Почему за нас в ответе - дети?

            
                Комочек жизни -
                теплый и бесценный -
                так сладостно
                мне руки тяжелит...

Мотор натужно работал, вытаскивая на Буйбинский перевал тяжелогруженый КамАЗ.
Справа, сразу за обочиной дороги, вздыбилась отвесная скала, слева крутым обрывом уходил вниз на сотни метров заснеженный откос.   
- Гиблое место,- подумал вслух Сергей и передернул плечами, как от озноба.- Сколько жизней здесь положено не за понюх табаку...
Привычно он кинул взгляд за спинки сидений, где спал, разметав ручонки, его Сашка - единственный и неповторимый. Целый день, устроившись на полу кабины, малыш играл, балуясь нехитрыми игрушками. Были они у него "немного неумытые", но это же понимать надо: в дороге не до умываний. Этой их неумытости Сашка даже немного завидовал. В прошлом году папка спросил Сашку:
- Ну, Сашок, завтра тебе пять лет стукнет. Что хочешь в подарок?
Сашка не раздумывал:
- Шоколадку, иглушку и тли дня не умываться!
У него были настоящие, рабочие, мужские игрушки, а не какие-то там девчоночьи фитюльки с розовыми лицами и голубыми глазами. У  Сашки игрушки все больше по механической части - самосвал, экскаватор и есть даже настоящий ракетоносец с двумя моторами.
Жил Сашка прямо здесь, в кабине КамАЗа. Его игрушки и прочее нехитрое имущество - гаечки, винтики, магнит от репродуктора -  хранились тут же, в небольшом багажнике, который почему-то все взрослые зовут бардачком. Наверное, от слова "бар", в котором, Сашке объясняли, хранят вина. В бардачке же тряслись по пыльным дорогам Сашкины конфеты и Серегины сигареты.
Усинский тракт, по которому они сейчас ползли, был построен в семнадцатом году прошлого века для гужевого транспорта, и лишь после реконструкции тридцать второго года по нему покатились автомобили. В то время тракт соединял два города – Абакан и Кызыл. У Сергея на памяти такое четверостишие, посвящённое этой транспортной магистрали:
                Ты взбодришься – прибавится сил,
                Будет мниться тебе, как повисли
                Два ведра на одном коромысле –
                Города Абакан и Кызыл.    
 А когда построили автомобильную дорогу от Красноярска через Дивногорск и Черногорск до Абакана, Усинский тракт вошел в сеть автомобильных дорог Южной Сибири, вплоть до границы с Монголией и стал называться сложно и непонятно - Автотрасса М-54 "Енисей".
Первое свое название тракт получил от реки Ус - горной и таежной реки, некогда изобиловавшей рыбой. На протяжении нескольких десятков километров тракт тянулся по долине Уса к двум селам - Верхнеусинскому и Нижнеусинскому, но, не доходя до них, круто сворачивал влево, опять уходя в горы. Среди шоферской братии слово "Минусинск" обыгрывалось как "минуя Усинск", где под Усинском подразумевались оба этих села.
Поговаривали, и не без оснований, что первоначально тракт был запроектирован с большими изыскательскими ошибками. Это обстоятельство  заставляло спрямлять его не в одном месте и тем самым значительно укорачивать, называя каждое спрямление "обходом". Один из них - Большекебежский - переваливал через Западные Саяны. И если раньше, до спрямления, перевал располагался на горе Кулумыс с печально известными девятью петлями, на которых столько было изувечено людей и техники, что страшно и подумать, то теперь перевал стал чуть пониже и проходил восточнее, около высокогорного Ойского озера, у истока реки Буйбы.
Большекебежский обход начал действовать в семьдесят восьмом году прошлого столетия, и поначалу движение транспорта по нему было вполне благополучным, пока не настала зима. В январе, на подходе к перевалу со стороны Абакана с гор сошла большая снежная лавина и унесла с собой почти в километровую глубину ущелья пассажирский автобус "Икарус" вместе с людьми и несколько грузовых и легковых машин, остановившихся у перевала, чтобы усталые люди смогли часок-другой смежить глаза в тревожном сне.
Лавина была воспринята, как удар грома среди зимы: никогда раньше на всем протяжении тракта лавин не было и в помине. И вдруг...
