Закон подлости

                З А К О Н       П О Д Л О С Т И
               

Сначала несколько слов о русском и советском писателе Юрие Осиповиче Домбровском (1909 - 1978), авторе исторических романов в свете нравственных проблем современности. Нет нужды приводить их названия. Важно другое: писатель больше двадцати лет просидел в советских лагерях.
Известный литературный критик В. Непомнящий в мемуарном эссе так рассказывает историю о том, как Юрия Домбровского посадили в первый раз:
"Был человек, который  на службе то ли подлог совершил, то ли растратил казенные деньги,- вопрос записали в повестку дня профсоюзного собрания и стали на нем вора прорабатывать. Время было уже такое, что обычное уголовное обвинение довольно быстро стало превращаться в политическое, и Домбровский почувствовал это немедленно. И, конечно, тут же поднялся и сказал: братцы, что же это, мол, происходит, куда вы тяните, жулик-то он жулик, но зачем же из него делать врага народа, не губите человека! Люди и в самом деле опомнились - тогда это было еще возможно, тем более, что воры уже становились во всяком случае симпатичнее, чем "враги" - и спасенный чуть ли не со слезами благодарил своего спасителя.
Вот он-то через некоторое время и посадил Домбровского - добровольно или из-под нажима, этих подробностей я не знаю. Такой оборот дела был для него ударом не меньшим, чем сама посадка. Во всяком случае, все время, что он сидел, его это обстоятельство мучило, и порой, признался он, что он должен выжить и освободиться только для того, чтобы найти и уничтожить иуду - или, по крайней мере, крепко набить морду.
Прошло время, и он оказался в Алма-Ате. "И вот однажды прихожу я в библиотеку, вхожу в читальный зал - и вижу его. Он сидел спиной ко мне, но я его и по спине все равно узнал, столько я о нем думал. Я подхожу к столу и останавливаюсь рядом. Стою. Проходит несколько секунд, он поднимает голову, смотрит и мгновенно узнает меня и белеет. Я говорю: вставай, пойдем. Он послушно, тихо встает и медленно идет к двери. Я за ним иду. И мы входим в коридор. Там длинный такой коридор. Он идет так же тихо по коридору. А я за ним. Во мне все кипит, и я отчаянно думаю: что я с ним сейчас сделаю? И так мы с ним тихо идем. Вдруг он останавливается, поворачивается ко мне, и начинается истерика. Его прямо бьет, он весь дрожит и кричит: ты был всегда один, у тебя никого и ничего не было другого, ты всегда был как бродяга и босяк, ты никого не любил никогда и сам никому не был нужен, а у меня жена была, семья, они бы без меня погибли..." Ну и так далее.
И он замолчал, словно с задумчивым сокрушением вглядываясь или вслушиваясь в ту давнюю сцену. И я осторожно спросил: "Так... что же ты с ним сделал?". И он так же задумчиво ответил: "Ну что с ним можно было сделать... Он был уже убит, понимаешь ты? Не убивать же его второй раз... Что я сделал... Ничего не сделал... Подошел к нему: ладно, говорю, хватит, пойдем выпьем." И на этих словах Юра невольно повторил тот  давний жест - легкий взмах руки, так ударяют по плечу. И я разинул рот. И тут же мне стало смешно мое удивление. Удивляться было нечему - ведь я уже неплохо знал его".

Вот такая жизненная ситуация вызвала во мне неоднозначные воспоминания.
Справедлива русская пословица: знал бы где упасть, соломки б подостлал. Я в этом убеждался не раз.
Летом шестьдесят первого года я работал начальником буровой летучей геологоразведочной партии от Тувинской комплексной экспедиции. В партии были две самоходные  установки со станками на базе грузового трехосного автомобиля-вездехода и рабочие, обслуживающие их. Мы ездили по поисковым геологическим партиям, где бурили неглубокие  скважины в осадочных породах, доставали выбуренный керн и тем самым помогали геологам оконтурить месторождения полезных ископаемых или хотя бы рудопроявления. Все наши передвижения не выходили за рубежи Эрзинского района.
