в нашей истории, когда грамотность катастрофически падала? Приведу одну цитату, а вы отгадайте, когда она написана:


«Доказывать, что грамотность наших школьников сильно понизилась, — значило бы ломиться в открытую дверь… надо откровенно признать, что сейчас этот вопрос приобрел совершенно необычную остроту и что вопли о недопустимой безграмотности питомцев нашей школы отнюдь не преувеличены. Надо откровенно признать, что этот пробел в нашем школьном деле дошел до размеров общественного бедствия, что об этом надо кричать и изыскивать меры для его изживания».


Это было написано в конце двадцатых годов прошлого века академиком Львом Владимировичем Щербой. Что бы сказал известный академик о грамотности сегодняшних выпускников! Даже страшно представить. Одной из причин «беспрецедентной» безграмотности того времени ученый считал дефицит книги, лишающий школьников начитанности.


Но дефицита давно нет, а молодые люди от этого  читать больше не стали. Результат - безграмотность растет, библиотеки закрываются, из квартир выбрасываются книги, которые в советские времена считались дефицитом и покупались из-под полы на черном рынке за огромные деньги, иметь домашнюю библиотеку перестало быть престижным, а книга  - перестала быть необходимостью.


Гораздо ближе к причине вопиющей безграмотности школьников тех лет явилась реформа русского языка, проведённая в начале семнадцатого года временным правительством, обернувшаяся тем, что и учителя, и народ, и в целом общество пришли к заключению: орфография – вещь неважная и необязательная, можно писать, как вздумается.


Главное – выразить смысл и существо мысли, а уж как они оформлены – дело десятое. И получилось, что реформа, которая должна была облегчить написание слов, обернулась беспрецедентным провалом грамотности и разрушением авторитета орфографии. Оказалось, что то, за что в школе ставили двойки и лишали дипломов, стало нормой.


Заговорила я об этом вовсе не случайно. В воскресной школе, где веду основы богослужения, столкнулась с тем, что мало кто из моих слушателей умеет читать по церковно-славянски, хотя именно на нём проходят все службы, а непонимание языка ведёт просто к механическому присутствию на богослужениях, нимало не питающему ни дух, ни душу.


А эти слушатели, между прочим, наиболее активные, интересующиеся вопросами богослужения, иначе бы они не пришли. Что уж говорить об основной массе прихожан. Но даже у тех, кто ходит на занятия, вызывает отторжение чтение книг на языке служб. Они вполне уверены, что это вовсе не обязательно и продолжают читать по-русски - как привычно и как легче. И это тоже – отголосок той реформы.


Но где же выход? Язык развивается и не является догмой, раз и навсегда данной, меняется среда общения, ускоряется ритм жизни, формируется потребность сокращенного письма. Отсюда – всё чаще встает вопрос о реформе языка, а филологи время от времени оглашают разные планы и варианты таких реформ.


Буквально на днях познакомилась со статьей Петра Тарасова из Санкт-Петербурга, опубликованной в ж. «Апраксин Блюз» (№22, 2012), «В защиту русского правописания». Она привлекла меня тем, что в ней автор говорит о реформе, которая не ведет к катастрофическому снижению неграмотности. Такой реформой может быть только та, что не будет менять орфографию, а значит, грамотный человек не превратится в одночасье в безграмотного.


Проблема в том, что говорим мы все по-разному, но объединяет всех жителей любой страны именно письменный язык, который стандартизирован. Вопрос в том, как совместить разговорный язык с письменным. В церковно-славянском языке, который изначально создавался как письменный, такой проблемы не существует:


всё читается, как написано. «Ч» - всегда «ч», а не «ш», «г» - всегда «г», а не «в», «о» - всегда «о», а не «а» и т.д.. Кроме того, все звонкие согласные никогда не оглушаются и «д» не превращается в конце слова в «т», или «г» - в «к», а «з» - в «с».


Это даётся моим слушателям особенно трудно: они постоянно скатываются на привычное русское произношение. Так в чём выход?  Если снова начнёт меняться орфография, как было в предыдущих реформах, то многим станут непонятны письменные источники предыдущих веков, в общем-то они и сегодня уже многим непонятны. Взять хотя бы оригинальные тексты IX-X веков.


Другой пример. Известно, что Лев Николаевич в названии романа «Война и мир» последнее слово писал через «i», что означало общество, слово «мир» писалось именно так, как сейчас, но означало оно покой, спокойствие, мирность духа. В церкви потому и говорится "Миром Господу помолимся", что означает не всем обществом, а в покойном состоянии души.


Реформа семнадцатого, заменив «i» на «и» тем самым изменила и смысл названия романа, мир стал пониматься в третьем значении – как отсутствие войны. Возникла двусмысленность. Вывод можно выразить словами нашего министра иностранных дел С.Лаврова: «Не сломано – не ремонтируй», даже с лучшими намерениями - получится как всегда.


Автор статьи, о которой упомянула, фактически предлагает вернуться к правилу, действующему в церковно-славянской практике: произносить все слова так, как они пишутся. Так надо учить в школе изначально. Тогда сразу сократится количество ошибок, которые связаны с разностью написания и произношения:  «заяц» будет и писаться, и произноситься как «заяц», а не как «заец».


Это снимет необходимость для грамотного письма держать в голове зрительный образ слова, а для правильного говорения – звуковой образ слова. Сегодня наличие двух образов приводит к тому, что тот, кто пишет, ориентируясь на произношение, обязательно делает ошибки, и наоборот, кто говорит, как пишет, тоже нарушает нормы, но уже - произношения.


При такой реформе «булочная» всегда будет «булочной» и на письме, и в разговоре, а не «булошной» в одном случае, а «булочной» – в другом. Здесь уместно вспомнить, что в золотой век русской литературы дворяне и высший класс общества говорили так, как было написано: «е» всегда «е», а не «ё», которая была введена довольно поздно.


Такое «побуквенное» произношение было принято в Петербурге, где чиновничество по большей части молчало, зато много писало и читало. И.А.Крылов в своей комедии «Урок дочери» высмеивал невежество крестьянина, выдававшего себя за дворянина, тем, что вместо «что» он произносил «што».

Таким образом, совмещение образа письменного знака с его произношением возвращает нас к золотому веку русской литературы, к временам Пушкина и Лермонтова, а учитывая, что при сегодняшнем развитии техники и информационных технологий гораздо быстрее написать, чем сказать, а прочитать слово глазами гораздо быстрее, чем его услышать, такая конвергенция письма и звука исключит многие ошибки.


Это имеет еще один плюс: визуальная культура стала неотъемлемой частью нашего времени, а мозг гораздо сильнее развивается, реагируя на визуальные образы, чем на звуковые, что давно поняли художники-иллюстраторы.


Ярким примером того, как визуализация влияет на нашу жизнь, является расцвет визуального искусства в первые революционные годы, ставший неотъемлемой частью культуры революционных лет, начиная от праздничного украшения городов к годовщинам Октября агитплакатами, и кончая появлением супрематического фарфора и фотомонтажа.


Везде в те годы предпочтение отдавалось визуальным образам, а не звуковым. Объединение визуального и звукового образов слова позволила бы ликвидировать безграмотность относительно быстро, безболезненно и без рецидивов.


Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/bezgramotnost/