Сияние

Это была ничем не примечательная осень для Марианны. В целом сороковая по счету, но такая же серая и скучная, как, наверное, последние десять. Это весной, когда в воздухе уже много солнца и свежести, можно поймать, или хотя бы на миг прикоснуться к желанию жить. Осенью же этого нет. Есть только не прекращающиеся дожди и постоянное хождение по одному и тому же кругу: работа-дом-работа. Тоска и меланхолия, которым она была подвержена с детства, в это время года становились ее ежедневными спутниками.
По утрам кто-то невидимый внутри нее доставал старый железный ключ и медленно, со скрипом заводил ее, словно она была не человеком, а механическими часами. К сожалению, этого завода хватало лишь на несколько часов, и уже к вечеру Марианна, опустошенная и молчаливая закрывалась в комнате и полностью отдавалась отчаянию. Впрочем, за много лет хорошо изучив себя и свое состояние, она умела находить из него выход, не прибегая к врачам и лекарствам.
Возвращение к жизни начиналось в двух случаях. Во-первых, в тот момент, когда к ней приходила мысль о смерти. Когда внезапно она ловила себя на мысли о том, что уже ничего не сможет изменить в своей никчемной жизни, а облегчение почувствует лишь умерев. Второе, что заставляло ее выходить из депрессии - это то, что она начинала нравиться самой себе в этом своем безумии. Когда ей было приятно видеть свое отражение в зеркале. Оттуда на нее смотрела  изможденная женщина, с глазами, в которых уже не было будущего, и серыми тонкими пальцами, стянутыми в нервном тонусе.
— Боже мой, как я прекрасна, — говорила она сама себе.
Не смотря ни на что это означало, что пришло время возвращаться. В эти моменты она бросала мужа и работу и уезжала из города, чтобы дойти до самого дна своих душевных страданий, чтобы снова начинать путь к себе. Ее муж, Матвей, любил ее и сопереживал, становясь для нее в такие моменты скорее заботливым отцом, чем любовником. Каждый раз, когда наступал этот период, он собирал ей сумку с продуктами и любимыми вещами, обязательно давал флэш-карту с классическим кино и музыкой: знал, что это поможет. Происходили такие сборы, больше похожие на ритуальное действие, почти без слов, но и без малейшего раздражения. Он только целовал ее на их короткое прощание и отпускал. 
Обычно  Марианна уезжала в загородный дом друзей, но в этот раз он был занят какими-то их родственниками, и ей пришлось ехать в свой родовой дом. Туда, где сорок лет назад она появилась на свет. Бревенчатый старый дом уже год после смерти мамы стоял заброшенным. Пока мать была жива, в нем еще поддерживался порядок, проводился небольшой ремонт. После ее смерти Марианна ни разу сюда не приезжала, хотя исправно оплачивала счета, поступавшие из налоговой и коммунальных служб.
Марианна открыла большой навесной замок, вошла в прихожую. Первое, что ее поразило - запахи. Здесь пахло старыми книгами и журналами, мамиными платьями, горькой полынью, букетики которой мама развешивала по всему дому, и еще чем-то до боли знакомым. Это были запахи ее детства. Она расплакалась. Так бывает у всех, кто хоть раз сталкивался с депрессией: любая мелочь, будь то воспоминание, или чувство жалости, в основном к самим себе, может вызвать комок в горле и заставит вытечь море слез.
Успокоившись, она осмотрелась. Решила, что ночь проведет в гостиной, на небольшом раскладном диване. Расстелила постель, поставила кипятиться чайник. После выпитого горячего чаю, долго смотрела в окно на восходящую луну, потом легла, но уснуть так и не смогла: все думала, вспоминала, переживала и снова плакала. Сон пришел к ней только под утро, но и спала она тоже плохо, постоянно просыпаясь от мучивших ее кошмаров, поэтому утром она чувствовала себя разбитой и уставшей.