После этого несчастного случая Тувинский обком партии проявил заботу, и на лавиноопасном участке дороги построили железобетонный навес-эстакаду, который в обиходе люди назвали просто «полкой». А снежные лавины, нашпигованные камнями-ядрами разного размера, продолжали сходить с гор одна за другой каждую зиму, и редко какая из них проскакивала тракт над полкой, не причинив вреда людям. Такой счастливый исход был редкостью, гораздо чаще лавина проходила по незащищенному месту, и вероятность схода лавин стала поистине серьезной неприятностью.
Надо было срочно продлить полку вдоль дороги, но... началась перестройка, и всем стало не до нее. Демократам лишняя головная боль была совсем не нужна, они были озабочены только своим благополучием - воровали из казны, занимали деньги у других государств и вкладывали их в свои карманы, создав тем самым в стране безденежье, инфляцию и прочие горе-неудобства, легшие на плечи народа-налогоплательщика. Сказалась еще и дурная привычка российского мужика, привычного тугодума жить, откладывая важные дела на завтра да послезавтра, больше надеясь на "авось", -  время идет, дело стоит, а российский лодырь на боку лежит. О существовании Буйбинского перевала с его полкой и лавинами словно бы забыли, и никто уже о них не вспоминал...
В полный голос на всю Россию-матушку, а отголоски прокатились по всему миру, перевал заявил о себе зимой две тысячи второго года, когда вертолет на борту с генерал-губернатором Александром Лебедем и его свитой запутался в стальных тенетах высоковольтной линии электропередачи и рухнул на голый "бараний лоб" водораздела...
Сколько же человеческих жертв накопилось на счету этого гиблого, дьявольского места  грешной земли - никто не считал! И они еще будут - жертвы, жертвы, жертвы... Никто не заботится о продлении  железобетонной полки над полотном дороги, зато намечается открыть здесь лыжную базу, как одно из мероприятий туристического комплекса. От  неприятностей у нас не избавляются, их планируют.
…В этот раз Сергей взял в Красноярске "на плечо" стального тяжеловоза двадцать тонн красного отделочного кирпича, уложенного на поддоны и заботливо укрытого толстой полиэтиленовой пленкой. Вез и исподволь радовался: оживают стройки в стране - верный признак наступающего благополучия. Пробил, видимо, самый темный час, что бывает перед рассветом. Будут люди строить - будет и промышленность, будет и жилье, будет изобилие товаров, будет и песня.
Всего два дня прошло с тех пор, как Сергей порожняком гнал здесь же свой КамАЗ в Красноярск. И тоже - ночью. В тот раз он не заметил, как вдруг из темного заснеженного пространства вынырнул темно -- коричневый, богато опушенный крупный соболь - такой ладный, крепко сбитый красавец. И быть бы ему под колесами автомобиля, если б не Сашка, сидевший рядом:
- Ой, батяня! Смотли под колеса!- И успокаивающе:- Уснул?
Тогда это случилось на самой верхней точке перевала. Окрик сына привел Сергея в себя, и он едва успел свернуть, чтоб не жулькнуть колесами красивое, удлиненное тельце таежного хищника.
Уж не душа ли самого Александра Ивановича Лебедя беспокойно бродит в образе соболя по заснеженным горным кряжам Саян? Вот запамятовал Сергей, сообщали или нет в год его гибели об отпевании? Если не отпели в церкви, как того требует православие, может статься, что навсегда найдет свой приют душа боевого генерала в этом гиблом месте. А не хотелось бы...
Как это все для них обоих получилось, что Серега надолго поселил сына в большегрузный КамАЗ, словно к себе в квартиру,- поди его спроси... Теперь это все кажется кошмарным сном. А "напарнику" всего пять лет, но вид у него заправского шофера: ходит животиком вперед, а руки и даже лицо - в мазуте. "Напарник" требует заботы и внимания больше, чем огромный автомобиль: он - человек. И этим все сказано.
- Ах, Сашка, Сашка!- любил повторять Сергей, удобнее укладываясь вместе с сыном в кабине машины на короткий ночлег.- Не повезло нам с тобой, брат, в этой жизни...
- Повезет, блат, ессё как повезет!- серьезно отвечал сын.- Ессё не вечел...
"Малыш, ведь,- удовлетворенно думал Серега.- А смотри ты, соображает! И в кого ты такой дошлый?"И все-таки, не повезло, хоть Сашка и пророчил везение! А начиналось все так славно!