Все шло по заранее обдуманному плану, сбоев в работе почти не было, пока не направили нас на месторождение Улуг-Танзык. Несколько слов о нем.
На русский язык с тувинского это название переводится - Великая Трубка. А на местности это гора высотой около трех тысяч метров, у подножия которой - исток реки Эрзин. Вершина горы покрыта снегами, не тающими круглый год. В Сибири такие горы называют белками по цвету снега. Летом нижняя кромка белков тает, и потому подходы к ней всегда обводнены, а в смеси с грунтом представляют собой непролазную грязь. Но и с грязью еще б можно было мириться...    
Здесь устойчиво сложился особый микроклимат. За день погода меняется много раз с непредсказуемой периодичностью. Допустим, только что светило солнце, но вдруг горы заклубятся в тучах, невесть откуда взявшихся, начинается обильный снегопад или ливневый дождь, а через два-три часа снова солнечная погожесть или с ног сшибающий ветер. И так в течение дня - не один только раз. Недаром - трубка, да еще - великая.
Нелегко было нам с буровыми станками добираться сюда. Дороги, как таковой, не было совсем, хотя геологи начали обживать этот край еще два или три года назад. Наши самоходки натужно ревели моторами на подъемах, оставляя за собой глубокие колеи-рытвины от буксующих колес, мгновенно заполняющиеся талой водой. Вокруг - голые скалистые горы с острыми вершинами, покрытыми снегом даже летом. В логах между горами - обильные каменные осыпи. Растительности почти не было, трава здесь росла туго.
На календаре - июль, но лета и не чувствовалось.
Наши водители вели машины, руководствуясь еле заметными отпечатками траков от челночащих здесь гусеничных танкеток. Можно привести аналогию: если в снежную зиму метель переметет санную дорогу, и возчик потерял ее, надо довериться доброму, умному коню, он непременно найдет ее и вывезет воз, куда надо. Так и наши опытные водители ехали, можно сказать, наощупь, по еле видным приметам. Вот уж поистине край, где Макар телят не пас.
"Дорога" вела нас по долинам безымянных ручьев и речушек, а то вздымалась к скальным вершинам, и тогда далеко было видно окрест в синем мареве безлюдного пространства, проткнутого белковыми хребтами. Речные долины поросли тальником, и там, где он был помоложе, послаще, сохатые аккуратно, словно садовник в парке, состригли его вершинник.  Видимо, много паслось здесь этого рогатого зверя.
С тех пор, как наша летучая партия на самоходках добралась до Улуг-Танзыка, прошло около недели. За это время мы еще и оглядеться как следует не сумели. Бездорожье сказалось в первую очередь на нашей технике, и мои люди занялись ее ремонтом.
Каждое утро в отведенный час я связывался по рации с Кызылом, с руководством экспедиции, получал целевые указания, и снова нависала  бездонная "дыра над головой", гнетущее безмолвие. Раза два я, прихватив двоих рабочих, забирался на снежную вершину приютившей нас горы, откуда, точно мальчишки, на сапогах, словно на лыжах, мы скатывались по вечным снегам.
Но однажды, проснувшись, я не смог подняться с постели. Отнялась спина - жестокий, острейший радикулит! Я не мог ни сесть, ни лечь - жгучая боль заполонила мою поясницу, спину и оттуда разлилась по всему телу. Я мог только стоять, в этом положении боль поему-то ослабевала.
Необходимо было срочно добираться до поликлиники, до врачей. О своем состоянии я по рации сообщил начальству, но утешительного ответа не получил. Танкетка, с прибытием которой мы ожидали продукты и запчасти к буровым, тоже встала на ремонт и могла в самом лучшем случае выйти к нам дней через пять. С учетом задержки в дороге, танкетку надо было ждать еще через неделю.
Эту неделю я не забуду никогда. Ее я простоял на ногах. Спал стоя, даже в туалет по большой нужде ходил стоя.
