Взрывная граница

 Утомленные долгой дорогой, путники наконец-то решили сделать привал; прислонились к обугленным стволам былых акаций и осмотрелись вокруг. Бесплодная земля больше ничего не хранила и ничего не давала. Пепел кружился в воздухе, смешивался со снегом позднего ноября. Свежий белый налет предательски открывал следы беглецов. Путники разлили крепкий чай в помятые жестяные кружки – последний из запасов. Допивали и смотрели в ту сторону, где на горизонте мелькали алые хвосты взрывов, где даже сквозь вечернюю тьму можно было различить дым, выедающий глаза. Далеко за горизонтом доносились раскаты выстрелов и рукотворный гром ракетных боеголовок. Звуки войны пока что не пугали: казалось, что они доносятся из-под толщи воды. За дымовой завесой днем царил полусумрак. Ночью же все плясало среди тьмы в кровавых отблесках пламени.
– Сколько еще бездорожью смотреть на наши подошвы? – подросток устало  кивнул головой в сторону горизонта.
Тень подошла к мальчику и небрежно взъерошила ему волосы, словно утешая, а потом обняла со спины и закрыла глаза от бессилия.
– Справимся, Славка, справимся! – прошептала Тень.
Они так стояли некоторое время, пока чай в кружках не исчез. Каждый молчал о своих тревогах, боясь всполошить последние надежды  разрушенным молчанием.
Никто не помнит, из-за чего точно разразился конфликт между двумя государствами, но сейчас война была явная и разрушительная.
Это случилось пару месяцев назад, когда война достигла своего апогея. Одна сторона не смогла дать вовремя отпор информационной блокировке другой страны и её всяческим нападкам, а впоследствии и вооруженному натиску. Людей пичкали ложными сведениями и вели на убой. И на взрывной границе, вдалеке от мегаполисов, добровольцы убивали своих же, потому что за пеленой пепла и гнева никто не мог различить товарищей. В мегаполисах происходило поражение всех баз данных, что свело на «нет» экономическое обеспечение целого государства. В больших городах жители делали вид, будто ничего не происходит. А следовало бы обращать внимание на некоторые случайности, приводившие к смертям.
Однако в начале осени по крупным городам, начиная со столицы, прошлась эпидемия неопределенного заболевания, симптомы которого были похожи на грипп. Впрочем, ни один врач не подтвердил, что это грипп. Медики беспомощно разводили руками, наблюдая, как люди с пораженной нервной системой сгорают за пару дней после двух-трех недель подобия острого гриппа. Учебные заведения закрыли на карантин. Многие люди предпочитали не выходить из дома вовсе, лишь хаотично отмывали свои тела и дома дезинфицирующими средствами. Однако еще через некоторое время жители трущоб обнаружили, что перекрыта вода. В нежилых кварталах прекратился доступ и питьевой, и технической воды, так что больше никто не смог очищать свои дома. Грязные Забытые, страдающие от голода и жажды, от болезней, потихоньку умирали в своих заколоченных домах. Зарождались банды, которые начинали торговать водой. Все чаще слышались звуки перестрелок – это расколотые Забытые убивали друг друга, чтобы забрать бутылочку с технической водой и хоть как-то напиться ненадолго. Люди сходили с ума от болезней и жажды. Порой можно было встретить блуждающих Забытых с безумным взглядом, с окровавленным лицом. Люди пили кровь друг друга, не найдя больше другой жидкости. Это явление назвали «кровавой бутылкой».
После месяца эпидемии и тотального сумасшествия число первых жертв перевалило за тысячу на один район города. Жители платили любые деньги и бросали свое имущество, чтобы как можно скорее покинуть зараженную и обезвоженную страну. Вскоре кварталы опустели, оставив только скрип детских качелей во дворах.
Свинцовое небо рухнуло на город, который в своем одиночестве отсырел. Каменные кладки фасадов обветрены северными ураганами. Пустые глазницы окон уже не видят ни солнца, ни искусственного света. Эпидемия сорвала покров мнимой безопасности с каждого района города. Дороги устланы обломками крыш и осколками стекол, мусором и пеплом. Удивительно, в какую непригодность приходит человеческая обитель за столь малый срок без жителей! Время от времени раздастся сигнальная сирена чьей-то оставленной машины, разрежет облака пополам и замолчит, навсегда превратившись в бесполезный кусок железа. Пасмурное небо роняло на землю только мокрый пепел, но земля оставалась такой же потрескавшейся, как и месяц тому назад. Земля тоже страдала от жажды и постепенно умирала.
В городских трущобах осталось совсем немного из старой организации Забытых, которые сохранили ясность сознания. Это были бедняки, подростки, старики и небольшая группа взрослых людей, которые имели свои давние счеты с городом. Они не успели пересечь взрывную границу, не успели накопить денежные средства для побега, однако успели организовать свой небольшой штаб в старом здании школы, в подвалах которой оставались последние запасы воды. Эти Забытые не смогли повзрослеть в нужное время или обернуть время вспять, чтобы обрести былую молодость. Поэтому большая часть Забытых из штаба уже смирилась с тем, что скоро их настигнет смертельная болезнь так же, как и остальных жителей города.
Монолитная серость среди бетонных стен могла теперь убедить даже самого  отъявленного генетика в том, что ген альбинизма поражает хромосомы каждого человека: осенняя серость размыла последние цвета былого мегаполиса.
Тень – такое прозвище дали дети своей учительнице по биологии вечность назад – строила свои догадки насчет войны и болезни, которые подтверждались с каждым днем. Она ни с кем не делилась своими мыслями, кроме одного человека. Славик, лучший ее ученик-десятиклассник, являлся отрадой учителей, гордостью родителей. Он был одаренным подростком, который очаровывал острым умом и юношеской харизмой. Мальчик всегда умел внимательно слушать и логически мыслить, поэтому Тень доверяла Славику свои самые сокровенные догадки, забывая о возрасте. Не очень крепко сложенный и немного неуклюжий в силу своего пятнадцатилетия, он был похож на медвежонка. Лицо подростка часто выглядело добродушно-весёлым, наверное, из-за того, что Славик всем улыбался и часто шутил, что вошло в школьную привычку. Если же над шутками не смеялись, то обязательно смеялись вместе со Славиком от его заразительного смеха. Сейчас он казался высохшим и измученным, но на фоне остальных это стало уже нормальным явлением.
Тенью многие восхищались. Никто не знал, сколько ей лет, какова была ее прошлая жизнь, есть ли у нее семья… Внимательные дети часто отмечали в ней коренастое телосложение, военную выправку и далеко не женские знания об оружии. Часто ловили взглядами ее торопливые движения, когда учительница поспешно прятала военный жетон. Её пытались расспросить, откуда же взялись тонкие шрамы на плечах, но она никогда не отвечала.
Тень перебирала струны старой гитары в трущобах ноябрьского города. Пальцы мерзли, и от этого звук был смазанный. Тень играла не ради музыки, а ради того, чтобы привести свои непослушные мысли в порядок. Из-за угла показалась курчавая голова встревоженного Славика. Тень сразу поняла, что случилась беда: мальчик не улыбался, и это было ему не свойственно. Она вопросительно подняла взгляд на ученика.
– Они заболели, Тень…
Проницательной учительнице не требовалось продолжения. Она знала, кто заболел, она знала, что происходит в душе у подростка. Она знала, что мальчик ожидает от нее не просто поддержки, но и спасения. И Тень не могла нарушить ожидания ученика, который был ей очень дорог. Случись бы такое раньше, то обычное недомогание не вызывало бы такой тревоги. Но сейчас это было доказательством того, что обычные люди становятся жертвами войны. А без воды это верная смерть.
– Приди ко мне через полтора часа, дорогой. Собери все необходимые вещи, но не нагружайся, – коротко сказала девушка.
Она знала, что рано или поздно ей пришлось бы это сделать. Ей необходимо покинуть штаб, но она не сможет бросить Славу и не сможет повести за собой остальных. Славу тоже было рискованно брать с собой, ведь он пятнадцатилетний подросток, который вряд ли сможет выдержать тяжелое путешествие наперегонки со смертью. Что так умирать, что так – какая разница? Но побороться всегда стоит.
Славик пошел собирать вещи, не понимая, что задумала Тень.  Она же пока очень быстро распределяла свою одежду, обувь и запасы еды в походный военный рюкзак, пытаясь скрыть за четкими движениями переживания. На дно положила небольшой белый кейс с различными препаратами, по всей видимости, это была аптечка. Скрутила спальный мешок и затянула его потуже веревками, на пояс подцепила томагавк. В карманах широких штанов ютились нож и фонарик, счетчик Гейгера. Резким движением Тень накинула на шею огниво и кресало, компас. В нагрудном кармане бушлата Тень бережно хранила свой блокнот со стихами и аккордами. Девушка быстро переплела длинную косу, ожидая прихода мальчика.
Славик не сразу узнал свою учительницу по биологии. Перед ним стоял человек, утративший всю женственность и готовый сорваться в опасный путь. Этот человек способен защитить семью и быть безжалостным волком для чужаков. Мальчик осматривал военный бушлат со множеством карманов, кожаный патронташ, армейский пояс, свободные штаны цвета хаки, заправленные в голенища вычищенных берцев. Рядом с Тенью стоял рюкзак, набитый самым необходимым.
– Что, призрака увидел, Слава? – с ухмылкой сказала Тень.
Славик заметил, что от учительницы биологии узнаваемой осталась только длинная коса, переброшенная через плечо. Лицо девушки стало крайне серьезным.
– Идем. Нам нельзя терять ни минуты!
– Куда? – не успел спросить Славик, как Тень схватила его за руку и потянула прочь из городских трущоб. За арками трущобных кварталов раздавались очередные выстрелы.
Быстрым шагом, почти бегом, путники направлялись на восток, ближе к обочине. Поспешно Тень объясняла, что собирается сделать.
– Послушай меня, мальчик. Твои родители на грани жизни и смерти, никто не знает, что это за вирус. Он похож на грипп, но это не тот грипп, который можно вылечить. Этот поражает нервную систему: люди сходят с ума и идут на открытый огонь. Просто так подобные вирусы не появляются! Заметь, что первой мишенью стали мегаполисы. Это явное применение биологического оружия! Только вот игра уже не по правилам… Еще и вода!
– Какая игра, Тень? Я не понимаю!
– Я объясняю тебе! Применение биологического оружия массового поражения давным-давно запрещено. Нас решили просто извести вирусами и перекрыть воду, чтобы добить окончательно. Вполне разумный ход был бы: мутированный грипп в конце осени, когда иммунитет ослаблен. А без воды и тепла вряд ли возможен вывод токсинов. Полное обезвоживание грозит смертью. Только вот не учли, что подозрительным могло показаться поражение больших городов и столицы в первую очередь.
– Ты думаешь, что это часть войны?
– Конечно, друг мой. Иначе никак, все слишком прозрачно. Спасти людей сразу невозможно. Нам нужен образец крови выздоровевшего человека. И только тогда можно будет сделать сыворотку.
– А ты это умеешь? – мальчик удивленно уставился на Тень.
– Многое в жизни приходится уметь…