Так прошло двое суток. Все это время Марианна провела в постели, вставая только, чтобы налить себе чаю и включить музыку или телевизор. Она ни о чем не думала. Ни одна мысль не посетила ее, а если и стучалась какая-нибудь, даже самая короткая, то она гнала ее прочь. Еще не время. Мозг должен отдохнуть. Через некоторое время, она знала, шаг за шагом в головое начнет строиться план жизни на полгода или даже год вперед. Четко, ясно. Потом он должен будет перенестись на бумагу. Обычно она разбивала план по пунктам — что должна сделать — и ставила к каждому пункту примерную дату исполнения. А пока она молчала.
Заканчивались уже вторые сутки ее пребывания в такой тишине. Марианна слушала "Я ни о чем не жалею" Эдит Пиаф, как вдруг неожиданно вспомнила о том, что у мамы где-то должны были быть ее детские фотографии. Наверняка, они находились в маминой спальне. Марианна не понимала зачем они ей нужны, но чувствовала острую необходимость в них. Она прошла в комнату, где стояла старая мамина мебель: кровать, письменный столик, пара стульев, комод и бельевой шкаф. Открыла шкаф. Здесь висела мамина одежда. Наверное, подумала Марианна, ее пора уже относить на свалку. После смерти матери женщина почему-то отказывалась перебирать все эти вещи, тем более что-то выкидывать. Cейчас же подумала, что уже пора. Все равно они уже никому и никогда не пригодятся, так пусть идут в утиль. 
Проведя рукой по старым платьям, впрочем не захотев осматривать их более внимательно, Марианна открыла по очереди ящики комода, где лежали аккуратно сложенные вещи. В этот момент ее внимание привлек деревянный ящик у кровати. Марианна вспомнила его: когда-то в далеком детстве она часто заглядывала туда, когда мамы не было дома. Здесь были документы — свидетельства о рождении, паспорта, договоры, какие-то письма. Да! Это были письма от отца.
Впервые Марианна нашла их, когда училась в начальной школе. В них папа справшивал о дочери, рассказывал о себе, о своем здоровье, сетовал жене, что расстались. В каждом таком письме, в каждой его строчке была надежда, что они скоро будут вместе. Еще там были открытки к дням рождения Марианны. Старые советские открытки, с зайцами и букетами цветов. Она часто перечитывала эти свидетельства прошлой жизни, и представляла, как бы все было, если бы они были вместе. Какой бы она была счастливой. И мама. Наверное, тогда бы ее никто не обижал и мама была бы добрее. Она всегда приходила с работы уставшая и злая, не подойти к ней. И по утрам молчала. Марианна боялась ее больше, чем любила. Но это было так давно.
И вот теперь, уже взрослая, Марианна снова читала их. Она понимала, что между ее отцом и матерью произошло что-то такое, чего мама не смогла простить и потому ушла с ребенком на руках. Но детали для нее уже были не так важны, как мысль, которая сформировалась в ней в тот день: она должна увидеть папу.
Надо сказать, что отца Марианна помнила плохо, они перестали жить вместе, когда ей было совсем мало лет. В ее памяти это был вечно пьяный мужчина, по имени Сарыал, что в переводе с их родного языка означало "сияние". А он и правда, как будто излучал свет. Его все любили, в их доме всегда было много гостей, детей, подростков. Ее отец, она знала, был когда-то знаменитостью их маленького городка — спортсмен, весельчак и оптимист.
Тут Марианна снова заплакала, потому что поняла, как же долго она жила без отца, что даже и представить себе не может, что это такое - жить с человеком, который любит тебя. А он ее любил. Она помнила это. Отрывочные воспоминания хлынули в ее голову - вот он держит ее на руках, вот целует, вот что-то нежно шепчет на ухо. А как он ее называл, певуче растягивая букву "я" — Марьяяяяша. Той ночью она села за стол и написала план. В нем  была только одна запись, и только одна дата напротив нее: "найти отца —немедленно". 