Шумная, веселая свадьба с порванными от усердия мехами гармошки, поздравления друзей, подарки, а главное, - красивая, покладистая жена. Потом вот Сашка, Шурка, Шурочка появился - лобастый пацан, с прищуром хитрый взгляд.
Увещевала, настораживала мама Сергея:
- Не по себе дерево заломил, Сереженька! У нее высшее образование, а ты что? Ноль без палочки, мазутная тряпочка... Опять же и дома почти не бываешь.
Бросить работу и поискать другую Серега не решался. Машину водить - это он умел делать мастерски. Идти на другую работу, значит, надо снова учиться. Этого он не хотел. А так - дальние рейсы по югу  Сибири, толковые, надежные друзья, которые без лишних слов выручат, если попадешь в переплет. Дома всегда ждет любимая женщина. Опять же и Сашка - с каждым его, Серегиным рейсом все подрастает да подрастает. Своей квартиры, правда, пока нет, есть довольно просторная комната в общежитии, но Сергей уверен: скоро накопит деньжонок и купит свой дом. На земле! Чтоб обзавестись огородом, машиной, гаражом. Чтоб настоящим хозяином себя почувствовать, мужчиной, человеком!
Что еще для счастья надо?
…Первая молва, словно обухом по голове:
- Юлька твоя без тебя путаться стала...
Да бросьте вы! Чтоб моя женушка - свет в окошке - с кем-то изменяла мне? А жаркие ночи, а заверения в вечной любви - что это, на ветер брошенные слова? Сплетни все это - от зависти. Серега пропускал слухи мимо ушей, но меры принял срочные и коренные: жили в Минусинске, переехали в Кызыл. Юля встревожилась, Серега одним словом успокоил:
- Переводят...- и все на этом заглохло.
Снова рейсы, снова за окном таежные Саяны. Весной и летом привозил Юльке охапки пылающих жарков, марьиных кореньев, аккуратно связанные пучки черемши, по-научному, победного лука. Все это где сам нарвал-наломал, где всю эту таежную благодать бомжи-заготовители выносили с гор к тракту. Осенью тем же манером - грибы, виктория с проезжих поселков, брусника, кедровые шишки и орехи.
Только-только на сердце отлегло, снова те же пересуды:
- Гуляет твоя Юлька. Наше дело, конечно, маленькое. А тебе за своей кралей нужен глаз да глаз!
И однажды Серега не выдержал. Вернулся домой с полдороги. Глухой ночью...
Юлька дома была не одна...
Серега не шумел, не унижался. Показал "гостю" на дверь, коленом под зад помог быстрее выйти, посмотрел укоризненно на Юльку - тебе что, меня мало?- молча забрал из кроватки спящего Сашку - жена хоть бы слово сказала: оставь!- и, в чем был, ушел из дома. Даже дверью не хлопнул - пожалел будить соседей. Ушел раз и навсегда, не обвиняя Юльку и не предъявляя к ней никаких претензий: не маленькая, сама все поймет, знала, на что шла...
С тех пор уже почти два года колесят  по Усинскому тракту Большой и Маленький  Вохмины. В три года Сашка знал уже почти все марки автомобилей. В кабине ел, в кабине спал, в кабине забавлялся игрушками. У слоника хобот отвалился - беда невелика: попросил батяню, тот на скорую руку капроновой ниткой пришил, получилось крепче нового.
А еще в городе у Сашки с папой была своя комната в общежитии, только Сашка не любил ее: мамы-то ведь нет, а без нее и комната - не комната, пустые стены, одна тоска. Мамино лицо всегда перед глазами, только вот почему-то мама к нему не идет, а папа этого будто не замечает. Комната - кабина, комната - кабина... Скверно на душе у пацана!
Комната даже хуже кабины: в ней почти всегда надо оставаться одному.
-Ты, брат, извини, я ненадолго к дяде Андрею смотаюсь.
 «Знаю,- думает Сашка,- какой это "дядя" - в топике и мини - юбке». А в кабине всегда рядом папа, с ним тепло и надежно. Поэтому кабина была роднее и уютнее комнаты.
Знал Сашка, что между папой и мамой произошло что-то ужасное, объяснить это своим детским умом он никак не мог, но почему-то всегда хотелось знать, почему папа не терпит даже упоминания о маме. Сначала Сашка сильно скучал по мамке, но постепенно лицо ее словно туманом покрывалось, и все реже и реже Сашка стал его вспоминать.