– Тень, куда мы идем, скажи мне?
– Мы идем туда, где вирусы наименее активны. Из страны мы уже не выберемся, как бы ни пытались. Зато мы можем попробовать вылечить твоих родителей. Есть у меня некоторые догадки…  Я тебе объясняю, а ты понимай так, как я тебя научила в школе. Гамма-излучения способны разрушать структурный белок вирусов – нейраминидазу и гемагглютинин. При разрушении этих элементов вирус не может присоединиться к здоровой клетке и не может дальше внедриться в нее. Радиоактивное излучение вызывает распад нуклеотидных цепей, окисление дезоксирибозы, дезаминирование оснований вируса. Если соединить вирус гриппа, который уже укрощен, с вирусом активным и облученным, то можем получить сыворотку. Главное – убедиться, что это мутированный вирус гриппа. Какое место в нашей стране имеет наиболее высокий радиоактивный фон, Скрипченко?
– Чернобыльская зона отчуждения. Поле чудес в Припяти.
– Молодец, двенадцать в четверти! – улыбнулась Тень. – Мы идем именно туда.
Подросток смущенно посмотрел на учительницу. А как же? Столько лет его сверстники мечтали побывать в Чернобыле, да и он сам об этом думал довольно часто. Но никто не мог предугадать, что поводом похода в зону окажется несчастье, и самое опасное место станет убежищем.
– Тень, а как же хрящевая ткань? Разрушается же, – сомневался десятиклассник, пытаясь за разговором скрыть свой страх.
– Сколько тебе лет, Скрипченко? Твоя хрящевая ткань выдержит уровень радиации. Мы же не будем прямо под реактором ночевать. Положись на меня, я знаю, как с этим всем управляться.
– Кто ты, Тень?
– Я твой учитель по биологии, привет!
– Я не об этом. Ты же прекрасно поняла меня, – Славик пристально посмотрел в зеленые глаза девушки.
– Мальчик, ты действительно это хочешь знать?
– Конечно!
– Я расскажу тебе о своей прошлой жизни, потому что доверяю тебе больше, чем кому-либо. Но расскажу на привале вечером. Договорились?
– Так точно, капитан!
Тень забавно сморщила нос и улыбнулась мальчику.
Долго шли они без передышки пустынными улицами столицы, то ныряя в сожженные леса, то выныривая на обочину. Предзимние дни быстро перетекали в холодную долгую ночь. Десятиклассник бодро шел вместе со своим крепким учителем, не жалуясь на усталость и боль в ногах, не жалуясь даже на жажду, ведь это даже не четверть пути.
Вдали виднелся свод старого моста, который был больше похож на железобетонный скелет. Проржавелый, он издавал турбинный лязг, звук которого доносился до леса. Мост возвышался над зеленоватой рекой, в которой всплыли кверху серебристые рыбешки, и в отражении зловонной реки старый мост казался последним отголоском столицы. На город опускались сумерки. Электричество – небывалая роскошь для погасшего мегаполиса, поэтому город быстро погружался во тьму.
– Славик, нам нужно разбивать лагерь. Найди хворост для костра.
Пока мальчик обходил поляну, собирая сухие ветви, Тень уверенно и быстро строила ночлег. Четко и коротко звучал стук топора в руках девушки. Славик поспешил ей на помощь. Совсем скоро под ногами путников лежали срубленные сучья.
Тень взяла длинную ветвь, которая выглядела более-менее прочной – видимо, дерево еще иссохло полностью - привязала ее к обугленному стволу, с помощью Славика набросала сверху раскидистые хвойные лапы так, что постройка приобрела вид двускатного шалаша. Укрепила все веревками и узлами.
– Это защитит от ветра и пепла, останется только сохранить тепло, – сказала Тень, продолжая забрасывать скелет убежища хвоей. – Мне еще понадобится твоя помощь. Найди пару камней.
Славик долго пытался найти камни в лесу, но это было довольно-таки сложно. Тень складывала кострище рядом с шалашом. С помощью огнива девушка долго разжигала костер на влажных сучьях, но все же смогла это сделать. Она бережно охраняла маленький огонек, пока тот не разгорелся в устойчивое пламя.
– Бросай камни в огонь! – сказала она ученику. – Это создаст и сохранит тепло внутри шалаша.
Когда вся подготовка к ночлегу была окончена, Тень и ее ученик сидели на бревне, смотрели, как танцуют  в кромешной тьме языки пламени.
– У меня немного запасов еды, но на какое-то время хватит. Так что налетай, – девушка кивком указала на банку тушенки с фасолью. Кажется, тень опустошила последние запасы с резервных полок школьной столовой.
Вечерний лес продрогшего мира насыщал путников тишиной. Только пламя потрескивало, создавая хотя бы какой-то призрак уюта и безопасности. Антрацитовое небо отражалось в осколках дождевых пылинок и пыли. Дождя не было уже два месяца, только мокрая пыль и ядовитый пепел наполняли пространство. От этого было тяжело дышать, и путники покрывали тогда лица масками. Ни щебет птиц, ни лай собак, ни отдаленный гул поездов уже не отвлекал от пронзительно-громких мыслей. Животным приходилось ничуть не лучше: без воды и еды дороги покрывались трупами, медленно разлагающимися из-за холода, но быстро пускающими яды в воздух. Звенящая тишина отдавала свой страх последним Забытым, которые сидели возле костра на останках обнаженного столичного леса.
Тень достала термос, разлила душистый чай себе и Славику. Мальчик удивленно уставился на учительницу. Чай – небывалая роскошь для них, за такое в городских кварталах могли даже убить. Укутавшись в бушлат, девушка отпивала из помятой кружки и бездумно вглядывалась в костёр.
– Тень, ты говорила, что поведаешь о своем прошлом, – робко напомнил Славик. Он цедил сквозь зубы горячий чай, пил мелкими глотками, наслаждаясь согревающей жидкостью.
– Да, я помню, малый. До того, как я стала учителем по биологии в нашей школе, я была контрактницей-военнослужащей. Пришла сначала медсестрой, потом меня перевели на аэрофотослужбу в подразделение разведки. Пару лет я точно провела в небе, – по лицу Тени промелькнула улыбка. – Университет я окончила экстерном, обучаясь на кафедре микробиологии. После того, как началась война, наши самолеты часто отправляли нуждающимся медицинские препараты и перевязочные материалы. Однако не всегда все идет по плану даже в небе. Наш самолет подбили, а пилота тяжело ранили. Мне пришлось взять управление, хотя до этого я знала только в теории, как это делать. Самолет входил во флаттер и кренился влево, где было подбито нижнее крыло. Впрочем, мои теоретические знания почти не пригодились: самолет оказался неисправен.
Тень вздохнула и замолчала на пару секунд. Видно было, что говорить сейчас ей  трудно, поэтому девушка отхлебнула чаю.
– А что случилось с пилотом? – спросил Славик.
– Он умер. Высота составляла чуть меньше четырехсот метров, и это было огромной проблемой. Неисправный самолет я бы уже не посадила, а Сергеич уже бы не смог совершить прыжок. Его состояние было мало совместимым с полноценной жизнью. Мне пришлось тогда очень быстро принять решение на отделение от самолета, потому что двести пятьдесят метров – экстренная высота для выпуска парашюта, и то явно без мягкой посадки. Я знала, что ее не будет, но хотя бы живой останусь. Ситуация была под моим контролем, и после я передала все, что знала, рядовым. Они не осуждали меня за мое решение, но я чувствовала себя причастной к смерти Сергеича, который был мне как родной дед. Именно Сергеич научил меня многому, именно он утирал мне слезы, когда я пришла новобранцем, не выдерживающим нагрузок десантных войск. Он был мне безнадежно дорог, и его смерть, которую я видела и приняла, стала огромным ударом для меня. После неудачной посадки поначалу я даже не замечала боль в области ключицы. Оказалось, у меня раздробление кости. Вы часто в школе спрашивали меня, откуда эти шрамы на плечах. Это от операций: ставили титановые пластины. Меня отправили на реабилитацию и отстранили на время от службы в разведке. Дальше заменили и сказали, что пока не нуждаются в рядовом с такой ранимой конституцией души и тела.
Я стала работать учителем биологии в нашей школе, как мне и предсказывал диплом. Долгие попытки избавиться от армейских замашек, вроде бы, оказались успешными, пока я работала с детьми.
– Да, это правда. Слышала бы ты, как о тебе отзывались старшеклассники! – Славик присвистнул.
– Меня это не волновало. Я делала то, что от меня требовалось. И дети излечили мое состояние после смерти друга-наставника. А дальше… дальше ты все знаешь, что произошло. Информационная война, эпидемия, засуха, отравление рек, массовый побег из страны, перекрытие границы…  Честно, никогда не думала, что мне придется снова вспоминать все то, чему я училась в подразделении.
– А твое прозвище, которое мы дали?
– Думаешь, вы, школьники, такие оригинальные? Позывной от фамилии Тенькова не может быть оригинальнее, чем «Тень». А рядовые не могут быть оригинальнее, чем школьники.
– Разве что «Теньковка», – мальчик засмеялся и попытался изобразить щебет пеночки-теньковки. Девушка рассмеялась вслед за учеником.
Мальчику открылась правда, которую учительница скрывала долгое время от всех. Сколько же лет этой девушке? Теперь ему стало понятно, откуда такая сила в женском теле, откуда столько выдержки и выправки, откуда столько знаний. Славик Скрипченко восхищался учительницей, которая готовила его к олимпиадам по биологии, усмиряла его шумных одноклассников и пререкалась с администрацией школы, защищая права аутсайдеров. Школьники безумно ее любили, несмотря на некоторые вольности, которые иногда позволяла себе девушка в силу своей молодости. Славик учил биологию, чтобы радовать свою учительницу. Он старался и был для нее лучшим, хотя учительница никогда не признавалась в этом десятикласснику.
– Тень, у тебя есть молодой человек?
Девушка зарделась от неожиданного вопроса, и в темноте это было, к счастью, незаметно. Она убегала от своих чувств, чтобы не испытывать снова разочарование, хотя встречалась со многими мужчинами. Мужчины же ломали свой характер о гранитное сердце и стальную волю учительницы. Она была явно не по зубам обычному очередному принцу, который оказывался мягкотелым для такой девушки. И мягкотелые принцы обвиняли свою избранницу в том, что она растеряла всю нежность и женственность, а после убегали прочь. Так Тень оставалась одинокой и разочаровавшейся во всем, что касалось излишней сентиментальности. Ей было гораздо проще разобраться в нуклеотидных цепях и дегидрокислировании оснований, чем в собственных чувствах.
– Нет. Пойдем спать, мальчик, уже поздно.
Учительница завернула горячие камни в запасную одежду и отнесла в шалаш. Десятиклассник поежился от холода, достал спальный мешок, разложил его на ковре из хвои, последовав примеру Тени.
– Завтра встаем рано. Если получится сделать то, что я думаю, то мы доберемся до края города в считанные разы быстрее.
Тень сняла бушлат и свитер, подложила их под голову в качестве подушки, застегнула спальный мешок.
– Добрых снов, Славик!
– Спокойной ночи, Евгения Дмитриевна! – мальчик впервые за долгое время назвал учительницу так, как раньше это было привычно в школе.
Ночные кошмары не проникали сквозь еловый свод к Тени, а запах обожженной земли перебивался смолистым ароматом хвои. Камни отдавали тепло шалашу, и оно удваивалось от дыхания спящих.