Наконец, танкетка пришла. На ней прибыл геолог Михаил Воробьев, чтобы подменить меня, пока я смотаюсь в Кызыл, подлечусь и возвращусь обратно. Не стану описывать, как я добрался до врачей.  Хотели положить в больницу, но свободных мест не оказалось, и врачи решили лечить меня амбулаторно. От недуга я отлеживался дома.
Здесь меня и застала бригада моих буровиков - прибыла в Кызыл в полном составе. Когда я спросил, что случилось, сменный мастер Вася Лыков ответил коротко:
- С Воробьевым не сошлись характерами.
Оказалось, что сменивший меня геолог, во-первых, не знал специфики бурения скважин,и ребята недоумевали, когда он давал им распоряжения, мягко говоря, не совсем логичные, технически нелепые. Во вторых, моральное поведение исполнявшего мои обязанности геолога оказалось не на высоте. Ссобою он привез девицу, как оказалось, легкого поведения, поставил около двух домиков, где жила партия, отдельную палатку, в которой он с девицей обосновался, и постоянно варил брагу - для нее и для себя, конечно. Весь сахар партии уходил на приготовление браги, и ребята пили чай без сахара. Все это их бесило, конечно, и однажды они прямо спросили Воробьева:
- Надолго вы к нам прибыли?
Он ответил:
- Теперь я ваш постоянный начальник партии, другого вы не ждите. А вы надолго здесь обосновались?
- До первой танкетки!- ответил находчивый, шустрый Вася.
И они всей бригадой покинули партию.
Я долго их убеждал вернуться. Говорил,что никто меня с должности начальника партии не освобождал, что я вернусь к ним непременно, как только подлечусь. Они взяли с меня честное слово и опять с первой танкеткой вернулись в партию. Но, странно, руководство экспедиции поставило "выходку" буровиков мне в вину. Об этом я узнал чуть позже.
Примерно через неделю после бойкота буровиков из экспедиции прислали за мной  легковую машину, ее водитель сказал, что меня хочет видеть главный инженер Виктор Степанович Бирюков.
В конторе между мною и Бирюковым произошел такой разговор.
- Крепко болит?- поинтересовался главный.
- Основательно...
- А что случилось? Поднял что-то неподсильное?
- Скорее всего, застудил.
- Это в июльскую-то жару?
- Там белки, Виктор Степанович. Это - снег...
- Понятно!- он порабанил пальцами по столу.- Мы тут с начальником экспедиции подумали и решили пойти тебе навстречу. Переведем тебя в контору, будешь работать инженером производственно-технического отдела. Устраивает?
- За заботу спасибо! Но я еще на больничном...
-   Пустяки! Шевелиться уже можешь? Вот и прекрасно! Я гляжу, ты - как штык! А от такого предложения не каждый откажется. Кому нужно "небо над головой"? Так что куй железо, пока горячо! Вобщем, так... Десять дней тебе хватит, чтобы съездить и сдать партию?
- Виктор Степанович, я ребятам слово дал...
- Знаю, знаю,- и он помахал рукой.- Как дал, так и назад вернешь. Ты им ничего не задолжал, никто с тебя ничего и не спросит.
- А если они уедут из партии?
- Других найдем! Не проблема...  Тут вот какое дело. Диссертацию я пишу. Кандидатскую. А времени - в обрез! Надо еще сдать кандидатский минимум. Зашиваюсь, честное слово! Вот и нужна помощь. Твоя, извини за прямоту. Я тут поинтересовался: диплом у тебя с отличием, в Горной экспедиции тебя характеризуют  как инженера, склонного к научной работе - тебе и карты в руки! Тем более, что у нас в отделе ты будешь занят не под "завязку", будет свободное время. Конечно, придется разок-другой прихватить выходные, но ведь не за красивые же глазки мы тебя в город, так сказать, к цивилизации поближе, переводим. Я полагаю, чувство благодарности тебе не чуждо. Ну, как, договорились? Через десять дней жду тебя здесь. Партию сдашь Воробьеву.
- Нет, Виктор Степанович! диссертацию я за вас писать не буду, иначе сам себя уважать перестану. Или вы пошутили?
