Живи, Иван, живи!

                Ж И В И  ,    И В А Н   ,    Ж И В И   !
               
                Р а с с к а з

Однажды тихим летним  вечером на открытой веранде дома Гусевых собралась небольшая компания. За столом собрались трое: сам хозяин Иван Семенович, его сосед Кузьма  Егорович и молодой техник-специалист Гриша.
          Познакомимся с каждым отдельно.
          Иван Семенович Гусев – участник  Отечественной войны слыл   самым  старым долгожителем Сибири, а может быть и всего мира – так сразу и не скажешь. Тем не менее, его имя не было занесено в книгу Гиннеса – и вот почему. В его паспорте было ошибочно указано, что Гусев И.С. родился 20 августа 1828 года, то есть еще в царствование Петра Второго. Когда Иван Семенович обратился в паспортный стол: ошибочка, мол, вышла надо заменить документ,  состарили вы меня на целых  сто лет, - чиновники отказали ему в просьбе. Более того, они его же и обвинили в невнимательности и посоветовали снова все инстанции (солженицинские «круги ада») повторно пройти, оформив и заплатив за все промежуточные справки и акты. Иван Семенович терпеть не мог чиновничью бюрократию («чехарду», как он ее называл) да и на содержимое своего кошелька был сильно прижимист, а потому с легкой душой махнул на все рукой и остался … самым старым человеком в мире.
          Он был прекрасным плотником и провел всю войну сапером, возводя временные переправы через реки, болота и ущелья в горах, подрывая мосты, построенные когда-то на века. Он не раз был контужен, однажды при взрыве мины его полностью засыпало землей, и его отыскали, только заметив торчавший из земли сапог.
          Есть люди, у которых нос картошкой. У Ивана Семеновича вся голова выглядела картошкой, и, тем не менее, внешне он смотрелся весьма прилично. Бесформенное лицо его во многих местах «украшали» синие пороховые отметины. Следствием контузий стала хроническая непреходящая эпилепсия, всю жизнь беспокоившая Ивана Семеновича жесточайшими припадками, выбивавшими его из памяти. Он заметил: припадки совпадали  с новолуниями.
          Иван Семенович недослышал – тоже своеобразный подарок войны, - постоянно прикладывал к правому уху согнутую лодочкой ладонь и сопровождал этот жест неизменным: «Ась?».
          Он любил, вырядившись в «парадный» пиджак, покрасоваться привинченными на нем  гвардейским значком, орденами Красной Звезды и Отечественной войны первой степени и до десятка медалей. Его грамоты едва ли хватило бы на два школьных класса, зато он отменно, на уровне мастера спорта играл в шахматы. Он часто прихватывал с собой шахматную доску  и шел с нею в городской парк, где весь день сражался на любительских турнирах, неизменно выходя победителем. Никто из его партнеров, естественно, не знал, как дорого доставались ему эти победы: каждый выход в парк – дополнительный припадок эпилепсии. Но любимого занятия, своего хобби не бросал.
          Среди любителей шахмат у него давно уже появились друзья. Часто его спрашивали, где он так «насобачился» играть, он охотно рассказывал:
          -Наш полк формировали в Ачинске и так долго, что мы уж стали думать, что война кончится без нас. Вот тогда-то и пристал ко мне один лейтенант из тех, что взяли на войну из университета. Он был заядлый шахматист, но ему не с кем было сразиться в шахматы. Он и пристал ко мне: давай, научу тебя играть. Вначале я отказывался, но он до того был настойчив, что, в конце концов, я согласился. Прошло совсем немного времени, и я стал его обыгрывать – к немалому его удивлению. Он почти никогда у меня не выигрывал. А ко мне игра «прилипла», видать, на всю жизнь. Как-то немцы крепко нас прижали в Северной Боковине, вот уж где мы  с лейтенантом наигрались, пока он не наскочил на фугасную мину…
          Иван Семенович румынскую Буковину переиначил в «Боковину» и часто вспоминал, как он однажды туманным утром забрел там в расположение немцев и как благополучно от  них ускользнул…
          Сосед Гусева – Кузьма Егорович Баранов ничем особенно не блистал. Отечественную войну он провел в обозах третьего разряда, но при случае «вспоминал», как он «Киев брал и кровь мешками проливал». Внешне он очень походил на киноартиста Купи – Продай – По фанфары – Новикова, во многом подражал ему, благо он походил на этого артиста не только обличьем, но и повадками, такой же был живчик. Как говорится, на одном месте семь дыр крутил.
          Зато Кузьма был полной противоположностью Ивану Семеновичу, хотя оба соседа жить друг без друга не могли. Иван Семенович с шахматами в парк – и Кузьма с ним же, Кузьма на реку порыбачить – и его сосед туда же, чтобы с реки притащить на себе полную вязанку дров. И выпивали вместе, тайком  от барановской Kапитолины, и дрались друг с другом, причем на трезвую голову, - а назавтра, глядишь, идут чуть ли не в обнимку все в тот же парк.
          Последним увлечением Баранова стало строительство моторной лодки, по словам Кузьмы «чтоб хлеще «Казанки» была, тогда вся рыба в Енисее будет наша!». Создание лодки затянулось на годы, но поговорить о ней Кузьма Егорович при встрече с Гусевым любил:
          -Ах, какая это будет лодка! Такой во всей Туве нет. Красавица! Внук в Ленинграде в институте учится корабли строить – он чертежи делал…Это тебе не так себе!
          -Прокатишь?- спрашивал  Иван Семенович.
          -Обижаешь!- восклицал Кузьма.- Уж кого-кого, а…
           Третий сотрапезник, племянник Гусева – Гриша Карасев только-только прикатил из Томска, где окончил индустриальный техникум, получив диплом механика. О нем и рассказывать-то пока нечего – человек начинает жить.               
          -Ты, Гришка, не обижайся, - говорил ему дядя.- Ты красивый парень, тебя грамоте обучили, а все равно ты – пустышка! Нет от тебя пока никакой пользы, и не знаю, увидим ли. Наливай стопки, помянем мою первую бабу, Лушеньку мою разлюбезную… Царство ей небесное! Сегодня десять лет, как умерла… М-да!
          -Помянем, помянем!- с готовностью подхватил Кузьма.
          Через каких-то полчаса разговор у собутыльников заметно оживился.
          -Хотите, я вам сейчас хорошие стихи прочту?- вдруг предложил Гриша.- Начала я  не помню, но последние строчки за душу берут. Послушайте!
                …Слеза повисла на реснице
                И канула в бокал.
                «Дитя, ты плачешь о девице,
                Стыдись!»- он закричал.
                «Оставь, гусар… ох! сердцу больно.
                Ты, знать, не горевал.
                Увы! Одной слезы довольно,
                Чтоб отравить бокал!..»
          -Постой-постой!- встрепенулся  Купи – Продай.- Ты это сам написал?
          -Зачем «сам»? Это Пушкин!
          -Сашка?
          -Конечно!
          -Небольшой и – с баками?
          -Да – да! Это он…
          -Так я ж его знаю, стервеца! – воскликнул Кузьма.- Он у меня двести рублей занял и до сей поры не отдает. Пять лет прошло…
          Карасев заржал во все горло:
          -Ай да Кузьма! А может, ты и Лермонтова знаешь?
          -Ну как не знать? Эт-то который в Усть-Элегесте живет? Я у него фургон как-то купил. Давно это было дело… А фургон был хор-рош!
          Карасев вдохновился:
          -А Куприна помнишь?
          -Как не помнить! Он за моей Капкой, как кочет, притоптывал. Да только где ей передо мной устоять!
          -Во дает!- восхищался Гришка Кузьмой. – И Лескова знаешь?
          Купи – Продай задумался:
          -Знавал я одного Лескова, только его фамилия больше смахивает на Лыскова. А так большой мастер был по Енисею плоты гонять. Может, и Лесков – всех не упомнишь.
          -Ну, а Тургенев? Вспоминай, дядя Кузьма!
          -Тургеневу царство небесное! В прошлом году на  Як-40 разбился. Хороший был баянист. По пьянке в Красноярск зачем-то полетел… И – амба.
          Карасев уже и смеяться не мог. Изо рта вылетали какие-то клокочущие звуки. Он покраснел, на лбу вздулась жила.
          -Ну  удружил, дядя  Кузьма! На магнитофон бы тебя записать.
          -А ты -то откуда всех моих знакомых знаешь? – удивился в свою очередь Кузьма.
          -Знаю - и все! А откуда - секрет.
          -Неужто моя Капка разболтала? И теперь про Пушкина все прознала. Вот будет битва! А у вас, молодых, все секреты. Башку открутить мало!
          На несколько минут наступила тишина: друзья поминали «разлюбезную Лушеньку» - пили, закусывали. Только Кузьма был мрачен, он считал, что, узнав про долг Пушкина, его Капитолина устроит ему такой разнос, что и во сне не снилось. Взглянув на него, Гриша решил повиниться перед Кузьмой – нельзя насмехаться над старыми людьми.   
          -Ты меня, дядя Кузьма, прости: подшутил я над тобой. Все эти люди, которых я тебе называл – писатели да поэты. Каждый школьник их знает. О них пишут в «Хрестоматии».
          -Ась?- спросил вдруг доселе молчавший Иван Семенович и приставил лодочкой ладонь к уху.- О чем это ты, красавчик?
           -Что об этих людях пишут в «Хрестоматии».
           -Ась? Как, говоришь, какая мать?
           -Не  мать, а «Хрестоматия»! Наука такая…
           -Ужель и такая наука есть? В Христа мать?
           -… и я,- с готовностью подсказывает Гришка.
           -Ты-то здесь причем?- допытывается Иван Семенович.
           -Я не причем. Наука так называется. Слушайте! «Хрестоматия»!
           -Христа мать и я,- повторяет Гусев.- Выходит, мы с Богородицей вдвоем? Подумать только! Раньше Закон Божий учили, а сейчас учат не поймешь чему – то ли  «В Христа мать», то ли вдвоем с богородицей. Хоть так, хоть этак – все едино приходим к двойному смыслу. И один из них – матерный. До чего докатились!
               
                *             *              *      
     Кузьма Баранов достроил-таки свою лодку. Уже перед самой шугой на Енисее столкнул ее на воду.
            Вот только прокатить на ней Ивана Семеновича ему не удалось. Он в то время по путевке  Облздравотдела уехал в военный госпиталь лечить эпилепсию. А когда вернулся домой, Кузьму Егоровича в живых уже не застал. То ли племянник его допустил ошибку в чертежах, то ли сам Кузьма не разобрался в них, но только лодка при первом же пробеге по воде вдруг перевернулась «через голову» и накрыла собою Кузьму.


29 апреля 2006 года.
Пос. Шушенское.                Георгий  Н Е В О Л И Н .