Славик после полуночи спал беспокойно: ворочался и скулил во сне, пару раз просыпался, нарушая чуткий сон учительницы.
– Да что с тобой такое? – не выдержав, прошептала Тень.
– Прости, мне плохо спится почему-то.
Тень подкатилась ближе к Славику и, насколько это было возможно в теплом коконе, обняла ученика. Он уткнулся носом в спальный мешок учительницы и слышал, как за материей тихо стучит гранитное женское сердце. Мальчик глубоко вдыхал запах многих походных костров и застоявшегося спирта, кожаного патронташа, кофе, шампуня, въевшихся в теплую ткань спального мешка. Ему нравилась смесь этих запахов, которая неизменным шлейфом следовала за Евгенией Дмитриевной многие года. Почувствовав себя в безопасности, пятнадцатилетний подросток уснул и до утра не просыпался.
Наутро Тень встретила темно-серый рассвет первая и обнаружила, как Слава свернулся клубочком под ее сердцем.
– Вставай, Слава! – она аккуратно его растолкала. – Нам пора идти.
Подросток поежился от утренней прохлады, попытался принять бодрый вид, но у него это плохо вышло.
– Завтракать будем по пути. Нам нельзя задерживаться тут больше, – с этими словами Тень разрушила шалаш, завернула пару угольков в ткань и положила их в рюкзак Славику.
– Тень, ты говорила, что мы сегодня сократим путь. Как?
– Я это когда-то уже делала, правда, в далекой юности. Не знаю, получится ли это сейчас повторить.
– А сколько тебе лет сейчас?
– Вячеслав Скрипченко, нельзя задавать подобные вопросы девушкам! – Тень картинно вскинула руку ко лбу, изображая обиду. – Двадцать три мне.
– И ты столько успела уже! – с восторгом сказал юноша.
– Да, конечно… Пойдем, умник!
Евгения Дмитриевна плутала по лесу, ведя за собой ученика. Погода менялась: облака тяжело нависали над городом, угрожая разорваться проливным дождем, который окажется очередным пепельным выкидышем ноября. Учительница думала, что если они успеют дойти до нужного места, то отравленная мокрая пыль их не настигнет. Славик чувствовал тревожность своей спутницы.
– Евгения Дмитриевна, мы опаздываем куда-то?
– Да, мальчик мой. Мы бежим наперегонки с мокрой пылью. Если успеем, то это будет наилучший вариант, – ответила Тень, протягивая Славику жменю орехов.
– А если нет?
– А если нет, тогда… Подумаем после. Вперед!
Они пришли на возвышенность, с которой открывался весь вид на покинутый город. Купола храмов не отблескивали золотом, над лесами не взлетали птицы, дома не мерцали огнями. Город ждал в оцепенении и засухе.
На поверхности зияла огромная дыра, оббитая вокруг чугуном и арматурой, которая во многих местах проржавела. Со дна поднимался пар: внизу явно было теплее, чем на поверхности. Вертикальный чугунный ствол вел в руддвор, а со дна доносился грохот вентиляции. Евгения Дмитриевна с ухмылкой глянула вниз и присвистнула, отметив про себя глубину около семидесяти метров. Тень, недолго думая, швырнула рюкзак вниз, вспомнив перед этим, что хрупких вещей там нет. Рюкзак гулко столкнулся с недрами города.
– Я первая, а ты идешь вслед за мной. Три опоры – помни об этом, – Тень бесстрашно нырнула под землю, хватаясь за выступы арматурной лестницы.
Мальчик спускался вслед за Тенью, осторожно ступая на холодную арматуру. Пахло сыростью и сжатым воздухом водогона с едва заметной примесью сероводорода. Славик впервые оказался по другую сторону города, чего нельзя сказать о Евгении Дмитриевне.
Наконец они вдвоем стали на непривычно влажную подземную поверхность длинного тоннеля. Черная полость городских глубин издавала едва различимый рокочущий звук от недостижимых подземных вод за бетонными сводами. Пока рокот почти опустошенных рек, скованных бетоном, чуть слышен – опасность не угрожает. Порой даже незначительные осадки способны поднять уровень воды под землей так, что потоки согнут арматуру и разобьют бетон. Однако это не угрожало, к счастью или сожалению, уже последние два месяца.
Тень надела на голову фонарик, который разрезал ярким лучом подземную тьму. Путники шли вдоль бетонного тюбинга, простирающегося на несколько километров под землей. Тут нельзя заблудиться, потому что нет ни ответвлений, ни дополнительных ходов. Только несколько вертикальных стволов да подсобных помещений, в которых когда-то держали вахту охранники.
Женя и Славик шли друг за другом, стараясь не касаться круглых бетонных сводов. Молодые тела привыкли к нагрузке, но стопы уставали быть в косолапом положении, расчерчивая следами круглую поверхность тюбинга. Сколько еще метров идти внутри этой бетонной трубы, сквозь щели которой просачивался ноябрьский холод?
Путники свернули направо, где труба расширялась и упиралась в чугунный тюбинг.
– Сейчас должен быть плавный спуск вниз! – крикнула Евгения, и ее голос разнесло эхом вдоль подземного пространства.
Мальчик никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас ему было слишком неуютно и тревожно, чтобы ощущать безопасность. Однако он неизменно следовал за своей наставницей, отмечая про себя ее решительную смелость и самоотверженность. Водогонный тюбинг показался проржавелым блеском рельс. Там, где есть рельсы, есть и вагонетки. То, на что рассчитывала Тень, оправдалось: вагонетка стояла нетронутая много лет.
– Садись! Быстрее! – обратилась девушка к Славику.
Путники на свой страх и риск уселись в вагонетку, которая медленно двинулась вперед, издавая отвратительный лязг. Проехав немного прямо, вагонетка с безумной скоростью взлетела по ломаным рельсам вниз, где тюбинг прогибался от гнета времени. Смазанными силуэтами мелькали чугунные стены, и тьма проносилась настолько быстро, что превращалась в свет. Учительница и Славик не сдерживали свои крики, в которых смешался страх и восторг. Девушка одной рукой вцепилась за край вагонетки, а другой рукой прикрывала голову десятиклассника, который впервые испытывал подобные чувства под неукротимым действием адреналина.
После сумасшедшего спуска вагонетка скрипнула и стала притормаживать, успокаивая Славика. На какой глубине они находились сейчас? Восемьдесят метров? Девяносто? Сто двадцать?
– Дальше нам нужно выйти через первый ближайший ствол.
В темноте под городом ощущение времени искажается. Сколько часов путники провели в недрах мегаполиса? Что на поверхности произошло, пока их поглощала бетонная полость?
Обманчивый тусклый свет в конце тюбинга отдалялся с каждым шагом былых школьных жителей, хотя казался таким близким. Уставшие Славик и Евгения брели по нескончаемой трубе вперед, ощущая каждый перепад высоты мышцами. И наконец, показался долгожданный свет, исходящий от вершины ствола.
Чугунный тюбинг прерывался вертикальным ответвлением, который сплошь был изрыт отверстиями, словно пчелиными сотами. По обе стороны желтели арматурные лестницы, ведущие на поверхность. Кое-где в хозяйственном помещении была заметна вентиляционная труба. Напротив тюбинга, где стояли путники, чернел еще один – продолжение пути, ведущего в неизвестные городские глубины.
Славик поднял голову вверх и сощурил глаза от света: размеренно падал пепельный снег – последний дар безжалостных небес. Снежинки таяли, так и не долетев до Забытых, потому что тепло подземелий не могло сохранить красоту холодного зимнего очарования.
Путники смотрели снизу на то, как зима приходила в обезвоженный город. Забытые улыбнулись друг другу так тепло и ласково, как будто пересекли взрывную границу жизни и смерти, держась за руки. Учительница и ее ученик поднимались вверх по заснеженным арматурам на поверхность. По ожиданиям Тени, выход на поверхность должен был оказаться в пригороде, как раз там, куда можно дойти до Припяти за несколько дней.
Тень сложила мозаику прошлого и настоящего: те же заснеженные дороги и перекошенные домики села, а за ними возвышается дымерская двухсотметровая вышка.
За много лет столичный метрострой здорово потрудился над подземными коммуникациями, обеспечив подачу воды из окраины мегаполиса в пригород! Былые водогонные трубы доходили после достройки столичных границ из Вышгорода до Дымера, однако сейчас они, понятное дело, были в нерабочем состоянии.
– Мы движемся в правильном направлении: на север, Славик. Если я могу правильно определить, то сейчас около трех часов дня. От Дымера до Дитяток час-полтора езды, но мы должны оказаться там как можно раньше.
– Тень, мы летать не умеем, – Славик вспомнил о том, что Евгения Дмитриевна служила в подразделении разведки, и поспешил исправиться. – Я не умею, а у тебя нет самолета.
– Да, мой друг, ты прав, как никогда в жизни. Но здесь старожилы вряд ли успели покинуть город. Может, мы наведаемся к кому-то, заодно передохнем и выпытаем, как обстоит ситуация в Дымере. Вдруг там еще есть в колодцах вода.
– Это разумно, да. Давай так и сделаем!
Конечно же, путники были измотаны подземным походом, но друг другу в этом не признавались. Они бы с радостью сейчас вздремнули после чашки горячего какао.
Пока Тень размышляла о прелестях гедонизма, Славик радовался первым декабрьским дням, припорошенным снегом. Снегу можно радоваться, ведь это вода! На ближайшие несколько дней Забытые могут не страдать от жажды.
– Евгения Дмитриевна! – послышался озорной подростковый голос.
Не успела учительница повернуться, как в нее влетел умело пущенный снежок. Пару секунд девушка стояла в недоумении, думая, отчитывать паренька или поддержать игру.
– Вот как! – и теперь уже Тень метко пускала снежную дробь в десятиклассника.
Они смеялись, забыв о войне и возрасте, забыв об усталости, о своих бедах и тревогах. Забытые радовались своей маленькой дружной компании, которую общество могло осуждать за предательство возрасту. Они ели снег, словно это было мороженое, и были счастливы в тот момент. Кто знает, когда еще им придется быть такими счастливыми и беспечными, наполняясь ледяной водой?
Обессилев, Евгения и Славик повалились в мягкие сугробы, изображая ангелов.
– Все, теперь нам точно надо будет найти Забытых в Дымере, чтобы обсохнуть, – Славик отряхнул одежду от снега. – Евгения Дмитриевна, а когда тебя носили последний раз на руках?
– Что? – Тень удивленно вскинула бровь.
– А что? – разыгравшийся Славик подбежал к учительнице и подхватил ее на руки. Мальчик в пятнадцать с половиной лет был уже на полторы головы выше Евгении Дмитриевны, хотя девушка вряд ли уступала бы подростку в силе. Тень смутилась, оказавшись на руках своего ученика, который широко и добродушно улыбался ей. Мальчик нес ее так, будто Тень была перышком, и это ее удивляло. Женя ласково обвила руками шею Славика и уткнулась носом в его теплый шарф, который впитал едкий запах костра и едва различимые, выстиранные нотки одеколона.
– Смотри, капитан, там свет горит! – сказала Тень юноше, указывая рукой на запад.
Он аккуратно поставил ее и стряхнул с женских плеч снег. Компания направилась к домику, который вблизи слабо походил на то место, где можно было бы жить.
– Здравствуйте! – громко поздоровались Женя и Славик, постучав в дверь.
За стеной раздались звуки шаркающих ботинок.
– Кто вы такие, чужаки? – послышался старческий голос.
– Мы идем второй день пешком со столицы, чтобы избежать эпидемии. Попали в снегопад и были бы очень благодарны какому-нибудь приюту на пару часов, чтобы обсохнуть. Держим путь в село Дитятки, дедушка, – почти без остановки четко отчиталась Евгения Дмитриевна.