В дальних рейсах Серега ночью останавливал машину, они оба с Сашкой ложились в постель за спинками сидений, Сашка крепко обнимал отца за могучую шею - и так становилось Сашке тепло и уютно, такое он испытывал блаженство, что, сам того не замечая, целовал отца в кучерявый затылок и крепко-крепко засыпал.
Друзей у Сашки было ровно столько, сколько встречалось на тракте машин с папиными знакомыми шоферами. Каждый из них находил для Сашки теплое слово, конфетку или дешевую игрушку - мальчик к этому давно привык.
И все друзья - взрослые дяди, эти уж не дадут в обиду! Сашку знали даже автоинспекторы. Они считали своим долгом остановить Серегин КамАЗ - не затем, чтобы обиды чинить да придираться к машине, а чтобы Сашку повидать да поговорить с ним. Они брали перед Сашкой под козырек и, напуская серьезность, спрашивали, как равного:
- Как жизнь молодая, Александр Сергеевич?
На что он лихо отвечал:
- Путин сказал: зыть мозно!
- Ну-ну, политик!- смеялись инспекторы.- Живи давай! Батяня-то не обижает?
- Его обидишь!- смеялся и Сергей.- Всего доброго, ребята!
- Счастливого пути!- и опять брали под козырек.
Приятно, все же, поговорили.
В Кызыле Сергей уверенно направил машину в жилой частный сектор около школы-интерната, остановился у добротного дома с зелеными ставнями, как договаривались с Анной. Волнительно ждал - прикуривал одну сигарету от другой, не докурив, доставал новую. Вдруг смял горящую сигарету и легко спрыгнул из кабины на землю - по тротуару летящей походкой шла к дому она, Анна.
... Друзья не раз говорили Сергею:
- Завидуем, Серега! По-хорошему завидуем. Анна - прелесть, у тебя губа не дура...
Анна и впрямь была красивая. Ей бы в кино сниматься. Не писаная, конечно, красавица, но такая женственная и миловидная - если раз увидишь, захочется смотреть и смотреть еще, а мужики-то при встрече все оглядываются, того и гляди, шеи свернут.
Жизнь у Анны, как и у Сергея, не удалась. Была замужем - расстались: без радости любовь,  разлука - без печали. Может, поэтому ее потянуло к Сергею как-то сразу, без долгих ухаживаний. Реже встречи - меньше окольных разговоров.
Еще издали, заметив Серегину машину и его самого, Аннушка заулыбалась, с шага перешла на неторопливый бег. И опять зашагала, приветливо помахала рукой, и такая радость светилась в ее глазах - все бы смотрел - не насмотрелся.
У Сереги сердце в груди бьет кувалдой, кровь волнами подкатывает к голове и звенит там, звенит радостью, как какой колокольчик, в самом деле. Уходя в рейс на Красноярск, он сказал Анне:
- Не могу без тебя! Да и Сашке нужна женская ласка и забота - не всё в кабине жить. Вернусь из рейса, заберу тебя к себе. Навсегда! Пойдешь? Только сейчас не отвечай - подумай!
... Серега всматривается в спешащую Анну, стараясь понять, что у ней на душе и в голове. А сам неотвязно думает: может, кончились его и Сашкины мытарства, может, заживут они теперь втроем по-человечески, полнокровной жизнью? И ловит себя на том, что одновременно любуется Аннушкой: кто не знает, подумает - девчонка, до того легка и стройна.
Анна подошла-подлетела, в глазах - восторг. У Сереги - счастливый взгляд. Оба до того хороши, хоть в кино снимай... Она выдохнула:
- С приездом!
Сергей обнял ее (Сашка в машине прилип к боковому стеклу), заглянул в ее глаза и был приятно поражен их светом. Добрый, хороший знак!
Анна прижалась к груди Сергея, слушала, как бухает его сердце. Наконец, с губ сорвалось такое выношенное:
- Ты согласна?
- Да, Серёженька, да!
Серега оторвал ее от земли, закружил в воздухе.
- Подожди, милый! Дай мне сказать... Мы с тобой будем счастливы. Очень! Сколько захочешь... Всю жизнь! Но, только - без Саши...
Свет померк в глазах Сереги.