Когда на следующий день она вернулась домой и рассказала мужу о принятом ею решении с просьбой помочь, он не раздумывая согласился. Город был маленьким и найти в нем человека, при большом желании, не составляло труда. Самое главное, чего боялась Марианна, это то, что отца уже нет в живых. Но ее страхи не оправдались:  в один из дней поиски дали результат. Кто-то из знакомых подсказал Матвею адрес, где обычно встречал Сарыала. Уехав, Матвей скоро вернулся и сказал Марианне: "Завтра в обед он будет нас ждать у городского рынка".
— Ты сказал, кто его ищет? - спросила она.
— Конечно, нет. Теперь ты решаешь, что делать дальше, - ответил Матвей и тут же добавил - Только ничему не удивляйся, Сарыл сейчас сильно пьет. 
На следующий день они поехали на встречу. Это было странное и довольно страшное место. За городским рынком стоял двухэтажный многоквартирный деревянный дом. Он давно сгорел, но власти города так и не нашли средств для его сноса. Много лет дом торчал посреди многоэтажек, как бельмо в глазу, став пристанищем бездомных людей и бродячих собак. Прямо по его первому этажу проходила тропинка во двор. Марианна с Матвеем шли по ней, стараясь не наступать на продукты жизнедеятельности живых существ, то ли собак, то ли людей.
В самом доме и рядом с ним стоял сильный запах гари, смешанный с запахом помоев. Войдя во двор и оглянувшись по сторонам, они никого не увидели –  только ветер разносил по округе мусор. Первая мысль,  посетившая Марьяну была такой, что их обманули.
— Нет его здесь, — сказал Матвей, как будто прочитав мысли жены.  И тут же постарался оправдать тестя. — Может быть испугался. Понимаешь, сложно признавать, тем более говорить открыто, о своем жизненном поражении. Представь, человек был известным, имел положение в обществе, славу, всеобщую любовь. А потом спился и оказался на обочине жизни. На самом ее краю, можно сказать. Как после этого смотреть нормальным людям в глаза, тем более собственным детям?
— Ну, не хочет смотреть – пусть не смотрит, - ответила Марианна. - Пошли отсюда.
Они  уже собрались уходить, как вдруг во дворе, рядом с домом она  увидела неприметный вагончик, наполовину вросший в землю, с открытой дверью. Супруги подошли к нему и по доносящемуся оттуда резкому запаху немытых человеческих тел поняли, что внутри кто-то есть.
— Эй! Живые? Мужики, Сарыал здесь? — Матвей наполовину влез в открытую дверь вагончика, но тут же выскочил: настолько невыносимым был запах. Сквозь кашель он попытался сказать «Не ходи туда!», но Марианна все же не смогла удержаться и заглянула. В полутьме почти ничего не было видно, кроме двух пар ног босых на грязном матраце. Сейчас же ноги зашевелились, кто-то застонал:
— Здесь я…
Прежде, чем Матвей с Марианной увидели обладателя голоса, им пришлось довольно долго ждать. Наконец, он выполз. Это был маленький, грязный, сильно пьяный мужчина. Шатаясь, он постарался дойти до столика, который стоял там же, во дворе дома, рядом с вагончиком. Потом еще долго пытался проснуться и одеться, не обращая на гостей никакого внимания. Процедура эта давалась ему очень тяжело. Но он честно пытался: натягивал какой-то грязный свитер, сверху надевал куртку, бывшую явно с чужого плеча. Падал, вставал, снова падал. В короткие моменты устойчивости он приглаживал сваялявшиеся волосы, грязными ладонями протирал лицо, поправлял куртку. Закончив, присел на столик. Марианна села напротив, тоже на кем-то выброшенный стол, и теперь могла его хорошенько разглядеть. Он еще не был старым, ему было чуть больше 60-ти лет, хотя лицо его было изрядно испорчено алкоголем. Невысокий лоб закрывали отросшие, иссиня черные волосы, сломанный нос, казалось был вдавлен в лицо, толстые губы, покрытые язвами были поджаты. Своего имени — "сияющий" — этот пьяный мужичок никак не оправдывал и был скорее похож на старого, потрепанного пса. Их первый разговор получился довольно странным, но чего еще было ожидать от чужих друг другу людей, вынужденных общаться.