После недолгой паузы хозяин дома открыл двери. Это был худощавый старик в старом выцветшем свитере, в очках без дужек, которые держались на веревочке, и в старых камуфляжных штанах.
– Проходите, детки.
Путники поблагодарили деда. Старик выделил гостям часть комнаты и одну большую кровать, пошел, прихрамывая на левую ногу, топить  снег для чая. Стало ясно, что в предместьях города воды тоже нет. К счастью, снег выпал, так что можно прокипятить талую воду.
– Я могу взять ваши вещи, которые промокли. Просушу их на вытяжке, – сказал пожилой мужчина.
– Вы наше спасение! – без намека на лесть сказала учительница, и дедушка ей подмигнул так же, как когда-то это заговорщицки делал Сергеич.
Девушка доверчиво протянула верхнюю одежду и ботинки старику. Хозяин пошел заваривать чай, пока путники выкладывали свои вещи из рюкзаков.
– Как ты думаешь, Евгения Дмитриевна, наш день прошел удачно? – шепотом спросил Славик.
– Думаю, удачнее, чем следовало бы ожидать. Нам очень повезло, малый!
Их разговор прервал сиплый голос старика.
– Ребятки, чай и бутерброды с салом на столе. Думаю, вы голодны. Я давно живу один, поэтому очень рад видеть гостей! Расскажите о себе, кто вы и откуда, если это, конечно, не военная тайна, – гостеприимный хозяин добродушно улыбнулся беззубым ртом.
– Меня зовут Славик, я ученик десятого класса столичной школы. Это моя учительница, Евгения Дмитриевна. Мы остались в организации Забытых, когда все городское богатое население убежало прочь, испугавшись эпидемии и засухи. В городе нет воды уже больше месяца,  – юноша нахмурился.
- Вы в бегах? – спросил старик, пристально вглядевшись в глаза десятиклассника.
Мальчик потупил взгляд, не зная, что следует говорить малознакомому человеку в период, когда никому нельзя доверять. Старик это тоже понимал, поэтому больше не расспрашивал Славика.
Тень после тяжелого дня приводила себя в порядок, насколько это было возможно, пока мальчик и старик беседовали.
– А чему научила тебя твоя учительница? – спросил через некоторое время дедушка, хитро прищурив глаза.
– Биологии. Она вела у меня биологию. А еще она очень много всего умеет, – твердо и коротко ответил Славик, который все еще пребывал в состоянии напряжения без присутствия наставницы.
– Пойдем ужинать, паренек!
На кухне их встретила Женя, которая выглядела более свежей: черный термогольф, военные штаны, влажные волосы рассыпались индустриально-ржавым водопадом по спине. От Жени пахнет костром и морозом. «Неужели она искупалась в снегу?» - подумал Славик.
– Угощайтесь, дедушка! – сказала Тень, протягивая хозяину плитку молочного шоколада, и дедушка от души поблагодарил гостью.
Компания отогревалась в лачуге дымерского Забытого. Сегодня они пили горячий сладкий чай и ели ржаной хлеб с салом. Путники были сытые и относительно чистые, что напомнило им о довоенных временах и родном доме.
В походе восприятие комфорта резко изменяется. Для того, чтобы ощущать элементарное счастье, достаточно чувствовать тепло, сытость, чистоту и быть на одной волне со своим товарищем. И такой комфортный вечер совпал с декабрьской метелью, что сделало Забытых счастливыми, невзирая на все тяготы жизни при войне и засухе.
– Идите спать, ребята. Отдохните хорошенько, а утром я смогу вас отвезти в Дитятки.
Тень и Славик удивленно переглянулись.
– А что вы думали? Дед еще может на своем старом жигулёнке ездить, когда все дымерцы померли или сбежали за границу. Я тут все равно один, что мне терять? Когда ничего нет, то ничего и не жалко. Ничего нет тогда, когда уже нет и молодости, так что цените свою молодость и юность! А вам помогу. Поглядим, последний ли это путь моего железного коня, – старик пожелал гостям доброй ночи и побрел спать на печь.
Евгения Дмитриевна и Славик стояли в замешательстве перед одной кроватью в комнате, где было явно холоднее, чем на кухне. За окном завывала метель, и в ее напеве слышались знакомые мелодии, которые Евгения Дмитриевна так часто наигрывала на гитаре.
– Тень, ложись ты спать на кровати, а я посплю на полу.
– Нет, малый, так не пойдет. Ты беспокойно спишь, и я не буду снова просыпаться каждый раз, когда ты захочешь позвать мамочку, – нарочито небрежно сказала учительница, на что Славик вполне решил обидеться. Евгения поняла, что сказала глупость и поспешила извиниться. – Прости, Славик, я не подумала…
Подросток смотрел в никуда, больно сжимая кулаки. Он скучал по родителям, зная, что они могут со дня на день расстаться с жизнью. Он скучал по ним, несмотря на то, что Тень заменила ему абсолютно всех: и мать, и отца, и брата, и друзей. Он тосковал по былым временам, когда жить было безопасно. Славик боялся остаться одиноким среди заброшенного мира. Пятнадцатилетний подросток долго держал в себе  напряжение, тревоги и страхи, скрывая все за шутками. Он старался казаться сильным наравне с бывшей учительницей-военной, которая теперь была за него ответственна. Но Славик всего лишь пятнадцатилетний подросток, выброшенный суровым миром на мертвый берег. Все чувства мальчика застыли комом в горле, грозившем превратиться в слезы, которые он ни за что не должен был показать своей учительнице. Она ведь никогда не плачет, потому что сильная, потому что у нее стальная выдержка и гранитное сердце. Славик боролся со своими эмоциями, пока Тень мысленно обвиняла себя во всех грехах и была на той же грани, что и ее ученик, ведь она двадцатитрехлетняя девушка, которая устала на себе нести все бремя умирающего города.
– Прости, мой мальчик. Я не хотела тебя обидеть, – тихо сказала она и осторожно, словно дикий зверёныш, подошла к подростку, обвила его плечи заботливыми руками и привлекла к себе.
Подросток сразу обнял девушку в ответ, будто ждал этого момента вечность. Она уткнулась ему в плечо, ощущая поддержку. Мальчик никогда ее не обвинит ни в чем, хоть они останутся вдвоем среди умирающего мира или среди загнивающей толпы. Мальчик почувствовал, что крепкое тело Евгении Дмитриевны едва заметно содрогается в его объятиях. Он понял: учительница не в силах больше сдерживать слезы, которые осушались у нее годами. И мальчик плакал вместе с ней, отпуская свои печали в зимнюю ночь. Сейчас последние Забытые обнажали друг перед другом сердца и сбрасывали маски, являя свою усталость от бесконечной войны.
Славик утешал учительницу, не выпуская ее из объятий, гладил ее распущенные длинные волосы и разделял с ней тоску.
– Приляг, – мягко сказал юноша, и Женя подвинулась к стене, уступая место на краю кровати Славику. Подросток осторожно лег с девушкой рядом.
Учительница и ученик лежали в одинаковой позе на одной кровати в чужом доме последнего дымерского Забытого, который беспечно сопел на печи в другой комнате.
За окном смеркалось. Это было похоже на человека, который теряет сознание: так же медленно гаснет свет без надежды на зарю.
Славик глубоко вдохнул морозный запах заледенелых трав, исходивший от Жениных медных волос, и медленно вытолкнул из себя выдох, проклиная возраст. Мальчик придвинулся ближе к учительнице, чтобы ощущать ее тревожное тепло. Все-таки он осмелился хотя бы обнять Женю, которая сама теперь в эту ночь уснула под сердцем своего ученика. Славик сквозь сон обнимал ее крепче, будто оберегая самое ценное, что у него всегда было и оставалось до сих пор. И трещало по швам гранитное женское сердце, словно льдины раскалывались при первых весенних лучах.
Так провели ночь последние Забытые этого мира – последние Счастливые несчастного мира.
На следующее утро старик разбудил сначала мальчика. За окном белел свежий снег, еще не смешанный с ядовитым пеплом. Удивительно, что Дымер не горел еще ни разу за последние месяцы. Все несовершенство мира всегда сглаживала зима. Перекошенные дома вновь обретали симметрию, благодаря снежным шапкам.
Старик заваривал кофе, который нашел где-то в закромах своей лачуги. Евгения Дмитриевна все еще спала, набираясь новых сил для пути. Дедушка достал из-за печи шахматы – былая роскошь интеллигентной жизни – и предложил сыграть мальчику.
– Когда-то я пытался играть в шахматы, – сказал Слава, передвигая пешку на две клетки вперед.
– Запомни, мальчик, один этюд. Последней пешкой никто не жертвует, ведь она в конце пути обязательно станет равной своей Королеве по силам и спасет ей жизнь. Если, конечно, сама выживет, – проворчал дед, объявляя шах и мат подростку.
Славе не нравилось, когда с ним говорили непонятными фразами и заставляли разгадывать шарады собственного сердца. Пока мальчик и старик доигрывали партию, за стеной вспоминала о своем существовании учительница биологии, оказавшаяся по иронии судьбы защитницей любимого ученика. Евгения Дмитриевна учуяла знакомый запах кофе. Учительница часто наслаждалась вкусом латте в прошлой жизни, в перерывах между уроками, и от ее одежды всегда просачивался легкий кофейный аромат. Кофе никогда не бодрил молодую учительницу, никогда не заставлял ее сердце биться чаще. Однако вкус этого напитка дарил ощущение уюта и вдохновение. Девушка помчалась на кухню, чтобы убедиться: обоняние ее не подвело.
Действительно, на кухне сидел дедушка и неторопливо пил свою порцию черной бодрости.
– Доброе утро, Евгения Дмитриевна, – сказал Славик, протягивая учительнице чашку ее любимого напитка. Девушка с благодарностью сделала долгий глоток и зажмурилась от радостных воспоминаний, навеянных вкусом кофе.
– Собирайтесь, компания! Иначе много времени потеряете, – сказал после завтрака хозяин и пошел заводить старый жигуль.
Вскоре путники снова были готовы к походу, предварительно растопив снег и заварив чай в термосе. Старик погрузил их рюкзаки в багажник. Салон старого автомобиля насквозь пропах табаком. Кое-где заднее сидение протерлось, являя поролон и тонкие проволоки разваленной пружины. Девушка и ученик уселись рядом, чувствуя, как дрожит двигатель, попыхивая устаревшим бензином.
Дедушка умело управлялся с машиной, которая, подскакивая, ехала по выбоинам асфальтированной дороги Дымера. Слышно было только рокот карбюратора, а пассажиры неизменно молчали. Наконец, дедушка сказал:
– Ребят, не на похоронах же! Расскажите хоть что-нибудь. Вот ты, Евгения Дмитриевна, знаешь стишки? Я обожаю стишки, хотя ни одного не помню. Раньше вот классику изучали, а сейчас что… Эх!
– Знаю, дедушка. Сама пишу долгие годы, – Славик удивленно повернулся в сторону учительницы. – Что, малый? Очередные сюрпризы?
– Зачитай, Евгеша, свои творения! – попросил старик.
Девушка пару минут робела, думая, что бы ей зачитать такое, что не особо раскрывало ее душу. Только бесполезно это было, ведь стихи учительницы – она сама. Не могла девушка зачитать первому встречному человеку о своих переживаниях, хотя понимала, что этот первый встречный человек – ее спасение.
– Хорошо, – Тень глубоко вздохнула и обнажила свое изнывающее гранитное сердце в строках.
Неустойчивый город:
Порядки
и принципы шатки,
и шатки законы...
На битой площадке
Гоняют детишки ворону,
Бросают снежки и удары друг другу за ворот.
Примеры берут, как известно, с отцов.
Сломали давно на запретах засов.