- Какие тут шутки! А ты тоже хорош! " Буду - не буду!" Задачу уяснил? Сдавай партию, а там видно будет... Может, и впрямь писать тебе ничего не придется. А мы копья ломаем...
Назавтра я выехал в партию.
Можно было бы рассказать, с каким радостным воодушевлением встретили меня ребята-буровики и как я их огорошил, сообщив, что приехал сдавать партию, словно ушат холодной воды на них вылил. Но не только в этом суть дела.
Когда я вернулся в экспедицию, в конторе на стенде "Приказы. Информация." прочел приказ, смысл которого - в связи с сокращением объема геологоразведочных работ такого-то начальника партии - меня! - уволить. Почувствовал, что земля уходит из-под ног.
Бирюков, когда я к нему вошел, держался бодро.
- Сдал партию?
- Сдал. А почему только меня уволили? И кто будет писать вам диссертацию?
- Так, значит, ты теперь согласен писать?
- Я же сказал - нет! Объясните же, наконец, ситуацию.
- Ничего, брат, не поделаешь: приказ главка... Заметь разницу: у нас экспедиция геологическая, а не геологоразведочная. Все партии, кроме твоей, поисковые, разведкой не занимаются. Мы и твою-то партию держали, так сказать, на честном слове, вне всяких штатов, тем самым нарушали специфику работ экспедиции. Обратил внимание в приказе: сокращается объем геологоразведочных, а не поисковых работ? Кого же мне прикажете еще увольнять, кроме тебя?
Наступило неловкое молчание.
Я лишался не только работы. Я лишался специальности. Пять лет учебы в институте - псу под хвост!
- Что намерен теперь делать?- нарушил молчание главный.
- Вас и впрямь интересует здоровье убитого? Убитого вами. Я уверен, согласись я писать за вас диссертацию, приказа о сокращении не было бы.
- Но не я же вас убивал, а главк.
- Моя партия вам, экспедиции нужна была. Вы интересовались когда-нибудь, сколько погонных метров шурфов экспедиция сэкономила, создав буровую партию. Главк - если это, действительно сделал главк, а не ваша, извините, подделка - зарезал курицу, которая несла золотые яйца. Не сокращать надо было мою партию, а опыт экспедиции распространить по другим подразделениям. А вам я советую никогда больше не играть роль великодушного. У вас это плохо получается, ваши проделки шиты белыми нитками.
- Ты меня оскорблять намерен и дальше, мальчишка?! Может, вызвать милицию?
- Не вам, а мне надо бы обращаться за помощью к органам власти. Вы меня гоните из экспедиции, исходя из личных амбиций, в сущности лишая диплома. Но не бойтесь, жаловаться в профсоюз я не пойду и подавать на вас в суд тоже не буду. Плетью обуха не перешибешь. А с собственной совестью вы, по-моему, в ладах. На тех же позициях и оставайтесь!
- Хотите на прощание добрый совет? Езжайте в Новосибирск, в производственное геологоразведочное объединение. Вас там на работу примут. Запросят, дам хорошую характеристику. А кадры им нужны, это я точно знаю.
- Спасибо! Вы мне уже один раз "помогли"... И, снявши голову, по волосам не плачут. Прощайте!

  Никуда, конечно, я не поехал. Остался в Кызыле. Хотя понятия не имел, кто бы мог принять на работу геолога - кому он нужен в таком городишке? Много обил я порогов различных организаций и всюду получал категоричный отказ, пока не пришел в местную проектную контору Гособлпроект. Она не была укомплектована кадрами строителей-проектировщиков и, по слухам, здесь принимали на работу любого постучавшегося, лишь бы он имел высшее образование.
Я тоже решил туда "постучаться". Меня не убудет, и никто палкой не ударит. Чем черт не шутит, когда бог спит.
