Жизнь заставила

Как-то довелось мне возвращаться из Финляндии, где я был в командировке, поездом «Сибелиус» в Петербург. Этот финский поезд катается между Хельсинки и нашей северной столицей. Оформление состава – люкс, хорошо продуманный дизайн чувствуется во всем, начиная от ручек входной двери в вагон. Поезд – экспресс, вагоны бизнес-класса. Надо признать: умеют финны все делать хорошо, прочно и красиво.

Моей соседкой напротив оказалась экстравагантная дама средних лет. Из себя вся шик, блеск, умение шагать в ногу с модой: норковое манто, шляпка – последний писк моды Парижа, внешность – залюбуешься, сногсшибательный макияж, южный загар, на руках, груди и в ушах – золото.

На перроне ее провожали трое: муж, свекровка и трехлетняя дочурка. Все одеты со вкусом, не броско и не аляписто, как это принято у скандинавов. Старушка с внучкой остались на перроне, где их расцеловала моя попутчица, а супруг занес в вагон дорогие чемоданы. Муж оказался высоким, в меру упитанным блондином в очках. На прощание он ласково потрепал пальцами по ее щечке – не кручинься, мол. Она прижалась к его крутой шее.

Когда супруг выходил из вагона, она с характерным славянским акцентом обещала позвонить ему, когда поезд прибудет на границу. Он вышел на перрон, и поезд тронулся. Пока он мог видеть ее в окно, она успела ему сделать ручкой и, мне показалось, сразу же забыла  обо всей провожавшей ее троице, хотя только что все вместе старательно изображали семейную идиллию.

Чем-то понравилась эта дамочка и мне, и я невольно, как это часто бывает, позавидовал ее мужу.

Среди ночи нагрянули пограничники, таможенники, начался досмотр вещей и проверка документов. Пассажиры пробудились, вполголоса выражали свое недовольство, отписывались, отчитывались.

Моя ослепительная соседка после всех этих формальностей достала из саквояжа  «трубочку-малышок», набрала номер и на смеси финского с ивановским проворковала:
- Как ты там, лапочка? У меня все в порядке! Границу переехали. Скоро будем в Выборге. Не беспокойся, я поела… Нет-нет, на меня не дует!.. Я тебя тоже обожаю! Адью! Поцелуй Жанночку.

Она деловито пересадила узкий золотой обруч с безымянного пальца левой руки на тот же палец правой, при этом ей пришлось поморщиться от боли. Все же правая рука у нас более разработана, и фаланги пальцев немного толще, чем на другой руке.
Меня это заинтересовало, но потом я вспомнил, что католики и лютеране носят обручальные кольца на левой руке, а православные – на правой. Впрочем, она без особого риска могла проделать эту процедуру и раньше, даже когда муж только покинул вагон. Но зачем ей понадобилось менять кольцо местами? Смысл ее действий довольно туманно доходил до меня, но продолжал противоречить здравому рассуждению.

Привычными движениями она что-то поправила на своем лице, предварительно раскрыв походную косметичку, и набрала на трубочке очередной номер:
- Ну, как, козлик, встречаешь меня? Неужели соскучился? Скоро – Выборг. Еще спрашиваешь, конечно, устала. Адова работа!.. Нет, не купила. Потерпи до следующего раза. Ты думаешь, я купаюсь во времени?.. Что? Посмотрим на твое поведение… Дома-то хоть все нормально? Как Жорик, не хлюпает носом?.. Ой! Не грузи меня! Мне не до этого… Ты за квартиру заплатил? Денег не хватило? Тебе их хоть сколько оставляй. Кстати, нормальные мужья деньги не транжирят, они их зарабатывают… Поговори еще мне – уеду с вокзала к маме. Всё!

Потом она надула губки, и лицо ее стало похоже на рыбье. Финну оно бы определенно не понравилось. «Козлику», видимо, давно стало привычным.

Затем она стала яростно пересчитывать купюры и что-то скороговоркой трезвонить русскому супругу.

Выгрузились мы с нею из вагона в Питере одновременно. «Козлик» ожидал ее на перроне Ладожского вокзала, в нервном возбуждении ходил скорым шагом взад-вперед. При этом все его члены двигались, словно на шарнирах. Но лицо оказалось смазливым, чем-то похожим на лицо артиста Меньшикова – русского Алена Делона. Я заметил, как угодливо облобызал он жену.

Откуда-то вынырнул Жорик, такой же, как отец, шарнирный и неуклюжий. Подбежал к маме, она его чмокнула, старательно стерла платочком с его щеки помаду. Мальчик не скрывал радости, весь светился и болтал обо всем:
- Угадай, мама, чем мы сейчас займемся дома?

- Ну, чем?

- А кто вперед на унитаз! Тра-та-та! Что ты мне привезла от своих финнов?

- Потом, потом, Жорик! У меня голова кругом идет…

- Жора! Мама устала, отстань! До какой степени инфантилен! Всему – свое время.

И тут она кинулась мужу на шею. Она висела на его шее долго и преданно, эффектно согнув ножку в колене и отставив острую шпильку туфли в сторону. Исподтишка попутно осмотрелась: заметили ли ее триумфальный жест?

Потом он сбегал в вагон, вернулся с дорогими чемоданами и, нагруженный, подбежал к ней, царственной и надменной.

И вдруг… ударил ее. Она на глазах сломалась, стала обыденной и неинтересной. Заглядывала мужу в глаза, лебезила. И все это – молчком, без слез и попреков.
У него полетели чемоданы. Она пыталась их ловить. Потом горько разрыдалась.

Ей вторил Жорик.

А козлик сидел на скамейке перрона, ко всему безучастный, с пустыми глазами.
Мимо проходила супружеская чета:
- Не стыдно тебе, Котя, пялиться на чужое горе?

А я закурил и еще долго смотрел на эту пастораль.В средние века при дворах западно-европейских правителей в программу придворных празднеств включали идиллические сценки с участием сельских пастушков и пастушек. Нередко эти сценки тоже сопровождались ревностью. К чему-то подобному, видимо, привыкла и моя попутчица, своего рода бизнес-вумен. Но козлик с сердцем льва решился, наконец, прервать эту идиллию.

Признаться, я этого не ожидал. На моих глазах распалась (а распалась ли?) еще одна семья.

И вспомнились мне браки наших соотечественниц с богатыми иностранцами. С иностранцами потому, что вконец измельчал наш русский мужик, заленился, полностью перешел на иждивение жены. Ему ничего не стоит жениться (но только «гражданским» браком – слово-то какое подобрали!) на женщине, годящейся ему в матери, чтобы обеспечить себе сносное существование. Одним емким словом – альфонс.

Появились и двойные браки. Там, за границей – для дела, здесь, в России – для души. Берут у одного, чтобы дать другому. Вспомнилось: когда от многого берут немножко, это не кража, а просто дележка. Делят богатство, делят жен.  Мужей – реже. Однобокий, кособокий человечий бартер. Очень похоже на работорговлю. Гнусно? А это смотря как подать…

Можно сказать: да здравствуют оборотистые русские стервы! А может быть, это совсем не стервы, а просто несчастные, слабые женщины, которых используют в своих интересах «сильные» мужчины, закрывая глаза на источник их доходов. И на совесть.


30 апреля 2006 года.                Пос. Шушенское.