Неустойчивый город:
Двойные стандарты
и нормы двойные.
На карту
поставлена жизнь до войны, и
заведомо знаем, что все проиграли.
Глаза разлепить не пора ли?
Неустойчивый город:
Здесь каждый прохожий
быть может
убитым внезапно.
Не кровь, а отрава для псов эти пятна.
Равнодушие всех застигает врасплох.
Напиши, не считая до трех:
"Я молчанием был уничтожен,
Рутиной распорот".

Неустойчивый город.
Я капля во всем мировом океане
С кристаллом чистейшим и нефтью на грани.
Здесь каждый такой же!
Мне мир в одиночку менять,
чтобы день не напрасно был прожит?
А потом опуститься на дно.
Не смотри на меня!
Я прошу об одном:
Дай мне точку опоры.

За окнами проносились пейзажи забытых окраин и пустынных полей. Взметнется ввысь воронья стая и разобьется черными точками по вчерашнему снегу в поисках падали. Ни следов, ни голосов – все заброшено. Лишь две колеи уходят с трассы к бездорожью, ведущему на болотистый север.
А рифма Тени сменялась нескладными стихами подростка, которые бесчисленными стрелами вонзались в память случайных слушателей:

Девушка в кителе снова сбежала,
Снова смеется и машет рукой на прощанье,
Бабочкой нежной порхает, да только есть жало...
Прочь уходи! Но вернуться опять обещай мне.

К свету летит: им плевался фонарь,
Что в ладони сжимал до суставного хруста.
Под ногами не снег. Это пепел! Я чувствую гарь -
Здесь без девушки в кителе холодно, пусто.

Она рядом со мною в мгновение ока.
Я убил бы ее, не жалея, но дрогнет рука.
Девушка в кителе рядом тогда, когда ей одиноко.
Я прощеньем застыл между слов ее "здравствуй"-"пока".

