О светлой участи живых

                О  светлой  участи  живых
                Р а с с к а з   
                А им, сыновьям
                на этой земле 
                нести  чей-то
                тяжкий крест.
                А им – воевать,
                а им – умирать.
                Иль жить –
                с опаленной душой               
                И рядом она,
                солдатская мать,          
                стареет с каждой войной.
                Наталья  Рукосуева.

С некоторых пор поселилась у меня в соседях странная семья. Их было трое – двое взрослых и ребенок. Мальчик лет трех-четырех, никак не больше. Взрослые в родители ему не годились, для этого они были несколько староваты. Может быть, внук?- ломал я голову. Но тогда где же его родители? Да и люди они какие-то, не скажешь, что откровенные: спросишь – ответят, и только. А так, чтобы пошли к кому в гости, развеялись – такого, насколько мне известно, не было никогда.
Наконец, любопытство мое взыграло настолько, что в один из воскресных дней, прихватив с собой «горячительного», отправился я к соседям «в разведку», хотя они меня не только не приглашали, а даже, казалось, не замечали.
                *                *                *
И вот мы, наконец, познакомились.
Нина Павловна сразу засуетилась на кухне, а меня Вадим Ильич затащил в гостиную, где усадил в кресло у журнального столика, угостил сигареткой.
Разговор, как это бывает в таких случаях, носил  «дежурный» характер. Говорили на общие, нейтральные темы – о погоде, о видах на цены, о пенсиях. Понемногу обо всем, а в итоге – ни о чем. Словом, прощупывали друг друга, стараясь по отдельным фразам, по интонациям составить о собеседнике какое-то определенное мнение.
Но постепенно атмосфера разряжалась – я мысленно похвалил себя за прихваченное «горячительное»,- нашлись общие точки соприкосновения, все чаще стали проскакивать нотки взаимного доверия, а когда заботами Нины Павловны на столе появилась еще одна четушечка «Шушенской на меду» по соседству с темной бутылкой кагора, наш разговор оживился окончательно.
- Давно холостякуете?- спросила Нина Павловна, деликатно пригубив кагор в хрустальной миниатюрной рюмочке.
Я ответил.
- А мы втроем живем. С внуком,- влился в разговор Вадим Ильич.- Был у нас сын, да погиб – Чечня…
Он отрешенно махнул рукой.
До перестройки, до развала Союза – до этих двух событий, так резко перекроивших не только политическую карту, но и судьбы миллионов людей, они жили в Восточном Казахстане, в городе Зыряновске. Тогда они еще были молодыми. Там родили и воспитали единственного сына – Сережу.
Потом, когда Казахстан вдруг оказался суверенной республикой, а Россия уже стала чужой страной, население обеих республик почувствовало себя не в своей тарелке. И если кто-то вольно или невольно затрагивал эту тему, становилось не по себе – и больно, и обидно.
Посоветовавшись, Смирновы решили: Сергуньку надо отправить в Красноярский край, в поселок Шушенское, где у Вадима Ильича жили родители. Пусть там и учится, а придет пора служить в армии – пусть это будет российская армия. Легче будет служить и дышаться.
Так и сделали.
Шли годы. Сергей вырос, возмужал. Окончил Шушенский сельхозтехникум, и вскоре его призвали в Вооруженные Силы страны. Попал в десантные войска, что дислоцировались в Рязанской области. Оттуда он писал письма редкие, зато полные оптимизма, без хныканья и печали.
Родители радовались: сын становится мужчиной.
А потом началась война в Чечне. Воевали не с Чечней, не с народом. Воевали на территории Чечни и против бандитов, лестно для врага называемых боевиками. Это было ясно с первых дней войны. И в этом была большая правда, как ее не камуфлируй.
В одном из последних писем Сергей написал: «Нас направляют в Чечню. Все мы надеялись, что отправят кого-нибудь, но не нас. Отправили именно нас – по принципу бутерброда. Тем не менее, не паникуйте, ведь на войне не всех убивают. Так что раньше времени  трагедии не делайте. На меня еще не отлита та пуля. С вашим Серегой все будет нормально».
Но… среди тех, кому суждено было погибнуть на этой войне, оказался, по злой участи, Сергей.
Когда из Шушенского позвонил  отец Вадима Ильича, а звонок был ночной, Нина Павловна, едва заслышав голос свекра, все поняла.
Мир рухнул  в одно мгновение. Сами отправили сына на погибель. Жил бы в Казахстане, и война, глядишь, прошла бы стороной. Но что-либо изменить было уже нельзя.