Начальник проектной конторы Виктор Валентинович Харламов принял меня тепло и радушно, внимательно изучил мой диплом и ведомость оценок по пройденным в институте дисциплинам. По ходу вслух рассуждал:
- Так, так... Диплом с отличием и институт Петра Великого - кадры там куют добрые. А вы, извините, судя по всему, нарвались на закон подлости. И это у нас бывает - сплошь и рядом... Ага! вот я вижу, вы сдавали строительное дело - и то добро: цоколь с карнизом не спутаете. Та-ак!.. И с теплотехникой знакомы - прекрасно!.. Знаете, я вам могу предложить работу в сантехническом отделе. Поначалу трудновато придется, но ничего, справитесь! Есть специальная литература, справочники. Захотите - одолеете! Это будет полегче, пожалуй, чем, допустим, мне - архитектору пойти в геологию... Это я к слову. А теперь - к делу. Будете у нас проектировать отопление и вентиляцию зданий.
Мне, признаться, было в то время все равно что проектировать,- хоть атомные реакторы. Лишь бы на работу приняли.
Харламов продолжал:
- А вот с окладом у нас проблема. Окладишки у нас низкие, а вы, чую, привыкли много получать. Избаловала вас геология в этом отношении. Сколько вы получали в геологии? Только честно...
- Если честно, то я мог без ущерба семье в каждую получку покупать, допустим, мотоцикл или пианино.
- Вот видите!- как бы даже обрадовался Виктор Валентинович.- У нас об этом не приходится даже мечтать. Все, что я могу позволить, это дать вам оклад старшего инженера. Для человека, незнакомого со строительством,- это очень высокий потолок. На большее вы просто не потяните.
- Дело не в деньгах,- больше чем обрадованный тем, что, наконец-то, кажется,  обрел работу, поспешил я заверить Харламова (Господи, да хоть бы он не передумал!).- Была бы работа, а деньги сами придут.
Виктор Валентинович удивленно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но промолчал.
... С первых же дней работы в Гособлпроекте я убедился, что народ здесь, действительно, собрался разношерстный. Костяк коллектива состоял из специалистов-строителей, но их было мало, и большинство из них - техники, хотя работали на инженерных должностях. И кого только не было среди тех, кто пришел сюда недавно работать. В основном, это были учителя. Была супружеская чета мостостроителей, был один горный инженер, чуть ли не мой коллега. Главным архитектором проекта работал... взрывник - человек вообще без какого-либо диплома. Половину всех сметчиков составляли люди без какой-либо специальности, именуемые "практиками". Один из трех главных инженеров проекта - Андрей Капитонович Шубин - был когда-то агрономом в колхозе.Теперь эту компанию дополнил я - геолог. И наконец, главным инженером проектной конторы был поставлен (именно поставлен обкомом КПСС) ... бывший учитель географии Владимир Васильевич Корсуновский. Судя по слухам, он пришел сюда недавно, прямо с учительской кафедры, непосредственно от географических карт.
Корсуновский прошел с боями от Смоленска до Варшавы. Грудь Владимира Васильевича украшали орден Красной Звезды, два ордена Отечественной войны и гвардейский значок. Медалей, похоже, он не носил, хотя они, несомненно, были.
У него ьыла удивительно броской красоты крупная голова с пышной каштановой, но уже седеющей шевелюрой, крупное же, хорошо натренированное тело, а главное - от него так веяло духом аристократизма, элитной интеллигенции, что это было заметнее прежде всего.
Все в его облике портили ноги. Вернее, их полное отсутствие. Ходил он на протезах, скрипел ими, опирался, кроме того, на трость. Нелегко Корсуновскому давался каждый шаг, но всегда приятная улыбка дежурила на его холеном, чисто выбритом лице. Он обладал красивым, грассирующим баритоном, приятным выговором и чистой дикцией, умел литературно грамотно строить свою речь.Мне по характеру выполняемых работ  не было особой нужды обращаться к Владимиру Васильевичу, лишь однажды в обеденный перерыв он меня любезно подвез на своей "инвалидке" - и все.Естественно, что такой короткий контакт не позволил ни мне о нем, ни ему обо мне составить какое-либо мнение.