— Сарыал Васильевич, вы как тут живете? — Матвей видел, что Марианна была слишком взволнована первой встречей с отцом, смотрела на него во все глаза, которые, к слову, уже были готовы снова вылить море слез, и не могла даже пошевелиться.   
—  Безобразно живу… Сами видите, как, –  проговорил старик  интеллигентным, но совершенно потухшим, безжизненным голосом.  И посмотрел на них такими же безжизненными глазами, вдобавок опухшими от постоянной пьянки и коньюктивита. Было понятно, что он не узнал дочь.   
— Работаете? — продолжал Матвей, смотря на тестя.
— Работать-то работаю, но…. Это же не работа, а так… Я дворником сейчас подрабатываю.
— Семья у вас есть? Кто-нибудь помогает? — Марианна собралась с духом и задала свой первый вопрос отцу.
 — Есть. Вернее, была. Жена и дочь. Но я их много лет уже не видел. Да и не нужен я им. У жены моей такой характер! У-у, крутой вообще!
— Дочери вы тоже не нужны? —  Она намеренно сделала ударение на первое слово, в надежде привлечь его внимание. Голос Марианны дрожал, она ждала, что отец наконец узнает ее. Но тот ничего не заметил, но и имени дочери не назвал. 
— Не знаю. Думаю, она матери своей боится. Я почему на улице остался? Мне сначала предложили работу в деревне. Пообещали квартиру там, зарплату высокую. Ну, я и согласился. Жену звал-звал, хотя мы к тому времени уже вместе не жили. Я ведь все равно надеялся, что она вернется...Но нет, не захотела. А потом, когда вернулся в город, позвонил ей и услышал голос...
—Мужской? — перебила Марианна, удивившись. Она знала, что после отца у матери не было ни одного мужчины. Впрочем, услышав ответ, она успокоилась. 
— Чужой. Совсем чужой. Оказалось, что она продала нашу квартиру. Вот так я и остался без жилья. Еще сильнее запил. Я вот что думаю, если я сейчас паспорт восстановлю, то есть не «если», а «как», то  все-таки в суд пойду, квартиру попробую отсудить. Жить-то как-то надо.
— Вы еще и паспорт потеряли?
— Да, по пьянке куда-то дел, а потом и не нашел.
— Что пьете-то? - Сейчас ее голос стал стальным, будто не отец перед нею, а обвиняемый, и она уже не дочь, а прокурор. Слова о суде против матери, уже покойной, сделали свое дело.
— Знаете, пока бичевал, я  даже одеколон пил.
— Это же мерзко.
— Да, это отрава, гадость, но что поделаешь? Хочется... Так хочется... — Он поднял на нее глаза и посмотрел неожиданно умоляюще, как будто просил: налей, дорогая, пожалей старика.
— Не пытались на такую работу устроиться, чтобы какое-никакое жилье выделили? - она сделала вид, что не поняла его.
— Пытался, и дворником, и кем попало, но кто меня без документов примет. Вот и перебиваюсь.
— На Воинской были? — Была в городе, как в насмешку именно на улице "Воинская", социальная служба. Помогала тем, кто оказался в сложной жизненной ситуации. Нет, конечно, не всем-всем, а только тем, кто мог добраться до них самостоятельно. В самом деле, не ездить же соцработникам по техэтажам, да по свалкам и вагончикам в поисках тех, у кого «сложная жизнь».
— Был. Но меня оттуда на какую-то дачу работать отправили. Я там пожил какое-то время , а обратного хода не смог найти. Автобус там не ходит… Еле ноги унес.
— А сейчас кто с вами живет?
— Бич, попрошайка.
— Сами-то просите милостыню?
— Нет, стыдно мне. Я ж говорю, что подрабатываю.