Рано утром Смирновы выехали в Абакан. По месту призыва в армию, в Шушенское, должны были доставить  печально известный «Груз-200». Что происходило  дальше – и для Нины Павловны, и для  Вадима Ильича казалось чем-то нереальным, каким-то кошмарным действом, словно и не с ними вовсе все это происходило. Но от этого горе не казалось меньшим, от  этого реально болела голова, и давило, жгло грудь, деревенела душа.       
Словно в дурном сне похоронили Сергея, Вернулись в Казахстан и сразу засобирались в обратную дорогу. Старики-родители Вадима Ильича  уже не в состоянии были обслуживать себя. С каждым прожитым годом, месяцем, днем все труднее и труднее становилось бороться со старческой немощью. Надо было брать их на свое иждивение, на свое попечительство. Да и хотелось перебраться поближе к могиле сына, навещать и ухаживать за ней.
В народе говорят: два переезда равны одному пожару. Когда переезжаешь, чего-то обязательно лишаешься. Везти с собою обременительно и бросить жалко, но в итоге все равно бросаешь, чтобы на новом месте приобрести эту вещь заново.               
Но не в этом главное. Дома, в привычной обстановке, где на глазах рос сын, а теперь сына уже нет , а обстановка та же – это резало хуже ножа. Больше всего в этом отношении страдала мать – Нина Павловна. Она постарела, подурнела, осунулась, на лице прибавилось морщин, а в волосах – седин, стала как бы ниже ростом. Померк взгляд.
- Я основательно боялся за душевное состояние моей Ниночки,- вспоминает Вадим Ильич.- Посмотрю в ее глаза, а они такие отрешенные, не от мира сего. Часто заставал ее уставившейся в одну точку, замеревшей, неподвижной. Заговорю – вся встрепенется, как при испуге. Ну, думаю, неладно дело, надо что-то придумывать.
Однажды говорю ей: «Ниночка, нам бы ребеночка маленького к себе принять, а? Как ты думаешь?» Она даже засветилась вся! Сама, видимо, о том же не раз думала. Представляете, она ждала, когда я ей это первым скажу. Обрадовалась, глаза заблестели…
Не откладывая дело в долгий ящик, Смирновы обратились в Шушенский детский дом «Огонек». Там им пошли навстречу – нашли подходящую девочку. Имя у нее такое ласковое оказалось – Олеся. И сама девочка приветливая. Им понравилась.
Только привели Олесю в дом, только начала она в нем обживаться, вдруг объявилась родная тетя Олеси  - и все расстроила. Рассказала, что мать Олеси убил ее сожитель, а об отце сказала, что сейчас он в тюрьме, вот скоро освободится и дочь заберет к себе, а пока она, тетя, оформляет над нею опекунство. Она ведь на это имеет больше прав, чем чужие люди.
Так вот и не состоялась у Смирновых мечта взять себе ребенка.
В детдоме им сказали, что есть у них еще один ребенок, у которого - это уж точно!- нет родителей в живых. Правда, это мальчик, но зато у него такая чувствительная душа, это просто редкость. Он такой добрый да привязчивый – не пожалеете, что взяли. А уж какой умница! И рассказали всю подноготную о нем, ничего не утаивая.
Малыша зовут Сережей -  тут Нина Павловна и  Вадим Ильич заговорщицки, с затаенным смыслом переглянулись. Его мама, Наташа, работала у них же в детском доме, но недавно умерла от сердечной недостаточности. Наташиных родителей давно нет в живых. Отец погиб где-то в сибирских лагерях, а мать умерла так же скоропостижно, как и Наташа.
Такая вот короткая и безрадостная родословная оказалась у Сережи. Мало прожито, да много пережито.
Что-то заставило Смирновых не отказаться от мальчика. Может, сердце что вещало, говорят, такое бывает. Но решили узнать о нем больше – не щенка берут.
Что за человек был его дед, канувший где-то в лагерях? Почему все умалчивают о родном отце мальчика? Осторожность в таком деле не повредит. Наука предупреждает: гены…
Решили узнать больше и о Наташе. В детдоме посоветовали разыскать ее подругу Марину. У той тоже жизнь не сложилась, одна воспитывала дочку. Благо, хоть квартира у нее была своя, и когда-то Наташа часто забегала к ней – переночевать. Посидят вместе, погорюют, глядишь, и на душе полегчает.