Под ветер за окном и проносящиеся дали рифма утихала, сдерживая  любимые и недостижимые образы своих авторов.
– Приехали! – сказал дед, выдохнув, как это свойственно старикам.
Путники сердечно поблагодарили последнего Забытого за приют и тепло, обнялись на прощание. Старик не взял в благодарность ничего из того, что предлагала Тень. Добродушный дед уехал на ржавой машине в белый плен пригородной окраины Дитяток.
– Мы на месте, малый! Теперь нам нужно быть крайне осторожными, – Тень водрузила рюкзак на спину и зашагала вдоль заболоченной местности, избегая трассы, ведущей на командно-пропускной пункт. Мальчик плелся позади.
Путников заставил вздрогнуть внезапный резкий звук. Воронья стая взметнулась ввысь, расчертив сизые облака. 
- Пойдем, малый, пойдем! Не оборачивайся, - шептала Тень, подталкивая мальчика вперед. – Надо скорее двигаться!
- Это же не… - встревоженно бормотал подросток, оглядываясь назад и надеясь, что звук выстрела не укоротил жизнь старику. Тень посмотрела Славику в глаза, пытаясь донести молчанием правду. Поблизости вряд ли кто-то мог быть, а дед, услышав о том, что нет надежды на спасение, решил найти спасение в смерти. Его старческий дух, не желая покоряться вражде, не желая продолжать бесполезную войну и терпеть засуху, решился на последний отчаянный шаг. Старик не бросил бы родной дом, но и не пожелал бы оставаться кровавой бутылкой для обезумевших от жажды Забытых. Женя это понимала, но не хотела делиться таким знанием с подростком, из которого ключом била пятнадцатилетняя жизнь.
– Ты в порядке? – встревожено спросила Женя через некоторое время.
– Да. Просто закрадываются глупые мысли.
– Поделишься?
– Не знаю. Не хочу на тебя перекидывать часть этих тяжелых мыслей.
– Но ты сказал, что они глупые. А тяжесть я вынесу, не волнуйся. Рассказывай!
– Мы всего несколько дней в пути, а такое ощущение, что прошла целая вечность! Такое чувство, что мы остались одни во всем мире, Тень! Деда убили. Что, если за нами гонятся? Мы окажемся следующими? А если окажемся кровавой бутылкой? А что если там, в городе, часть зараженных умерли, а часть здоровых заразились или обезумели? Как там мои родители? Живы ли? Тень, у меня столько вопросов, которые так и останутся без ответа. Меня это угнетает, не хочется ничего. Не за что бороться, понимаешь?
– Послушай, мой друг. Ты мне веришь?
– Да, Евгения Дмитриевна.
– Тогда поверь и сейчас: я тебя никогда не оставлю, что бы не случилось, какая бы опасность не угрожала. Понял, боец? Ты борешься за право жить, за свою правду! Ты борешься за жизнь!
– Почему ты ко мне так относишься? Почему утешаешь, Тень? Ты всегда выделяла меня среди всех школьников.  Я знаю, что это вовсе не из-за моих знаний.
– Тебя не это сейчас должно волновать, Скрипченко! – резко ответила Тень и поспешила скрыть глаза за капюшоном бушлата.
Славик по-детски обиделся на такой ответ и предпочел идти дальше, соблюдая молчание. Тень же горела внутри себя, понимая тайную правду подростка и  понимая свою правду.
Где-то тревожно каркнула сорока. Тень обернулась.
Еще один выстрел. Неужели за ними все-таки гнались?
 Выследили!
– Бежим! – девушка взяла за руку ученика и потянула его вперед, в неизвестность.
Они бежали, задыхаясь от волнения и тяжести, увязали в сугробах и грязи, падали и поднимались. Тень знала уже наверняка: где один выстрел, там пулеметная дробь. Как же она могла потерять бдительность, когда услышала звук выстрела впервые?! Человек, стреляющий по чужакам, их не видел, но слышал. Женя знала, что военизированная охрана не станет отпускать никого, кто вторгся в запретную зону.
Они прыгнули под корни дерева, облепленные снегом. Сердца беглецов бешено колотились. Девушка зажала мальчику рот грязной ладонью.  Чужак был где-то рядом – Тень это чувствовала.
«Бежать или ждать? – суматошно думала она. – Если сейчас убежать, то он нас заметит и, возможно, не сможет догнать, потому что устанет. Если же ожидать, то он нас найдет». Мальчик не мог думать, потому что все его мысли были похожи на спутанный клубок ниток. Ему было очень страшно. Страшно, что он останется один и не сможет выжить. Страшно, что потеряет единственного надежного друга, единственную любимую наставницу. Казалось, биение сердца стучит по глазам.
Тень жестами дала понять мальчику, что им сейчас необходимо бежать изо всех сил в сторону леса и Припяти. Но до той местности, как минимум, часов пять резвым шагом через Залесье, Лелёв, Копачи и Чернобыль. Идти по трассе нельзя – заметят. Идти по обочине опасно из-за радиации, которая спустя полвека все равно прорывается сквозь землю смертоносным излучением.
Собрав всю волю в кулак, путники ринулись прочь. Они выигрывали пару минут у человека с оружием, который не мог их видеть. Чужак пустил автоматную очередь наобум вокруг себя, пока у него не закончились патроны. Тень сильно толкнула Славика в плечо, так что мальчик отлетел на несколько метров, споткнувшись. Чужак сплюнул на землю, развернулся и ушел в сторону блок-поста, который находился возле трассы. Пока охранник недовольно ворчал о нарушителях его покоя, путники успели скрыться.
На снегу расцветали алые звезды, и от каждой горячей капли поднимался едва заметный пар. Кровь пробивала путь по сугробам и впитывалась в заледеневшую бесплодную землю.
– Сукин сын! – только и смогла прошептать раненая Женя, разрезая ножом слипшуюся штанину в области голени и сдерживая из последних сил слезы. Боль пронзила левую ногу и отдавала тошнотой в живот. Перед глазами плыли белые огоньки, которые светились ярче с каждой новой болевой волной.
Славик беспомощно стоял рядом с девушкой – растерянный и несчастный. «Она спасла мне жизнь», – стучало у мальчика в висках. Случилось то, чего он боялся.
От боли Евгения Дмитриевна потеряла сознание. Кровотечение усиливалось. Мальчик понимал, что необходимо что-то предпринять. Он начал судорожно искать в рюкзаке учительницы аптечку и, не найдя ее, взял моток веревки, которая вполне могла сойти за жгут.
Мальчик перевязал ногу чуть выше раны, чтобы остановить кровотечение. У себя в рюкзаке взял бинт. Дезинфицирующего средства не обнаружилось. Славик вспоминал, что может послужить антисептиком в заболоченной местности.
– Сфагнум! – уверенно шепнул он сам себе.
К счастью, компания выбежала точно к заболоченной тропке, где сфагнум вполне мог расти даже зимой. Славик искал наощупь под снегом древний мох, растущий на болотах. Не зря мальчик радовал свою учительницу своими знаниями по биологии!
Славик сорвал в большом количестве белый мох, который способен впитывать жидкость и дезинфицировать раны, успокаивая боль. Мальчик разжевал сфагнум до кашеобразной массы, чтобы удобнее было приложить на рану. Дрожащими пальцами Славик заполнил рану целебным мхом и забинтовал ногу учительницы. Девушка по-прежнему лежала без сознания.
Мальчик растирал ее щеки снегом, пока та не пришла в себя. Первое, что она увидела, было тревожное лицо паренька, который держал учительницу за руку. Он улыбнулся от облегчения, увидев, что сознание вернулось к Тени. Славик бережно обнял Женю, которая слабо понимала происходящее. Так они просидели некоторое время, утешаясь в теплых объятиях друг друга.
– Нам нужно идти дальше, – сказала она. – Правда, я не уверена, что получится идти быстро.
– Я буду тебя придерживать. Ты мне веришь?
– Да, мой мальчик, – измученно улыбнулась учительница, вспомнив свою же фразу, которую недавно говорила Славе.
– Поверь и сейчас: я тебя никогда не брошу, какая беда бы нас не подстерегала, – повторил ученик слова своей наставницы.
Он помог подняться Евгении Дмитриевне, и путники, ковыляя, направились вдоль обочины по долгому пути в сторону Припяти. Несколько сел смешались в единый образ брошенных домов.
Первое село, которое успело вынырнуть из-под снега ремиссией и умереть навсегда за перечеркнутой чертой указателя, было Залесье. Тут маленькие дома, согнутые, словно столетние старики, хранили отпечаток застывшего времени Советского Союза, о котором уже никто не помнил. Дома строились без фундамента на болотистой местности, поэтому в нишах, которые издавна назывались подпольем, хранились остатки радиоактивной одежды. В абсолютном зимнем безмолвии то и дело мерещился детский шепот.
Лелёв и Копачи проскользнули незаметной чередой выбитых окон и разбросанных кукол, пустынным и монументальным помещением клуба с огромной сценой из прогнивших досок коммунизма и обрывков социалистических выцветших лозунгов. Путники проходили мимо курганов, под которыми покоились зараженные здания. «Мир – это война, свобода – это рабство, незнание – сила», – вспомнила цитату Оруэлла Евгения Дмитриевна, как бы давая мысленный протест советским наставлениям о том, что миру – мир. На далекой тропе, уходящей прочь к западу от села Копачи, расположился самый большой могильник, где попытались захоронить радиоактивные машины. Однако земля – это не та тюрьма для столь юркого заключенного, пускай и заметно состарившегося.
Неизвестно, сколько времени путники шли без остановок. Они шли, гонимые страхом и холодом, жаждой и болью.
Нога Евгении беспощадно болела. От долгого напряжения снова открылось кровотечение, доставляя большие неудобства и боль девушке. К тому же на Зону опустилась черная ночь, и Забытым следовало бы решить, где разбить лагерь.  Путники находились в лесной полосе, сплошь оставившей отпечатки пожаров на коре деревьев. Впрочем, ночевать в лесу не самая лучшая идея: радиационный фон заставит светиться беглецов изнутри, и никакой фонарик или прибор ночного видения не понадобится.
Конечно же, разбивать лагерь там, где грозит смертельная опасность, было бы глупо: костер не разведешь, топором не постучишь. Заметят – убьют, в земле – радиация. Больше всего мальчик волновался о самочувствии Евгении Дмитриевны. Он знал, что девушка только делала вид, будто ее рана – всего лишь неглубокая царапина. На самом деле Тень испытывала боль при каждом неосторожном движении.
Путники, утомленные бесконечным шагом, устроились под соснами за насыпью. Счетчик Гейгера трещал, объявляя возможную, но не критическую опасность.
Мальчик достал термос и вылил в кружку теплый чай, напоил учительницу. Славик понимал, что ночь будет очень долгой, ведь ему спать нельзя, пока Тень не сможет твердо стоять на ногах. Он подоткнул под спину девушки свой рюкзак, сделав подобие кресла, и натаскал сосновые ветви так, что это стало похоже на игольчатую подушку. По ощущениям было часа два ночи. Конечно, действия мальчика мало спасали от снежного холода и возможной радиации, исходящей из-под земли, но хотя бы какая-то воздушная прослойка имелась. Хорошо бы еще сделать навес…
– Что ты делаешь, Скрипченко? – с любопытством спросила учительница.
– Отдыхай и не думай ни о чем.
Мальчик суетился вокруг Тени, пытаясь сделать приют-сосну. Наконец, он завершил нехитрую работу, перетащил Евгению Дмитриевну и укутал ее в спальный мешок, заранее сменив повязку на раненой ноге. Под голову девушки Славик подстелил свою самую теплую флисовую кофту. Девушка выкинула из берлоги бушлат, повесила его на плечо ученику.
– Спасибо тебе, Славик! – девушка понимала, что ее ученик собирается нести ночное дежурство, и была ему за это благодарна.
Нога ночью почти не тревожила, поэтому Тень спала спокойно, укутанная трепетной заботой юного друга. Славик же промерз, несмотря на то, что был в Женином тяжелом бушлате, на который сверху набросил свой спальник. Славик смотрел на силуэт спящей учительницы и думал: откуда же у нее столько энергии, столько жажды жизни, у этой маленькой девушки?
Мальчик клевал носом, хотя старался не засыпать. Он придвинулся чуть ближе к Жене, чтобы можно было опереться спиной на боковую часть своего рюкзака. Голова девушки почти касалась снега, и Славик решил из благих побуждений положить ее голову себе на колени. Он умудрился это сделать так, чтобы не разбудить девушку. Поправил ее медный локон, выбившийся из-под капюшона.
Вдруг сонный дежурный почувствовал, что в нагрудном кармане бушлата что-то есть. Любопытство долго боролось с воспитанием, но все же пересилило. Славик, укоряя себя, выудил потрепанный блокнот, который Евгения Дмитриевна очень редко доставала из кармана. Включил фонарик на ночном режиме, чтобы яркий свет не застал врасплох женские сновидения. Раскрыл на случайной страничке и заметил, что в блокноте были авторские стихи Тени. Прочитал первое, попавшееся на глаза:

"Вы все превратились из альфы в омегу", –
Сказали нам. Только не верь им!
Укутай мне ступни горячие снегом
И спрячь от нависшей империи.