— Сколько платят?
— На поесть и выпить хватает.
— Сарыал Васильевич, как вы прошлую зиму пережили? - видя, как постепенно закипает жена в разговор вступил Матвей.
— На Воинской, потом на даче, потом в отделении полиции, а может наоборот, сначала в полиции, а потом на Воинской — запутался старик. С того времени, как он оказался на улице, прошло много лет. Сколько зим он провел бездомным даже ему теперь не вспомнить. — В полиции подсобка была, ну, меня и приютили. Все было нормально, но потом ко мне какого-то бича с вокзала подселили, а тот такой страшный, вонючий и с этим…с насекомыми. И все жрать ему постоянно хотелось. Я терпел-терпел, потом к ментам подхожу, говорю, забирайте его, а они мне и говорят: «это твое что ли помещение?». Ну, не мое - так не мое. Собрался и пошел.
— Этой-то зимой тоже не сладко будет…
— Да я вот все думаю и думаю, как быть. А толку-то? От дум ничего не прибавится. В крайнем случае, в техэтаже перезимую, но в техэтажах это уж… плохо там совсем….
— Холодно у вас в вагончике? — Матвей переводит разговор на другую тему. Ему почему-то становится неловко.
— Ничего-ничего, нормально, – закивал головой своим собственным словам старик.
Марианна долго смотрела на отца, о чем-то думая, потом спросила :
— Деньги нужны?
— Деньги? — Сарыал подняла на нее глаза, в которых моментально засверкали огоньки надежды. — Конечно, нужны, кому же они не нужны?
— Мы сейчас вам дадим немного, купите себе продукты, да в баню сходите. Вы когда в последний раз мылись?
— Честно говоря, месяц назад в баню ходил. Чертова эта жизнь.
Брезгливо поморщившись и не захотев далее слушать откровений отца, Марианна поднялась с места, приготовившись уходить. В конце добавила:
 — Завтра приедем еще раз, заберем вас, съездим в паспортный стол, попробуем восстановить документ. Вам сколько лет? Пенсия уже положена?
— 65 лет мне уже, - быстро заговорил Сарыал, видя, что гости уже собрались уходить. - В этом году исполнилось. Пенсия должна быть, да. Но я документов никаких не подавал, потому что паспорта нет, да и адреса тоже.
— Ничего, что-нибудь придумаем, - сказала Марианна и пошла в сторону дома, на выход.
Домой они ехали молча. Матвей ничего не спрашивал, а Марианна ничего не говорила. Сложно сказать, что она чувствовала. Это была какая-то смесь радости и злости, разочарования и удивления,  приправленная брезгливостью от вида грязного, очень грязного человека. Только дома, уже в готовясь ко сну, Марианна спросила мужа:
— Ты не против, если он будет жить с нами?
Матвей обнял жену:
— Он может жить с нами, пока лечится от алкоголизма, а потом, когда на работу устроится, или решится вопрос с пенсией, сможет жить самостоятельно. Дом-то пустует.
Услышав это, Марианна спокойно уснула и это была первая ее ночь без сновидений за долгое-долгое время. Следующий день принес ей немало хлопот: забрав отца, который конечно же снова был пьян, Марианна отвезла его домой, заставила вымыться, дала ему чистую мужнюю одежду.
Потом они поехали в паспортный стол, где вместе написали  заявление об утрате документа и вернулись домой. Весь день она почти не разговаривала с отцом, бросая ему лишь короткие фразы: "помойтесь, оденьтесь, поехали".  А вечером, после ужина все же решилась на разговор. Матвей был дома, но поняв, что жене необходимо побыть наедине с отцом, ушел в свою комнату.
— Сарыал Васильевич, — она впервые назвала отца по имени, но специально добавила отчество, как бы проводя между ними невидимую границу, — а как вы паспорт потеряли?