 Наташа специально в детдом пошла работать, чтоб легче было сына поднять, а то как же ей быть без квартиры-то. Жила Наташа у соседки Марины, бабы Клавы, очень благожелательной старушки. Хоть и знала старая, что у Наташи скоро будет прибавление, живот не скроешь, не дала от ворот поворот – приютила. С грудным ребеночком не каждый на квартиру пустит, а баба Клава пожалела Наташу – самой в молодости не раз приходилось бывать в переплетах.
А еще Марина рассказала, что Наташа была доброй и заботливой мамой, сына своего очень любила. И от любимого человека его родила.
 Его забрали в армию, и он Наташе каждый день писал письма – где он время на это находил, одному Богу известно. Не раз напоминал: «Отслужу – увезу тебя к родителям». Да вдруг замолчал – ни письма от него, ни весточки. Знакомые сжалились, рассказали: в Чечню его воевать отправили, там и погиб.
Так Наташа с  животом да со слезами на глазах  осталась одна…
Только не верила Наташа, до самого конца не верила, что ее любимый погиб. Всем делилась тайной своей надеждой, что Сереженька обязательно вернется, что его здесь ждет не только она, но и сын, родная кровинушка. А ведь не зря в народе говорят, что родная-то  кровь зовет, прибивается, как всемирное притяжение или даже больше того. Она, Наташа, где-то об этом даже читала.
И опять же сомнения берут: в такой бойне, что развязал Ельцин, разве что чудом можно выжить.
В детдоме Нина Павловна и Вадим Ильич невольно подумали о своем погибшем сыне. Возьмут они маленького Сереженьку из детского дома, будут его растить да воспитывать – и сделают тем самым доброе дело в память о родном Сергее. Отец мальчика, сказывают, тоже погиб на этой проклятущей войне. Короче, чего время тянуть, надо забирать малыша к себе домой!
                *                *                * 
В детском доме Смирновы попросили показать им мальчика. Его показали. Серёжа им понравился, но…
- Господи!- всплеснула руками Нина Павловна.- Худющий-то какой! Вы ребятишек-то хоть кормите?
- Обижаете!- успокоили.- Были бы кости, мясо нарастёт. Он мальчик здоровенький, но подкормить, конечно, не мешает. Сами понимаете, не у мамки растёт – в детдоме… Зато смышлёный, уже читать умеет.
Дома вечером только и разговоров было, что о Серёжах. И проскользнуло красной нитью: а вдруг малыш – сын нашего Сергея?
Вадим Ильич не мог поверить в такое чудо:
- Да не может того быть! Наш Серёжа не стал бы скрывать.
Нина Павловна и тут нашлась:
- Он, может, и сам об этом не знал. Давай к этой бабе Клаве сходим, поговорим. Вдруг подтвердит, что отцом мальчика был наш Серёжа?
Сказано – сделано.
Бабу Клаву нашли быстро. Жила она в собственном домике: просторная кухня и две не очень больших спаленки. В одной из них когда-то обитала Наташа с сыном.
- Проходите, проходите, гости дорогие!- нараспев, с сибирским радушием в голосе приглашала баба Клава.- Я ведь уже наслышана. А как же? В нашем посёлке в одном конце аукнется, на другом откликнется.. Это вы, если не ошибаюсь, взяли из детдома Наташиного Серёженьку? Стало быть, вас сам Бог послал и сподобил, люди добрые!
По дороге к бабе Клаве Вадим Ильич прихватил в магазине бутылочку беленькой да подходящей закуски – помянуть Наташу по-человечески. Выставил в кухне всё на стол. Баба Клава взглядом одобрила его решение, подкинула ещё на стол румяных пирожков с капустой да кое-какой солонины с грядок, сказала:
- А я, признаться, ждала вашего прихода. Только зря вы тратились на колбасу да сыр: моя огородная закуска без всякой «химии»  выращена. Разве сегодня в магазине что доброе купишь?.. Знала бы Наташа, царствие ей небесное, порадела бы за своёго сыночка. Хорошее, богоугодное дело вы задумали – вам это зачтётся!
Выпили по рюмке – Наташу помянули, выпили по другой – эту уж в память о Сергее. У женщин слёзки близко, всплакнули…
- Спасибо, что Серёжу в добрые руки берёте! Наташе не выпало что-то хорошее в этой жизни повидать, так хоть малышу её доведётся… Да-а, Наташа была девочкой славной, всем угодить старалась. Бывало, прибежит с работы и сразу ко мне в огород, полоть- поливать поможет, дома не усидит. И пол в доме помоет. Своё бельё начнёт стирать и моё постирает. В прошлом или позапрошлом году – память дырявая стала – сапоги мне купила. А уж милого-то своего муженька как любила! Это видеть надо было, словами так не расскажешь. Он тоже хороший был, душевный такой. Они ведь здесь у меня и миловались…
- А как звали его?- спросил Вадим Ильич.