Закрой мне глаза, не увижу руины.
Держи меня крепче – отыщем пристанище.
Роскошные замки хранят гильотины,
Хрустальные залы – ристалища.

Со временем алое утро остынет,
Рассыпав обломки к ногам отщепенцев.
Ты будь мне оплотом и крепкой твердыней,
Когда для других ты Освенцим.

Сегодня под вечер отступит страх смерти,
Едва мы покинем остатки империи.
Сплошь плиты бетонные время исчертит
Словами: "Король всем – доверие".

Кому Тень посвящала свои болезненные, изломанные строки? Мальчик читал ее стихи и чувствовал себя вором, проникающим в запретную разгадку тайны гранитного женского сердца.

Во мне от тебя кора и железо.
Во мне от тебя есть свет и тепло.
Во мне от тебя шепот майского леса,
Во мне от тебя с ума все свело.

Во мне от тебя июньские грозы
Во мне от тебя расцветают поля.
Во мне от тебя кулик на рогозе,
Во мне от тебя зеленее земля.

Во мне от тебя щебет маленьких птиц,
Во мне от тебя день из детства украден.
В тебе от меня - любовь со страниц
Красной ручкой в рабочей тетради.

 Он не понимал большинства стихов Евгении Дмитриевны, потому что в них был смысл, доступный только ее измученной душе, но некоторые стихи оказались для подростка слишком прозрачны.
Тень посвящала ему, Славику Скрыпченко – лучшему ученику, свои стихи.

Привет, мой юный капитан!
Пятнадцать лет тебе не возраст,
Мне двадцать лет - разносчик ран,
Хрустящих в памяти, как хворост.

Наш каждый шрам хранит моря,
В смятении дым чернее пыли.
Пускай нам люди говорят,
Что мы на Симплегады плыли.

Гляди, под нами Атлантида.
Пангея рухнула под ноги.
Мы так с тобой похожи! Видно,
Смеяться будут завтра боги.

Тут штиль для нас, мой юный друг!
Неси, как свиток, парус алый.
Сплетением наших крепких рук
Мы вместе песней рушим скалы.
Мальчик осторожно положил в карман бушлата блокнот и забылся легким сном до недалекого утра.
Евгения Дмитриевна и Славик брели по заснеженной дороге через радиоактивный лес, то и дело замечая хвосты лисиц. Очертания деревьев сливались вдалеке с туманным призраком погибшего города. До Припяти оставалось не более двух километров. Путники стали замечать покинутые панельные дома, которые штампированными советскими близнецами вырастали из асфальта нескольких микрорайонов. Улицы выглядели тоскливо и одиноко. Вот больница №126, стены которой впитали в себя ужас и страдания обожженных ликвидаторов. В подвалах одичалой больницы до сих пор хранится рабочая одежда пожарников. По правую сторону дороги, заросшей тополями, зимнее безмолвие раскалывается легким плеском воды у речного вокзала. Выщербленные ступени ведут к причалу, на котором мертвыми змеями лежат ржавые цепи. На противоположном берегу реки искусственно намыта почва. Тут планировалась застройка седьмого микрорайона, однако здесь заложено Поле Чудес, хранящее до сих пор радиационные останки. Если подняться чуть выше и пройтись до пересечения улиц Курчатова и Дружбы Народов, то можно быстро оказаться в центре города-призрака.
Бетонные монолитные конструкции, казалось, были плодом ленивой фантазии: отель «Полесье», культурный центр «Энергетик», универмаг и ресторан, жилой дом со звездой, считавшийся раньше элитным. Плиты площади разбиты корнями тополей и изъедены мхом. Девятиэтажные дома похожи на привычную обитель городских окраин. Слепые окна смотрят вдаль, как человек после драки, которому выбили оба глаза. Торжество тополей и акаций усиливало ощущение того, что человек – радиоактивная пылинка в круговороте природы. От могильников на севере Припяти исходило смертоносное дыхание, заставляющее дозиметры тревожно щелкать.
Тень ощущала, как идеальная геометрия зданий в зимнем болезненном безмолвии давит на психику. Едва слышно, выпуская белесые клубы пара, Евгения Дмитриевна читала свои стихи. И Славик Скрипченко прислушивался к каждому звуку тайно любимых произведений.

За серой, каменной грядой,
Где вместо снега грани призм,
Воздвигнут город молодой,
И там правитель – механизм.

Повсюду лязг, отбойный шум.
Повсюду писк. Повсюду треск.
Приснился вереск малышу,
Старик узрел, что бог воскрес.

Под небом смог, под нёбом пыль...
Асфальт на пальцах раб-рабочих
Хранит и тополь, и ковыль –
Последний вдох пустых обочин.

В неоне взгляд прилип к стеклу,
Бетон сковал сеть магистралей.
Нет места плоти и теплу
Для техно-масс из белой стали.

Ржавеет робот от вина.
Здесь житель вовсе вкус не ловит.
Но и в такие времена
(средь строк читается война)
Один знаком всем вкус,
И даже роботам –
вкус крови.