- Ты что говоришь?!. Как это можно без Сашки?
- Да, без него… Он мне будет всегда напоминать ее, твою первую... Отдадим его в детдом, а? Ведь живут же там люди! А я тебе еще нарожаю - двоих. Хочешь - троих? Сколько захочешь...
Он отодвинул ее от себя на длину рук:
- Ты... Ты думаешь, о чем говоришь?
- Я все обдумала, милый!
Но Сергей ее уже и слышал, и не слышал. Он шел, не оборачиваясь, прочь. Шел к машине, к Сашке, родному, близкому. Шел торопливо, словно боясь, что Сашки нет в кабине, что Сашку у него кто-нибудь уже отнял.
Рванул на себя ручку кабины - Сашка чуть не выпал наземь. Серега подхватил его на руки...
- Се-ре-жа!- крик Анны потонул в реве мотора.
КамАЗ рванул с места, все набирая и набирая скорость. Летел в конец улицы, в степь!
Сашка подпрыгивал на сиденье и не мог понять, что случилось. Почему батяня такой странный, вроде испуганный? Почему тетя Аннушка подошла к ним такая радостная, да и батяня сильно обрадовался, а сейчас вдруг гонит от нее машину и гонит? Хоть бы остановился, сказал Сашке что-нибудь!
Будто натолкнувшись на невидимую стену, КамАЗ встал, качнувшись вперед. Серега кинул голову на скрещенные на руле руки.
Сашка заметил, что плечи отца дрожат. Неужели плачет? Такого с ним еще никогда не бывало! Сашке тоже нестерпимо захотелось плакать: ой, как жалко батяню! Как ему, видать, больно! А тетя Аннушка - она нехорошая, она батяню не пожалела, сделала ему что-то неладное. А то бы он плакал? Батяня - сильный, он как-то руку порубил и - не плакал.
Сашка подумал, что надо как-то успокоить отца. Когда ему, Сашке, плохо или больно, батяня всегда его пожалеет, станет такой добрый да ласковый! Сашка тоже не рыжий, он успокоит батяню. Он открыл бардачок - под руку подвернулся слоник. Нет, не то - слонику батяня, кажется, не обрадуется. Достал горсть конфет, хороших конфет - инспектор ГАИ угостил. Подумал и опустил их обратно на дно бардачка.
Ага, нашел! Сигареты "Прима". Красная пачка уже распечатана. Сашка выдернул из нее сигарету, дернул отца за рукав:
- Па!.. Батяня!
Серега поднял голову, что-то смахнул ладонью с глаз, сказал, беря сигарету и раскуривая ее:
- Ну, спасибо, брат! Удружил...- и погладил Сашку по голове черной от мазута рукою.
... Потом они вошли в свою комнату. Серега от порога зажег свет, направился к холодильнику:
- Надо чем-то перекусить, Сашок!
Помолчал немного, добавил свое, вохминское кредо:
- Ах, Сашка, Сашка! Не повезло нам с тобой, брат, в жизни... 
- Ессё не лаз повезет, блат!- серьезно ответил Сашка.
Серега взял с дверки холодильника поллитровку водки, покачал ее на руке, словно взвешивая, сколько в ней зла, ощущая холодок стекла, -поставил обратно.
Потом они оба сидели за столом и ели. Холодную курицу и кефир. Сашка лопал за обе щеки, Серега манерничал.
- А холосо, батяня, сто колеса клуглые? Да?
- Хорошо, брат. Ты ешь, ешь! И земля, Сашок, тоже круглая.
Да, земля круглая, а не в форме чемодана. И ходят по ней Юлька - Сашкина непутевая мама - и Аннушка - тоже не очень путевая. И как их, таких, земля носит?
- Батяня, воклуг дома обойдёсь и опять в дом попадёсь. Потому - земля клуглая! А мы с тобой ездиим, потому - колёса клуглые!  Так ведь?
- Так-так, брат!
... Вот и опять они вдвоем - большой и маленький Вохмины. И не состоялся классический треугольник: Он, Она и Оно - дите. Потому что человеческие отношения не укладываются в геометрические фигуры и, наверное, еще и потому, что взрослые бесятся, а за них страдают дети - самое дорогое, что есть на белом свете...

23 апреля 2004 года.
Пос. Шушенское.                Георгий   Н е в о л и н.