- Ой! Да неужто я не сказала? Да так же и звали, как мальчонку – Серёжей. Подождите, у меня Наташин альбомчик остался. Сейчас я вам его покажу!
У Нины Павловны замерло сердце. Почему-то задрожали руки у Вадима Ильича, когда он принял от бабы Клавы небольшой альбом с фотографиями и раскрыл его.
Вот фото с Наташи. С букетом сирени, весёлая, улыбчивая. И красивая! Но такая же худенькая  и бледненькая, как сынок её Серёжа.
Вадим Ильич листает страницы альбома. Вот аккуратно выписанные округлым девичьим почерком тексты песен, по-молодёжному, хитов.  Тут же лежит поздравительная открытка -  читать не стал: неудобно… А это стихи, написанные твёрдым мужским почерком, почти печатными буквами. Вадим Ильич прочёл:
                Ей восемнадцать лет, не боле.
                Вишнёвый рот,
                Лучистый взгляд.
                Как у берёзки в чистом поле,
                Красив и прост её наряд.
                В зелёной кофточке из ситца
                На круг выходит не спеша.
                Вздыхают женщины:
                -Царица!..-
                Бледнеют парни:
                - Хороша! –
                Она ребят не замечает:
                Хоть в ноги падай,
                Хоть кричи.
                Пока один лишь ветер знает,
                Как эти губы горячи,    
                Да разве солнце, что вплетает
                Ей в косы спелые лучи.
                У всех девчонка на примете-
                Строга, приветлива, скромна.
                Ещё любимого не встретив,
                Она ему уже верна.
- Да-а!- протянул Вадим Ильич.- Как за душу-то берёт! Кто, интересно,написал?
- Нашёл кого спросить,- отозвалась баба Клава.- Я видела: Серёжа писал, а чьи стихи, не знаю. Может, Серёжа сам сочинил для Наташи и о ней.
Вдруг она засуетилась:
- Листай альбом-то, листай, Вадим! Там подальше снимок есть – она вдвоём с Серёжей. Он в тот день Наташе охапку цветущей черёмухи принёс. Так с цветами и снялись…
Вадим Ильич и Нина Павловна уже были уверены: с цветами или без цветов, а это их сынок, родненький. Нашлось и фото: их Серёжа полуобнял Наташу, она казалась такой маленькой рядом с ним, робко выглядывала из цветов.
У Нины Павловны в груди приятно потеплело: судьба-злодейка отняла у них сына, и какое это счастье, что они обрели внука! Словно их Серёжа снова стал маленьким, снова возвратился в своё детство…
Впрочем, Вадим Ильич ещё сомневался:
- А это точно – Наташа от него родила?
- Конечно, от него! Не от телеграфного же столба… Вы тоже скажете… Мне даже обидно стало. Вам бы посмотреть, как они любились, не сомневались бы… Кроме Серёжи, у Наташи не было никого и не могло быть! Не такая она была, чтобы с кем попало… Господи!.. Можно и фамилию Серёжи узнать. Она тут же, в альбоме записана.
- Положим, фамилию его мы знаем и без записей. И откуда его родители – тоже знаем.
Баба Клава удивлённо посмотрела на Вадима Ильича и… вдруг всё поняла!
- Вот, значит, как! Серёжа-то, выходит, ваш сынок? Чего же вы раньше молчали?
- Сомневались, баба Клава. А сегодня пришли проверить…- Вадим Ильич развёл руками.
- Наш, наш сыночек!- радостно подтвердила Нина Павловна.
- Такого даже в кино не придумаешь,- тихо произнесла баба Клава и вдруг заплакала.- Малыш-то наш теперь у родных бабушки с дедушкой будет жить – счастье-то какое!
Тут уж и Нина Павловна не смогла сдержаться – разрыдалась.
Вадим Ильич соскочил со стула:
- Я, пожалуй, ещё за бутылочкой сбегаю. Ведь мы с тобой, баба Клава, теперь вроде роднёй доводимся!
- А как же?- подхватила она.- Родня от старого бродня, седьмая вода на киселе. Беги, Вадим, в магазин!
В этот тихий и радостный вечер они долго ещё сидели, и один разговор сменялся другим почти без перерыва. Вспоминали старшего Сергея, его Наташеньку, радовались за внука, так удачно вошедшего в родную семью, и в планах на будущее начинали новую биографию малыша.

27 апреля 2004  года.
Пос.  Шушенское.                Георгий  НЕВОЛИН.