Но те наши сотрудники, кто должен был ежедневно решать с Корсуновским производственные вопросы -  главные инженеры и главные архитекторы проектов, начальник планового отдела,- были от него далеко не в восторге. Выражаясь языком Харламова, Владимир Васильевич "на свою должность не тянул".
Корсуновский и сам хорошо это понимал. Как строитель, он был "ноль без палочки", у него совсем не было так необходимых на этой должности знаний в области строительства, но, направляя его к нам на работу, обкому партии было безразлично мнение Харламова и всего коллектива о новом главном инженере Гособлпроекта. Поступили по принципу: партия приказала, надо ответить: есть! Разве может партия ошибаться? Поэтому молчи в тряпочку и выполняй!
Мы знали, что под Корсуновским "стул горел", и ему очень неловко было на нем сидеть. Что ему оставалось делать, как вести себя в коллективе, профессиональной сути которого он не знал? И потому он изо всех сил старался показать себя "своим в доску", этаким либералом-добрячком, этаким паинькой, простецким мужичком из гущи народа, что совсем не вязалось с его аристократической внешностью, как конский хомут на шее коровы. К месту и не совсем к месту он шутил, сыпал остротами, пословицами, анекдотами - и все это вместе взятое вызывало у нас только жалость.
А когда Владимиру Васильевичу надо было подойти к делу с позиций занимаемой им должности, из него словно кто-то извлекал стержень, на котором держалось все его массивное тело, он по уши погружался в свое служебное кресло, глаза молили о пощаде, и все валилось из его рук. Корсуновским были недовольны не только его подчиненные, но и заказчики проектной документации, но и строители, те, кто воплощал наши проекты в жизнь.
Такое ненормальное положение в коллективе не должно было, не имело основания продолжаться долго. Атмосфера в проектной конторе накалялась, и все ждали, когда же, наконец, наступит развязка.
И она не замедлила, наступила.
Поздней осенью в Гособлпроекте состоялось профсоюзное отчетно-выборное собрание. Поначалу все шло гладко, вплоть до предвкушения традиционного чаепития с пирожками в честь нового профкома, но вдруг попросил слова главный инженер проектов Андрей Капитонович Шубин:
- Товарищи! Нам надо, наконец, определиться с нашим главным инженером. Не будем идти против истины - человек он хороший, честный, неглупый и надежный. С Владимиром Васильевичем, полагаю, каждый из нас пошел бы в разведку, и ордена на его груди без слов говорят, какой он боевой и храбрый офицер. Но нам этих качеств мало. Согласитесь, не на своем месте этот человек. Государство учило его совсем не тому, чем мы занимаемся. Корсуновскому, при всем его желании, трудно с нами работать. Учиться строительству ему поздно, для этого года его ушли. Он уже не может так живо и остро воспринимать то, что дано молодому. Нам стыдно перед заказчиками и строителями: мы не решаем их проблемы, с которыми они к нам приходят и которые мы должны решать. В конечном итоге мы тормозим собственное производство и в целом капитальное строительство в республике. У нас не создан и потому бездействует архитектурно-технический совет. Ни один проект не проходит внутреннюю экспертизу. Совершенно отсутствует авторский надзор за строящимися по нашим проектам зданиям. Я уверен, что обо всех этих сторонах дела Владимир Васильевич слышит впервые, а это все входит в его непосредственные обязанности. Он и только он, как главный инженер проектной организации, должен этим заниматься. У меня все. Думайте, товарищи!
За Шубиным выступали еще и еще. Страсти накалились. Все склонялись к тому, что главного инженера, как такового, у нас нет. Корсуновский лишь занимает чужое место, на которое должен прийти грамотный опытный инженер- строитель или архитектор. Известно, высок пост, высок и спрос. А что можно спросить с Корсуновского?
От главного перешли к частному, к мелочам. Так уж заведено: на виновного всех собак вешают. Стали вспоминать, что где-то Владимир Васильевич не так поглядел, не то сказал. В конце концов договорились до того, что начальник архитектурно-планировочного отдела Оксана Куценко предложила собранию выразить Корсуновскому недоверие.