На город-призрак уже опускались вороньим крылом сумерки. В этом городе когда-то было электричество, и случайные прихожане даже пытались возобновить тут жизнь, но все попытки оставались тщетными. Фонари, которыми щедро была усыпана каждая аллея, оставались незрячими и передавали свою незрячесть заблудившимся путникам. Евгения и ее ученик понимали: необходимо как можно быстрее найти ночлег и не попасть под повышенный фон радиации. Нога девушки нестерпимо ныла, подстегивая путников решить что-то с местом немедленно.
– Что ж, пойдем в «Энергетик», друг мой, – и они, спотыкаясь о вечернюю тьму, зашли внутрь здания, которое каждый узнает из тысячи.
Тень и Славик поднялись на третий этаж, где было более-менее чисто. Они нашли помещение, которое походило на радиорубку. Видимо, когда-то  именно отсюда объявляли о произошедшей аварии.
Путникам ничего не оставалось сделать, как переночевать здесь. Раньше тут проводили радиотрансляции, которые в былые времена вещали
о событиях Припяти из околиц города. Люди часто собирались возле радиоточек и слушали новости, тщетно ожидая чего-то хорошего. Единственное хорошее, что звучало по радио, была лишь музыка, а все остальное сыпалось в уши свинцовым потоком лжи.
Сейчас радиорубка выглядела покинутой не менее чем весь город: потеки на потолке, мох на книгах и журналах, шкафы изъедены плесенью, провода бесстыдно выглядывают из обмоток старых кабелей. На голубых железных шкафчиках красовались выцветшие календари за 1986 год и различные наклейки эротического содержания.
Забытые люди, голодные и утомленные долгой дорогой, осматривали комнату. Они не ели ничего со вчерашнего утра, а запасов питья оставалось только на сутки, если экономить. Сил тоже не оставалось, чтобы предпринимать хотя бы какие-то решения побега. Бежать все равно некуда, а Тень вовсе не может быстро передвигаться. Ей нужно восстановить силы. Откуда же раненой девушке взять энергию, когда от жизни остался последний огонек надежды? Когда от жизни осталось последнее дыхание, которое исчезает с каждыми новыми сумерками?
Мальчик, тревожимый тяжелыми мыслями, уснул в сыром кресле радио-редактора. Тень пока исследовала другие части радиорубки и, к своему удивлению, отыскала гитару в углу подсобного помещения. Обветренная рука обвила гриф треснутой и расстроенной гитары. Тень попыталась настроить на слух давно не звучавшие бронзовые струны. Из подсобки доносилась тихая и печальная мелодия, иногда диссонирующая в отсыревших и промерзлых стенах, словно Женя напевала панихиду Земле. Тень сосредоточенно вглядывалась в пространство, пытаясь вспомнить аккорды. Ее взгляд упал на клочок бумаги, который белел посреди изъеденных временем документов. Учительницу смутило то, что бумага выглядела достаточно свежей для того, чтобы оказаться законсервированной историей в Припяти. Женя отложила гитару и подняла с пола этот клочок бумаги, заведомо оставленный кем-то, кто оставался здесь совсем недавно. Карандашом были выведены обрывки текста:
«В городе отравлены последние источники. Мутировавший вирус убил всех зараженных. Забытые объявлены беженцами и охотниками за кровавой бутылкой. Бегите на север, пока можно», - с каждым прочитанным словом у Евгении Дмитриевны глаза расширялись все больше и больше. Они тут не одни. Кроме них есть еще один Забытый, опередивший их на пару дней! Путь назад отрезан… Она поспешила сообщить известия Славе.
– Вставай, малый! Скорее! – тормошила она ученика.
– Что случилось? – пробормотал мальчик.
– Слава, нам нужно бежать прямо сейчас! На север! Мы не одни, но мы в опасности. Мы не сможем больше вернуться назад.
– А как же мои родители?
– Слава, город истреблен.
– Откуда ты знаешь?
Женя показала мальчику записку от неизвестного.
– Думаешь, можно этому верить?
– У нас нет времени ни сомневаться, ни оставаться в Припяти, дорогой мой мальчик. В лучшем случае, мы сможем нагнать этого человека. Возможно, он оставил следы. Тогда мы сможем его расспросить обо всем. Вдруг он что-то знает о вирусе и о засухе? В городе, скорее всего, уже все сожгли. Нам необходимо идти на север наиболее незаметно.
– Тень, а если это ловушка? Ты ранена! Есть ли смысл торопиться туда, когда мы не знаем исход?
– Эта записка - предупреждение. Нам нужно уходить отсюда! Тут опасно.
– Зачем жить, когда все время нас будут преследовать, а мы должны скрываться? Вечный путь в перебежках с оружием в руках? – мальчик срывался на крик, который эхом отражался во всех коридорах «Энергетика».
– Не кричи, Слава! – успокаивала его Тень. Она понимала, что у пятнадцатилетнего мальчика, который в один момент утратил все, внутри кипела злость. Девушка впервые видела проявления такой безысходной агрессии, от которой ломается все вокруг.
– Женя, ты все, что осталось у меня! Все, что я когда-то любил, ценил, вымерло. Осталась только ты! – выпалил мальчик, разбивая кулаки о стены.
Евгения Дмитриевна перехватила взметнувшийся кулак мальчика и пристально посмотрела в зеленые глаза Славы.
– Я люблю тебя, – тихо сказал он ей.
Женя закрыла глаза, желая поверить в то, что ей это послышалось. Она всегда боялась этой фразы, которая чаще всего оказывалась лживой. Однако не теперь…
«Бедный мой мальчик, как жестоко жизнь решила пошутить над тобой! Еще и в такое время… Я же не нарушу свое обещание быть всегда рядом. Мне не останется другого выбора: я должна теперь позаботиться о тебе, дорогой мой. Я тоже тебя люблю больше всего на свете. Люблю с первой нашей встречи, и ты это знаешь, Скрипченко, лучше меня самой. Люблю тебя настолько, что готова отдать за тебя жизнь, если это потребуется. Но я ни за что тебе это не скажу, мой юный преданный друг», – думала про себя Евгения Дмитриевна, щелкая суставами пальцев.
Она медленно подошла к Славе, взъерошила густые кудрявые волосы, взяла его лицо в свои маленькие прохладные ладони. Подросток почувствовал, как легко Женя коснулась его лба обветренными  губами. Мальчик зарделся, не зная, куда деть свой взгляд.
– Пойдем, – сказала она.
Забытые вышли в темноту зоны отчуждения, ожидая пройти границу вброд по реке и оказаться где-то в Беларуси. Из припасов у них оставалось только совсем немного чая, а из последних сил – только надежда.
Утомленные долгой дорогой, путники наконец-то решили сделать привал; прислонились к обугленным стволам былых акаций и осмотрелись вокруг. Бесплодная земля больше ничего не хранила и ничего не давала. Пепел кружился в воздухе, смешивался со снегом атомной зимы. Свежие сугробы предательски открывали следы беглецов. Однако сугробы и на руку были в период, когда вода ценилась больше жизни. Путники разлили оставшийся крепкий чай в помятые жестяные кружки – последний из запасов. Допивали и смотрели в ту сторону, где на горизонте мелькали алые хвосты взрывов, где даже сквозь вечернюю тьму можно было различить ядовитый дым, выедающий глаза. Далеко за горизонтом доносились раскаты выстрелов и рукотворный гром ракетных боеголовок. Звуки войны пока что не пугали, казалось, что они доносятся из-под толщи воды. За дымовой завесой днем царил полусумрак. Ночью же все плясало среди тьмы в кровавых отблесках пламени.
– Сколько еще бездорожью смотреть на наши подошвы? – подросток устало кивнул головой в сторону горизонта.
Тень подошла к другу и уже привычным движением легкой ладони взъерошила ему волосы, словно утешая, а потом обняла со спины и закрыла глаза от бессилия.
– Справимся, Славка, справимся! – прошептала Тень.
Они так стояли некоторое время, пока чай в кружках не исчез. Каждый молчал о своих тревогах, боясь всполошить диапазон надежды  разрушенным молчанием.  Последние Забытые ожидали увидеть блеск солнца, встречая новый рассвет посреди умирающего мира. И рассвет медленно загорался тусклым солнечным крошевом в сплетенных пальцах Евгении Дмитриевны и Славика Скрипченко.
Им предстояло перейти реку вброд. Возможно, река Уж успела промерзнуть так, чтобы путники почувствовали безопасный ледовый пласт под своими ногами. Лента белесой иссохшей реки извивалась на север. Тень и ее ученик стояли возле берега, прислонившись к обугленным стволам деревьев. На той пугала неизвестность, и тайны черной отравленной реки хранили память о самоселах, отдавших свою жизнь в жертву.
- Славик, вода еще не заледенела настолько хорошо, чтобы можно было уверенно идти. Но другого пути нет, и нам надо двигаться быстрее, иначе станем еще одним захоронением в черном Уже, - сказала девушка, попробовав лед на прочность резким ударом берца.
- Но и провалиться под лед, в отравленную воду – тоже вариант не из лучших, - подметил мальчик.
- Да, ты прав. Но у нас нет времени огибать реку через предместья Припяти. Попытаемся что-то сделать. Если стать на четвереньки, то масса тела будет не так сильно давить на одно место, распространится по некоторой площади. Это уменьшит риск того, что лед проломится.
- Давай попробуем!
- Самое сложное пройти вначале. Лед возле берега слишком тонкий. Иди за мной на расстоянии нескольких шагов.
Тень сняла рюкзак, подобрала косу и спрятала ее под бушлатом. Видно было, что девушка волнуется, и это не добавляло уверенности мальчику. Очень осторожно, едва заметно, Тень ступила первый шаг по тонкому льду. Второй шаг, третий – вот уже Тень лежит на животе и проползает, словно юркая выдра зимой, толкает рюкзак вперед, проверяя им прочность замерзшей поверхности. От волнения у девушки кровь стучит в висках, и даже раненая нога пока не дает о себе вспомнить. Позади учительницы так же по-пластунски двигается Славик. Он не переживает больше, потому что знает: Евгения Дмитриевна всегда находит выход из любой ситуации, и всегда этот выход будет победный. Его любимая учительница знала больше, чем кто-либо из его знакомых вместе взятых, да и опыта у нее не занимать.
Женя уставала. В последнее время все ее усилия были распределены на руки. Она уставала от долгого бега, ранения, отсутствия нормальной пищи, постоянного груза. Девушка знала, что если остановиться, то лед не выдержит, но она не могла больше ползти. Хотелось перевернуться на спину, посмотреть в задымленное небо и провалиться в небытие. Хотелось выспаться.
Хотелось найти кого-то сильнее, умнее и опытнее, чем она сама. Сейчас Женя отчасти завидовала Славику, потому что он подросток, и всю ответственность за их жизни Тень водрузила на себя. Мальчику не надо думать и принимать решения, а достаточно просто выполнить распоряжение, чтобы выжить. Принимать правильные решения – самая сложная задача для капитана, особенно в том случае, когда от правильности решения зависят жизни многих людей. Тень ползла, превозмогая боль, усталость, растерянность. Она жалела себя сейчас и злилась от этого.
Славик слышал, как впереди раздается сбивчивое дыхание учительницы. Он переживал за нее, но был уверен, что все идет правильно. Мальчик не ощущал свое превосходство над сверстниками, хотя многие желали показаться героями рядом с молодой учительницей, многие подростки отдали бы все свои сбережения из затасканных эротических журналов, чтобы засыпать в одном шалаше рядом с Тенью. Но мальчик знал, что никакого геройства нет, а есть только опасность, подстерегающая под каждым деревом. Мальчик осознавал, что нет времени на детские забавы и капризы, а пятнадцатилетие – это всего лишь цифра, приближающая тебя к смерти на еще один год. Он с радостью бы поменялся местами с теми Забытыми, которые сейчас сидели в теплых лачугах другой страны, пили свежую воду, обнимая семью.
Мальчик знал, что больше никогда не увидится со своей семьей, и отныне его семья – это Евгения Дмитриевна. Он должен оберегать ее, во что бы то ни стало, потому что ее силы тоже на исходе. Она молодая девушка, которая скрывает свою чуткую и нежную сущность за пиксельным бушлатом и резкими движениями.
- Ах, слепые собаки, замочила рюкзак все-таки! – выругалась Тень, оказавшись на берегу. Она присела на корягу, вытянув раненую ногу вперед, думая о том, что следует сменить повязку. Мальчик стал рядом с ней, растирая свои ушибленные колени. Они успешно переправились на другой берег, но сил радоваться уже не оставалось. Поэтому беглецы наполняли пространство ледяного берега собственным разделенным молчанием. Славик достал из кармана рюкзака засушенные яблоки и протянул их уставшей спутнице. Мальчик знал, что Женя обожает яблоки в любом виде. Взяв немного яблочных колечек, Тень вымученно улыбнулась мальчику, выражая благодарность. Привал был необходим, иначе ползти пришлось бы еще по лесу, цепляя капканы и ветви, смешанные с камнями.
Немного передохнув и вспомнив о человеческих потребностях, Славик и Женя двинулись напрямик через лес.
- Евгения Дмитриевна, как ты думаешь, что это был за человек, который оставил послание? Откуда он знал, что мы можем оказаться там?
- Слава, знать бы самой… Этот человек неосторожный, потому что его записку мог найти кто угодно. Но этот человек рассчитывал на следопытов, потому что среди залежей старой бумаги обнаружить клочок новой не так-то просто. Значит, это все-таки кто-то из следопытов. Среди Забытых, которые могли бы уйти раньше нас и которые бы разбирались в разведке, я никого не знаю.
- Если ты не знаешь, то это еще не значит, что не знают тебя, Тень.
- Да, малый, ты прав. Меня это настораживает. Хочется верить, что это не ловушка. Он написал карандашом, словно это последнее подручное средство было. Отрывистый почерк. Возможно, этот незнакомец художник? Сказал идти на север, но почему именно на север?
- Евгения Дмитриевна, а вдруг среди леса на границе окажется бункер с запасами еды и воды? Там безопасно.
- Слава, сейчас нигде не безопасно. Идем!
Погода менялась. Снег снова сходил, смешивался с грязью. Это угнетало путников, потому что процеживать и фильтровать воду – трата времени. Да и пить такую воду опасно, ведь в земле еще есть радиация. Промозглая сырость истребляла возможность костра: все ветви были влажные. Резкая смена температуры отдавала тупой болью в раненой ноге Жени. Девушка кривилась и раздражалась чаще.
Грязные, голодные путники шли по размытой колее леса в безнадежных поисках случайного Забытого.
- Смотри, Евгения Дмитриевна, там холм!
- И что?
- Пойдем! Скорее! Это может быть бункер, о котором я говорил. Я думаю, что хотя бы один в лесу окажется, - подросток помог Тени опереться, чтобы они двигались хотя бы немного быстрее.
Действительно, это оказался бункер, который вполне мог сохранять остатки жизни. Оставалось его только открыть, что представляло небольшую проблему, ведь гермозатвор просто так не сдвинется силой мысли.

(продолжение следует)