— Не знаю. Я на Федора Попова у бабки одной жил. Галина Зиновьевна ее звали. Тихая пьяница была. Но, тихая-то она тихая, а пропивала все вообще безобразно. И к ней ходили, все, кто только мог ходить. Именно у нее я понял, что это такое, когда люди сильно пьют. Видать, паспорт там и потерял. А может украл кто. Но кому он нужен?
 — Действительно, кому он нужен. — повторила Марианна за ним. — А  раньше вы где работали?
— В обществе «Динамо», детей тренировал.
— Нравилось?
— Ну, как сказать. Нравилось, конечно, но по сути это та же мусорная яма, в какой и я сейчас.
— Что это значит?
— "Динамо" — это ментовское общество. Не, ну команда у меня была лучшая в городе! Мои воспитанники соврать не дадут — мы первые места брали. — С этими словами он обернул свое морщинистое лицо к Марианне и заулыбался. От этой его улыбки она внутренне сжалась, испугавшись того, о чем думала последние два дня и о чем втайне мечтала: он наконец узнает ее, свою дочь. А узнав, бросится в ноги, начнет просить прощения за то, что когда-то бросил семью, за жизнь свою беспутную, за одиночество мамы, за ее детские обиды. Да мало ли чем еще он мог провиниться перед ней! Но ее страхи были напрасны: Сарыал Васильевич не увидел в ней родного человека, так что Марианна даже испытала некое разочарование и потому следующий вопрос она задала с вызовом:
— А почему вы разошлись с женой?
— Она говорит, что это из-за моей пьянки. Но я в то время так не пил, как сейчас, — ответил старик. Потом, немного помолчав задал вопрос, который Марианна ни разу не задала сама себе, но который все это время лежал на поверхности. — Слушайте, а чего вы со мной возитесь? Зачем я вам  нужен? Благотоворительностью занимаетесь? Может из этих же, благовторительных целей, нальете мне соточку? — Сарыал смотрел на нее, уже почти окончательно протрезвев. В его глазах она увидела веселые огоньки, казалось, что он предвкушал скорую выпивку. От этого Марианна нахмурилась, но ничего не ответила.  Потом продолжила, как бы и не было этих последних его слов.
— А может всему виной алкоголь?
— Вы о жене? Нет, не думаю. Не любила она меня, вот что я думаю.
Вот это "не любила" и стало отправной точкой. Если бы он сказал что-то другое - что не ценила, что не хотела с ним жить, или не простила за что-то. Но он сказал вот это, бьющее прямо в цель "не любила", прозвучавшее из его уст, как обвинение. Марианна взорвалась: 
— Да как тебе не стыдно? У мамы после тебя ни одного мужчины не было. До самой ее смерти. Она в прошлом году умерла, а могла бы еще жить и жить! Я вот удивляюсь, почему она, любимый мой человек, единственный, кому я была нужна в этой жизни, который воспитывал меня, умер, а ты - нет?
Отец смотрел на нее во все глаза. Сначала он не понял почему эта незнакомая женщина кричит на него, ведь он даже не знает ее имени. Но постепенно пазл начал складываться. Все эти ее вопросы про дочь, про жену, про жизнь ему мог задавать только тот, кто знает его. Только тот, кто не равнодушен. Неужели это она?
 — Марьяша? - тихо спросил он, пока она кричала.
Она сразу же замолчала и села в кресло, практически сразу же сказав:
— Уходи.
— Доча, чего же ты сразу не сказала, что это ты?
— Уходи, - повторила она. И добавила — Я тебя ненавижу.
Старик опустил голову, посидел так немного, раздумывая, потом встал и медленно побрел к двери. Там он обернулся и внимательно, как в последний раз, посмотрел на нее. Потом она услышала, как открылась и закрылась входная дверь. На крики из комнаты вышел Матвей, но Сарыала Васильевича в квартире уже не застал. Зато Марианна в этот вечер снова уединилась и больше до утра уже не вышла к мужу.