Предложение встретило одобрительный гул голосов. Председательствующий поставил его на открытое голосование. О том, чтобы дать слово Корсуновскому, никто словом не обмолвился - и так все было ясно да и что мог сказать в свое оправдание Владимир Васильевич?
Двоих назначили подсчитывать голоса.
- Кто за?
Лес рук.
- Кто против?
Руки подняли единицы.
Перевес в пользу недоверия Корсуновскому был очевиден, но голоса все-таки подсчитали - для проверяющих, если такие найдутся.
Владимир Васильевич молча встал и вышел из аудитории. Пирожки с чаем отпали сами по себе.
В Гособлпроекте Владимир Васильевич больше не бывал. Зачем?
Кто-то пустил слух, что Корсуновский объявил голодовку и плохо себя чувствует. Кто-то по этому поводу злорадствовал, кто-то сочувствовал, но последних было меньше.
Истинный виновник происшедшего - обком КПСС - так и не был назван ни на собрании, ни после него. Да и то понятно: кто бы набрался смелости  выступить против воли партии?
На следующий день  Харламова и Шубина выэвали в обком партии, хотя Шубин не был коммунистом. Они провели там почти полдня, пришли молчаливые, обескураженные, посидели еще в кабинете Харламова, о многом, видимо, побеседовали и сделали соответствующие выводы.
Не успел стихнуть гром первого происшествия, грянул другой, еще более громкий.
Как-то в начале рабочего дня секретарша Харламова забегала по всем кабинетам и аудиториям, объявляя небольшое собрание коллектива. Из городского комитета партии прибыл инструктор и сообщил, что нашему коллективу доверено выдвинуть кандидатуру на выборы депутатов горсовета. Он же сказал, что в горкоме партии наметили избрать  кандидатом в депутаты главного инженера проектов Михаила Ивановича Новоселова.
Собрание встретило это известие гулом неодобрения. Новоселова в коллективе недолюбливали за  его бесцветный характер, сухость в обращении с людьми и какую-то безликость в обществе. О таких  в народе говорят: ни рыба, ни мясо, а какая-то серость.
И опять получился казус. Опять, как и прежде на профсоюзном собрании, выступила Оксана Куценко:
- Мы, коллектив проектировщиков, не хотим и не будем выдвигать кандидатуру Новоселова, потому что знаем его хорошо и знаем, что он лишен собственного мнения, что он не будет защищать интересы избирателей. У нас есть другая кандидатура...
Гладко и обоснованно все это у ней получилось.
Инструктор спросил:
- Кого же вы хотите выдвинуть?
Оксана ответила:
- Главного инженера проектов Андрея Капитоновича Шубина.
Открытым голосованием проектировщики отмели кандидатуру Новоселова и утвердили  кандидатуру Шубина.
На другой день опять вызвали в обком партии Харламова и Шубина. Оба вернулись оттуда мрачнее тучи. Секретарша Харламова опять бегала по кабинетам и доверительно шептала подругам:
- Кого мы выдвинули кандидатом - вы знаете?
- Знаем. Андрея Капитоновича Шубина. А что?
- А то, что Шубин сидел по пятьдесят восьмой статье, как враг народа. Правда, он реабилитирован, но разве горком пропустит человека с таким прошлым?
 Я хорошо слышал, как Харламов сказал Шубину:
- Не пойму, почему на тебе свет клином сошелся. Наше собрание сочли в горкоме неправомочным и "замолчали" его протокол. Кандидатуру Новоселова теперь будет выдвигать другой коллектив.
Вскоре Андрей Капитонович с работы уволился. Больше никто в городе его не видел. Он уехал, кажется, в Целиноград. Говорят, что оттуда было его письмо Харламову, где он сообщал, что вновь пошел в сельское хозяйство, он же по специальности агроном, только давно переквалифицировался   в строителя. Немногим позже уехал из Кызыла и Харламов...
Сработал закон подлости. Он в человеческом обществе, я заметил, всегда в действии...


Апрель 2004 года.
Пос. Шушенское.                Георгий      Н Е В О Л И Н .