Всю ночь она думала о том, что произошло. Мысли эти были полярными: то она ругала себя за резкозсть с отцом, то напротив, думала, что была слишком мягка с ним. Простить его она так и не смогла, как ни пыталась, слишком уж это было сложно для нее, но все же приняла решение, что попытается еще раз помочь отцу. Сев утром в машину, Марианна поехала туда, где впервые увидела отца, но ни в вагончике, ни рядом с ним никого не было. И на следующий день, и на третий. 
Она увидела его только через месяц. Все там же, одиноко сидящего на старом столике. Подойдя к нему Марианна присела напротив, и посмотрела ему прямо в лицо. От неожиданности Сарыал вздрогнул, потом понял, что это была дочь и тихо заплакал.
—Марьяша, Марьяша, простишь ли ты меня? Я твой непутевый отец, бросил тебя, мою любимую малышку... Пью вот теперь... посмотри до чего докатился...прости...
— Прекрати, ответила она довольно резко. - Я тебе не батюшка, не исповедовать тебя пришла, и не грехи отпускать. Я – обычный человек, и мне сложно сдерживаться, видя как ты, мой отец, махнул на себя рукой. Потому и ругаюсь. Скажи мне, зачем пьешь? Устал же сам!
— Устал, — слово на выдохе. Затем воздух еще раз набирается полной грудью и еще выдох и всхлип. — Вообще устал.
Минуты две после этого длилось тягостное молчание. Они смотрели в разные стороны. Перед нею – сгоревший дом. С пустыми черными глазницами окон. Глаза ее собеседника, как эти окна – черные и пустые.
Потом он снова заговорил.
— Я от жизни устал. Каждый день на кладбище ползу, не доползу никак. Бога молю: "Забери ты меня уже, замучился я". И выпиваю оттого, чтобы не болело. Ничего ты не понимаешь. Нет ее, жизни-то, у меня. 
— Чтобы не болело лечиться надо, – спокойно ответила она, и подумала, что все было зря. Зря. Никто никому уже не поможет, не спасет. Прошло слишком много времени, и пора заканчивать эти странные и тяжелые разговоры.
— Да я бы рад не пить…. Но надо соответствовать… — его голос переходит на шепот. И ей снова кажется, что он исповедуется. — Не то, чтобы соответствовать обстановке, и не то, чтобы скучно жить. Но трезвым ходить невозможно. Трезвым совсем плохо, а выпьешь и расслабишься как-то.  Поэтому сейчас жизнь у меня пьяная. Вчера вот вечером хряпнул. 
— Ты не хряпнул, ты напился.
— Верно, напился. А думаешь, почему? Радости нет. Радость только одна теперь — от бутылки водки. Раньше от детей радовался, когда учил их. Потому что умел и любил это делать. От тебя радовался, когда видел твои маленькие ручки и шелковые волосы, когда слышал твой голосочек. И это было большое счастье для меня. А потом его не стало. И сейчас его нет. Да поймешь ли ты? Это как будто пианиста пальцев лишили. И сейчас ты пришла, такая розовая и сытая, как будто только вылезла из своей теплой мягкой постели. Но такая чужая. И душишь меня, и душишь, простить никак не можешь… — он вдруг замолчал и опустил голову. Как будто решил, что смотреть на свои стоптанные ботинки, на нестиранные штаны, на грязь вокруг легче, чем на дочь. И задрожал весь. Мелко-мелко. Потом он продолжил, голос стал мягче, тише, но настойчивее:
— Я тебе сейчас все рассказываю, и понимаю, какой я. Ужасный. Безобразный. Зачем ты пришла?
— О мечте тебя спросить, — она тоже перешла почти на шепот.
— У меня простая мечта. Ты ее знаешь.
Он замолчал и больше не поднял на Марианну глаза. Она встала и пошла прочь. Перед тем, как уйти навсегда, она, как и он в прошлый раз, оглянулась и увидела маленькую фигурку отца, сидевшую на столике, среди мусора, запаха гари и нечистот. Вернувшись домой, Марианна вымылась и надела чистое.